В один день, по отдельности, вместе

      Сквозь стеклянную часть полусферы сената, как на картине, было видно небо. Пышные, молочно-белые облака тучными стадами кочевали по голубым просторам над Орталыком. Жылан неторопливо, точно отсчитывая секунды, постукивала по подлокотнику кончиками пальцев, и ожерелье на её шее колюче сверкало на свету. Трон был неудобным. Жылан всегда воспринимала его как дань традициям или символ и нисколько не удивилась, когда он им и оказался: тяжёлой деревянной декорацией, которую спасали только две толстенные подушки. Жылан вздохнула, поправила белые одежды и перекинула ногу на ногу. Гвалт сенаторов начинал её утомлять.       Ссоры воспитанных людей имеют весьма забавные формы. Они отличаются от уличных свар как кулачный бой от фехтования. Сенаторы были преисполнены достоинства. Они говорили чётко, с расстановкой, не повышали тон. Слуги народа ставили друг другу ловушки, задавали вопросы, на которые знали ответы, манипулировали фактами. К сожалению, лаконичностью не блистали, говорили утомительно много, и все те наблюдатели, прохожие и газетчики, что видели сенат с площади, отчётливо улавливали пассивно-агрессивную атмосферу собрания.       По сути, это была потасовка в курятнике, просто на уровне высшего государственного звена.       - Давайте уточним, - настаивала сенатор Аспен, смотря на Бака своими большими круглыми глазами. Она крепко держалась за спинку высокого стула и вся подалась вперёд, как цепной пёс. - Вам до сегодняшнего дня не было известно о жалобах горожан Тау-Кокжиегы? Вы не знали, что в предгорье замечали странных зверей, нападающих на людей?       Бака, сидевшая на самом краю и готовая вот-вот вспорхнуть, щёлкала словами, как монетами.       - С чего, ну с чего бы мне это должно было быть известно?!       - Потому что вы отвечаете за пограничные территории? - подсказала Жерменке.       - Да как я могу знать о том, о чём понятия не имею? Это противоречит логике и здравому смыслу. Как я должна искать этих зверей, как вы думаете? Как, по-вашему, я узнаю о странных, простите, зверях, если люди мне о них не сообщали?       - Вы - сенатор, и у вас есть своё ведомство, - холодно сказала Кыдыр. - Никто из присутствующих здесь не уполномочен объяснять вам, как вы должны делать свою работу, чтобы она была выполнена качественно.       - Кроме матриарха, - Жерменке хитро покосилась на Жылан. Секретарь водила по губам металлическим пером и изредка черкала в протоколе. За Бака записывать можно было только так - отдельными словами и фрагментами.       Бака из Агына была сенатором уже очень давно, и многим в сенате казалось, что её положение было схоже с не очень счастливым супружеством, где всё держится лишь на привычках и том факте, что больше идти не к кому. По непонятным причинам, именно её народ избирал как ответственную за пограничные территории. К пограничным территориям всегда было особое отношение - части разных областей, они всё же отличались своим положением и нравами, и целесообразно было выделить для них особого сенатора, которая бы защищала интересы пограничных городов как целого. Жылан, глядя на суетливую, немного зажатую собственной неловкостью женщину, начинала догадываться, что её просто жалели и потому держали как смотрящую, в действительности не ожидая никакой помощи. Не ждать помощи - это было в характере приграничных жителей       - Я уже несколько раз высказывалась на этот счёт. В прошлом году, пять лет назад. Как сейчас помню, наша дорогая… ну, простите, матриарх… Я уже говорила… ей, и всем присутствовавшим, что я ничего не смыслю в военном деле. Меня нужно убрать с этой должности. Я ничего в ней не смыслю. Вот, у некоторых есть к тому таланты. Их ставьте. Я не смыслю. Охранять границы - не для меня. Я не солдат.       Аспен всплеснула руками.       - Да кто же вам меч-то в руки даст. Для меча и солдат у нас есть жауапбер. Ваша работа - знать! Наша работа - знать. Знать всё, что происходит, и знать, что делать. А вместо вас, Бака, о “монстрах” у гор нам сообщает Кыдыр из Ракым-Сарай.       - Вот! - подхватила Бака. Сенаторы вздохнули. Они шли на второй круг. - Вот! Я не понимаю, по какому такому праву вы, Кыдыр, лезете в мою ведомство. Я делаю выводы, что вы считаете меня некомпетентной. Вам, я вижу, мало своей работы? Если здесь кто-то думает, что я плохо выполняю свои обязанности, так и скажите мне. Я держу на контроле километры наших земель! Я поименно знаю каждого, каждого буйна под своим руководством! Кто сомневается в моей компетентности?       Сенаторы смотрели наБака молча, сдерживая негодование, и на каждом лице, утомлённом и суровом, читалось “я сомневаюсь”.       С точки зрения Бака, её несправедливо обижали. Под неё “копали”. Жылан не без удовольствия разглядывала сенатора Кыдыр. Та восседала на своём стуле, будто птица в родных водах, и аккуратная головка гордо сидела на длинней шее. Кыдыр из Ракым-Сарай была избранницей самой плодородной земли государства. Ни одно обсуждение аграрных вопросов не могло проходить без её участия. Её люди вставали, когда звёзды прощались с солнцем, и работали до заката; эти люди первыми замечали все изменения в погоде, в земле, в воде. Если птицы пели иначе - они замечали. Кыдыр была их сенатором, она была прямой связью с матриархом, разумеется, они сказали ей о своих подозрениях, о “странных зверях”, которые выходили к людям и нападали без причины (в смысле, без весомой для зверя причины). За ними потянулись знакомые, жители Тау-Кокжиегы. А Кыдыр, эта тактичная, хладнокровная женщина с осанкой ребёнка, всю жизнь проведшего в танцах, принесла тревожащие слухи в сенат, прекрасно понимая всю неловкость ситуации. Не бывает чужих городов, как не бывает чужих детей. Копала ли она под Бака? Жылан было смешно от этой мысли. Но, на её взгляд, после такого собрания Кыдыр вполне могла сделать определенные выводы и начать. Её область тоже проходила вдоль границы.       - Уважаемая Билдирмейды, - сказала Жылан, мысленно отодвигая вопрос с нападением зверей и должностной халатностью. - Можете ли вы сейчас отчитаться по коррупционным делам в вашей области?       В сенате повисло молчание. Взгляды устремились к сенатору Билдирмейды из Тоуби. Самой сенатору смотреть было не на кого - кроме матриарха. Вскинув чёрные брови в удивлении, Билдирмейды спустила со стула и вышла на платформу. Гонг торжественно и грозно возвести об её готовности отвечать.       - Так как вопрос стал для меня неожиданностью, - начала она по-деловому, - Матриарх, я не могу предоставить полный и детальный отчёт. Но если говорить об обстановке в области в целом, то жалобы поступают редко. В основном, возникают проблемы с недобросовестным ведением добычи, некоторые анакызметы закрывают глаза на нарушение норм. С такими людьми приходится разбираться, и жёстко.       Жерменке, пожизненный секретарь сената, не без иронии чиркнула в протоколе.       - По нашим законам, - напомнила она, - вред природе карается разной степенью тяжести, вплоть до смертной казни. Так что какую степень “жёстко” вы имеете в виду?       Билдирмейды пожала округлыми, приятно-полными плечами.       - За последние пять лет никого не казнили. Но за злоупотребление дарованной государственной должностью властью несколько человек были уволены. Около двадцати, если память мне не изменяет. Это за период, что я сенатор.       - Не хочу вас расстраивать, - сказала Жылан, - но вы явно кого-то упускаете. Причём, довольно давно.       Трон ей до смерти надоел. Откинув за плечо белые распущенные волосы, Жылан плавно поднялась и прошла к платформе, заполняя своей маленькой фигурой и сильным голосом почти весь зал сената.       - У меня есть несколько доносов на буйна в Таудын-Аягы. Все они были расследованы доверенным человеком, все подтвердились. В ходе проверки выяснилось, что этот человек - не единственная брешь в государственной системе. В системе, на которую я рассчитываю. Есть ещё. Их много. Не только на границе с Буркыттарады.       Она сделала паузу и обвела сенат внимательным, колючим взглядом. Эхо её голоса затихло, только чтобы вновь раздаться у сенаторов в мыслях.       “Никто из вас об этом не подозревает. Ни одна из вас не помнит ни о чём подобном среди полученных вами отчётов, среди жалоб ваших женщин. И я считаю, что это недопустимо. Люди совершают ошибки, люди бывают слабыми и часто заблуждаются. Именно люди построили Шарт, на них и их нравах стоит страна. Мы не можем допустить, чтобы кто-то вредил нам всем ради собственной мелкой выгоды”.       - Мне нужны официальные расследования. Проверьте всех. Особенно это касается вас, сенатор Билдирмейды. Сенатор Аспен права. Наша работа - знать. Если кто-то не справляется, пусть считает делом чести обеспечить новые выборы и замену себе.       Крепко сжимая металлическое перо, Жерменке наблюдала за сенатом и испытывала лёгкое сожаление от того, что не могла зарисовать эту картину во всей её полноте. Зачарованные - страхом ли, угрозой ли, а может и восхищением, сенаторы перед Жылан были точно грызуны, оцепеневшие перед танцующей в смертельном порыве змеёй. Казалось, они почти перестали дышать. Жерменке многое видела, но этот момент хотела запомнить навсегда, впитать и запечатлеть в памяти все нюансы доминантной атмосферы.       - Бака из Агына, - продолжала Жылан. - Если вы “ничего не смыслите в военном деле” и “вас с должности нужно снять”, то на кого же, по-вашему, нужно эту ответственность переложить? Покажите пальцем.       У некоторых сенаторов при взгляде наБака возникли серьёзные подозрения, что женщина могла умереть от остановки сердца прямо на стуле.       - Если вы не в состоянии делать дело, может, тогда решите, кто будет делать его за вас? - Жылан развела руками, точно показывая Бака всех сенаторов и весь зал, каждую их обязанность и тяжесть на их плечах. - Вы прошли через когамдас. Ваши теоретические познания охватывают значительную часть дворцовой библиотеки. Ваше стремление сердца довело вас до самого Орталыка. Люди выбрали вас. Но вы трусите. Вы бесконечно трусите перед ответственностью, вы отказываетесь думать и делать больше. Вам точно место в сенате?       Бака вздрогнула. Её передёрнуло всем телом, резко и болезненно, и на лице отразилась гримаса, которую можно было принять за эхо - эхо давнего ужаса и горя.       Она закрыла лицо руками. В сенате это означало только одно: она пыталась спрятать своё сознание.       Жылан почувствовала, что ещё немного, и она могла пережать. Её собственные мышцы застыли в напряжении, а милое загорелое личико сменило бесстрастность и румянец на жёсткую устремлённость. Чудилось, что спустя мгновение она могла раззявить челюсти и впиться в жертву зубами, отравить её ядом и поглотить без остатка.       - Полагаю, обозначенная цель понятна? - Жылан расслабила черты лица, сложила перед собой руки в замок. - Уважаемая Жерменке, на сегодня мы закончим. Благодарю за ваш труд, сенаторы.       Поток белых одежд хлынул из зала сената, несколько более торопливо, чем обычно, и женщины, гордо держа свои умные головы, искоса поглядывали на матриарха. Последние две недели сенаторам было очень трудно. Жылан была не просто красивой - она красиво говорила, красиво вела себя, красиво действовала, - но и восхитительно смышлёной для девчонки чуть старше двадцати лет. Матриарх - это мать народа, и Жылан показывала, что она в своей заботе и любви может быть матерью. Она вызывала любовь. Она вызывала восхищение. Она обладала той странной чертой, когда человека хочется привлечь, удивить, заставить на себя посмотреть и увидеть, оценить, показать всё лучшее, что у тебя есть. Площадь перед сенатом была забита наблюдателями на каждом собрании. Но люди снаружи не знали того страха, что чувствовали сенаторы. Жылан преступно легко проникала в сознания женщин перед ней. Она могла проверить любую из них на лояльность, просто заглянув в мысли и перебрав эмоции, точно карточки на полке.       Иной мог бы подумать, что такой силы достаточно было, чтобы попытаться её убить.       - Матриарх! - раздалось у Жылан за спиной, когда она удалялась по коридору Дворца. - Мне никак не удаётся удостоиться личной с вами встречи, поэтому я уже извиняю себя за то, что веду себя так неприлично. Мы можем поговорить?       Аспен из Орталыка по-деловому быстро, но всё же не без грации, догнала Жылан и положила руку на сердце в знак личного приветствия.       - Раз вы себя прощаете, то всё в порядке, - улыбнулась Жылан, повторяя жест. Улыбка была холодной.       Аспен из Орталыка занимала свою должность сенатора не потому что за её плечами стояла какая-либо область со всеми её женщинами и их семьями, а потому, что она лучше всех в государстве считала монеты. Аспен была казначеем Шарта. На взгляд Жылан, учёт и распределение ресурсов государства было одной из самых тяжёлых должностей. От женщины на этом посту требовалась объективность, трезвость ума и предусмотрительность, а также железные принципы. Она должна была избежать искушений материальной власти, противостоять жадности и стяжательству, не допускать расточительства и в то же время никого не оставить обиженным. Казначеи в Шарте менялись часто - человек существо слабое. Аспен из Орталыка продержалась на должности дольше всех. Могла бы войти в историю.       - Пройдёмте на балкон, - Жылан широким жестом пропустила Аспен вперёд, вверх по дворцовой лестнице и через высокую арку навстречу послеполуденному солнцу.       На балконе горничная активно протирала массивную мебель - стулья и столы, короткие диванчики. Пройдя мимо, Жылан фривольно облокотилась на парапет балкона и полной грудью вдохнула свежий воздух. Аспен с готовностью встала рядом, восторженными глазами оценила вид. Не оборачиваясь, Жылан мысленно обратилась к служанке и велела ей остаться и протирать любые поверхности до тех пор, пока их с сенатором беседа не будет закончена.       Несчастная едва не выронила тряпку.       - Не против перейти сразу к делу? - спросила Жылан, обращая к Аспенумиротворенное юное личико.       Аспен хмыкнула.       - Вы ставите меня в сложное положение. Я не знаю, которое из дел мне выбрать.       - Можем начать с ближайшего. Пока память свежа.       - Ммм… Бака из Агына.       Жылан слегка вскинула брови. Она будто говорила “я не буду ничего додумывать, рассказывай, на что храбрости хватит”.       - Зря вы так с ней, - вздохнула Аспен. - Она хорошая женщина.       - Хорошая женщина и хороший сентор это не равнозначные понятия.       - Я знаю. Мне не нужно повторять непреложные истины, - Аспен ярким, полным энергии жестом отсекла любые возражения. Жылан слегка улыбнулась. - Но вот что. Я знаю Бака давно. И знаю её недостатки. Она стоит за своих женщин горой. Любой их каприз - она бежит выяснять, она хочет предоставить всё необходимое. Наши границы всегда снабжены не хуже центра. В Шарте налажены самые короткие информационные сообщения, все новости доходят быстро. Доносы, которые вы читаете, доходят до вас не через год именно потому, что Бака делала своё дело. Да, она работает как умеет, делает то, что считает нужным. Мы все так живём и так работаем. Мы - я имею в виду тех, кто наделён определённой властью и ответственностью. Она не так популярна среди женщин, как многие другие сенаторы. Она действительно ничего не смыслит в вопросах охраны и безопасности. И она болтлива. И не склонна учиться новому. Но она стоит за своих горой. Как вы думаете, не главное ли это качество для сенатора?       - Вы хотите, чтобы я согласилась, - сказал Жылан. На этот раз она не пыталась улыбаться. - Зачем мы ведём этот разговор?       Аспен вздохнула, и выражение её больших круглых глаз потеплело.       - Вы требовательны. Вы жутко, страшно, безжалостно требовательны. Не только к себе... а мы, сенаторы, это видим, уж поверьте,... но вы требовательны к людям вокруг. Если вы не ослабить эту внутреннюю струну, которая нас всех сейчас держит, как нож у горла, ваше желание идеала сведёт вас с ума.       Жылан представила, как скидывает самого успешного казначея страны с балкона.       - Это неприятно, да, - Аспен упёрла руку в бок и покачала головой. - Я знаю. Но так нельзя. Примите уже тот факт, что люди никогда не будут такими совершенными, как вам хочется.       - Вы предлагаете мне оставить Бака в сенате?       - На вашем месте, я бы освободила её от обязанности нести ответ за границы. Вы можете это сделать. Только вы, как матриарх, имеете право перекладывать груз с одних плеч на другие.       - Женщины Шарта выбирают сенатора, который будет смотреть за границами страны. Не я.       Аспен улыбнулась. У неё была задорная, интересная манера, живая благодаря её большим выразительным глазам.       - Они выберут того, кого вы поддержите.       Несколько секунды они с Жылан смотрели друг другу в глаза, ища в них невысказанные мысли, прощупывая и оценивая.       - Аспен, разве вы не должны противостоять мне как потенциальному диктатору? - сказала Жылан. - Или вы решили проверить мои нравственные убеждения? Очень мило с вашей стороны.       - А вы хотите, чтобы вас проверяли?       - Как можно чаще.       - Ну, тогда можете на меня рассчитывать.       Аспен была бойкой, учитывая её года, и Жылан не стала сдерживать звонкий смех при виде её лица “я вам всем ещё устрою”. Ей нравилась честность. Ей нравилось, что Аспен позволяла себе быть открытой. Ей нравились даже высокие округлые брови, благодаря которым взгляд Аспен был таким диковато-воодушевлённым.       - Завтра в четыре часа у меня есть свободное время, - Жылан утёрла маленькую смешливую слезу и подмигнула Аспен. - С удовольствием буду ждать вас в моём кабинете. Обсудим те оставшиеся ваши дела, из-за которых вы хотели встретиться.       В записной книжечке Туншыгу появилась новая запись. Девушка прилежно вывела дату, время, имя и задачу и нарисовала улыбающуюся рожицу.       “Это ещё зачем?” - спросила Жылан, идя по коридору в свои покои.       “Для будущего анализа, - Туншыгу важно отметила ещё одну строку рожицей. - В середине года мы проверим, какие задачи вызвали удовольствие или принесли пользу, а какие были тратой ресурсов. И те, вторые, я больше в этот блокнот записывать не буду”.       “Твоя забота попахивает тиранией, дорогая”, - усмехнулась Жылан, усмехнулась с угрозой и оставила испугавшуюся Туншыгу при её мыслях.       Сама Жылан думала о зверях. Это были тревожные, тяжёлые мысли. Она шла к своим покоям, по многим коридорам и лестницам, мимо горничных, дежурных коргаушей, мимо фресок и анакызметов, и её белые одежды сената развевались, точно гусиное перышко на ветру; несмотря на видимую лёгкость, никто не брался бы предположить, чем были заняты её мысли. Жители Тау-Кокжиегы назвали этих зверей “монстрами”. Что-то с ними было не так, говорили жители, эти животные были ненормальными. Жылан прокручивала эти слова снова и снова, пытаясь почувствовать их, погрузиться в эмоциональное состояние, которое заставило бы такое сказать. Идя по большим залам Дворца, Жылан бросала взгляды на знакомые картины и понимала, что ищет там что-то. Ей было необходимо увидеть этих монстров.       Неважно, что говорили люди. Монстр - это сообщение само по себе.       Уже через пять минут Жылан была в кабинете отца. С точки зрения этикета, она нарушила правил двести, начиная с того, что не сменила сенаторские одеяния, но для Жылан этикет был чем-то, чему она терпеливо позволяла существовать до тех пор, пока оно не мешало ей жить. Когда она плевала на правила, её осанка даже этот жест делала преисполненным манер.       Достопочтенному Азгырушу пришлось отложить меч, который он в тот момент любовно полировал.       - Мне понадобятся условия для выезда, - объяснила Жылан. - Минимум сопровождения, легконогие лошади. Поеду на восток, вниз к Тау-Кокжиегы. На обратном пути могу заглянуть ещё в несколько мест, но пока ничего точно не обозначила. Предупреждать никого не надо, даже наоборот. И мне нужны будут орехи и изюм. Я не хочу останавливаться ради еды.       Азгыруш смотрел на дочь из-под восхитительно густых бровей. Взгляд его был встревоженным. Жылан будто ждала, что он возьмёт перо, чтобы всё записать. Он видел, что мысленно его дочь уже садилась на лошадь. Именно на лошадь, не в карету. И направлялась в сторону гор, инкогнито, искать нечто, что ей искать было совершенно ни к чему.       Отец матриарха набрал в грудь побольше воздуха. Жылан вскинула брови.       - Тебе не кажется, - проговорил Азгыруш, - что это не очень хорошая идея?       И ещё двадцать минут он потратил, чтобы в разных выражениях повторить примерно то же самое.       - Ты матриарх, твоё место в Орталыке, - говорил он терпеливо.       - У матери не должно быть любимчиков, - резала Жылан. - Любимчики становятся слабыми, а остальные дети затаивают злобу.       Отец картинно прикладывал руки ко лбу.       - У тебя сотни анакызметов. Напиши любому буйну.       - Свои глаза лучше.       Жылан мило хмурилась, но её чистый лоб в ореоле тонких белых волосков казался Азгырушу непробиваемым бараньим черепом.       - Если ты не доверяешь мелким ставникам, давай я пошлю своих коргаушей, - сказал он наконец, - Они прочешут город вдоль и поперёк!       Глаза Жылан недобро сверкнули, она приоткрыла рот, и с обнажённых зубов как будто готов был сорваться яд очень болезненных слов. Она, матриарх, стояла перед каким-то мужчиной и почти упрашивала его дать ей свободу передвижения. Она, человек, которому была открыта дорога в любой разум, которому постелили бы постель в любом доме.       Жылан никого ни о чём не должна была просить. Она не пришла просить. Она ставила в известность.       Отец смотрел на неё, будто щенок, выпрашивающий погладить его по голове. Его красивое лицо было мягким и сопереживающим, преисполненным заботы. Эти голубые глаза, из-за которых женщины штабелями к его ногам падали, светились чисто детским шармом.       - Ты прав, - сказал Жылан и облизнула губы. Поджала их, будто провинилась. - Послать туда анакызмета гораздо надёжнее. Заодно посмотрю, на кого я могу действительно рассчитывать.       Отце с облечением откинулся на спинку кресла.       - Кроме меня, ты хочешь сказать? - уточнил он, игриво вскидывая брови.       - Да, - Жылан улыбнулась и подошла к Азгырушу, прижалась щекой к его белой гриве. - Кроме тебя.       Она покинула кабинет отца с улыбкой на губах. Дверь ей открыл уже знакомый парень, который так часто мелькал рядом, что Жылан соизволила запомнить его имя и лицо. Его звали Гашик, и он, даже когда стоял по струнке, смотрел на людей из-под бровей, как ребёнок, которого в детстве часто били. Скорее всего, по лицу. У него под глазами всегда были тени, и от широкого носа по щекам тянулись две тени-линии, характер которых был неуловим, но придавал лицу коргауша какое-то нездоровое и вместе с тем притягательно-опасное выражение. Густые волосы он всегда зачёсывал назад, и они образовывали забавный клин на затылке, о котором Гашик наверняка понятия не имел.       - Спасибо, Гашик, - сказала Жылан мягко.       Она знала, что он очень долго смотрел ей вслед. Он всегда на неё смотрел.       Туншыгу и Намыс уже ждали матриарха в её покоях. На столе стояла огромная тарелка ягод-костянок, Туншыгу негромко ругалась под нос, разматывая пояса сложного, но крайне комфортного платья.       “Сбываются твои самые заветные мечты, Намыс”, - сказала Жылан, закинув в рот ягоду и раскинув руки крестом. Намыс умело и беззаботно защёлкала застёжками брошей, которыми крепились белые одежды сената.       “Мы идём купаться в парном молоке и летать верхом на драконах?” - предположила Намыс, сладко улыбаясь.       “Не те мечты”, - Туншыгу скорчила противную гримасу. Намыс показала ей язык, после чего ей пришлось извернуться, чтобы поймать зубами кинутую в лицо ягоду.       Жылан закатила глаза и встала на табуретку, чтобы Туншыгу могла обмотать платье вокруг её стана.       “Я имела в виду твоё желание часто и помногу путешествовать”.       Намыс кокетливо поиграла плечиками.       “Любой каприз за ваши деньги, - сказал она, подкидывая броши. - Нет ничего лучше, чем когда тебе ещё и платят за то, что тебе нравится”.       Туныгу затянула все завязки и поправила лепестки подола на Жылан.       “Не туго?”       “Идеально. Ягоды поместятся”.       Бережно, точно хрустальную, Туншыгу свела Жылан с табурета на пол. С них можно было бы рисовать мистическую картину о Смерти, уводящей душу в подземелье. Намыс смотрела на них прищуренными, немного завистливыми глазами. Туншыгу по-деловому отобрала у неё брошки.       “Тебе не кажется, что тебе в качестве работы досталась роль охотничьего пса?”       “По крайне мере, у меня очень длинная цепь”, - осклабилась Намыс.       Жылан стояла у стола и закидывалась ягодами.       “Мне в целом нравятся собаки, - заметила она, выплюнув косточку. Та звонко ударилась о дно тарелки. - Они верные”.       Туншыгу смотрела в пол.       “Но не так сильно, как медведи. Собаки нравятся не так сильно, как медведи”.       В глубоком вырезе платья у Жылан на спине сияло яркое золотое солнце. Ничто не искажало его сияние. Спина была расслабленной и прямой.       “Тебе опять в горы, на восток. Едешь в Тау-Кокжиегы, - Жылан сгребла тарелку в охапку и села на стол, жестом пригласив подруг взять по пригоршне. - Прихвати с собой арбалет. Может понадобиться. Туншыгу даже когда язвит, метит не в бровь, а в глаз”.       “Да ладно”, - по лицу Туншыгу никто бы не определил, что она действительно удивилась.       Жылан подмигнула ей и продолжила:       “Параллельно с тобой я отправлю одного анакызмета. С точно таким же заданием. Не пересекайся с ним, но следи”.       “Компания, - протянула Намыс, держа ягодку зубами. - Ммм, звучит интересно. А он симпатичный?”       Одно лёгкое движение бровью выдало всё отношение Жылан ко внешности человека, которого она собиралась проверять на порядочность.       “Женщины, в сознании которых я о нём подсмотрела, считают его милым, - матриарх всучила тарелку Туншыгу и, вытерев руки салфеткой, пошла к столу с бумагами. - Сейчас набросаю тебе основные моменты. Запомни их, а бумагу съешь”.       Намыс потянулась к тарелке за ягодами. Туншыгу, будто невзначай, уклонилась и пошла на диван.       “Это не Гашик”, - пропела она только для Намыс.       Та покраснела - то ли от злости, то ли от смущения.       “А, вот ещё что, - сказала Жылан. - Мой отец больше не тот человек, которому мы безоговорочно доверяем”.