В один день, по отдельности, вместе

      На теле Аю из Жерлею были десятки шрамов. Они украшали её, как некоторых украшают созвездия родинок; гладкие и поднимавшиеся маленькой волной; бледные и розоватые; острые и рваные; мелкие, будто разбившиеся капли, и тянущиеся, как боль. Больше половины из них появились после двадцати лет. В двадцать лет Аю пришла в дом воинов шынайы и пожелала стать такой же, как они.       Её поставили драться против бойцовской собаки. Аю выжила. Наставники приняли её и вели полгода.       У шынайы не было туру-билим. Никаких официальных наборов, никакой оплаты, никакой рекламы. Никто не мог им приказывать. Они могли служить кем угодно для кого угодно. Но все они были воинами. Заполучить себе воина шынайы стоило любых затрат. Разумеется, подобная репутация вызывала уважение на грани с преклонением, а слухи о затратах на этих самых воинов зачастую пересекали грани разумного и становились легендами, что, впрочем, не мешало раз в десять лет подозревать шынайы в государственных заговорах и опасаться переворота. Подозрения игнорировались с презрительной улыбкой. Шынайы знали друг друга в лицо, каждая из них однажды ела из общей посуды, и весь их интерес в жизни сводился к тому, чтобы драться за то, во что они верили, защищать тех, кого уважали или любили. Эти женщины никогда бы не устроили заговор - они бы перебили всех в открытую.       У шынайыАю научилась выслеживать, скрываться, переносить боль, причинять боль, наносить вред тяжёлый и лёгкий, заметать следы, распознавать обман, быть быстрее и сильнее, видеть не один, а четыре шага вперёд, четыре удара вперёд и всегда держаться тонкой грани между жестокость зверя и жестокостью человека. Для наставников обучать Аю было удовольствием и радостью, сродни созданию чего-то совершенного и прекрасного в своей целостности. Созидание великолепного воина - это было для них наградой.       Наставники шынайы доводили подготовку до конца. Ни когамдас, ни лагеря не годились для подготовки истинного воина. Солдатская подготовка создавала всего лишь солдат. Шынайы не учили, они меняли человека, превращали в нечто за гранью обычных жизней. Это была страшная подготовка. В дни её двадцатой осени Аю узнала:       “Ты не почувствуешь себя в безопасности, пока не убьёшь человека”.       Этому не учили. Это заставляли пережить.       Женщины не могут убивать без повода. Воины должны.       Аю вышла на улицы на закате, когда дождевые тучи мокрым тряпьём развевались по небу, персиковые и розовые с освещённой солнцем изнанки. Город был наполнен людьми. Каждый шёл своей дорогой: к столу, к детям, к холодной постели, к кружке крепкого напитка, к друзьям, ждавшим встречи. Пусть и временная, но у каждого на её пути была цель. Аю петляла по улицам и разглядывала людей, шедших ей навстречу; людей, не чувствующих, что она следовала за ними по пятам. Аю срывала листья с кустов и растирала их пальцами, вдыхая терпкий запах сока и дождя. Она думала о хищном блеске волчьих глаз в лесу. О плотных, исполненных угрозы силуэтах в сумраке чащи. Среди всех живых в этом городе Аю чувствовала себя самой живой. Это были её глаза, это она была силуэтом.       “Сила, покой, ясный взгляд на мир лежит по ту сторону оборванной тобой человеческой жизни”.       Люди выглядят иначе, если смотреть на них как на жертв.       Матери, эти страшные существа, способные слепить самого низкого или самого прекрасного человека, одним словом, искривить душу и подарить крылья, навсегда заставить гнаться за недосягаемым или прозябать в дыре... они становились неприкасаемыми. Сильные и смелые, с гордыми глазами казались достойными лишь честного вызова. На падших и мелких смотреть было жалко, ибо их души уже были мертвы, их природа отвратительна, судьба печальна, и нельзя было отнимать у них ещё и радость красивого заката. У каждого встреченного, у каждой случайной находилось что-то цепляющее, что-то особенное.       У всех был повод остаться в живых.       Аю знала сотни способов _не убить_. Учение воинов заключалось не в ценности чужой жизни, а целостности собственной совести, в ответственности перед миром за превращения живого в неживое. Воин был частью природы, он убивал тогда, когда нужно было, не пересекая черту естественного баланса между сильными и слабыми, быстрыми и голодными. Выйди на улицы, Аю с содроганием поняла: она боялась отнять жизнь.       Страх - весьма неоднозначный друг. Он держит тебя подальше от пропасти, но он же мешает тебе её перепрыгнуть.       Ясность сознания, с которой Аю смотрела этой ночью на мир, была болезненной. К рассвету она должна была оставить для наставника труп, и эта мысль, как ледяная вода, поместила Аю в текущий момент, здесь и сейчас, закрыв путь воспоминаниям и рассуждениям.       - Эй, - услышала Аю, - может, познакомимся?       Она остановилась и повернулась на окрик. С бордюра у стены какой-то лавки за ней наблюдали двое парней. Увидев, что она остановилась, они пришли в крайнее возбуждение.       - Девушка, да, ты, пойдём к нам! - они замахали руками. - С нами весело!       - Не думаю, - ответила Аю.       Она с удивительной резкостью замечала сейчас их латаную одежду, тёмную кромку под ногтями и неприятный алкогольный флёр. В их мире это было приемлемо. В её - нет.       - Да ладно ломаться!       Аю развернулась и начала уходить. Ночные скитальцы подскочили с бордюра. Один встал перед Аю, преграждая ей путь, второй попытался взять за руку.       - Кто тебе говорит думать? - заговорил тот, что стоял перед Аю. - Просто пошли с нами! Смотри, какие мы внушительные.       - Самые уважаемые мужики в районе, если что.       Они использовали всё своё очарование.       - Лицо-то у тебя унылое. Нельзя красивым девушкам скучать. С нами не соскучишься, я обещаю.       Аю уже больше часа ходила по городу, и количество прохожих стало значительно меньше. Одиночество и холодная осень вокруг Аю были огромны.       - Ну, что, договорились?.. - рука, державшая её руку, начала быстро переползать Аю на талию. Аю почувствовала, как второй парень, вившийся вокруг, собрался проделать то же самое, но уже не с талией, а с тылом.       Пара резких движений, шаг, и оба оказались на земле. Один из мужчин улетел в стену лавочки, ударился головой и так и остался лежать у бордюра, тихо скуля. Второму Аю вывернула руку и, придавив коленом спину, почти размазала по тротуару.       - Ты ужасно раздражаешь. Я представляю, сколько женщин попались на твоё серое насилие, - сказала она ему на ухо. - И ты даже заслуживаешь смерти. Но задание другое.       Аю исчезла в тёмных перекрёстках до того, как два самых уважаемых мужика на районе пришли в себя.       Женщины не могут убивать без повода. Из-за них начинают войны, из-за них становятся сильнее, они несут мир, они рожают детей, они заботятся о своих семьях, они требуют порядка и требуют музыки. Но в их глазах всё должно быть оправдано, любая жестокость, любая мера. Любовь могла быть оправданием, ненависть, жадность, вражда, даже если потом приходилось разделять чужие страдания, слышать мысли и чувствовать боль. Тела тех, кто посмел тронуть чужих детей, тому доказательство. Чтобы стать воином шынайы, Аю должна была убить, не ища оправданий. Ей нельзя было выбирать жертву, которая бы заслуживала смерти. Это не должна была быть самозащита. И, разумеется, никто не облегчил бы ей эту работу, просто дав приказ без объяснений.       Аю должна была выбрать сама.       Она увидела свою жертву у реки.       Женщина шла по набережной, кутаясь в осеннюю мантию. Полы хлопали на ветру, и короткий хвост смешно подпрыгивал на каждом шагу. Женщина шла быстро. Она боялась тёмных улиц и стремилась скорее оказаться в тепле и безопасности своего дома. Аю пересекла небольшой сквер и пошла по набережной следом. Она чувствовала, как с приближением к жертве её тело менялось: походка становилась мягче, вкрадчивее, плечи поднимались и напряженные пальцы рук, пахнущие зелёным соком, подёргивались, напоминая странную игру кошачьих когтей.       Женщина её почувствовала. Она опасливо обернулась через плечо, раз, другой, кажется, надеясь, что Аю пройдёт мимо или просто исчезнет в темноте. На Аю обрушились её эмоции и мысли: опасения, страх, детская мольба. Аю закрылась.       Где-то по ту сторону, отсечённые и тщательно спрятанные, остались вопросы. Аю не желала знать, были ли у этой женщины дети. Любили ли её, ожидали ли. Был ли кто-то, кто стал бы её искать или захотел бы защитить. Чем она занималась, кем была. Была ли она добра, причиняла ли она вред. Если бы Аю хоть на мгновение позволила себе думать об этих вещах, она бы перемахнула через парапет и погрузилась в холодную осеннюю воду - чтобы леденящие волны сковали её по рукам и ногам, оправдали её бездействие этой ночью.       Аю смотрела на смешной короткий хвостик у женщины на голове. Ей нужно было не спрашивать себя, зачем. Нужно было только решить, как. Её обучили такому разнообразию вариантов.       Женщина оказалась храбрее, чем Аю могла бы предположить. Поняв, что ей было не сбежать на этой набережной, не найти помощи посреди ночи, она резко остановилась и повернулась к Аю лицом. Это было испуганное лицо человека, готового драться насмерть.       Аю не сбавила шаг.       На рассвете она должна была оставить в этом городе труп. Труп сделал бы её бесстрашной. Только пересекшие черту могли стать воинами шынайы. Без этого её обучение не было бы завершено, наставники отказались бы от неё - всего после трёх месяцев работы. Ей ещё было чему поучиться. На рассвете она должна была вернуться в дом шынайы, завершить своё обучение. Тогда, к первому снегу, она могла бы вернуться в Орталык и найти Храм Тагдыры. В Храме Тагдыры Аю ждала Жылан. Она сказала, что после когамдас они могли бы встретиться именно там.       Аю сама выбрала эту жизнь.       Глаза женщины были широко открыты, в них кричал ужас.       Было любопытно, что же Аю должна была почувствовать, убив человека. Как она чувствовала бы себя после. Была ли в действительности эта разница. Была ли черта.       Аю налетела на женщину, как ветер.       - Что тебе нужно?! - последний её крик был придушенным и хриплым.       “Быть безупречным щитом и мечом”, - подумала Аю.              Никто во всём мире не знал о том, что нужно было сделать, чтобы стать воином шынайы. Тайна запечатывала сама себя, оставаясь глубоко внутри, и ни единого слова не было проронено за всю историю ремесла. Все они были по ту сторону черты. С той стороны черты больше не существовало.