Золотая кровь

Арабская ночь горяча словно день. Здесь смелость и страх, победа и крах, стрела и мишень Арабская ночь, под арабской луной. Луна высоко, но так нелегко добраться домой. "Арабская ночь"

Кап. Кап. Кап. Это сводило с ума. Вода, столь желанная на жарких улицах Аграбы, в тюрьме становилась средством пытки. Руки, прикованные к стене кандалами, давно затекли и перестали ощущаться. По ноге пробежала крыса, и Аладдин вяло дернулся, пытаясь ее прогнать, но даже крыса ничуть не интересовалась уличным вором и отправилась дальше по своим крысиным делам. "Я дурак, — сокрушался Аладдин, — полнейшее ничтожество. Должно быть, султанша хорошо посмеялась за мой счет". В тюрьме, похожей на глубокий каменный мешок, куда не проникал солнечный свет, не оставалось других дел, кроме как бесконечно прокручивать в голове события прошедшего дня — самого восхитительного и ужасного дня в жизни Аладдина. Мог ли он когда-либо предположить, что увидит султаншу своими глазами, так близко, что прикоснется к ней, что почувствует себя — какая глупость! — понятым. Аладдин старался не думать о том, что его ждет — ясно же, что ничего хорошего. Попасть в пыточную Расула не желали даже врагам — до того жесток и беспощаден был начальник стражи, а ведь Аладдин его здорово разозлил. "Интересно, вспомнит ли она обо мне хоть раз?" Вновь и вновь, как по кругу, мысли Аладдина вернулись к Далии. То есть, не совсем к Далии. К султанше, которая зачаровала его взглядом усталых карих глаз. Аладдин раньше думал, что люди во дворце не ведают печалей, что они веселятся днями напролет, что им плевать на других, но Далия — то есть султанша — не выглядела счастливой. И равнодушной тоже не выглядела. Могла ли она, воспитанная в роскоши, понять его, выросшего на улице? Раздался тихий лязг металла, что-то легкое спрыгнуло вниз, и перед Аладдином предстал грязный, но целый Абу. Он театрально поклонился и зазвенел отмычками, вскрывая кандалы Аладдина. — Абу! Дружок! Я так рад тебя видеть! — искренне улыбнулся Аладдин. Он не остался один несмотря ни на что. Абу закончил с кандалами, и руки Аладдина безвольно упали вдоль тела. Аладдин даже испугался — он совсем не чувствовал рук, они неуклюже свисали с двух сторон, как большие нелепые плети. — Сколько я здесь просидел? — спросил Аладдин, чтобы заглушить настойчивый стук капель. Абу двумя ладонями изобразил круг и плавно поднял его над макушкой. — Так сейчас полдень? Так мало? Мне казалось, прошло несколько дней. Абу по-человечески закатил глаза, погладил себя по животу. — Ты прав, я захотел бы есть гораздо сильнее. Аладдин растирал одну руку другой, к счастью, обе были целы и вновь подчинялись хозяину. Абу протянул ему половину сырной лепешки, явно где-то украденной, и Аладдин с благодарностью принял угощение. — Эх, вот бы нам такой пир на свободе, правда? Абу не успел ничего ответить, потому что дверь в камеру внезапно отворилась. Аладдин тут же задрал тяжелые руки, чтобы стражники не подумали, что он освободился. — Вот тебе сосед, чтобы не сошел с ума раньше времени, — рассмеялся один из охранников и слегка подтолкнул в спину какого-то человека, принуждая зайти в камеру. Лязг ключей — дверь вновь закрылась, и Аладдин с наслаждением опустил руки, настороженно рассматривая товарища по несчастью. Это был высокий длиннобородый старик в дорогой одежде, с золотым перстнем на мизинце, черным тюрбаном на голове и деревянным посохом в половину человеческого роста. "Он не так прост, — заметил Аладдин. — Стражники не приковали его". — Попал в неприятности, парень? — усмехнулся новый сосед. Эта усмешка показалась Аладдину отталкивающей, но так или иначе им еще вместе сидеть, и портить отношения Аладдин не хотел. Он кивнул. — Я? Я дурак! — Дурак лишь тот, кто сдается, — не согласился старик. — Я встретил султаншу, говорил с ней, а потом... — Она играла с тобой, — собеседник прервал рассказ, снова усмехнулся. — Ее забавляют встречи с простолюдинами. А ты решил, что нравишься ей? Аладдин поморщился. Слова, до боли похожие на правду, ранили не хуже острой сабли. — Откуда ты знаешь? Служишь во дворце? — Служил, как видишь. После такого, — старик выразительно обвел камеру рукой, — вряд ли возможно вернуться. Как тебя зовут? — Аладдин. — Аладдин, — повторил старик. — Такие, как мы, должны быть реалистами. — Такие как мы? — Аладдин распахнул глаза. Он не верил, что между уличным оборванцем и богатым беем может быть хоть что-то общее. — Я был таким же когда-то, — старик протянул ладонь, на которой лежала половина лепешки, еще недавно спрятанная за пазухой Аладдина, — обычным вором. Но я мыслил шире: укради яблоко — и ты вор, укради страну — и ты правитель. Аладдин начал понимать, за что этот странный человек угодил в тюрьму. Если идти по головам, то запросто можно оступиться. Отвращение в Аладдине мешалось с любопытством и отчасти восхищением — сам он и не надеялся подняться так высоко, оставить позади прежнюю уличную жизнь. — Тебе выпал шанс обрести богатство, перед которым не устоит даже султанша, — тихий низкий голос гипнотизировал, лишал воли. — Но за все надо платить. Аладдин зачарованно кивнул. Если этот человек знал, как добиться расположения султанши, Аладдин готов отправиться в пасть к шайтану. — Что я должен сделать? — Пойдем, — старик прошелся по камере, осмотрел угол, а затем внезапно постучал посохом по камням, и те отодвинулись, открывая проход. — Многое отнюдь не то, чем кажется. Проход был узкий и низкий, но он был! Аладдин радовался вновь обретенной свободе, на плече сидел Абу, и казалось, что уличному воришке отныне горы по колено. Старик рассказывал про пещеру чудес, про богатство и власть, которую подарят немыслимые сокровища, Аладдин слушал, веря и не веря одновременно. Щедрость была подозрительной, однако к чему старику лгать? "Может, он и впрямь не в состоянии лазить по пещерам, с его-то здоровьем? Или там грязно, и он брезгует? Маловероятно, а вдруг?" — размышлял Аладдин, пока петляющий ход не вывел их за город, где стояли две лошади. — У меня остались друзья, — пояснил старик в ответ на удивление Аладдина. Они ехали весь день и полночи, останавливаясь лишь чтобы выпить воды из фляги старика, да немного перекусить. — Здесь, — старик встал посреди пустыни, ведомый какими-то своими ориентирами. Аладдин понадеялся, что пещера не плод старческого маразма. — Помни, принесешь мне лампу — и я озолочу тебя так, что ты впечатлишь султаншу. Ты для нее никто, но это можно исправить. Так начни же новую жизнь, Аладдин, — с этими словами старик соединил половины броши-скарабея, и она засветилась, полетела куда-то, но у ближайшего бархана вновь разделилась на два кусочка. Земля задрожала, раздался рев, от которого у Аладдина волосы встали дыбом, бархан стал расти, превращаясь в огромную голову диковинного животного. "Это же лев!" — узнал Аладдин. Тем временем голова росла и росла, вот уже она стала размером с дом, а на путников взглянули два желтых светящихся глаза. — Кто посмел меня разбудить? — спросила голова, и от рычащего голоса, которому вторил гром, Аладдин вздрогнул. Старик вместе с лошадьми отступил в темноту ночи, и Аладдину не оставалось ничего, кроме как назвать свое имя. Голова прищурилась, и Аладдину показалось, что она сейчас съест его. Раз — и нет больше Аладдина, кошмара торговцев и персональной головной боли Расула. — Входи, — вдруг велел лев. — Не трогай ничего, кроме лампы. И огромная пасть с клыками толщиной в человеческую руку открылась. За ней обнаружились бесконечные ступеньки. Аладдин с опаской посмотрел вниз, Абу, мелко дрожа, повис у него на руке, уткнулся мордой в плечо. "Стоят ли сокровища такого риска?" — Принеси мне лампу, и станешь богат и свободен. Запомни: ничего, кроме лампы, как бы велик ни был соблазн! — напутствовал старик из темноты. Терять было нечего. Все-таки жизнь вора ничего не стоит. Аладдин спустился. В темноте гулко звучали шаги, но Аладдин ничего не слышал, так сильно стучало его сердце. Каждую секунду он ожидал, что произойдет что-то страшное, непоправимое. Он достиг подножья лестницы — и ничего не произошло. Осторожно вздохнув, Аладдин сделал еще шаг. Ничего. Он зажмурил глаза, глубоко вздохнул. Резко распахнул глаза и задохнулся от удивления. Сокровища! Они были везде: на земле, на камнях, на уступах, что щедро покрывали стены пещеры до самого потолка. Золото, серебро, драгоценные камни, желтые, изумрудные, сапфировые, фиолетовые, оранжевые, красные, как кровь, и прозрачные, как слезы. Огромные, в три человеческих роста, статуи из чистого золота. Кольца, браслеты, ожерелья на любой, самый изысканный и придирчивый вкус. От пола до потолка сокровища, сокровища, сокровища! Ими можно было покрыть все улицы Аграбы, да еще б осталось! Сокровища будто светились изнутри, притягивали взгляд, и Аладдину послышался шепот: "Возьми! Возьми! Их же здесь так много! Никто не заметит, если ты возьмешь вон ту горстку монет. Или вон тот камешек. Или... Или... Или..." Глаза опытного вора разбегались, взгляд мутнел, кулаки сжимались и разжимались, Аладдина трясло, как в лихорадке. Он протянул руку — никто ведь не увидит! — но тут шевельнулся Абу, и странный морок спал. Усилием воли Аладдин отвернулся и пообещал себе не смотреть на сокровища, пока не найдет лампу. — Только где ее искать? — спросил он вслух. Естественно, никто не ответил. Абу, осмелев, спрыгнул на землю и восторженно заозирался. — Абу! — тут же окрикнул Аладдин. — Держи себя в руках! И подхватил обезьянку на руки, прекрасно зная его нрав. Узкая тропинка среди гор золота вела куда-то вдаль, и Аладдин пошел единственным возможным путем. То и дело из-под ног сыпались монеты, жалобно позвякивали, будто умоляя: "Возьми нас!" Сдерживаться было сложно, Аладдин и не представлял, насколько сильна его страсть к воровству. Вдруг краем глаза Аладдин заметил движение, развернулся, готовясь отразить удар, но с удивлением увидел перед собой ковер. С виду самый обычный ковер, не пыльный, не выцветший, такой, какой сотнями продают на улицах, вот только обычным коврам не положено парить над землей. Аладдин резко отшатнулся, ковер тоже рванул в сторону, прячась за кучкой золота. Ситуация становилась странной. "Ковер будто... живой? Он тоже испугался?" — с удивлением заметил Аладдин. — Эй, — осторожно позвал он, — иди сюда. Ковер робко высунул кисточки. — Иди. Не бойся, мы тебя не обидим. На удивление, ковер робко выплыл из своего укрытия, позволяя рассмотреть себя во всей красе. — И впрямь как живой! — вырвалось у Аладдина. — Бедняга, скучно тебе, наверное, одному? Ковер пошевелился, будто кивнул. — Пойдешь с нами? — снова кивок. — Мне надо найти лампу. Может, сможешь помочь? Ковер радостно распрямился, облетел Аладдина по кругу, и поманил за собой. Не переставая удивляться всему, что он видел, Аладдин следовал за ковром куда-то вглубь бесконечной пещеры. Тихий шепот не замолкал ни на секунду, хотя сокровищ становилось меньше и меньше, пока тропа не вывела их к странному месту: узкие камни островками торчали среди глубокой бездны. Самый дальний "островок" был самым высоким, и на его вершине, подсвеченная голубоватым светом, виднелась заветная лампа. — Ничего себе? Какой болван это придумал? — выругался Аладдин. — Старик, небось, уже заждался меня, а я за сто лет не доберусь до этой чертовой лампы! Теперь понятно, чего он сюда не потащился — сдохнуть можно по пути! Ноги ныли от непрерывной ходьбы, и это при том, что Аладдину не привыкать много двигаться. Но делать нечего — пришлось прыгать по камням и молиться Аллаху, чтобы не упасть. На "островках" тоже лежали монеты, которые со звоном падали вниз, укоряя: "Ты не взял нас! Не взял! И теперь мы навеки потеряемся в пропасти!" Шепот сокровищ становился все громче, все навязчивее, и Аладдин больше не мог оправдывать его своим воображением. Это было наваждение, от которого становилось жутко. Чем громче звали богатства, тем отчаяннее сопротивлялся Аладдин, понимая: это ловушка. Лампа приближалась, и Аладдин всей душой устремился к ней. "Именем Аллаха милостивого и милосердного", — бормотали молитву непослушные губы. Аладдин достиг последнего уступа и полез наверх. Пальцы срывались, а вокруг ревело: "Оставь лампу, зачем тебе безделушка? Оставь! Вокруг сокровища-сокровища-сокровища! Возьми! Возьми! Возьмивозьмивозьмивозьми!" Аладдин вскрикнул, хотел зажать уши руками и понял, что он наверху, а медная масляная лампа прямо перед ним. Аладдин задержал дыхание, протянул руки и взял ее. Голоса разом смолкли. А потом Абу схватил алый рубин.