Hurt so good

      Они редко спали вместе – редко именно ложились рядом и, пожелав друг другу доброй ночи, закрывали глаза до утра. У Хидана на этот счет мнение было однозначным и простым: как только заканчивались горячие ласки, а дыхание приходило в норму, Катацу могла делать, что ей вздумается, хоть спать прямо здесь, рядом с ним, хоть идти куда пожелает и спать где пожелает, а, может, вовсе не спать. У нее же всегда есть пара очень важных свитков, которые дал ей Орочимару-сама. Настолько важных, что их даже случайно, даже совсем чуть-чуть нельзя замарать кровью в бою. Вот и пусть идет изучает их ночь напролет, если хочет – ему решительно не было дела.       И Катацумури чаще всего действительно уходила. Нет, не читать свитки до самого рассвета, но на другую постель, если они были в убежище, или просто перекатывалась от Хидана подальше, если ночевать приходилось в дороге – а все потому, что у Хидана не было… Катацумури не знала точно, чего ему не хватало. Возможно, дело было в низкой эмпатии, возможно, в привычке, возможно, в чем-то еще, но все ее попытки уснуть рядом с Хиданом заканчивались одинаково – ее неудобно сгребали в охапку и наваливались всем весом, не просыпаясь даже в ответ на сопротивление. Навыки шиноби, конечно, позволяли вывернуться из захвата и даже на какое-то время откатиться на достаточное расстояние, чтобы не попасться снова, но спать она ложилась не для этого. А он, между прочим, на утро даже вины за такую наглость не чувствовал, сколько она его ни корила.       Если она захочет улучшить свои навыки тайдзюцу, она лучше позовет Хидана на тренировку.       Примерно так она решила после двух или трех ночей сна в сильных, но неосторожных руках, и Хидан даже казался почти не удивленным, когда следующим вечером она и в самом деле ушла, куда ей вздумается. «Куда вздумается» было постелью у противоположной стены, и Хидан тогда только плечами пожал. Ее выбор.       Собственно, ее же выбор вскоре и привел ее обратно – с наступлением неожиданных холодов в их комнате убежища стало прохладно даже днем, про ночь не хотелось даже думать, а еще Хидан по-хозяйски забрал оба одеяла.       Поэтому вернулась Катацумури именно к нему. К своему одеялу.       Так и свернулась у спящего Хидана под боком, хорошо укрывшись и морально приготовившись быть в любой момент грубо схваченной его руками, а потом еще и прижатой головой куда-то к его ключицам. В тот момент это даже виделось неплохой перспективой – во всяком случае, Хидан был теплым, – а потом он заговорил.       – Уйди, – бросил Хидан и неопределенно повел рукой куда-то в темноту, и Катацумури вздрогнула. Это он ей?       Она даже села рядом, позволив одеялу соскользнуть с плеч и открыть их ночной прохладе, и уже собиралась было сказать, что в таком случае с ней уйдет одно одеяло и немного доверия, но закрыла рот, так и не проронив ни звука. Хидан спал. Брови его сошлись к переносице, глаза зажмурились, рот чуть искривился – Катацумури уже знала, какое ругательство услышит в следующую секунду. Хидан и днем при случае ругался без зазрения совести, но впервые на ее памяти – так искренне.       – Эй?       Она осторожно коснулась его плеча, но Хидан никак не отреагировал, словно бы и не услышал. Конечно, он не услышал – наверняка не различил даже ее шагов по коридору несколькими минутами ранее.       – Мм… Кай?       Но это было не гендзюцу – да и некому было наложить его посреди ночи, а главное – незачем. Тогда-то и пришлось признать, что Хидану всего-навсего снился кошмар, пусть и звучало это странно-обыденно, во всяком случае, для шиноби, который невесть каким способом не только преступил смерть, но и в некотором роде заставил ее работать на себя.       «Воистину, Хидан, самый страшный кошмар здесь – это ты сам».       Когда-то Катацумури слышала, что чем холоднее в комнате, тем чаще кошмары будут сниться – и, поежившись, признала, что ночь сегодня вполне подходящая. И часть ее, наученная прошлым опытом, посоветовала ей забрать свое одеяло, да и перебраться обратно на свою кровать – сама Катацумури обычно металась во сне, когда случались кошмары, и если, во имя Джашина, Хидан поступает так же, ей вовсе не хотелось получить локтем в бок или еще что-нибудь. Так говорила та ее часть, которая любила ее саму, безопасность и здоровый сон, но другая часть, та, что любила Хидана несмотря на все его выходки, на порой всерьез раздражающий нрав, грубые шутки и привычку сгребать Катацумури в охапку, заставила снова тихо лечь на постель рядом с ним.       Хидан дернул головой и снова выругался, а Катацу, накрыв их обоих получше одеялом, обхватила его рукой за пояс и сама прижалась так, как он сам обычно прижимал ее к себе. Он снова что-то пробормотал, но, почувствовав рядом тепло, перекатился на бок, сонно перехватив Катацумури за плечи – и она широко распахнула глаза от неожиданного осознания.       Все это время Хидан, должно быть, пытался обнять ее.       Идиот. Если бы он спросил, она бы научила, как правильно.

***

      На следующее утро она выбралась из постели заспанная и намного позже самого Хидана, который вернулся как раз к тому времени, как Катацумури закончила перебирать и сортировать так и валявшееся в беспорядке после последней миссии снаряжение и как раз взялась за те самые очень важные свитки. Плечи побаливали после стальной хватки объятий, свитки требовали внимания, а потому на Хидана она даже не обернулась. Что-то так и подталкивало спросить, как ему спалось, но во имя сохранения тишины и концентрации делать она этого не стала. Тогда Хидан взял инициативу на себя.       – А ты во сне говоришь, – протянул он, из-под приподнятых бровей наблюдая, как Катацумури, не отрываясь от чтения, осторожно разминает затекшую шею. – Ты знала? Такие нежности – даже слушать тошно.       «Что тебе снится, Хидан?»