***
Минуты длились бесконечно долго. Джоана лежала на кровати, бесцельно глядя в потолок. Она лежит так уже почти неделю, ведь Фабио не допустил ее до съемок на следующий день после произошедшего. Бианчи понимала его эту чрезмерную заботу, ведь ему нужны здоровые актеры и не нужны лишние проблемы, и уж лучше Акоста полежит дома неделю, чем будет терять сознание на каждом дубле. И она лежит уже четвертый день и чувствует, как ее тело пробивает дрожь. Это не то состояние, которое она любила, это вообще не то состояние, которое хоть кто-нибудь бы любил. Джоана не чувствует себя ни живой ни мертвой, как чертов кот Шредингера, не узнаешь пока не откроешь коробку, только вот открывать ее до жути страшно, страшно увидеть его мертвым, да и живым тоже. Мерзкое чувство. И она продолжает лежать, ощущая тремор и холодный пот по всему телу. Вы знаете, как человек сходит с ума? Нет? А Бианчи знала. Она знала всех этих демонов внутри себя, и даже имя каждому придумала. Знала, что сейчас их просто распирает и они хотят выйти, хотя завладеть ее телом и разумом. Акоста ненавидела их, но они стали частью ее, она к ним привыкла. Привыкла, но отдала бы все чтобы эти твари внутри умерли, исчезли и спарились. Все ее тело начинало напрягаться, и Джоана громко сглатывает, встает с кровати и достает свой потрёпанный скетч бук из рюкзака. Ей нужно угомонить их, успокоить, дать им выти наружи через безумные рисунки, которыми была изрисована каждая страничка. Она всегда так делала, когда они просились выйти наружу. Ее скетч бук был весь исчерчен рисунками сумасшедшего, в нем не было набросков прохожих или каких-нибудь натюрмортов, только резкие, размашистые линии, воплощающие все ее страхи на плотную бумагу. Взмах карандаша, и небрежная графитовая линия буквально заставляет бумагу кровоточить. Потом еще одна и еще. Бианчи соединяет их в ужасные образы из собственных кошмаров, небрежно штрихует и дополняет новыми деталями. Дополняет и штрихует, штрихует и дополняет. Переворачивает на новый лист и тоже принимается резать его своей фантазией. Ей это нужно. Ей нужно что бы они вышли из ее головы. Рисование было ее единственным спасением, потому что дьяволы внутри нее радостно пляшут, водят хоровод в ее голове, но сегодня им этого мало. Карандаш в ее руке перестает слушаться, линии получаются смазанными и кривыми, Джоана чувствует, как ее тело крошится от напряжения и дрожи, она не может позволить им выйти, это ее тело, а не их! Ее тело! Ее разум! Это все ее! Бианчи еще сильнее давит на карандаш, но все перед глазами размывается, и она чувствует, как капли падают на яркие, жирные линии. Она проиграла! Опять! Акоста встает со стула, но ноги не держат, и она падает, забирая свои рисунки с собой на пол. Ударяется бедром и отползает к кровати, упираясь в нее спиной и чувствуя, как все ее тело буквально парализует и неприятно колет. Ее глаза стеклянные, широко раскрыты, и она буквально воет сквозь зубы, метаясь взглядом по комнате. Джоане кажется, что она не дышит, хотя ее грудь буквально ходит ходуном, ей кажется, что ее сердце вот-вот остановится, потому что оно сейчас разорвет барабанные перепонки, в ее рту пересыхает и ужасно хочется пить, а еще она чувствует неконтролируемые перепады температуры тела. Ей кажется, что она не выживет и умрет в адских муках прямо сейчас, сойдет с ума окончательно или у нее остановится сердце, и она будет лежать среди раскиданных листов бумаги, пока ее тело никто не найдет. Ее одолевает ужас, самый настоящий. Животный страх, от которого никуда не деться, его можно только пережить. И если вы понятия не имеете, что такое паническая атака, то вам крупно повезло, потому что Бианчи кажется, что она катается по полу, бьет по нему кулаками, кричит во все горло, но она лишь продолжает сидеть, с безумием смотря на стену перед собой, не в силах пошевелиться. И единственное, что она может делать это считать до десяти в своей голове, чтобы убедить свой разум в том, что все будет хорошо, как ее учил психотерапевт, к которому она когда-то ходила. И Акоста считает, но демоны внутри не успокаиваются, и она считает снова и снова, снова и снова. Она, наверное, досчитала уже до миллиона, если сложить все эти десятки, и лишь сквозь это бесконечное множество нулей Джоана чувствует, как ее тело и разум снова возвращаются к ней. Демоны внутри нее ликуют, радуются и вновь засыпают, чтобы однажды вновь проснуться, а Бианчи не чувствует ничего кроме пустоты и безысходности. Постепенно звуки возвращаются к ней, Акоста вновь ощущает свое тело, вновь может спокойно дышать, а сердце вновь бьется в привычном ритме. Время возобновляет свое движение. Хоть это состояние и длится обычно минут пять, не больше, но каждый раз Джоане кажется, что словно бы она сидит так часами. Беспомощная перед собственными страхами, беспомощная перед демонами внутри нее, беспомощная перед самой собой. Бианчи встает медленно, поднимая скинутые ей ранее рисунки, укладывает все на свои места и чувствует, как к ней накатывают новые чувства: жалость и ненависть к себе. Она не хочет чувствовать это. Она ощущает эти эмоции каждый день, ведь они всегда рядом, они словно бы срослись с ее мыслями, но сейчас Джоана настолько устала от каких-либо негативных мыслей, что ей просто хочется скрыться от них, хотя бы на безумно крошечный промежуток времени. И Акоста знает, как это сделать. Она вновь совершает глупость под ярким импульсом своих слишком интенсивных эмоций. Она снова ведет себя импульсивно. Она просто хватает свою джинсовку и шумно закрывает за собой дверь.***
Она хотела вернуться раз шесть, точно. Шесть раз она разворачивалась назад, но ноги снова несли ее в известном только ей направлении. Джоана боролась, правда. Изо всех сил пыталась вернуть себя назад в свою крошечную и темную квартиру, но не могла, это было выше ее. Иногда навязчивые мысли в ее больной голове настолько сильны, что Джоана просто не может им отказать. В крайнем случае за невыполнение ее может ждать еще одна паническая атака, а Джоане этого не нужно. Поэтому она продолжает идти, широко быстро шагая, ощущая каждую неровность через тонкую подошву кед. И с каждым шагом она ненавидит себя еще больше. Она опять предает его! Она опять предает себя! Она опять предает всех! Лицо Крис возникло в голове само по себе, когда Бианчи стояла перед уже знакомой дверью. Ее руки дрожали, и она никак не решиться постучать. Она стояла перед дверью минут пятнадцать, топчась на месте, мотая головой, разворачиваясь, уходя на метров десять, а потом снова возвращаясь. Акоста думала о дрожавших руках Сото, которыми она рылась в рюкзаке, думала об ужасе в ее глаза, такой же ужас был в глаза ее матери, когда та узнала о том, что ее дочь наркоманка. Этот ужас нельзя описать словами, его нельзя изобразить, его нельзя забыть. Такие вещи не забываются. А потом Джоана вспомнила улыбки всех родственников, когда ее выписали из реабилитационного центра, и к глазам стали подступать слезы. А потом она вспомнила ее улыбку. Ту улыбку, когда они впервые встретились и ту, когда Акоста опоздала, и ее большие голубые глаза, как у жабки. — Прости… Бианчи прошептала эту в пустоту, грустно улыбаясь. Она не знала перед кем именно она извинилась, но наверное перед всеми сразу, потому что она понимала, что собирается снова облажаться. Она всегда так делала. Никто уже не удивлен. Дверь перед ней открылась через мгновение, но Джоане показалось, что она простояла там целую вечность. Она стояла и ждала, и наверное бы изгрызла свой большой палец на правой руке до крови, если бы ожидание было чересчур долгим. — Джоана?! — Полный мужчина среднего роста, был явно удивлен, но с радостью снял цепочку с двери, пропуская Бианчи во внутрь. — Я думал, ты уже завязала? Акоста оглянулась по сторонам: здесь совсем ничего не изменилось с тех пор, когда она была тут последний раз. — Я тоже так думала… Они стояли друг напротив друга, и он все широко улыбался, осматривая Джоану с ног до голову. Совсем другая: худая, бледная, напуганная. — А я всегда говорю, — Мужчина плюхнулся на грязный диван, раскидывая руки вдоль спинки. — Все эти центры лажа полная. Пичкают таблетками, от которых ходишь, как ебанный зомби, а в результате что? Выходишь и по новой. — Да, так и есть… Бианчи нелепо жалась у дверей, пряча руки в карманах своей джинсовке, топталась с ноги на ногу, и мужчина напротив все еще внимательно смотрел на нее, по теплому улыбаясь с какой-то грустью, даже. — Джо, все в порядке? Сердце Акосты пропустило десяток ударов и ее осунувшиеся глаза тут же расширились от резко нахлынувших эмоций. Да когда это прекратится уже!? Потому что Джоана уже терпеть не может свои перепады! — Блять, Джоана, я не должен был так называть тебя, прости, я просто… — Все в порядке, Ческо. Они молчали какое-то время, глядя на все что угодно, но не на друг друга. Ческо не видел ее так давно, и если честно за все то время, когда Джоана была рядом, он успел прикипеть к совсем еще юной девятнадцатилетней девчонке, которая была совершенно сумасшедшей. О да, он никогда не забудет эту девочку с растрепанными волосами, которая пила и курила, как не в себя, которая спонтанно била татуировки, которая рисовала все, что движется и не движется, смеялась, играла на гитаре и мечтала научиться кататься на скейте. Он любил ее как родную младшую сестру, любил эту маленькую влюбленную дурочку, которая была готова на все ради своих чувств. И Ческо еще никогда не видел настолько искренне любившего человека. Любившего так сильно и так самоотверженно, так чисто. А потом случилось то, что ранило и его и ее в самое сердце. И если сердце Ческо просто болело, то сердце у Джоанны было просто разодрано в клочья, разорвано, раздавлено. И он не узнавал ее, когда видел в последний раз, прежде чем она исчезла. Не узнавал ее тогда, когда она лежала в больнице, заливаясь слезами. Он не знал, что в человеке может быть столько боли и пустоты. Ческо понял, что она была крайностью: если влюбляться, то до беспамятства, если распадаться от боли, то до последнего кусочка. Джоана не знала золотой середины, потому что Ческо знал ее, хоть и три года с лишним, но знал, что Бианчи хранит в себе океаны чувств, которые не может контролировать. Она крайность и это страшно. Страшно потому что за это время Ческо стал для Акосты не просто дилером, а она для него не просто покупателем. Страшно потому что Ческо знал, что если Джоана падает, то ее уже не остановить, пока она сама не захочет подняться. И она не хотела. Это и было страшно. — В любом случае, я рад, что с тобой все порядке. Бианчи заглянула в темные глаза из которых, веяло чуть ли не отцовской заботой, и грустно улыбнулась. Она скучала по нему, правда. Она это не скрывает. Кивает и улыбается еще шире. Она знала, что ей не нужно говорить, чтобы ее поняли. Что бы он ее понял. Ческо всегда понимал, он был как старший брат, такой на которого всегда можно положиться, который всегда поймет просто глядя в глаза. — Ческо, я… У меня есть всего тридцать евро, я доплачу позже если хочешь, я… Джоана не успевает договорить, потому что он подходит к ней, кладет свою теплую ладонь ей на плечо и смотрит грустно, с понимание. —Мне не нужны твои деньги. — Акоста опускает голову вниз, шмыгая носом. Она всегда так делает, когда ей грустно, совсем как ребенок, пытается что-то сказать, но ее прерывают вновь. — Просто подумай хорошо. Тебе это нужно, Джоана? Бианчи не хочет отвечать на этот вопрос. Конечно же, ей это не нужно, но она не может. Ее руки трясет, и глаза щиплет от напряжения, но она кивает. Кивает ели заметно, даже не поднимая головы, просто продолжает смотреть на свои кеды, шмыгая и сдерживая себя из последних сил. Ческо жмурится, знает, что она врет. Знает, что она чуть ли не плачет, но не может отказать. Не может оказать, потому что Джоана не поднимется, пока сама не захочет. Не может потому что понимает ее. Он лишь хлопает ее по плечу и уходит в другую комнату, а Акоста хочет убежать от сюда к чертовой матери, хочет закопать, зарыть себя заживо. Просто хочет что бы это была не ее жизнь. Она поднимает взгляд к потолку и жмурится, пытаясь заставить свои глаза не слезиться. Сжимает ладони, выгибает губы, напрягает свое лицо. Она стена, она камень, это все выдумка, ее не существует. У нее внутри нет ничего кроме пустоты, она не чувствует. Джоана громко вздыхает, когда Ческо возвращается к ней. Он идет медленно, и она почему-то напрягается еще сильнее. Он останавливается в метре и смотрит Бианчи в глаза. Его взгляд полон жалости и безысходности, и она словно бы читает в нем «Прости, я не знаю, чем тебе помочь». И Акоста кивает, чуть приподнимая уголки губ. Он не виноват — это все она. Ему не за что извиняться. Это она. Он показывает на ее руки, и Джоана протягивает одну из них ладонью вверх, Ческо смотрит на нее секунду, а затем, прикрыв глаза и медленно выдохнув, пожимает ее своей рукой. Акоста сжимает руку в ответ и тут же топит ее в карман джинсовки. Они снова смотрят на друг друга, словно бы разговаривают без слов, а потом Ческо улыбается и просто обнимает ее. Охватывает ее хрупкие плечи своими широкими ладонями, прерывисто выдыхая куда-то в висок Бианчи, и ее тонкие пальцы цепляются за его рубашку в клетку. Ческо всегда носит только рубашки в клетку, она это никогда не забудет. — Все будет хорошо. Он всегда рядом с тобой, Джоана... И она больше не может... Она плачет…***
Она опять борется. Борется из последних сил, которых уже не осталось. Ходит кругами по комнате, хватается за волосы, тянет их в разные стороны, а затем подходит к столу, берет пакетик в руки, смотрит, как тот дрожит, дергается, а после кладет его обратно и вновь наворачивает круги по комнате. Джоана делает это уже целый час и не может остановиться. Она потерялась. Потерялась где-то там на границе между желанием и отвращением к самой себе. Мечется между ними не решаясь переступить не одну из этих двух граней. Просто потеряна, просто беспомощна, просто слаба. Она понимает, что нужно сделать выбор, что нужно уже куда-нибудь, да, шагнуть, и Акоста шагает. Она подходит к столу, берет пакетик, открывает, чувствуя, как руки ее трясутся так сильно, что она не чувствует их. Перед глазами вновь начинает все расплываться, и Бианчи почти не видит, как белый порошок вываливается на стол. Акоста вновь отходит в другой конец комнаты, бьет себя по голове, сжимает зубы, закусывает щеки до крови, грызет ноготь на правом большом пальце. Мечется из угла в угол, смотрит на небольшую горстку кокаина, сжимает кулаки, вновь подходит к столу и вновь отходит. Ее бросает в холодный пот, а голова буквально разрывается от мыслей. Она ненавидит себя! Ненавидит за то, что хочет сделать! Ненавидит все свое существование! Ненавидит, что предает его! Предает его каждый раз! Каждый, чертовый, раз! И Джоана знает, что он опять будет слушать ее никчёмные, ничего нестоящие обещание и извинения! Он опять будет слушать ее ложь! Опять! Она злится, рычит сквозь стиснутые зубы, бьет себя в грудь, наказывает себя болью, потому что достойна ее! Потому что была бы ее воля, она бы как раньше оставляла на своих плечах и бедрах кровавые полоски, которые превратились в чуть заметные шрамы, потому что она достойна наказания. Но Бианчи нельзя. Нельзя потому что работа. Черт, да она настолько никчёмна, что даже наказать себя не может! Настолько никчёмна, что берет в руки пластмассовую карточку дрожащими пальцами и сгребает порошок в тоненькую полоску. Никчемная, потому что сворачивает маленькую бумажку в трубочку. Никчемна, потому что делает глубокий вздох. Никчемная! Джоана опускается на колени перед столом, хватает себя за плечи. Она вспомнила тот самый день, когда ей было всего девятнадцать, а она крушила все, что попадалось ей под руку. Она кидала в стену стулья и свои любимые вещи и книги. Скидывала все со своего стола, рвала рисунки. Помнит, как кинула прикроватную лампу и та разбилась о стену в миллиметре от головы ее матери. Помнит, как отец успокаивал ее, заламывая руки и прижимая к полу. Помнит, как они что-то кричали. Помнит, как она разбила руки в кровь об стены своей комнаты и об зеркало висящее у кровати. Помнит окровавленные осколки на полу, помнит боль в костяшках и пустоту. Огромную пустоту в ее сердце. Помнит больше душевную, чем физическую боль. Помнит, как мама кричала, что-то о расстройстве и о таблетках, но это было не расстройство. Это была боль. Боль сердца, которое вновь растоптали. Боль души, в которую плевали все кому не лень, как в урну у супермаркета. Это была Джоана. Джоана, которой было всего девятнадцать, а за ее плечами были лишь стены больницы, горы таблеток и улыбчивый психотерапевт. Это была Джоана со всей ее чернотой внутри и со всеми ее демонами. Со всей ее нежностью и влюбчивостью. Это была она. В тот день она убежала из дома. В тот день она вновь поддалась импульсу своих интенсивных эмоций. В тот день она опустилась в ад. В тот день она совершила ошибку, которую совершила вновь, минуту назад. Она опять облажалась… Она возвратилась в самое начало… Она опять возвратилась в тот самый день… В тот самый день, который оказался самым ужасным, но самым лучшим в ее жизни… В тот самый день, когда все началось… В тот самый день, когда она встретила его…