Любовь

Гомез без ума от роскоши, обожает подчинение и лесть. А еще всласть поспать на расчесанных шкурах шерстистых носорогов прямиком из Нордмара, вкусно поесть, попить молодого вина из королевских запасов. Охотиться на гончих крови, жерхов и мракорисов, перерезать глотку оркам и жопоруким ворам из Нового лагеря. Только не трахать мужиков - для него это зашквар. Когда покорные девки надоедали, а это тоже случалось, ему притаскивали хилых и слабых парней из внешнего круга, в основном новичков. Волокли к дубовому столу, на котором ранее бывший управляющий расстилал карту залежей руды. Кидали прямо в объедки, пороли или щекотали до полусмерти, а Гомез смотрел. Называйте это изысканным баловством, зрелищем, отдыхом для натянутых нервов. Но никак не мужеложеством - Гомез этого ой как не любит. Иногда все это действо превращалось в свалку, на которой жертву насиловали во все доступные дыры. Гомез прощал такие выходки - ребятам ведь нужно иногда спускать пар. А сам под крики заключенного поглаживал себя сквозь штаны, пока те не промокнут. И получал такой мощный оргазм, который ему не могла обеспечить ни одна женщина. Мада перед "визитом" к нему тщательно вымыли рабыни. Этот оболтус чаще других светил кровью на штанах. Гомез терпеть не мог вида крови, хоть и мог прирезать за здрасьте. Не терпел и все. Мад как всегда болтал без умолку, улыбался не к месту и задавал слишком много вопросов. Гомез кивнул Равену и Тому, и те с превеликим удовольствием приложили болтуна головой о столешницу. После такого гостеприимства Мад заткнулся и только зыркал затравленно по углам, как будто в поисках, куда бы спрятаться. Портки, отвратительно рваные и грязные были сдернуты с узника, руки стянуты за спиной крепкой бечевкой - ребята, пожалуй, перестраховались, что им может противопоставить такой жалкий слизняк? Гомез потягивал вкусное летнее вино из золотого кубка, наблюдая за тем, как Мада грубо укладывают на стол задом к трону. Тот слабо и беспорядочно дергался, а его лицо было повернуто к Гомезу, так что он мог лицезреть, как бешено вращаются зрачки парня. Равен сел на стол, его лицо ничего не выражало, так же, как и у Тома. Том читал заклятье со свитка - телекинез, купленный у одного из укурков. Гомез увидел, как под воздействием заклятья разводятся ягодицы Мада и вытянулся на троне, не глядя пихая вино одной из своих прислужниц. Тощая, дряблая, да к тому же еще и вся изрезанная шрамами задница не вызывала абсолютно никакого аппетита, но тем не менее парни из внешнего круга частенько ее пользовали, говоря, что она ничем не хуже пизды. А самое главное - и Гомез был со стражниками в этом солидарен - он скулит, как баба. Никто и никогда в здравом уме не заступится за Мада, за эту падаль, неприкасаемого. Стискивая талию Мада под мышкой, Равен щекотал сухой сжатый анус гусиным пером. Мад вскрикивал и всхлипывал, смеялся и умолял, но Равен не останавливался, лишь усиливая напор. Мад заикался от смеха, плача, кишка то топорщилась наружу, то поджималась обратно, но перо неумолимо терзало покрасневшую кожу. - Гляди, Равен, да из него сейчас дерьмо полезет! Бароны громогласно расхохотались. Гомез увидел, как девушка с опахалом плачет и дал ей леща - чтоб не плакала зазря. Лохмотья Мада промокли от пота. Он дрыгал ногами и смеялся как сумасшедший. Гомез смотрел, как мышцы ягодиц подтягиваются, отчаянно желая спрятать саднящую дырку, но телекинез не давал. Глава Старого лагеря запустил руку в штаны, сжимая налившийся член. Мад уже не в силах был смеяться, он просто подвывал, как животное и смешно таращил глаза. У губ собралась пена. Гомез водил рукой по члену все быстрее, Том тоже вывалил свои причиндалы, пихая их в судорожно сокращающееся горло. Мад начал задыхаться, но Гомезу, как раз словившему чистейший кайф, было на это плевать. - Эй, ты чего, подох, что ли? Выпученные глаза остановились, язык вывалился из синеющих губ. Похоже, не выдержало сердце. - Тьфу ты, блять, - Том недовольно упрятал член обратно за пояс штанов, - Хули он такой дохленький? - Шваль, - подтвердил Равен, сплевывая. - Уебки, - перебил их Гомез, - Вы зачем угробили его? Я вас сейчас самих заставлю драть друг друга в жопы! Гомез взялся за рукоять Гнева Инноса. - Притащим еще кого-нибудь, не серчайте, начальник! Мало, что ли, дрищей? Все они сюда валом валят, хоть ты тряси перед ними болотной травкой, хоть нет. Равен намекал на Горов, вкрадчивыми голосами переманивавших жителей Старого лагеря. - Я знаю одного мальчишку, - подал голос Том, задумчиво почесывая брюхо, - Голубоглазый, рыжий - прехорошенький такой. Сосет кому попало за руду. Только, - ощерился он, - Хочу сначала сам отведать. Вам, как главарю, все только проверенное. Как его там? Майло? Милок? - Миньет? - подсказал Равен, подсмеиваясь. - А мож и Миньет, - гоготнул Том, - Согласны на него? - Тебе виднее, - кивнул Гомез, вытирая руку о захлебывающуюся соплями Соню, - Только не затягивай. С этими словами он поднялся и потопал в свою комнату, где его ждал большой ушат горячей воды и горячая рабыня. Равен с Томом повертелись немного у стола и тоже свалили, оставив всю грязную работу - избавиться от трупа - Соне. Девушка, схватив с трона подушку и стремительно семеня ножками, подлетела к Маду. Вытащив из горла завалившийся язык, она подложила подушку ему под затылок и принялась вдыхать в рот воздух, прерываясь только для того, чтобы нажать на грудную клетку. И вот тогда, когда она уже была готова опустить руки, сердце запустилось, и Мад с жутким свистом надул легкие, закашлявшись. В изнеможении Соня упала на скамейку. Очухавшись, Мад, конечно же, принялся молоть языком, выведав у девушки, что она была полевым врачом, но после того, как один из рыцарей помер у нее на руках, ее осудили и бросили сюда, как дань Гомезу. Конечно, Гомез прознает о случившемся и изобьет ее, а может быть, даже выкинет из замка, и ее пустят по кругу, как остальных предшественниц. Но Мад божился, что обязательно разыщет того юношу и предупредит об опасности - остальное не так уж важно. Вот только память у него была, как решето.