In a heartbeat

      Стук-стук. Глубокий вдох. Стук-стук. Рваный выдох. Грудь разрывается от ударов волнующегося сердца. Там, внутри, оно пробивает себе дверь, выход наружу, стремится выбраться в этот мир, выпрыгнуть и на белых перистых крыльях подлететь к знакомой черноволосой макушке. Сердце наращивает темп ударов и их силу, когда черноволосый парень, Джонатан, проходит мимо, привычно читая книгу и подбрасывая красное спелое яблоко. Он подносит его ко рту, размыкает розовые губы, чтобы откусить, — и сердце выпрыгивает из груди, разрушая грудную клетку. Шервин испуганно вздрагивает, пытается схватить негодника, но он ловко выскальзывает из неумелого захвата рук и стремительно направляется к Джонатану. Черноволосый, ничего не замечая, откусывает кусочек яблока, и на губах его остаются капельки сока, блестящие в свете солнечных, таких светлых и обещающих тепло лучах. Сердце взвизгивает, наливается радостью, заполняется ею до самых краев и почти подлетает к Джонатану— вот, в воздухе даже витает запах его одеколона, напоминающего эту весну, наполненную чувствами, и это так дурманит, что хочется вдыхать вечно, — но Шервин хватает сердце прямо за спиной парня, стискивает и смотрит так злобно, что россыпь веснушек на лице теряется в складках недовольства, а карие глаза загораются самым страшным яростным огнем и становятся почти красными. Сердце смолкает.       «То-то же», — думает Шервин, гордясь собственной ловкостью и способностью истреблять проблемы на корню, когда они ещё не обзавелись своими ядовитыми плодами— яблоками, что способны отправить в вечный сон после укуса и вызвать сильные помутнения и головокружения от одного лишь запаха.       Смолкают и птицы. Смолкают машины, люди и шаги. А знакомый одеколон слышится так хорошо, что перед глазами все плывет. И через пелену Шервин видит голубые, как волны океана, глаза, сбивающие с ног. Они смотрят удивлённо и растерянно, бегают по лицу и останавливаются на глазах, уже карих и таких отличных от их самих.       Проходит пара мучительных секунд, прежде чем Шервин осознает, кто стоит перед ним. Сердце хихикает. Волна страха проносится по всему телу, и Шервин забывает, как дышать. Что-то тянет ко дну, легкие сдавливает вода— даже на малейший вдох нет и шанса. Смущенно улыбнуться, нервно посмеяться— и бегом назад, за тенистое дерево, где можно спрятаться и наконец вдохнуть свежий воздух. Выглянуть из укрытия страшно. Да и толку, если все равно встретишь непонимание на этом красивом и любимом лице? Шервину не нужно оборачиваться, чтобы увидеть: глаза смотрят с недоумением, тускнеют чуть ли не до синевы океана во время шторма, губы изгибаются в отвращении и голова заполняется презрением. Слишком странным, глупым и больным был рыжеволосый мальчишка. Шервин вздыхает. Лёгкие наконец наполняются кислородом. Бедняга наконец может перевести дух, но сердце… Неугомонное, глупое и до безумия детское сердце вновь взмахивает своими крыльями, вновь взлетает ввысь и летит, летит вперёд, так быстро, что Шервин совсем не успевает, и скрывается за большой дверью школы.       Рыжик прибегает поздно. Сердце уже ищет тепла и любви, гладит смуглые руки, трепетно прижимается к розовой щеке и что-то шепчет, мурчит и улыбается. Шервин пугается, когда внезапно видит свои руки дрожащими и гладящими черные волосы. Пугается настолько, что в ушах слышится шум океана, а кровь неистово бурлит. Позади шепчутся, хмурятся и не понимают, называют безумным. Голубые глаза смотрят прямо, будто спрашивая, но ответа найти невозможно.       Шервин вскакивает с ледяной плитки, хватает сердце. Но оно, непослушное и, видимо, сошедшее с ума, цепляется за руку Джонатана. Шум в ушах усиливается, шепот крепчает, кто-то о чем-то кричит противным голосом. Шервин тянет сильнее, пыхтит и слышит хруст, чувствует вспышку боли и слезы на собственных щеках. Он прижимает тусклую половинку сердца к себе слабыми руками и выбегает из школы.       За деревом безопаснее. Там никто его не увидит, никто не найдёт и не подумает искать. По щекам все ещё стекают слезы, в руках неподвижно лежит половинка сердца. Шервин смотрит на нее, совсем мертвую, и плачет ещё сильнее. Пустота заполняет грудную клетку, место, где раньше стучало неугомонное сердце. А сейчас стучит? Тишина. Нет стука.       Корни взрастили огромное дерево. Плоды налились соком, ветки гнутся под их тяжестью. Один лишь запах дурманит, а укус— убивает.       Хочется спать. Так сильно, что хочется прямо надолго, даже навечно. Половинка холодеет с каждой секундой все сильнее, лежит в дрожащей ладони камнем. Глаза вот-вот закроются, но слезы так и льются, словно внутри разыгрался шторм. Но ведь там пусто, так?       Позади слышится шорох травы и лёгкие шаги. Хочется обернуться на звук, но нет сил— яд парализовывает тело. А шаги все ближе и ближе. И вот— появляется Джонатан. Он выглядит странно: взволнованно, потерянно, немного смущенно и даже подавленно. Он пытается смотреть на рыжика, но глаза то и дело убегают куда-то в сторону. Джонатан вздыхает и садится рядом. Запах вновь дурманит, кружит голову, но становится лишь вдвое хуже. Шервин пытается вытереть слезы, но руки слабы и почти сразу же падают на землю. Слышится испуганный вдох. Смуглые руки берут бледные, касаются почти невесомо, но так тепло, что внутри что-то вновь зашевелилось. Шервин вздрагивает, но продолжает зачарованно наблюдать. Пальцы размыкаются, и рыжик видит вторую половину сердца. Джонатан бережно складывает обе половинки, проводит рукой по трещинам. Сердце вспыхивает, загорается и начинает биться. Вновь неугомонное, оно вскакивает и взмывает вверх, кружась над макушками парней. Шервин оживает, чувствуя ритм сердца внутри. Он поворачивает голову и видит все те же голубые глаза, чувствует все тот же одеколон, слышит шум моря— ощущает биение чужого сердца.