Драбблики

Ночь и темные улицы Кенигсберга окружали девушку. Она так и не привыкла за столько лет называть город Калининградом, хотя это сейчас не важно. Где-то вдалеке проезжали редкие машины, в домах погасали последние окна. Все были дома, с семьей. А Пруссии не надо было ни к кому торопиться. Людвиг уехал к Аличе. Гилберт был в Москве, с Аней. А вот Юльхен была здесь одна. Прубёрда, мирно спящего у нее на плече, можно было не считать. «Какая же я все-таки дура… ― грустно думала девушка. – Мало того, что психанула и сбежала, так еще и ключи с кошельком забыть умудрилась… » ― она вздохнула. «― Знаешь, мне надоела неопределенность! Ты мне ни разу ни сказал, что любишь! Я тебе не игрушка! ―Ну и уходи тогда! Надоели твои ежедневные истерики и нелепая ревность! ―Ну и прощай!» Слезы опять покапали из глаз. Это их не первая ссора, но Доминика всегда успокаивал вспыльчивую девушку. Видимо, терпение на это у него кончилось. Пруссия прекрасно теперь понимала, что виновата она. При ее истериках и вечной ревности Венгрия все равно был рядом. Зачем это ему было надо, если бы не любил? А она – дура и эгоистка! «И что теперь делать? Сама разрушила себе счастье, ночевать негде, и, кажется, дождь начинается…» ― проснувшийся от попадания в него каплей Прубёрд возмущенно чирикал. Вдруг Пруссия замерла. Она поняла, что в этом пустом дворе кроме нее появился еще один человек. До боли родной человек. Повернув голову, Юльхен увидела, как симпатичный парень ласково улыбнулся. ―Растяпа. Как ты могла забыть ключи? Да, дура. И нечего так смотреть, сама знаешь! Я замучился тебя по городу искать! Благо, вспомнил, что это одно из твоих любимых мест, коих в городе тысячи… Эй, не плачь… Тушь вон потекла. И волосы не расчесаны. Австрия ругаться опять будет. Ладно, успокойся уже… Не люблю, когда ты плачешь, ты же знаешь, милая, - прохладная ладонь коснулась щеки, зеленые глаза смотрели в красные. – Извини, что не говорил раньше. Люблю тебя. Миг – и рыдающая девушка прижималась к груди любимого. Венгрия нежно обнял ее, поглаживая белые волосы, и еще раз шепнул: ―Люблю тебя…