***
Ее вновь трясет. Вновь выкручивает мышцы и дробит кости, и Джоана делает глубокий вдох, медленно поднимаясь на локтях. Мерзкая боль. Она сильно зажмуривается, напрягая свое лицо, и ее тело вновь жалобно просит. Вновь умоляет ее убить его еще раз. Дрожащая рука медленно вытирает холодный пот со лба, и по коже проходится омерзительный озноб. Единственное, что крутится в ее сломанной голове — мысли о смерти, которые прерываются грохотом из кухни. Крис. Ноги непослушно несут сломанное тело на звук и запах, ступни неприятно липнут к холодному паркету, и Джоана резко облокачивается об стену на пол пути, потому что вдруг неожиданно начинает колоть в груди. Джоана медленно переворачивается на спину, ударяясь об стену затылком и хватаясь за грудь напряженной рукой, морщится, давит сильнее, словно это поможет. Она вновь разрушается медленно по кусочкам, и если у нее сейчас остановится сердце, как это было с Элоем, то Джоана молит вселенную о том, чтобы это было не так больно и побыстрее. Проходит секунда, и ее тело перестает трястись и выкручиваться, а боль исчезает так же быстро, как и возникла. Джоана туго сглатывает. Сухо. Безумная отдышка, и холодная рука снова тянется ко лбу, чтобы убрать такой же холодный пот. Ломка — самое ужасное, что Джоана чувствовала за свои двадцать три года. — Почему ты здесь? Ты должна быть на работе. Крис резко оборачивается, широко улыбаясь, держа лопатку в руках. Ее длинные волосы спадают с плеч, путаясь где-то чуть ниже уровня груди, на носу сидят круглые очки, а воротник майки свисает с левого плеча, оголяя ключицу. Крис стоит и смотрит так, словно бы ничего не происходило. Так, словно бы Джоана все придумала и ничего не было: ни этих порезов, ни слез, ни ссоры. Ничего. Джоану пугает это. Она потирает локоть и тут же тянет руку ко рту, закусывая ноготь. По рукам вновь проходит едва болезненный тремор. — Садись, уже почти готово. — с улыбкой на губах отвечает Сото. Ее слова звучат слишком легко. Хоть Кристина и выглядит обычной, Бианчи не садится, а продолжает стоять в дверном проеме, вгрызаясь в ноготь. Ей это не нравится. Пена не должна так реагировать. Она должна накричать, ударить ее или еще что, но не стоять с улыбкой на лице, причем с такой искусственной, что начинает тошнить. Акоста злится. Ей нужна адекватная реакция. Ей нужно запитаться, потому что она совершенно пуста. Ей хочется почувствовать эмоции, хоть и не самые лучшие, но окунуться в них с головой. — Я задала вопрос, Крис. — Она делает это слишком грубо, разворачивая Крис к себе за предплечье, и та обжигается об раскалённую сковородку локтем, слегка морщась и вновь наигранно улыбаясь. — Перестань улыбаться как дура! Джоана трясет ее за плечи, вытягивая шею, и эта глубинная боль в мышцах выводит из себя посильнее, чем блондинка, стоящая напротив уже без глупой улыбки, а лишь с застывшим страхом в глазах. Джоана всегда меняет роли. Она лабильна. И сейчас она играет роль абьюзера, нуждающегося в чужой реакции. Играет и ненавидит себя. Мечется из угла в угол, разрываясь между двумя состояниями, но продолжает стоять с озлобленным взглядом. — Отвечай! Первое:Сочувствие. — Ты, должно быть, чувствуешь себя очень ужасно. — Сото отводит взгляд на долю секунды, отчего Акоста теряется, когда в голубых она больше не видит страха, лишь беспокойство и некую заботу. Странное чувство. — И я могу лишь предполагать, каково это, потому что мне никогда не почувствовать то, что чувствуешь ты. Второе: Поддержка. — И меня очень беспокоит твое состояние. Я очень волнуюсь за тебя, Джо, и мне страшно… Бианчи медленно опускает руки с плеч, мышцы постепенно расслабляются, внимание приковывается к искреннему выражение лица напротив, и она, нахмурив брови, вслушивается в каждое слово. Она знает, что Крис пытается сделать. Знает это наизусть, но продолжает слушать, потому что безумно интересно, что та скажет дальше. Третье: Правда. — Я думаю, что это отчасти связано с наркотиками и Фабио… — Сото громко сглатывает. У нее нет права на ошибку. — Ты постоянно винишь себя во всем, потому что это, должно быть, давит на тебя… ты чувствуешь себя опустошенной, слабой и потерянной… Все это, кажется, довело тебя до крайности… — Глубокий вдох, и карие глаза сосредоточены и внимательны, как никогда раньше, но руки все равно дрожат и потеют. Вдруг Кристина скажет что-то не то? Нет, нельзя думать об этом! Все хорошо. Только ради бога не молчи так долго! — Если ты считаешь, что эта проблема не нуждается в моем вмешательстве, то это твое право. Это твоя проблема, ты решаешь, как устранить ее. Все хорошо… но тем не менее, это частично касается и меня тоже… И если тебе будет нужна помощь, я рядом, Джо… Да, ты не хочешь говорить об этом, но ты важна мне, и мне не все равно, я ведь не могу смотреть на то, как ты страдаешь и причиняешь себе боль… Джоана чувствует теплые слегка дрожащие руки, прежде чем оказывается в объятиях, а потом она чувствует покалывание в кончиках пальцев и холод. Он распространяется где-то глубоко внутри, смешиваясь с ломотой в теле, ей хочется просто убежать далеко-далеко, скрыться. Джоана поджимает губы, по-прежнему стоя неподвижно. Ее руки не могут подняться, чтобы обнять Крис в ответ, они слишком ослабли, их вновь выкручивает наизнанку. Ноги подкашиваются, и Джоана иронично хмыкает, криво ухмыляясь. Какая дура! Крис пытается помочь, пытается вытащить ее из этого дерьма, а единственное, о чем думает ее больной мозг — это о сраных таблетках, и о том, как было бы неплохо выпить хотя бы одну, чтобы ее тело уже перестало изнывать от противной боли и дрожи. Вновь идет на поводу своей зависимости. Вновь облажалась. — Больше не делай так, прошу, Джо, мне страшно… — Руки холодеют еще сильнее, а зубы мерзко скрипят друг об друга, когда бледной кожей шеи Джоана чувствует теплые слезы. — Я позвонила Фабио и сказала, что не приду до конца недели… Думаю, это не вызовет сложностей, ведь недавно он нашел мне сменщицу… — Крис поглаживает сгорбившуюся спину, плавно переходя на угловатые и опущенные плечи, быстро растирая слезы по своим щекам. — И все эти четыре дня мы будем вместе, правда здорово, Джо? Кристина медленно убирает голову с узкого плеча, чуть сгибая руки в локтях и обхватывая тонкие предплечья, скользит взглядом по виднеющемуся из-под черной футболки бинту, всячески игнорируя его, а после встречается с карими глазами, и улыбка спадает с ее пухлых губ. Джоана стоит бледная как полотно, лоб ее покрыт испариной, губы едва подрагивают, а руки, словно плети, висят вдоль тела. Крис дважды сжимает ее ледяные пальцы, вглядывается взволнованно, но, не видя во взгляде напротив ничего кроме пустоты, отпускает дрожащие ладони Джоаны из своих пальцев. Крис не знает, что она может сделать еще, но вид бледного лица убивает, и она отворачивается, больше не в силах смотреть в эти бездушные черные глаза. Под ребрами вновь что-то протяжно воет, когда Сото делает шаг к газовой плите, тут же упираясь рукой о столешницу, потому что ее ноги вдруг резко подкосились. Она не справилась. Не помогла. И слезы начинают душить с новой силой. Она бесполезна. Перед глазами лишь смазанные краски, словно бы кто-то уронил масляную картину на пол, и в ушах стоит противный и оглушительный звон, когда Пена слышит отдаляющиеся шаги. За десять минут единственное, что остается в ее пустой квартире — эхо от закрывшейся входной двери.***
Она избегает ее. Шарахается как от пламени. Почему? Потому что стыдно? Потому что уже достаточно все изгадила? Потому что обещала, но в итоге все равно облажалась? Может быть. А может быть, Джоана просто боится быть отвергнутой? Боится, что ее не примут такой, какая она есть? Боится, что Крис окончательно отвернется во время очередного кризиса? Кто знает, что творится в ее больной голове? Она и сама уже не знает, но знает лишь то, что от всего этого стресса ее расстройство прогрессирует с бешеной скоростью, и она вновь теряется в своих навязчивых мыслях. Она снова не видит грани. Ее снова не существует. Ее тошнит. Тошнит снова и снова, и телефон напротив нескончаемо вибрирует. Джоана не знает, сколько там сообщений и пропущенных, уже давно сбилась со счета, и ее снова выворачивает. Ужасно. Это просто ужасно и невыносимо, так нельзя, но она все равно глотает эти блядские таблетки, но вот только вместо эйфории приходит невыносимое чувство вины и ненависти. Уже не так вставляет, да? Уже не накрывает как раньше? Смотри, что ты наделала! И Джоана смотрит. Вглядывается в зеркало и не понимает, кого там видит. Что это за девушка с белым лицом и покрасневшими глазами? Ее мозг, действительно, не понимает этой шутки, когда Джоана чувствует, как касается своего лица, но не ощущает себя собой, и тело пробивает озноб. Она мечется по комнате в поисках…чего? Что она ищет? Джоана не знает, но ей словно бы не хватает воздуха, и она открывает все окна настежь. Бесполезно. Перерывает вверх дном все на своем столе, скидывает на пол бумагу и карандаши, открывает ящики один за одним, в панике перебирает дрожащими руками одежду. Что? Что она черт возьми ищет!? Что она ищет!? Не может найти. Не знает! Не знает, что ей нужно! Она опускается на пол, плотно прижимая ладонь к губам, ощущая, как по ней к подбородку стекают слезы. Сковывает, парализует, и совсем некуда бежать. Это замкнутый круг. Личный ад, наполненный глубинными страхами. И когда кажется, что сердце вот-вот остановится или разорвётся, Джоану отпускает. Ей нужна Крис. Точно! Она искала Крис! Но Крис не захочет быть с ней. Никогда не захочет. Крис ее ненавидит и сейчас радуется, что ее не трогают. Крис сейчас счастлива! Да! Крис ее не любит! Никогда не полюбит так, как Джоана любит Крис! Крис даже ни разу не ответила на эти слова! Она всегда лишь переводила тему! Да! Крис просто тупая блондинистая сука! Джоана не нужна Крис! Кому вообще может быть нужна Джоана?! Джоана — это вообще кто? Джоана не знает, кто такая эта Джоана. Она вообще существует? Ах, точно! Нет! Не существует и никогда не существовала… И Крис не существовало…. Ничего не существовало... Земля уходит из-под ног, и боль кажется такой же не существующей, как пространство вокруг. Такой далекий и близкий белый потолок. Холодно и снова страшно. Будь оно все проклято! Гори оно все адским пламенем! Пламенем… какое смешное слово. И скулы уже болят. Это ненормально. Плакать здесь, лежа на полу, задыхаясь от истерического смеха. Сколько таблеток она выпила? Да какая к черту разница, если баночка из-под них уже абсолютно пустая, а руки дрожат так, что Джоана не может разглядеть их в полутьме. Руки. Почему они выглядят так странно? Разве руки должны быть такими странными? Это ведь те же самые ноги, но с более длинными пальцами. Кто-нибудь вообще задумывался, почему человек выглядит именно так? Почему наши колени не выгнуты так, как у лошадей, например? Лошади — это вообще что? Почему это не собака? Это что, действительно, существует на земле? Живет, дышит, ест и трахается. Такое странное? Типа, это реально есть? Джоана дергается, когда телефон на столе вновь настырно вибрирует, и все пространство вокруг скручивается и растягивается. Пространство — это что? Еще одно смешное слово. Джоана медленно поднимается, ударяясь коленом об кровать, и смеется. Боль такая смешная на самом деле. Шатаясь, берет телефон в руку и морщится, чтобы картинка не плыла так сильно. Мама. Вот же пиздец! Нет, Джоана не может взять трубку сейчас. Только не в таком состоянии, будучи упоротой донельзя, когда она не может даже толком пошевелить губами. Нет-нет-нет. Кажется, ее снова тошнит. Какое же дерьмо! Она не дойдет до туалета. Не сможет. Упадет где-нибудь на полпути и разобьет себе голову об мебель. К черту! Телефон в руке перестает настырно вибрировать, и Джоана молча смотрит на собственную рвоту под ногами. Какая же она мерзкая, стоит, утирает рот рукой и протяжно выдыхает. Кажется, стало чуточку легче, но тело по-прежнему словно бы резиновое. Нужно проспаться. Бианчи путается в собственной одежде, долго пытается стянуть узкие джинсы, но ее опьяненный мозг не понимает, что она не сделает этого, пока на ней надеты тяжелые берцы. Злится, топчется на одном месте, пару раз наступая на месиво из собственного желудка, но в итоге сдается. Ложится на кровать в бюстгальтере, с полуспущенными черными джинсами и в запачканных рвотой берцах. Джоана прекрасно знает, что завтра ее тело будет выкручивать наизнанку, а мозг - плавиться от головной боли с бешеной скоростью. Она знает, что как только ее рассудок протрезвеет, ее тело вновь будет разрушено, и она будет сидеть на полу среди его осколков, опять проклиная и ненавидя собственную жизнь. Джоана все это прекрасно знает. Знает, но не может остановиться. Она ужасна. Она опять опустила руки. Она снова облажалась…***
Жабка💛: ¡Прекрати игнорировать меня! ¡Джоана!
Джоана нервно сует телефон в карман, игнорируя огромное количество сообщений, и ежится от резко подувшего холодного ветра. Сегодня ночью улицы Мадрида слегка припорошены снегом, и он тихо хрустит под толстой подошвой. Ее голова раскалывается на мелкие кусочки, а в руках до сих пор ощущается болезненный тремор. Джоана не знает, сколько прошло дней с того самого момента, как она покинула квартиру Крис. Наверное, дня четыре, но это уже не важно, потому что с той самой секунды жизнь напоминает непрерывную размытую кинопленку, не имеющую никакого смысла. Почти четыре дня в наркотическом тумане. Мучительное существование, которое Джоана так ненавидит. Джоана останавливается в темном переулке, совершенно не зная, сколько она уже прошла и как далеко ее квартира, но икры начинают немного ныть от напряжения, а значит, уже достаточно много, поэтому Джоана решает приземлить свою задницу на первую попавшуюся горизонтальную поверхность, которой оказывается невысокий бетонный бордюр. Ощущение такое, будто бы ее держат за горло, медленно его сжимая. Затрудненное дыхание и отдышка не самый хороший признак, но Джоана лишь усмехается, доставая потрепанную пачку сигарет из левого кармана джинсовки. Осталась последняя. Как долго она собирается разрушать себя? До какой степени? Лучше бы она перерезала себе тогда горло! Лучше бы умерла от передозировки! Почему ее жизнь так издевается над ней? Почему смерть постоянно обходит ее стороной? Все это напоминает ей тот странный фильм, в котором мужчина все никак не мог покончить с собой, и в итоге ему пришлось нанять себе киллера, но и тот не смог выполнить свою задачу и вернул мужчине деньги. Странный фильм, но с неплохим черным юмором. Джоана любит чёрный юмор, но только до тех пор, пока это не касается ее. — Да? — хрипло отвечает на телефонный звонок своей матери. — Джоана, детка, почему ты не брала трубку вчера, я вся изнервничалась? — Голос Камиллы как всегда очень взволнованный и немного дрожащий, и Джоане противно от себя и от своей мерзкой улыбки. — Я... — Легкий нервный смешок, и ее пальцы покрываются льдом. — Уснула, извини... — Все в порядке? — Да, мам. Не волнуйся. Боже, нет! Не в порядке! Ничего, блять, не в порядке! Как Джоана может быть в порядке, когда она вновь не чувствует себя ни живой, ни мертвой, словно тень, которая вот-вот растает с приходом солнца. Ее тело полностью уничтожено! Совершенно прозрачная, тонкая, невидимая материя, рассеивающаяся по воздуху. И ей так хочется высказать, выплакать всю свою боль. Так хочется оказаться в чьих-то теплых и нужных объятиях, потому что внутри все промерзло до костей, и Джоана перелезает через бордюр, медленно соприкасаясь спиной с покрытым снегом газоном. Небо сегодня такое ясное, морозные звезды смотрят на нее свысока, смешиваясь с ее видимым дыханием. Красиво. Столько много всевозможных исходов и событий, а она выбрала именно этот. Идиотка. Столько много вселенных и планет, а она оказалась именно здесь. Она могла бы быть кем угодно и где угодно, жить на Луне, к примеру, но она здесь, лежит на холодной земле, глядя на бесконечное пространство перед собой и падающий снег и выпуская ядовитый дым через бледные губы. Как нелепо. — У тебя вторая линия, детка. — Джоана выныривает из своих мыслей, выкидывая окурок как можно дальше и убирая телефон от уха. — Да-да, это Крис. — Поджимает губы. Будто бы ей мог звонить кто-то еще. — Ну тогда не буду задерживать тебя. — Джоана слышит, как через динамик телефона Камилла улыбается самой нежной улыбкой, и Джоана вдавливается в землю под тяжестью собственной ненависти к себе. — Я люблю тебя, детка. — И я тебя… Она упрямо смотрит на экран телефона, руки ходят ходуном, разрываясь между страхом и желанием. К черту! Если Крис пошлет ее, то Джоана не обидится. Она заслужила это дерьмо. Это ее вина. Медленно проводит онемевшим от холода пальцем по экрану телефона и так же медленно подносит телефон к уху, готовясь услышать в свой адрес самые ужасные слова, которые окончательно растопчут ее, раздавят. Она зажмуривает глаза, ежится, ощущая, как джинсовка промокла от немного подтаявшего снега под ее спиной. — Джоана! — Крис звучит громко, даже слишком громко для себя. Злится. Не удивительно, Джоана бы тоже злилась. — Какого черта!? Где ты блять!? — А ты где? — Тяжелый вздох на том конце линии, и это, действительно, глупо делать вид, будто бы ничего не случилось. — Я у твоей блядской квартиры, и я знаю, что тебя там нет! Какого хрена ты делаешь!? — Я… — Голос ломается, а слова отказываются выходить дальше, она больше не может. Больше не может быть так далеко от Крис. Не вынесет этого одиночества. Нет! Ей нужно ее присутствие, нужны ее руки, ее губы. Ей нужна Крис. Нужна, чтобы почувствовать себя настоящей, почувствовать эмоции, хоть и не обязательно положительные. Ей просто нужно заполнить эту огромную пустоту внутри. Эгоистично? Может быть… — Крис, забери меня, прошу… Рваный выдох, и Джоана больше не слышит, что говорит Крис. В ее ушах лишь противный звон, а на кончиках пальцев мертвенный холод. Она погрязла в бесконечной боли, полностью сломалась, и ей нужно уцепиться хотя бы за что-то. Хотя бы за тоненькую веточку, чтобы не потерять связь с реальностью, которая медленно ускользает сквозь пальцы. А дальше все как в тумане. Джоана ходит по темным улицам, чтобы понять, где она, затем пишет дрожащими пальцами точный адрес, через некоторое время ее ослепляет свет фар, и вот она уже видит такой до боли знакомый темно-синий Форд Фокус старой модели. Видимо, Крис забрала его из автомастерской за эти четыре дня, пока Джоана объедалась таблетками и находилась под кайфом. Он останавливается буквально в паре метров, и вот из салона навстречу ей агрессивным шагом идет знакомая фигура с развевающимися по ветру блондинистыми волосами. Джоана буквально слышит ее шаги: тяжелые и резкие, слышит, как под ними хрустит снег, и опускает плечи от собственного бессилия. Она готова. Она заслужила. — Боже… — Не следует ни крепкой пощёчины, ни громких криков, ничего, что могло бы окончательно уничтожить ее. — Ты вся дрожишь. Ты совсем чокнутая, гулять в минус пять в этой блядской джинсовке!? Садись в машину. — Крис, я… — Просто посади свою задницу в сраную машину, Джоана! И Джоана послушно плетется за Крис, глядя себе под ноги, но что-то останавливает ее после трех невнятных шагов. Что-то держит и заставляет выкручивать суставы пальцев до тех пор, пока не почувствует боль, чтобы заглушить душевную и холод под кожей. И они хрустят, выгибаясь почти наизнанку. Пусто. — Какого хуя ты встала!? — Крис не выдерживает, срывается, резко оборачиваясь назад, и Джоана не винит ее, она бы тоже накричала. — Джоана, блять! Пальцы холодеют еще сильнее, и вновь кажется, что это все происходит с кем-то другим. Вновь мир вокруг разрушается, крошится и осыпается прямо к ногам, оставляя лишь кипенно-белое пространство вокруг, такое ослепительное, что слезятся глаза. Джоана боязливо поднимает взгляд с пыли под ее ногами, что когда-то именовалась ее реальностью, и ей кажется, что Крис точно также осыпалась легкой стружкой, но она по-прежнему стоит на расстоянии двух метров, нахмурив брови, и ее глаза кажутся темно-синими, почти черными. Единственное, что осталось в этом пустом и бесконечном пространстве. — Прости. Я не должна была кричать. Все, успокойся, все хорошо. Крис потирает переносицу, выдыхая теплый воздух вместе с раздражением, и темные точки вместо глаз напротив заставляют смягчиться хотя бы чуть-чуть. Это бледное худое лицо — такое незнакомое сейчас, но с такими родными чертами, просачивающимися сквозь дрожащий подбородок и осунувшийся взгляд. Буквально все в этом выражении говорит, нет, кричит: «Мне очень плохо сейчас, Крис, помоги мне». Мелкими шажками Сото приближается к темному и худому силуэту с опущенными плечами и сгорбившейся спиной. Кожа Джоаны под ладонями ледяная, как если бы Кристина взяла в руки снег, что хрустел под ее кроссовками и путался в ее волосах. — Ты чувствуешь себя очень хреново, и я… — Не нужно, Крис! — Джоана резко дергает лицо вправо, придерживая Пену за запястьях дрожащими пальцами, чтобы та не смогла ухватиться за ее скулы еще раз. Она боится смотреть в эти уже не темные глаза. Боится увидеть там разочарование и боль. Боится увидеть в них переливающееся через края море, чувствуя, как у самой через эти самые края переливается темный мазут и смола. И они скатываются по острым бледным скулам, тянутся вниз, душат, топят ее в своей вязкости. — Ну, что? Что я могу сделать, чтобы помочь тебе? — Крис вытягивается вперед, пытаясь мягко вырвать свои руки из ослабших пальцев с черным потрескавшимся лаком. Как всегда. Хоть и не ее любимый цвет. — Что мне нужно сделать, скажи, Джо? Снег медленно кружится между их лицами, падает на сальные темные волосы, застревает в спутанных фиолетовых кончиках волос, тает на лице, оставляя влажные следы на промерзших губах. Сото видит, как темные глаза приобретают карий цвет, медленно наполняются янтарным отблеском с покрасневшими краями, и большой палец на правой руке, небрежно обмотанный пластырем, через который просачивались капли крови. — Обними меня, Крис… — Идиотка… — Обхватывает лед руками, пытаясь согреть, но замерзает сама даже в куртке. Холодно и больно, но плевать, лишь путается пальцами в беспорядке темно-фиолетовых волос, вжимаясь в узкое плечо. Пахнет сигаретами и мятой, такой привычный запах. — Успокойся, все хорошо, ну? Сейчас я отвезу тебя домой, и все будет хорошо, слышишь? А завтра мы спокойно поговорим, ну? Кристина пытается удержать дёргающиеся плечи, но ничего не выходит, и тогда она просто гладит мокрую на спине джинсовку под тихие всхлипы. Такой необычайно холодный для Мадрида вечер сегодня, и так много снега, и такой легкий ветер, путающий светлые волосы. Такая тяжелая неделя. Какое сегодня число? Пена сама уже запуталась во времени. Кажется, девятнадцатое января? Да, именно оно… — Тише… Снова проводит руками по немного влажным от снега волосам, и в ответ плечи дергаются в немом плаче еще сильнее. Единственное, что может делать Крис — это быть рядом физически и морально, как губка забирая чужую боль и пропуская ее через себя. Страдая, быть рядом. Крис никогда не думала, что окажется в подобной ловушке. Такая дура. — Мне так холодно и больно, Крис… Голос у Джоаны такой слабый, охрипший, что кажется, будто она медленно заболевает. Вжимается ледяными пальцами в куртку, вдавливается всем телом, буквально виснет на Сото, потому что ноги подкашиваются и совсем нечем дышать, и грудь спирает от боли и дрожи. В ушах звонко стучит сердце, и Джоана снова слышит треск: своих ребер, кистей, плеч и бедер. Ее выкручивает, выворачивает, душит, давит на плечи, и она падает, полностью обессилив, потому что толком не спала все эти сутки, потому что ее тело вновь рассыпается от яда, которым она пичкала себя до рвоты и головокружения. — Кажется… — Язык колет так, будто бы в ее рту острое лезвие режет десны и щеки. —Кажется…, я умираю, Крис… Джоана смыкает веки, а перед глазами лишь растаявший на ресницах снег, смешанный со слезами от бессилия.