Тремя годами и семью месяцами ранее
14 марта
17:22
— Прости… Я не могу… Все это слишком для меня… Первое, что она почувствовала — словно бы все пространство вокруг нее сжалось и превратилось в вакуум, стискивающий легкие так сильно, что теперь даже больно сделать крошечный вздох. Второе — легкая дрожь по всему телу, заставляющая вдавливать ногти в ладони до побелевших костяшек. Третье — злость, и сжатые челюсти, крошащуюся от напряжение, напряженные скулы и шея, плечи и руки. Четвертое — страх. Дикий страх остаться одной, быть брошенной. И последнее — боль. Просто боль, тут и описывать не чего. Просто разочарование в самой себе. Просто пустота. Просто ничего. — Джоана? — Спросила девушка, нелепо жавшись у двери и заламывая свои пальцы. Боится. Бианчи это знала. Она всегда так делала, когда боялась. Но это не важно. Важно то, чего она боялась? И на этот вопрос Акоста тоже знала ответ. Она боялась ее. — Эм… Так значит ты… Ты бросаешь меня? — Да… Тишина. Джоана провела по своей шеи правой рукой, прерывисто выдыхая. Она не знала, что ответить, все и так ясно — она бросает ее, и здесь не нужны объяснения, наверное. А может быть все же нужны? Она ведь прекрасно знает почему и из-за чего. Зачем ей слышать это? Что бы почувствовать боль еще сильнее? Что бы упасть еще ниже? Может быть, потому что она все же спрашивает. Спрашивает неловко, поднимая свой взгляд, наблюдая за изученным вдоль и поперек телом. — Окей, а почему? Объяснишь мне, Вероника? Девушка напротив вздыхает, разлепляет свои руки и начинает как-то раздраженно болтаться из стороны в сторону. Она недовольна, Бианчи видит это. Она вообще видит Веронику насквозь, словно бы та стеклянная, словно бы та прожила с Акостой долгую жизнь, а на деле всего лишь три месяца. Напряженные три месяца. — Я же сказала — это слишком… — Для тебя и ты не можешь, я знаю. — Джоана старается не смотреть ей в глаза, не знает даже почему. Просто не хочет или боится увидеть там какие-либо эмоции, которые сделают лишь больнее. Да, наверное, второй вариант был верным. — Что конкретно тебя не устраивает? Я могу узнать? — Боже, ты серьезно? — Вероника раздраженно вздыхает, и Акоста терпеть не может, когда она так делает. — Меня не устраивает твое… — Она на секунду замялась, видя, как Бианчи резко подняла свой взгляд. — Поведение… — Ты хотела сказать: «Твое пограничное расстройство личности». — Бианчи иронично ухмыльнулась. Она снова надела эту маску. Маску высокомерия. Она уже привыкла к ней. Она уже не может без нее. — Уходи, Вероника. — Джоана, постой, я просто… — Просто, что? — Акоста резко развернулась, отшвыривая от себя чужую руку. Она должна держать себя в рука, хотя ей ужасно хочется швырнуть что-нибудь в стену. Она всегда так делала, по этому ее родители не заставляли ее комнату вазами, цветами и другим декором, потому что по итогу все это окажется разбитым об стену во время очередного всплеска эмоций. — Зачем весь этот цирк? Зачем ты тогда обещала, м? Зачем? — Я просто не думала, что… — Вероника вновь не успевает договорить. Теперь она заняла позицию жертвы. Теперь Бианчи в нападении. И Вероника боялась такую Джоану. Черт, да ее все боялись, потому что каждый в универе знал, что «Бианчи—сумасшедшая». — Просто не думала, что я такая?! — Акоста срывается на крик и видя испуганные глаза напротив, затихает. Ей нужно успокоится, она не хочет наделать глупостей. Она не хочет причинять Веронике боль, потому что… Потому что она влюблена в нее, вот и все объяснение. — Блять, как же я сразу не догадалась. Как же я сразу не поняла, что ты такая же. Вероника молчала. Она лишь наблюдала, как Джона ходит по комнате, хватаясь за голову и грызя ноготь на большом пальце правой руки. Пытается успокоится, потому что на взводе. Потому что любое лишнее слово, и она рванет, как бочка с порохом. Потому что она не здорова. — Ты такая же, как все они. Так же бросаешь меня. Ну и прекрасно! — Бианчи останавливается на одном месте, сжимает свои плечи, хмурит брови, и глаза у нее краснеют, а потом она отворачивается. Потому что не любит, когда кто-то видит ее такой. Такой слабой. Такой беспомощной. — Конечно… Ха… Кому нужна психически нестабильная девушка… — Джоана, я просто напугалась. По правде говоря, Вероника не переставала бояться с тех самых пор, как у Джоаны около недели назад начались ярко выраженные скачки настроения. Раньше они тоже были, но не такими резкими, частыми и интенсивными, словно импульсы, маленькие взрывы в голове Акосты. И родителям Джоаны все стало понятно именно в тот момент, когда Бианчи импульсивно потратила огромную сумму денег на шоколадные батончики. Тогда, когда их дочь принесла домой рюкзак, набитый батончиками производителя, которого Джоана не любила, всему ее близкому окружению стало понятно, что у Акосты начался рецидив ну или кризис, называйте, как хотите. С тех самых пор Вероника напугана. Очень напугана, потому что чувствует и даже видит, как сейчас все мышцы Бианчи напрягаются. — Напугалась, когда ты стала душить его. — Он назвал тебя лезбиянистой шлюхой! — Но он задыхался! Ты могла убить его! Ты вообще видела его лицо?! Оно бледнело, Джоана, бледнело! Джоана отступила. А что она ожидала? Что ее похвалят, за то, что она чуть не задушила человека в период своего кризиса? Какая глупость! Конечно, Вероника была напугана. Да, половина кампуса стояли как вкопанные. Она всех напугала. Напугала тем, что у нее внутри. Напугала своими демонами. Напугала собой. — А потом, когда ты разгромила свою комнату?! Я напугалась, Джоана, потому что я не думала, что это может быть так! Я не думала, что под «кризисом» ты подразумевала «крушить и ломать всех и все, что под руку попадется»! Я не думала! — Веронику трясло от воспоминаний, от того, что произошло два дня назад. Она и подумать не могла, что Акоста может быть настолько неконтролируемой и злой. Вероника еще никогда не видела столько ненависти в одном человеке. Не думала, что в такой худой девушке с узкими плечами и тонкими руками может быть столько силы. — С твоими паническими атаками, твоей тревожностью и твоим настроением я еще могла справится, но это… Это слишком для меня… Прости… — Ты повторяешься. — Джоана хмыкнула, вновь ухмыляясь. Она больше не хотела видеть Веронику. Знает, что не на нее нужно обижаться, а на себя, но все равно. Демоны внутри уже рвали и метались, и их нужно было успокоить. — Уходи. Она сказала это так легко и просто, с жутким холодом в голосе, что Вероника широко открыла глаза, пытаясь ухватится за уходящую к столу Бианчи. — Джоана, я… — Я сказала уходить, Вероника, что непонятно!? — На этот раз слова вывалились скрипя зубами, и Вероника больше не стала возражать. Она секунду посмотрела на то, как Акоста копошится в черном рюкзаке, обклеенном различными значками, а после, прошептав что-то невнятное, ушла. Еще один предавший Джоану человек, еще одна убитая надежда, еще одна рана на сердце, еще один повод закрыться в себе. Ну и к черту! Отношения не вечны, кому-кому, а вот Джоана со своей влюбчивостью и привязанностью об этом знала. Ей просто нужно завесеть от кого-то, завесить от чувств — все люди с ПРЛ такие, так ей сказал Хосе — ее психотерапевт. Ей просто нужны люди, нужны больше чем здоровым. Ей нужно общество, которое от нее медленно отворачивается. Глупая ситуация, Джоана так думала. Она просто громко выдохнула, доставая скетч бук из рюкзака. Он был потрепан, обклеен различным стиками, из него торчали листы бумаги. Он был такой же, как Акоста, а вернее, полностью отражал ее внутреннее состояние. Бианчи покрутила его в руках, хмурясь, а после принялась выпускать всех своих демонов наружу. Ей было это нужно. Им было это нужно. Они словно бы собака, которую всегда нужно вовремя выгуливать, а если этого не сделать, последствия могут быть не самыми приятными. Джоана это знала. Джоану раздражало это больше всего на свете. Джоане всего девятнадцать, а все что у нее было это лишь потрепанный скетч бук и куча демонов в голове…***
16 марта
11:07
— Сеньорита Бианчи, вы меня слышите? — высокий мужчина вальяжно сидел на кожаном кресле перед рабочим столом, а его узкие карие глаза, смотрели на Джоану в ожидании хоть какой-нибудь реакции. — Мне сказали, что ты пропускаешь очень много лекций. Можно узнать почему? В ответ лишь тишина, и Бианчи лишь сильнее сжимает лямки рюкзака и смотрит куда угодно, но не на профессора рядом. Она молчит, как пленный на допросе, словно бы набрала в рот воды. — Послушай, Джоана. — Уже мягче продолжил он, выдыхая и расслабляя свои плечи. — Ты очень способная девушка, и мне бы не хотелось терять такую студентку, как ты. Снова тишина, и мужчина окончательно оставляет попытки узнать ответ на этот вопрос. Джоана она такая. Сама себе на уме. Не сделает ничего, пока сама не захочет. Никогда не изменяет своим принципам, которые иногда могли показаться очень странными и необычными. — Хорошо, а что у вас там за история с Диего? — О, Боже. — Тихо шепчет Бианчи, закрывает глаза, закусывает губу, мотая головой, и карие глаза напротив выжидают, давая понять: «Ты не уйдешь от сюда, пока не расскажешь» — Не думаю, что вам понравится эта история, профессор Наварро. — Мы все здесь взрослые люди, Джоана. — Наварро дружелюбно улыбается, и одна из его кудрявых прядок спадает ему на лицо. — Он оскорбил человека, который мне дорог. — Хмыкает Акоста, не отрывая взгляда от взгляда профессора, ухмыляется, щурится. — Хорошо, а если поконкретней. — Профессор тоже не отводит глаз, знает, что когда-нибудь Бианчи надоест эта игра, и она опустит глаза первая. Знал, что этот ее пронзительный взгляд — защитная реакция, панцирь от окружающего ее мира. — Поконкретней? — И она отводит, улыбается еще шире, крутит головой, а после давит глазами еще сильнее. Пытается защитится. — Диего назвал мою девушку лезбиянистой шлюхой. — Она молчит секунду, а после улыбка спадает с ее лица, и Акоста почти шепотом добавляет. — Мою бывшую девушку… Наварро молча протирает глаза, и сейчас он выглядит таким уставшим, Джоана это видит. Знает, что треплет нервы всей кафедре, но не может по-другому, потому что не она управляет собой во время кризиса. Не она. Если вы думали, что Джоана всегда такая вредная, высокомерная и агрессивная, то вы глубоко ошибайтесь. Она другая, правда, но ее расстройство меняет ее засчитанные минуты. Меняет до такой степени, что перед вами стоит уже совсем другая личность. И Бианчи ненавидела, когда она такая. Ненавидела, то что ее таблетки не предотвращают ее кризисов, лишь смягчают их и делают реже. Ненавидит, что ее болезнь практически не лечится, а если и лечится, то очень долго и тяжело. — Послушай, Джоана, — Наварро встает с места и направляется к окну, которое выходит на спортивную площадку университета. — Я понимаю, что у тебя сейчас тяжелый период, родители предупредили меня. — Он поворачивается к Акосте, чтобы увидеть ее реакцию, но та лишь молча смотрит себе под ноги, пряча руки в своей джинсовке. — Они сказали мне, что бы я сообщал им о любых твоих приступах и срывах... Тебе и твоему психотерапевту. На этих словах Джоана резко вытянулась, напрягаясь всем телом. И глупому было бы понятно, что она злится. А еще она боится. Боится, снова проваляться в больнице добрые три недели, в полном одиночестве и тотальной изоляции от внешнего мира. Боится этих белых и до тошноты вычищенных коридоров. Боится быть одна. — Нет, пожалуйста. — Джоана, я не могу, я пообещал твоим родителям, что… — Я ведь и так много пропустила, профессор Наварро. Он смотрит на нее и видит, как губы ее выгибаются, ноздри раздуваются, а прищуренные глаза слезятся, и ему правда не хочется видеть Джоану такой. Такой беспомощной. Он видит, как она едва ли сдерживается, чтобы не разрыдаться, но ее родители волнуются, а Наварро даже представить не может, каково это иметь психически нездорового ребенка. Джоана хоть в основном и была в стороне от основной массы студентов, но она не была плохой, как и ее умственные показатели. Она была лабильной девушкой, а преподаватель по литературе был от нее просто в восторге. Кто бы мог подумать, что девятнадцатилетний подросток будет знать столько произведений и до безумия любить классическую литературу. А ее любимой книгой еще со старшей школы была «Опасные связи» Шодерло де Лакло, Наварро почему-то это запомнил. — Джоана, я… — Умоляю. Наварро устало выдохнул, больше не в силах смотреть на ее покрасневшее от напряжение лицо, и подумал, что если бы он был ее родителем, он бы наверное уже сошел с ума. Сколько же сил нужно, чтобы выносить все это? Ее родителям наверняка нужна медаль и памятник при жизни. Потому что он представить не мог, как это тяжело. Потому что он не знал, сколько раз она швырялась в них вещами. Не знал, сколько во время кризисов у нее было попыток суицида. Не знал, сколько раз они вызывали неотложку для своей дочери, потому что та становилась полностью не контролируемой. Не знал, сколько слез они пролили над ее уставшим телом в больничной палате. Не знал. Оно и к лучшему, наверное. — Иди, Джоана. — Прошу вас, профессор Наварро, обещайте, что не позвоните моим родителям? — Джоана, лекция скоро начнется, иди! — Он видел, что она даже не сдвинулась с места, все еще глядя ему в глаза, поэтому немного повысил голос и надавил на буквы, замечая, как взгляд Акосты меняется, становится темным. Джоана посмотрела на него пару секунд, а после резко развернувшись хлопнула дверью. Наварро снова выдохнул. Сотый раз за этот весьма напряженный разговор. Он подходит к столу, берет телефон и набирает уже почти заученный номер. Пару протяжных гудков и на том конце уже слышен взволнованный голос. — Профессор Наварро? — Здравствуйте Сеньора Камилла Бианчи. — Он почему-то сжался от того, сколько волнения и страха он сейчас слышал. — Что-то случилось с Джоаной?! Наварро громко сглотнул. Он понимал, что сейчас будет наиболее правильным. Прекрасно понимал! Он должен сказать. «Ваша дочь чуть не задушила одного из студентов» — это же просто сказать, верно? Да ни чёрта это не просто! Кому вообще будет легко сказать об этом!? Он уже представил, как руки Камиллы затрясутся и в телефоне послышатся всхлипы и что-то вроде «О, Боже…». Он представил, какими глазами на него будет смотреть Джоана после того, как выйдет из больницы. Как она будет ненавидеть его. Да, непременно будет ненавидеть. — Профессор Наварро!? — Голос на том конце заметно задрожал и повысился, и профессор сам не понял почему сделал именно такой выбор. — Нет, я просто хочу сообщить вам, что с вашей дочерью все в порядке, и сегодня она не прогуляла ни одной лекции. — О, Боже. Я-то уже думала, что-то случилось. — Голос Камиллы вмиг успокоился и стал мягким и хриплым, а Наварро в очередной раз поразился тому, как похожи их голоса. Он был уверен, что если бы к телефону подошла Джоана, он бы не смог их различить. — Спасибо вам, профессор Наварро, всего вам доброго. — Да, и вам, Сеньора Камилла Бианчи. Раздались короткие гудки, и он вновь выдохнул. Ладони его почему-то вспотели и руки слегка тряслись. Он впервые врал им, и не знал почему сделал это. Он еще не знал, какую ошибку он совершил…***
16 марта
17:30
Джоана легким движением руки закидывает тетрадку, скетч бук и небольшой ноутбук в рюкзак и медленно идет к выходу из аудитории. Она проходится вдоль пустых скамей, спускается ниже по ступеням, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, чуть сжимая лямки рюкзака. Акоста всегда уходила самой последней, всегда до последнего сидела на своем любимом месте на самой дальней скамье, где ее никто не мог побеспокоить, и что-то рисовала в своем скетч буке, иногда записывая что-то в ноутбук за профессором, болтая ногами. — Джоана? Слышит она сзади и медленно оборачивается. Сейчас она чувствует себя намного лучше: она расслабленная, спокойная и даже от части разговорчивая, но Бианчи понимает, что любое слово, даже самое безобидное, и она снова будет похожа на бомбу замедленного действия. Она мнется, уже мысленно начиная считать до десяти, готовится отвечать на глупые вопросы: «Почему?», «Зачем?» — слышит приближение широких шагов, напрягается и… — Я рад, что сегодня ты пришла на лекцию. Джоана раскрывает глаза, с непониманием смотря на мужчину перед собой, а внутри теплыми потоками разливается счастье. И это так странно, когда примерно час назад ты и видеть никого не хотела, а сейчас улыбаешься во все тридцать два. Пограничное расстройство — очень странное расстройство, Джоана так думает. — Эм, разве вы не должны накричать на меня за то, что я неделю не присутствовала на них, профессор Домингес? — Неловко спрашивает, хлопая своими ресницами, мнется, улыбается слегка щурясь. — Хах, да, но ты всегда быстро усваиваешь материал, так что я уверен, ты еще всех догонишь. —Он улыбается в ответ, видя, как скулы той покрываются легким румянцем. — Я рад, что ты выбрала именно кафедру философии. У тебя явно склонность к этому. — Ну, я люблю философию. — Скулы розовеют еще больше, и Акоста чувствует себя немного глупо, потому что, по ее мнению, это неконтролируемое счастье совсем не обосновано. Это не та злость и ярость, когда она душила Диего. Нет. Тогда это было обосновано. Тогда ее просто вывели из себя. Сейчас же никаких причин нет, и Бианчи начинает немного раздражаться, потому что не может контролировать свои нестабильные эмоции. Не во время кризиса. — Оно и видно. — Домингес тихо смеется, потирая свои усы, и оглядывается по сторонам, словно бы ища причину закончить этот диалог. И он заканчивает. — Ладно, иди домой. Джоана кивает, мягко улыбается, и почти выходит из аудитории, как резко, даже неожиданно для себя самой, оборачивается и окликает ушедшего за кафедру профессора. Он оборачивается, в непонимании, но все равно внимательно смотрит на нее, кивая. Акоста мнется еще больше, с силой сжимая лямки, что они вот-вот порвутся, смотрит на свои берцы, потом на стену, на потолок, кусает губу, жмурится, мотает головой, а после наконец-то находит серые глаза напротив. — Простите… — Хрипло произносит Бианчи, и опускает голову, словно бы ей стыдно смотреть на собеседника. А ей и в правду было стыдно. — Все в порядке, Джоана. — Просто, я не могу это контролировать… Не сейчас… Она поднимает лицо, и Домингес понимающе кивает, тепло улыбается, а Джоана чувствует себя ужасно неловко и злится. Злится на себя. Сильнее сжимает лямки, говорит что-то на прощание и уходит. Глаза слезятся, и хочется просто лечь на пол и разреветься, и она не понимает почему. Почему пару секунд назад она была искренне счастлива, а сейчас она чувствует себя такой жалкой? Хотя, нет. Она знает. Знает и ненавидит все вокруг и себя еще больше. Джоана лишь идет вдоль коридора и считает до десяти, потому что это единственное спасение сейчас. Потому что если она позволит себе дать слабину и отпустить эмоции — это ничем хорошим не кончится. Но видимо вселенная против. — О, смотрите, пиздализка идет. Джоана останавливается и уже по этому мерзкому тембру понимает, кто это говорит. Делает глубокий вздох, и ей бы пройти мимо, но она разворачивается и идет навстречу звуку, а точнее навстречу трем парням, стоящим вдоль стены у большого окна. Она подходит медленно, широко шагая. Она не будет опять его душить, наверное, но парочку слов сказать стоит. Видит, как они смеются, перешептываются, поглядывая то на нее, то на друг друга. — О, привет, пиздализка. — Диего выше Бианчи всего на пару сантиметров, и если бы та надела каблуки, то запросто бы обогнала его в росте. Но вот только она не особо любит каблуки, да и какое это имеет значение, она все равно не боится его. — Я еще и членососка, так для твоего словарного запаса. — В его глазах столько уверенности, и Джоану просто тошнит от этого. У Диего слишком высокая самооценка, а она ненавидит таких зазнавшихся людей. — Уф, тогда отсосешь мне? — Они смеются, снова переглядываются, но Акоста никогда не оставляет последние слова за кем-то, а в ее арсенале всегда найдется чем отпарировать. — О, настолько скучная жизнь и никто не дает, что тебе приходится умолять о минете сумасшедшую? — Чувство превосходства Бианчи бьет все рекорды, когда она видит, как их лица тут же меняют свои выражения, в особенности меняется лицо Диего, а она искренне наслаждается, наблюдая за чуть багровыми следами на его шее от ее тонких пальцев. — Мой тебе совет, Диего. — Джоана наклоняется к нему, снижает голос, словно бы собирается поведать тайну, а тот лишь смотрит, сжав челюсть и кулаки. — Если тебе никто не дает, попробуй попрыгать на члене. Может понравится? Джоана слышит легкий гул от его дружков, а темные глаза Диего полны злости, и это заставляет ее трястись от удовольствия. Она широко ухмыляется, щурится, выпрямляется и добавляет финальный штрих: пронзительно глядя ему в глаза, подносит кулак слева от губ, приоткрывает рот, совершает кулаком поступательные движение, толкая щеку языком изнутри с правой стороны, после стреляет бровями и дерзко разворачивается в сторону выхода, слыша за спиной тихое «Сука». Джоана горда собой. Джоана его, однозначно, урыла. Джоана идет, высоко подняв голову. Джоане всего девятнадцать, а за ее плечами кучка местных «петухов», пребывающих в полном ошеломлении, и выводящие из себя «слухи» о ее сумасшествии.