—
Прошло пару дней с того момента, Хината и Комаэда начали контактировать ещё реже. Да, Нагито везде ходил за шатеном, но тому будто было плевать на него, казалось, что он вообще его не замечал. Это очень ранило Комаэду, он пытался поговорить с ним, но если Хаджимэ не затыкал его, то отвечал очень коротко и сухо — он был слишком сильно погружен в разработку плана. Прозвучало объявление на обед, и они отправились туда вдвоём. И, наконец, Хината сам заговорил с Нагито, раньше им не удавалось попасть на обед вместе. Поэтому Хаджимэ предупредил его не садиться рядом с ним, иначе, это будет слишком подозрительно. И Комаэда понимал почему. Они прошли досмотр, и расселись кто куда. Нагито все это время думал, почему та медсестра не попыталась разделить их? Почему она никому не рассказала? Возможно, ей было плевать, но разве она не знала, что это может доставить им всем проблем? Наверное, она наблюдала за ними все это время, и, не заметив ничего подозрительного, кроме того, как Комаэда всегда ходил за Хинатой, решила отстать от них. Ну, беловолосый так думал и надеялся на это. Вообще, могло быть много объяснений тому, почему медсестра никак не повлияла на них, начиная от того, что ей было плевать и это «не ее работа», заканчивая тем, что она просто не обратила внимания, или забыла. Но это уже было не важно, главное — они с Хаджимэ все еще вместе, да, они мало контактируют, но это полностью вина Нагито, и он сам должен будет это исправить. Однако, когда Комаэда поднял взгляд на Хинату, и, понаблюдав за ним все остальное время, он заметил, что шатен даже не повернулся в его сторону. Нагито хотел бы проследить за тем, как он избегает принятие таблеток, но, видимо, не успел. Ведь медсестра направлялась к нему. Она была из разряда "средней сложности", поэтому, Комаэда мог просто сделать вид, что проглотил таблетку, на самом деле, просто проглотив слюну и спрятав лекарство за зубами. И она бы повелась, да, временами, это не всегда работало, но, к счастью, не в этот раз. Все прошло отлично, и Нагито просто выплюнул таблетку, после чего выкинул ее. У него не было аппетита, поэтому, он даже не притронулся к еде, продолжая смотреть на Хинату. Которому, видимо, было совершенно плевать на беловолосого. От чего тот хотел разрыдаться прямо там, но должен был терпеть, ведь никто не должен видеть его жалких слез.—
С того момента прошло некоторое время, и Нагито смог немного исправить ситуацию. Они с Хинатой снова стали ближе, тот все еще не очень хотел идти на контакт, однако, постепенно ломался. Вчера Комаэда смог даже обнять его — ему этого так не хватало, этих тёплых и приятных объятий. Пусть они продлились не так долго, но, это было самое счастливое событие для Нагито за прошедшую неделю. И теперь, эти двое были в библиотеке. Хината ходил у полок и что-то искал, пока Комаэда сидел за столом и пялился на него. За эти пару дней, Хаджимэ немного смягчился — он больше не отталкивал беловолосого и не держал дистанцию, хотя все ещё затыкал его. Нагито не понимал почему, ему не нравился его голос? Комаэде он тоже не нравился, он считал его ужасным, наверное, шатену было противно его слушать, поэтому он и затыкал его. Однако, Нагито очень нужно было поговорить с ним, он хотел, чтобы его выслушали и поняли, обняли и защитили. Он просто хотел любви и заботы, как и все. Но кто он такой, чтобы просить чего-то подобного? Ему очень повезло, что Хината просто возится с ним, с таким отбросом, как он. Поэтому, он должен быть счастлив. Но, у него не получалось. Он был рад проводить время с Хаджимэ, но когда он ощутил всю ту заботу, и, как Комаэда думал — любовь, он больше не мог держаться. Ему хотелось большего, ему хотелось, чтобы Хината любил его. Однако, наверное, этого никогда не произойдёт. Никто и никогда не полюбит такой сломанный мусор. Нагито снова поднимает взгляд на Хаджимэ, и видит, что тот все еще что-то ищет, он пытается начать разговор, говоря, что может помочь. Но Хината затыкает его. И это снова удар по больному сердцу беловолосого — его самобичевание доходит до такой степени, что у него начинается приступ. Комаэду трясёт, и он несёт полный бред, который даже сам разобрать не может. Он говорил что-то о надежде и о том, что готов умереть ради неё, ради Хаджимэ. Что он знает, что он мусор и тварь, но готов быть полезным, даже если ради этого ему придётся умереть. Все это время шатен стоял и сверлил его взглядом, он быстро подошел к Нагито и схватил его за шею, начиная душить. Из-за этого его пробила ещё большая дрожь, он заткнулся и попытался убрать руки Хинаты. Но из-за этого он стал лишь злее и сильнее душить беловолосого. Тому казалось, что он вот-вот потеряет сознание. Комаэда посмотрел на Хаджимэ таким грустным и расстроенным взглядом, что в сердце Хинаты что-то екнуло. Он не понимал, что чувствует, и как это описать, как это называется. Его сердце неприятно сжималось и ему захотелось отпустить Нагито, что он и сделал. Злость будто улетучилась, и появилось сожаление. Хаджимэ было очень редко жаль за свои действия, но, видимо этот раз был один из исключений. Комаэда начал кашлять и пытаться отдышаться, он снова посмотрел на Хинату — он прослезился, а его губы начали подрагивать. Видимо, он хотел что-то сказать, но не решился. А Хаджимэ не мог смотреть на это — он ушёл, даже не обернувшись. Он не понимал, что он чувствует, как он должен реагировать, что он должен делать. Шатен не понимал, почему он так среагировал на расстроенного Нагито, да и, вряд ли сможет понять — после знакомства с этим психом в нем многое поменялось. Появилось столько неизвестных эмоций, он как будто был в пустоте, в которой что-то было, но он не понимал, что это. Это было ужасно, казалось, что все знают, что это, кроме него. И он просто хотел избавиться от этого чувства, что убивало его. Казалось, что смерть — единственный выход. Поэтому он сбежал как трус, пытаясь спрятаться от чего-то такого неизвестного и странного для него.—
И вновь, Нагито в палате Хинаты. Он лежит на его кровати и мирно спит, тихо посапывая и обнимая тонкое одеяло. Комаэда улыбался во сне, похоже, ему снилось что-то хорошее. Хаджимэ сидел на краю кровати и наблюдал за ним, не шелохнувшись. Он даже не знал, почему так сосредоточен, возможно, он не хотел будить Нагито. Но, с каких пор ему не плевать? Когда он перестал ощущать пустоту к Комаэде? Хината не мог объяснить, что он чувствовал, может, это была жалость. Однако, он не понимал. Ему казалось, что его просто швырнули в океан эмоций, которых он не знает. Он не понимает их, и из-за этого хочет избавиться от этого. Шатен мог в любой момент выгнать Комаэду, он мог избить его, воспользоваться им, предать или даже убить. И Нагито знает это, но, почему-то, все еще здесь, он все еще рядом. Беловолосый все еще везде ходит за ним, хотя пережил столько боли и унижений. Комаэда все еще ластится к нему, обнимает и улыбается, хотя Хаджимэ всегда грубо отталкивает его, обзывает и говорит, что ему противно. И Нагито больно, очень больно, но он видит в глазах Хинаты не ненависть, а страх. Ведь Хаджимэ не понимает, что он чувствует, и ему страшно из-за этого, ему неприятно. Раньше внутри было пусто, а сейчас что-то есть, но Хината не знает, что это, не понимает, он хочет избавиться от этого. Но он не хочет бросать Нагито, он не может его отпустить. Если после всего того, что беловолосый пережил — он все еще с ним. Шатен больше не мог его отпустить. Теперь бедняге никуда от него не деться. Он сам виноват в этом. Виноват в том, что позволил себе сблизиться с Хинатой. Теперь светловолосый полностью во власти Хаджимэ. Он — его собственность, и больше это не обсуждается. Да и шатен не собирался спрашивать Нагито, ведь у него нет права выбора, больше нет. Хината улыбался своей жуткой улыбкой — она никому не нравилась, кроме Комаэды. Он медленно приблизился к светловолосому и погладил его по голове, медленно проведя рукой до его шеи. И тут, дверь тихо скрипнула, Хаджимэ резко убрал свою руку и посмотрел в сторону открывающейся двери. В дверях стояла медсестра, на ее лице читалось презрение и ненависть ко всему, что было тут: к этой работе, к этому месту и к этим «людям». Но она, как и все, не считала психов людьми. Она, как и все, считала, что это просто очень агрессивные животные, что не заслуживают человеческого обращения к ним. Поэтому, окинув недовольным взглядом всю комнату, она быстро подходит к койке, протягивая руку к мирно дремлющему Комаэде. По комнате разносится глухой удар, и девушка тихо вскрикивает. Она отдергивает руку и смотрит на Хинату, в глазах которого читался гнев. — Мои вещи, должны оставаться со мной, — негромко произносит темноволосый, недовольно глядя на медсестру, слегка ерзая на кровати, придвигаясь к светловолосому. Девушка потирает место удара, громко вздыхая и закатывая глаза. Вновь у неё какие-то проблемы с этим сумасшедшим, как же она устала от этого. — Тебе не стоит нарываться, — холодно отвечает она, вновь протягивая руки к светловолосому в попытке разбудить его. И Хаджимэ бросается на неё, отталкивая от кровати. Однако, медсестра быстро реагирует — она уже привыкла к тому, что некоторые пациенты были довольно буйными, поэтому, быстро достала шприц. Она уверенно подходит к Хинате, навалившись на него, от чего он тихо шипит и падает на пол. Шатен схватил медсестру за шею, пытаясь скинуть ее и вырваться, но та успевает вколоть ему успокоительное. От этой возни, Нагито просыпается. Оглянувшись, он в ужасе смотрит на эту картину, ещё не до конца понимая, что вообще происходит. Он неосознанно тянет свои руки к Хинате, в попытке дотянуться до него и помочь встать, но, как только приподнимается с кровати, тут же падает обратно, теряя равновесие. Хаджимэ постепенно успокаиваться и его глаза закрываются, и, в какой-то момент, он вообще перестанет двигаться. Медсестра встаёт с него и записывает шатену четвёртое предупреждение, оставляя пометку о возможной "автоматической ликвидации". После чего она подходит к Комаэде и с силой хватает его, поднимая с кровати и направляясь к выходу из палаты. Нагито пытался вырваться и подбежать к Хинате, он уже все понял, и его охватила невероятная паника, его пробивала дрожь и он начал дергать своей рукой. Однако, Комаэда был настолько слабым мусором, что не смог вырваться из хватки медсестры. В бессилии Нагито оборачивается назад, с грустью глядя на предмет своего обожания, валяющийся на холодном полу.