За великими горами Джерол

Крепость нещадно сгорала, снедаемая языками драконьего пламени. – Йол… Тор… Шуль! – сам огонь вторил в своём рёве оглушительному драконьему голосу. Жар опалял кожу, можно было чувствовать, как она высыхает и, казалось, становится похожа на ветхий желтоватый пергамент. Пылающие угли, в которые стремительно превращалось всё вокруг пекли со всех сторон, тугие грубые веревки на запястьях резали и давили настолько, что Вирании пришлось мельком глянуть, а не загорелись ли они. Ножная обмотка уже проделала этот трюк и теперь на ноге будто был надет раскаленный железный башмак. Но она должна была найти в себе силы спасаться, бежать еще дальше, все ее существо сейчас концентрировалось на том, чтобы проскальзывать между сгорающими обломками, пока струя пламенного драконьего гнева была направлена прочь от нее. На кого-то другого… Она запрещала себе думать об этом раз за разом. Что она, связанная, почти казнённая пленница могла сделать? Только спасать свою жизнь. Земля тяжело вздрогнула, когда дракон опустился в проходе между домами прямо перед пленницей, грузно обрушившись на горящие строения. Она уже знала, что будет сейчас. Еще через мгновение он повернет к ней огромную, размером с телегу, голову, и три страшных слова извергнут из его пасти огненную ярость, в которой она сгорит. Она снова бросается наутёк, в ближайший проулок, за угол дома, что может защитить ее от смерти. Но снова перед ней вырастает имперский капитан с обнаженным мечом. А при ней и палач, и плаха – та самая, на которой, промедли дракон с нападением на Хелген хоть на пару секунд, закончила бы свой короткий век молодая имперка. Жар драконьего дыхания уже подгоняет сзади, а спереди утыкается в грудь клинок серебристого меча легиона. Ее кровожадная улыбка снова кричит Вирании: «Изменник из Сиродила!» и мир тает в испепеляющей муке. *** – Госпожа Вирания, проснись же наконец! – она не видела владельца встревоженного голоса, но явственно ощутила нестерпимый жар, который снедал ее спину. В контрасте с ночным холодом, колющим щеки, он испугал ее гораздо сильнее того, что было в Хелгене. Окончательно пробудившаяся Вирания подскочила со спальника и чуть не сшибла с ног молодого норда, который все это время – поняла она – лупил ее по спине, будто наглого злокрыса. В спину запекло с новой силой, и она принялась крутиться как волчок, нелепо взмахивая руками – жар приводил ее в животный ужас. – Мара милосердная! Да прекрати же вертеться наконец! – властно рявкнул норд, и она тотчас застыла столбом, словно памятник самой себе, тратя все возможные силы на приказ телу не шевелиться. Паника немного схлынула и до нее дошло, что он пытался сбить пламя с ее кожаной брони. Когда хлопки прекратились, она позволила себе раскрыть крепко-накрепко зажмуренные глаза. Оказалось, она всё это время стояла слепо, но только сейчас это поняла. Первым, что она увидела, были звезды – холодные и прекрасные, белоснежно сияющие в небесной дали. – Я же просил лечь подальше от костра! Госпожа Вирания, о чем ты думала? – сколько бы раз она ни просила его прекратить называть ее госпожой, в критические моменты он постоянно забывал об этом. Голова только сейчас начинала окончательно проясняться после крепкого кошмара. Новый порыв студеного горного ветра взнял ее рыжие волосы и немилосердно метнул ей в лицо. – Ветер сменился, – отрешенно произнесла Вирания, слепо ощупывая броню на спине в попытке оценить степень ущерба. Вот ведь кости Шора! Она только-только успела ее подлатать после той неудачной драки с бандитами, и вот теперь снова! – Да уж, сменился! – чертыхался себе под нос Хьоромир. – Сменился и намёл тебе горящих углей под бок. А если бы я не услышал твой ночной бред? Если бы я мёду наглотался перед сном, как подобает всякому настоящему норду? Да ты бы сгорела, как головёшка! Нет, уж теперь ты точно будешь согреваться мёдом, а не сном под самым кострищем! Она лишь снисходительно улыбнулась. Этого молодого норда она встретила в Ривервуде, в кузне Алвора. Хьоромир – как он представился – учился у того кожевенному делу, однако по молчаливому укору в глазах добродушного детины Алвора Вирания сразу поняла, что терпит он беднягу-неумеху здесь только из жалости. Когда она подошла к верстаку, чтобы подлатать броню после рейда в факельной шахте, юный норд чуть ли не на колени перед ней рухнул, вцепился в нее руками и умолял великую госпожу искательницу приключений взять его с собой. Взглянув в его полные искренней надежды глаза цвета летнего фолкритского леса, Вирания поняла, почему кузнец до сих пор не вытолкал его взашей куда подальше. Но ей было страшно брать его с собой – она и сама пока не была уверена, что доживет до завтра, когда лезла в шахты и пещеры, чтобы прокормиться. А тащить с собой беднягу-домоседа – право, это могло стоить ему жизни. Но он принялся ее горячо уверять, что сможет и стирать, и готовить, и таскать тяжелую ношу, бегать по поручениям и прочая, и прочая. Словом, будет выполнять всю тяжелую работу, которая самой Вирании будет не по вкусу. Повесть о его горькой судьбе здесь, в Ривервуде, прорвалась из него давно сдерживаемым потоком: о том, как Дельфина оттаскала его за уши за разбитую тарелку, как на лесопилке его чуть не зашибло бревном, а вот теперь и дубильный станок ни в какую не хотел с ним поладить. – Мне нет места в этом Восьмерыми забытом месте, помоги мне обрести свою самость! – отчаянно выкрикнул он тогда ей. Поразмыслив, имперка пришла к выводу, что осторожность и предусмотрительность смогут уберечь ее спутника от опасности, а его неунывающая компания сможет скрасить ее одинокое существование, да и парень глядишь чему научится в своих странствиях. На радостях, тот подорвался было домой за пожитками, но очень быстро возвратился с пустыми руками. На расспросы отвечал уклончиво и всё стремился к воротам, туда, где шумела под мостом быстрая река. Вирания не без сожаления передала горе-спутнику комплект брони, который принесла из факельной шахты и, вообще-то, планировала подороже выменять на добрый клинок. «Ну, ничего не поделаешь», – подумалось тогда ей. «Глядишь, он приведет меня туда, куда я все никак не могу попасть». Хьоромира тогда по-детски обрадовал комплект новенькой брони и добрый стальной меч со щитом, он разом подхватил ее дорожную суму, да и припустил полным ходом навстречу приключениям. Имперка лишь невесело ухмыльнулась, вспомнив, как сама давным-давно так же бросилась в этот приключенческий омут, будь он неладен; но про себя не переставала дивиться тому энтузиазму, с которым норды брались за любое дело. От дивных воспоминаний ее отвлекла прядь волос, брошенных ей в лицо неутихающим ветром. – Ну полно ворчать, Хьоромир, – по-доброму отмахнулась она, пока он тянул к сугробу ее подгоревший по всем фронтам спальник. – Ну полно делать всякие глупости, госпожа Вирания, – ехидно передразнил ее норд, на сей раз вполне намеренно назвав ее госпожой и краем глаза отметив, как она скривилась, точно от прокисшего эля. – Нам еще не меньше двух дней идти по этой голой каменной пустыне, а ты так беззаботно палишь спальники? Моим долгом будет передать тебе свой, всё еще целый и теплый, а самому спать в дырявом. Хорошо же я послужу, наверное, если слягу синий от холода. Что бы ты там себе ни думала, я не собирался расстаться с жизнью во цвете лет, не совершив ни одного дельного подвига, да ещё и от холода. Позор норду, замёрзшему на родном морозе! Вирания лишь закатила глаза. Ох уж эти норды, подумалось ей, ни минуты не могут прожить без речей о своей чести и подвигах. – Хорошо-хорошо, – подняла она руки в примирительном жесте, – отныне назначаю тебя управителем моего сна, будешь командовать, как, где и когда мне засыпать, – нарочито торжественно изрекла имперка и с затаенных в глазах смехом приняла самый серьезный вид. На лицо Хьоромира наползло полное и безграничное блаженство от столько высокой оказанной ему чести, однако очень быстро стало сменяться осознанием. И прежде, чем он успел изречь что-либо гневно-нравоучительное, Вирания впрыгнула в свой спальник, который он наконец перестал терзать и, повернувшись на бок, сделала вид, что крепко уснула. Хьоромир не стал ничего говорить, лишь насупленно поворочал своим мечом угли в костре – как назло, им и дров-то еле хватило, ни о какой палке для углей речи быть не могло – с недовольством отметив, что его клинок предназначен для славных подвигов, а не колупания в огарках: ещё несколько таких актов самопожертвования безнадежно испортят его меч. Вот здорово будет отбиваться от лесных разбойников кочергой! Они шли в Рифтен, огибая Глотку Мира по южному склону, по ведшей из Хелгена дороге. Ах, какая славная беззаботная жизнь была у них в Вайтране! Подумать только, кропотливо работая на ярла и городских, им удалось по крупице скопить достаточно денег, чтобы разжиться толковыми оружием и бронёй. Для двух бесстрашных воинов всегда находилась работёнка: то бандитов из шахты выгнать, то найти что-то, то отнести-доставить, а иногда, когда головорезы занимали форт Греймур… Сколько же золота отваливал им управитель за такую услугу! Правда, на зелья и яды для выполнения такой работенки и тратиться приходилось прилично, но Вирания всегда говорила, что подобные «заказы» – дело имиджа. «С тобой ни за что не станут считаться, если ты всю жизнь будешь трусливо перебиваться простецкой работой» – говаривала она. Жили они не роскошно, но в достатке: на горячую еду, добрый мёд и тёплые постели в Гарцующей кобыле хватало, как и на подправку снаряжения. В соседствующие владения они старались не соваться – Виранию всё еще могли разыскивать, как сиродильскую изменницу, а Вайтран до сих пор сохранял за собой статус нейтральной, свободной от гражданской войны территории. В верные Империи Фолкрит, Маркарт и Солитьюд они соваться не решались – не дай Мара там отыщется кто-то из ее хелгенских конвоиров, и конец их веселым приключениям. На территории Винтерхолда, Виндхельма и Рифтена, охваченные мятежными волнениями, их тоже не особо тянуло. «Заговорщическая ледяная пустыня» – неуёмно ворчала имперка по любому поводу и без. Ей, как жительнице более теплого и солнечного Сиродила, тяжело приходилось в суровом скайримском краю, в отличие от него, норда. «У которого стылый хлад течёт вместо крови по жилам» – так она частенько поговаривала, когда у них случалась размолвка. Хьоромира это обижало лишь поначалу, пока он не понял, что это она так косноязыко восхищается их нордской приспособленностью жить там, где Шор пошлёт. О причинах её бегства из Сиродила они никогда не говорили, как и о том, каким образом столь осторожная по своему обыкновению Вирания умудрилась попасться на границе, да не в какой-нибудь капкан, а имперской засаде, которая охотилась за Братьями Бури. Но Хьоромир чувствовал, как сильно ее тяготит необходимость жить в его родном краю, придерживаясь южных владений, а попадая в северные, мерзнуть долгими холодными ночами. Он тщетно пытался понять, как можно не восхищаться теми удивительными чудесами, что творятся на ночном северном небе под кружечку доброго мёду, а знай себе стучать зубами под ворохом шкур и клясть всё вокруг на чём свет стоит. – Хотя, пожалуй, сейчас я могу это понять, ¬– зябко поёжился норд и опустил невидящий доселе взгляд от далекого небосвода к вполне близкому кострищу, которое успело погаснуть. – Кости Шора… – огня уже не было, а сырой хладный ветер добивал тлеющие из последних сил угольки. Подброшенное полено никак не хотело разгораться, а будить Виранию, которая обычно разжигала костер в таких условиях было… В общем, решил для себя Хьоромир, он должен был разжечь его сам, иначе даже в своих глазах стал бы бесполезным. Его спутница худо-бедно владела магией, если выпустить живительную искру для костра значило колдовать. Лично для норда, выросшего в далеких южных скайримских лесах, это было самым настоящих чудом. Когда он начал упрашивать ее обучить своего верного слугу, она разве что пальцем у виска не покрутила: не маг я, и тем более тебе не госпожа. Однако, позже всё же объяснила ему, как именно она это делает, а он взамен обучил ее обращению со шкурами, перенятому от Алвора. Он встал в нужную стойку и напряг все свои мысли, представляя, как огонь зарождается где-то под рёбрами и течет сквозь его тело, но… У него только живот заурчал от излишнего напряжения. Эх, как легко это получалось у Вирании. Посмотрел бы он, как пресловутый архимаг так же лихо выстреливает из пальцев снопом пламени в сухой трут, как его госпожа. Он улыбнулся: в такие моменты он с гордостью называл ее своей госпожой. На душе сразу потеплело, как от густого крепкого мёда, а с пальцев сорвалась пара неказистых искорок. Они упали на подсушенный жаром углей хворост и стали жадно вгрызаться в сухие веточки, в чем им справно помогал раздувающий костер молодой норд. Больше он не смог выдавить из себя ни искры.