***
Ее мозг снова делает это. Он снова стирает грань между реальностью и вымыслом. Снова заставляет ее ощущать себя нереальной, несуществующей. Тотальная диссоциация — всего лишь защитный механизм ее психики, но, наверное, самый мучительный из всех существующих, потому что это страшно, когда ты не ощущаешь себя. Когда все происходящее кажется нереальным, когда время прекращает свое существование, когда тебе кажется, что ты несуществующая материя и все происходит не с тобой, а с кем-то другим. В такие моменты Джоана, действительно, не чувствует ничего физически, лишь невыносимую душевную боль. С нее снова словно бы спадает кожа, заставляя кровоточить, но Джоана не видит крови, только размытое из-за слез изображение разгромленной комнаты перед глазами и дрожащие от ужаса одиночества руки. Она сильнее жмется к кровати, оттягивая волосы. Слишком невыносимо. Слишком больно. Она выкинула в подъезд все вещи Крис, что та оставила у нее в квартире. Разбила ее кружку и даже зубную щетку выкинула в окно, потому что хотела избавиться от всего, что могло бы напоминать о ней. Потом Джоана громко кричала, и сейчас ее горло дерет так сильно, что ей даже больно плакать. Джоана не может терпеть эти чувства. Они слишком сильные, слишком страшные. Она не может терпеть эту боль, потому что она выкручивает ее суставы и заставляет выть в пустоту, даже если ужасно першит и колет в горле. Она не может, поэтому сейчас крутит в руках крошечное лезвие, которое вытащила из бритвы. Совсем крошечное, но этого хватит. Она уже знает это, вспоминая, как когда-то давно у нее была целая коробка с предметами для самоповреждения, запрятанная в самый дальний угол, до тех пор пока Камилла случайно не нашла ее при уборке. О, как тогда Джоана истерила и кричала, что это ее спасение от боли, но ее никто не слышал. Она буквально на коленях перед своими родителями умоляла вернуть все эти лезвия, но их все равно выкинули. Такая жалкая, рыдающая из-за простых кусков металла. Но эти маленькие плоские предметы были ее лучшими друзьями в самые мерзкие периоды ее жизни. Джоана помнит, как родители попросили ее раздеться тогда, и ужас в их глазах был непередаваем, когда они увидели сотни порезов на внутренних сторонах бедер и плечах. А что ей еще оставалось делать, когда боль была просто невыносимой?! Когда она буквально вырывала волосы на голове, затыкая рот подушкой!? Она спасала себя от душевной боли физической, чтобы ощутить реальность, чтобы почувствовать себя живой. Она спасала себя! И что она получила в итоге!? Еще большую боль и кромешное одиночество в пустой больничной палате на протяжении целого месяца! Вот чем обернулась ее попытка по самоспасению! Вот что она получила в ответ! Плевок в душу от самых близких ей людей, которые всегда пихали ее в больницу, когда что-то шло не так, вместо того, чтобы понять и самим попытаться сделать хоть что-то! Точно так же как и Крис! Она просто ушла, когда Джоана так просила остаться! И это благодарность за всю ее любовь!? За все ее чувства!? Джоана снимает кофту. Она уже знает, что нужно делать. Ей не страшно. Её руки сами помнят, как и на какую глубину нужно резать, чтобы почувствовать достаточно боли. И они режут. Умело и без колебаний, медленно оставляя за собой красную полоску. Это не сложно. Это не больно. Не больно, потому что эта боль не сравнима с той, что Джоана чувствует внутри. Она прикрывает глаза от наслаждения, когда лезвие заканчивает свой путь, и вновь прикасается к началу полоски, чтобы прорезать еще глубже, еще ощутимей. Она хочет почувствовать больше боли, нанося штрихи уже по разрезанному, и холод лезвия приятно проникает в глубь руки, легко покалывая. Чем глубже Джоана режет, тем быстрее кровь скатывается в каплю, стекая к локтю, где падает на пол, и Джоана делает еще один порез рядом. И все по той же давно заученной тактике: сначала давит неглубоко, чтобы прочувствовать весь спектр ощущений, а затем сильнее, чтобы кровь вновь собиралась в каплю и вновь упала на пол. Плавный выдох, и лезвие перемещается дальше, а плечо слегка передергивает, но не от боли с внутренней стороны, а от приятных мурашек по спине. Четвертый порез Джоана делает слишком глубоким и шипит от жжения, запрокидывая голову. Она существует. Она чувствует боль, значит, она жива, верно? Это мертвые не чувствуют боли, но Джоана не мертва, верно? Пока что. Она буквально слышит, как кровь со стуком капает на пол. Шестой, седьмой и так далее; плечо уже почти заканчивается. Дальше нельзя. Какая жалость. Джоана резкими движениями наносит последние штрихи: кровавое лезвие в ее кровавых пальцах — карандаш, ее тело — плотный лист бумаги, а Джоана — художник, любующийся своей картиной с хищной ухмылкой. Миллиарды неглубоких полосок поверх одиннадцати глубоких порезов и стекающая к запястью кровь — невероятно красивая картина. Джоана растирает кровь по всей руке, словно масляную краску, но та сочится снова и снова. Нет сил идти за бинтом, да и не хочется портить такое произведение искусства. Эта картина достойна большего, она не должна быть спрятана от чужих глаз, особенно от глаз Крис. Пусть увидит, что она с ней сделала. Пусть знает, чего стоят ее чувства. Знает их цену. Они стоят намного больше этой картины, и Джоана стягивает джинсы, расставляя ноги, проводит рукой по едва ощутимым выпуклостям на внутренних сторонах бедер. Этого слишком мало. Ее любовь не стоит одной картины, она стоит миллионы таких порезов, и лезвие снова рассекает кожу. Самая приятная боль. Фабио будет недоволен. О да! Он будет просто вне себя от ярости! К черту! Это ее тело, рисует где и как хочет. И бедра начинают кровоточить в легких судорогах. Слишком много крови, но чем больше красок тем лучше, верно!? Джоану трясет все сильнее и сильнее, и лезвие падает на пол, а она любуется и скалится все больше с каждой секундой. Она освободилась. Теперь не так больно. Медленно закуривает, сидя в размазанной по полу крови, и пошла она к черту со своими длинными светлыми волосами! Пошла к черту со своими выразительными голубыми глазами! Пошла к черту! Она не нужна Джоане больше, так пусть испарится, как пережиток времени. И две красные капсулы отправляются в горло, легко проскальзывая даже без воды. И пошло оно все к черту! Джоана никому не нужна, тогда почему она должна быть нужна самой себе? И когда кровь сворачивается липкой пленкой на ее руках и бедрах, Джоана вновь чувствует себя хоть чем-то, имеющим смысл в этом блядском мире, в который ее запихнули по глупой ошибке. И ее мозг дает сбой слишком быстро даже для нее. Она смотрит в потолок, который словно бы крутится в полутьме, переливается, отдаляется, а затем снова становится ближе. Во рту странно пересыхает, перед глазами мелькают непонятные яркие вспышки, которые выглядят очень смешно, поэтому Джоана смеется. Она смеется очень долго, до неудержимого кашля, потому что ее горло просто больше не может пропускать через себя звуки. Водит перед собой перепачканной в крови рукой, а потом снова смеётся. Она не может остановиться. Её смех превращается во что-то, отдаленно напоминающее его. Превращается в крик о помощи, который никто не слышит. И когда истерический смех медленно сходит на нет, а таблетки начинают свое действие, Джоана успокаивается. Лишь тогда она чувствует полное расслабление и умиротворение, словно бы она наконец-то умерла, и этот ад закончился. Лишь тогда Джоана полностью ослабляет свои мышцы, продолжая лежать на запачканном кровью полу, глядя в белый и такой далекий сейчас потолок, криво улыбаясь. Она снова сдалась, но уже совершенно все равно. Наркомания — это не то, от чего можно избавиться, находясь рядом с тем, кто важен. Психическое расстройство — не то, о чем можно забыть по щелчку пальца. Все это уйдет с Джоаной в могилу, и поэтому она проглатывает еще одну таблетку, после которой наступает неминуемая эйфория…***
Крис слышит гортанный протяжный вопль полный ужаса, и Фабио волоком тащит Джоану за руку, скидывая ее с кожаного дивана. Та больно бьется о жесткую поверхность бедром и в панике пытается выхватить свое предплечье из цепкой хватки, воя что-то жалостливо и совершенно неразборчиво. Фабио тащит ее по полу добрые метров шесть, пока Кристина не выбегает на звуки суеты из соседней комнаты. Она резко оттягивает его за идеально выглаженную рубашку со спины, и вся съёмочная группа стоит как вкопанная, безразлично глядя на происходящее. Его грубые цепкие пальцы расцепляются также резко, как и сцепились, и оставшаяся на весу часть тела Акосты тут же соприкасается с полом. — Какого хрена ты сделала, тупая шлюха! — Ноздри у Фабио раздуваются от злости, а глаза его широко открыты в каком-то непонятном страхе, и Сото клянётся, что таким она видит его впервые. — Ты хотя бы понимаешь, к чему это может привести! Ты знаешь, чем это может обернуться, мерзкая сука! Кристина не обращает внимание на его крики, ведь единственное, что ее волнует — это Джо, которая свернулась калачиком на холодном паркете, прикрывая свою голову руками, будто бы готовясь к удару. Без одежды в холодном свету прожекторов она выглядит еще меньше и еще худее, чем обычно, и стоило только Пене нагнуться к ней, как Акоста в панике попятилась назад, мотая головой. Ее скулы влажные из-за слез, глаза впалые, и в них застывает настоящий ужас, когда выпирающий позвоночник касается холодной стены, и Бианчи забивается в угол, с силой обнимая свои колени. Она пару раз дёргается, прежде чем застыть в немом крике, и Крис знает это состояние. — Эй, Джо, вернись. — Сото обхватывает ее вытянутое от страха лицо, карие глаза совершенно стеклянные, будто бы кукольные, неживые. — Смотри мне в глаза, Джо. Я здесь, слышишь? Смотри мне в глаза! Джоана дергается в теплых руках так сильно, что Кристине кажется, будто бы она вот-вот откусит себе язык. Тело ее каменное и ледяное, и Пена не может вернуть ее обратно. Не получается. Поэтому она просто смотрит Акосте в глаза, надеясь, что эта паника скоро кончится. Проходит около пяти минут, и из задавленной груди вырывается резкий выдох, и только сейчас Крис замечает кровь на внутренней стороне левого плеча Бианчи. Сото аккуратно приподнимает руку, и живот ее скручивает. Ей кажется, что все ее органы разорвались под огромным давлением, а позвоночник медленно выкручивают в разные стороны, когда видит множество порезов на бледной коже руки, но ее взгляд цепляется за один единственный. Глубокий, кровоточащий, с аккуратными и ровными краями рассеченной и покрасневшей кожи, слегка задранной вверх, вздутый, набухший и бордовый. Кристине на секунду даже показалось, будто бы она увидела, как что-то внутри него пульсирует, заставляя кровь медленно вытекать наружу. Пена медленно опускает руку, а после видит все то же самое на внутренних сторонах бедер, и если честно, то ее сейчас стошнит прямо на Джоану. Но Крис лишь плотно зажимает свой рот дрожащей ладонью, громко сглатывая, пытаясь сдержать весь свой ужас. Акоста шугается каждого шороха, как дикий зверёк, озирается по сторонам, периодически вздрагивая от собственных всхлипов. И Крис чувствует. Чувствует непередаваемую вину, которая, как торнадо, сносит все остальные ощущения и эмоции, оставляя после себя лишь руины. Это все она. Она не должна была уходить. Она должна была быть сильнее, но не смогла — испугалась. Как она всегда это делает. И руки вновь покрываются дрожью, а глаза наполняются слезами. Нет! Она должна быть сильной хотя бы раз в своей жизни. Хотя бы раз доказать себе, что она что-то нечто большее, чем обыкновенная тусовочная шлюха. — Мы уходим. — резко кидает Сото, пытаясь дотянуться до испуганной Бианчи. — Что значит мы? — Грубая ладонь падает на ее плечо, но Кристина стряхивает ее резким движением. — Про нее я еще могу понять, она еще долго будет не в состоянии выполнять свою работу, но тебя никто не отпускал, блондиночка. — Если я сказала «мы», значит, я сказала «мы», что тут непонятного!? — Кристина подходит к Фабио вплотную, и на секунду в его глазах проскакивает легкая паника. Он ее боится? Или что происходит. — Я ухожу вместе с ней, и мне насрать, что мне с этого будет. Ты можешь вычесть этот день из моей сраной зарплаты, не платить мне в этом месяце, даже уволить, мне плевать, ясно! Пена слегка вытягивается, когда повышает голос на последних словах, и она клянется, что видит в глазах напротив страх. Она никогда не видела его во взгляде Фабио, но сейчас он слишком очевиден. Чего он боится? Саес неуверенно мнется пару секунд, и когда его внимание падает на все еще забитую в угол Джоану, страх смешивается с неким сожалением, после чего Руис резко опускает голову вниз, лениво мотая ею. — Нам всем влетит за это дерьмо. — Крис щурит взгляд, будто бы ожидая объяснений, будто бы Фабио сейчас разложит все по полочкам, но тот лишь потирает переносицу и произносит совершенно неожиданную для Сото фразу. — Я помогу донести ее до твоей машины. Кристина ничего не понимает, она только что окончательно запуталась. Она лишь наблюдает за тем, как Саес, который пару минут назад тащил Акосту через всю комнату за предплечье, бережно поднимает ее с пола. Что происходит!? У Пены такое чувство, что все в этой непонятной истории, даже сама она, сумасшедшие. Что у всех блядское расстройство! — Моя машина на ремонте. — тихо шепчет Крис. — Значит, я вызову такси. Руис бросает это резко через спину, как он обычно это делает, и лишь спустя несколько секунд Сото отмирает от шока, второпях следуя за широкой спиной, из-за которой виднеются ноги и макушка Джоаны. Может быть это глупо — принимать помощь от того, кого терпеть не можешь всем сердцем, но другого выхода Кристина не находит, и Фабио аккуратно усаживает Бианчи на диван, прежде чем взять свой телефон и выйти в другую комнату. Пена подходит к Акосте очень медленно, как будто та вот-вот вскочит с места и обсыплет Крис оскорблениями еще раз, или, может быть, даже что-нибудь кинет в нее, но Джоана сидит неподвижно, повесив голову, и на глаза снова попадаются эти красные разводы на бледной коже. Сото медленно садится рядом на край дивана, чувствуя, как к горлу снова подступает огромный ком, сплетенный из чувства вины. Она медленно кладет свою ладонь на голое колено, но Бианчи по-прежнему прожигает взглядом пол. Так больно видеть ее такой поникшей, такой напуганной и уставшей, такой разбитой, но еще больнее осознавать, что в этом есть твоя вина. И Кристина не выдерживает, потому что из ее глаз все же вытекает пара слез. Потому что она позволяет своему голосу содрогнуться на словах, которые выходили слишком туго и тяжело. — Прости… — Пена звучит хрипло и изломанно, но так искренне, что Акоста находит силы слегка приподнять голову и увидеть едва заметные багровые следы на запястье Крис. Следы от ее рук. — Мне так жаль… если бы я знала… Сухие, побледневшие губы искажаются в неком подобии ухмылки, и Джоана думает о том, что они обе определенно друг друга стоят. Обе причиняют друг другу столько боли, обе заставляют друг друга страдать, обе страдают сами и потом извиняются. Джоана думает, что в ее жизни просто не может быть по-другому. Что это запрограммированно в ее судьбе всевышним с самого начала. Что это неизбежно, как вшитая в телефон программа, которую нельзя удалить. Страдать вместе, страдать по отдельности. Бианчи кажется это смешным, но она не находит ни единого объяснения, кроме того, что Крис больная мазохистка, а Джоана…а Джоана просто сумасшедшая. Пожалуй, это, действительно, единственное объяснение. Сото облокачивается об прохладное, костлявое плечо, когда ее теплую ладонь едва ли сжимает слабая и ледяная, а после заливается слезами. Ее душит невероятно сильная ментальная боль, от которой никуда не деться, и Кристина думает, что это ее плата за то, что вчера она не смогла уберечь Джо от такой же безумно сильной боли. Ее Джо. В голове крутится столько мыслей, что казалось, будто бы эти минуты, пока Фабио вызывал такси, превратились в вечность, в которой нет ничего кроме последствий. Ужасных последствий своих собственных действий. И Пена фыркает, ведь раньше она так редко думала о последствиях, и, кажется, только сейчас поняла, что любые ее действия могут привести к чему угодно. Раньше Крис думала, что столько боли не бывает, но сейчас полностью убедилась в обратном, ведь теперь ей кажется, словно бы с этой самой секунды у них с Джо боль существует одна на двоих.