***
В классе было шумно, но я как всегда абстрагировался и погрузился с головою в мангу. Сейчас Каору узнает, что его брат предатель и хочет развернуть революцию в сторону анархии, лишь бы свергнуть нынешнюю власть и захватить престол. Проблемы политики не зря приходили мне на ум. Ведь на фоне жужжали — о чудо — не о новом клипе Моргенштерна. Не о том, кто вчера с кем переспал. Даже не о айфонах. О выборах. — Пора бы уже митинг какой то замутить. Путин заебал, — сказал Стас, сидя на парте и болтая ногами, и затем оглянулся, чтобы найти в глазах одноклассников восхищение от его великолепной умной мысли. В действительности я не думал, что он так много думает о Путине. Подхватил от кого-то, как коронавирус, и понеслось. — Вообще-то митинги проводятся, — сухо встряла в беседу Ширли, раздавая всем тетради с контрольными, — но так дело все равно не решится. — Да никак оно не решится, — закатила глаза Лиза, подкрашивая ресницы, — моей сестре восемнадцать, в этом году впервые может голосовать. Да не пойдет, какой толк вообще от этого права выбора. Чепуха какая-то. И тут, как Оксимирон в русский реп, в беседу ворвался Вадим. Тот самый. Конспиратор хренов — превентивный анимешник. Он потушил экран телефона. Поднял голову. Светлые глаза поблескивали жаждой славы: — Слышали бы тебя британские суфражистки, которые выбороли для тебя и твоей сестры это право. У них бы сердце кровью облилось. Шок. В классе повисла гробовая тишина. Где-то что-то упало. Кто-то чихнул. А я просто охренел. На Вадика таращались изо всех углов. Это выглядело как перформанс. — Британские кто?.. — переспросила, высоко подняв брови, Лиза. — Суфражистки, — сухо пояснила Ширли, не отрываясь от заполнения классного журнала. — Женщины, которые в 19-тых-20-тых годах боролись за экономические и политические права женщин. В том числе, право выбирать власть. В классе снова повисло неловкое молчание. Глеб даже отлипнул от игрухи в телефоне: — Эй, Вадос, тебя что Ширли укусила? — Отвали! — в унисон ответили они. И встретились взглядами. — Ну да все равно, — не сдавалась Ширли. Сняла очки. Бросила ручку. Журнал. Блеснула зелеными глазами на Акимова. С вызовом и поджатыми губами. — Да, женщины выбороли право. То есть, сестра Лизы имеет право, но она не обязана идти голосовать. Не навязывай, — и она сощурила глаза, видимо пытаясь, найти в глазах собеседника подвох. Но я ее понимал. Да я бы тоже не поверил и подумал, что это очередные травли Акимова. Просто более изощренные. Ну, или он опять с мотоцикла упал. Но ничего, надеюсь, мои лекции не прошли даром, и скоро она передумает. Давай, идиот, я искренне за тебя болею. — Ребята, — хотела что-то вставить Лиза, но ее уже никто не слушал. — Я с тобой согласен, — с видом аристократа ответил Акимов, — но она не должна обесценивать это и уважать их общественный вклад. У Каримова глаза вылезли как бильярдные шары: — Да ну нахуй, Вадос, ты с бодуна? По всему виду Ширли я оценил свой труд — она была тронута. Красовская не знала, куда ей спрятать глаза, не могла поспорить, краснела и пыхтела, пытаясь сделать вид, что ей все-равно и надо дальше заниматься обязанностями старосты. Я же довольно улыбнулся, ведь знал ее, как свои пять манг. Значит, уроки актерского мастерства не прошли зря. Запомни, Акимов, Ширли не любит вспыльчивых ребят. Не терпит тех, кто с ней спорит. С ней нужно спорить так, чтобы она думала, что с ней соглашаются, даже если это не так. Она любит умных людей и начитанных. Которые поддерживают феминизм. А, еще тебе придется прочесть воот все эти книжки. — А можно что попроще? — вспомнил я его ответ и загруженную мину как Виндовс 95-ого года. — Ну можешь просто стать геем. — Ой, ну лады, я все выучу! И сейчас был горд за него. Учения принесли свои плоды. Пора ли пустить скупую театральную слезу? Акимов театрально закатил глаза и незаметно для всех благодарно ко мне улыбнулся.***
Теперь был мой черед показывать домашку. Ну, то есть, применять полученные навыки по отношениеведенью. Художка была, как всегда, после школы в четыре по четвергам. Именно поэтому четверг был моим любимым днём недели. Уроки закончились, Акимов пожелал мне удачи, и я с гордо поднятой головой и великими надеждами потопал в класс. Ну, вы поняли, это я вам вру. Или себе. Кому вообще вам, своим демонам? На самом деле коленки мои подгибались. И вообще, мне нужно было вырулить ситуацию ещё тогда, сказать Марку, мол смотри, учусь рисовать, как тебе ты в таком образе? Но нет, саке убило мой рассудок, а смущение заставило мой рот пискнуть что то вроде «вот». И правда, как глупо я, наверное, выглядел! А ведь Марк такой красивый, породистый, не зря его мать австрийка с внешностью царицы, непонятно что забывшая в мрачном сыром Питере. И так вот, я к чему. Он же, наверное, мечта любой девчонки. А я то парень… мне вообще не на что претендовать. И почему только Акимов думает, что Марк тоже гей? — Привет, — короткое, прохладное. Я столкнулся с ним в дверях. Сердце ушло в пятки, и я с трудом поднял на него свои глаза. Он был изящен, как японский самурай: одет как с иголочки, волосы собраны, взгляд спокойный и сосредоточенный. Я вмиг растерялся. — Привет, — поздоровался я. — Ты куда? Сейчас занятие, — первое что пришло в голову выдал я, силой боксируя свое стеснение. — Да хотел купить кофе в автомате. Не спал всю ночь. Рисовал картину на конкурс. — Понимаю, — мечтательно опустил взгляд я. Так! Я мысленно отвесил себе пощечину от Акимова. Не идеализировать! Он уже показал уходящую спину, когда я его окликнул: — Эй, Марк, — он обернулся, не выдавая никаких эмоций, — на счёт эскиза. Если ты против, тогда ничего страшного, я просто нарисую персонажа с Эдика. С Эдика! Я мысленно проклял Акимова. Ну нельзя было имя какое то вроде Стефана придумать! Ширли бы сейчас, наверное, взвыла, что это дискриминация Эдиков. Но кажется, Марк был в силу своих скупых эмоций все-таки… немного удивлен. — Воот что, — протянул он. — Да нет, я не против. Я неправильно тебя понял. Затем он, кажется, вообще забыл, что шел по кофе. — А что за манга? — спросил он с интересом, подойдя ближе. — Та, о которой ты говорил? Я засмущался и почесал затылок. — Аа... да… Антиутопия, — вскользь ответил я, сдерживая поток бурных рассказов о предательствах, кровавых репрессиях и… Просто вспомнил совет Вадима «говори коротко и так, чтобы ему еще захотелось. Не заваливай его своей биографией, во сколько ты на горшок впервые сел и как у бабушки в деревне картоху копал, пока сам не спросит». — Расскажешь? — спросил он, склонив, как мне казалось, дружелюбно голову. И тут я снова сдержал свой рвавшийся наружу словесный понос. Мысленно Акимов курировал: «И даже когда спросит, не выкладывай все сразу. Сначала про свою мангу. После нескольких потрахушек — можно уже и про горшок с картошкой». Я вспомнил это в голове его голосом и еле подавил смех. Марк, кажется, принял это на свой счёт: — Что-то не так? Я смог подавить смех, но не улыбку. — Да так, одного идиотского персонажа вспомнил. Только недавно включил его в сюжет.***
— Это охрененно! Работает! — первое, что выпалили мы, встретившись дома у Акимова. Сейчас, когда его родители были на работе, это было самое безопасное место в городе, где никто не мог запалить нас вместе. Да и как бы вообще это смотрелось? Его друзья бы сказонули, что он скатился до уровня ботанов, мои — что я скатился в ступенях эволюции. Но сейчас, глядя на сосредоточенного Вадима, который иногда взъерошивал свою светлую шевелюру от активного мыслительного процесса, ведь он подчеркивал цитаты в книге, что когда-то давала мне Ширли, я думал, что не такой уж он и тупой. Просто он никогда не тянулся ни к книгам, ни в целом к знаниям — его так не воспитывали. Как я вскользь узнал от одноклассников, его отец был охранником на заводе. Мать работала официанткой в ночном баре. В среде рабочего класса трудно культивировать воспитание аристократов. Им не до этого — они заняты выживанием. — Чего уставился? — вдруг выпалил он, подняв глаза от книги. Впервые я заметил — они серо-голубые. — Я выгляжу, как даун, с книгой? — Нет, просто непривычно… — Увидел бы меня батя, он бы решил, что я наконец-то нашел годную траву, — улыбнулся он самоиронично, потупив взгляд. — Так, глядишь, и в универ поступлю. Мне вдруг стало приятно. Как будто бы мне сделали комплимент. Внутри себя этот придурок все же признает, что я хорошо на него влияю. — Стоп, траву? — дошло до меня. — Ты что же… ? — Прочтешь мне лекцию о вреде наркотиков? — поднял бровь он с явной насмешкой. — Тебе бы тоже не мешало. — Это ещё почему? К твоему сведению, — с умным видом произнес я, — это влияет на мужскую потенцию, — это, пожалуй, самый внушительный аргумент, который я отыскивал всегда, когда мне предлагали затянуться. Да кому я вру, никто не предлагал, точнее я не раз разыгрывал этот диалог у себя в диалог, и представлял свой гордый вид, с которым я, как герой постеров Советского Союза, гордо говорю «нет!» — Да, вроде, у меня все в порядке, — пофигистично пожал плечами он. И мне вдруг стало об этом интересно. Ведь я не знал, в порядке ли я. Я слышал, что стабильная мастурбация не гарантирует, что все будет так же живо при сексе с партнёром. — А у тебя уже было… — замялся я. — ну это… Интервенция? — Чё? — оторвался от книги он, в упор на меня уставившись, от чего я смутился еще больше. — Ну это… Захват объекта... Введение войск... Кульминация. — Да ты вообще можешь нормально разговаривать?! — кажется, от моих завуалированных вопросов он натурально охерел и злился. — Трахался ли я? — он сказал это так просто и прямо, что я даже ему позавидовал. Его злость сразу же ушла, и он уставившись в телефон, сразу же и ответил: — Конечно. А ты? — дежурно спросил он, перейдя к листанию ленты в Инстаграме. «Конечно». Он сказал это в тоне «само собой разумеется, уже все в нашем возрасте занимаются сексом». И это только подтвердило, что в социальной жизни я все еще от всех отстаю. — Ну… Был момент, — я неохотно вспомнил тот случай, когда Ширли на ее прошлый день рождения привела свою подругу — тогда мне еще не знакомую маленькую стеснительную анимешницу Катю. Но потом я, конечно, понял, как бывает обманчиво первое впечатление. Какой-то поэт когда-то сказал, что женщина — это загадка, так вот ещё какая. Это была не Катя. Это был троянский конь. — И? — без особого интереса спросил он. — Ну, скажем так, — и я вспомнил перед собой Катю в одном лишь нижнем белье, она нависала надо мной, но почему-то эта картина не действовала на меня должным образом, и я впервые боялся стать жертвой изнасилования, — если бы она была молнией, то мой громоотвод бы на нее не среагировал. И тут он медленно заблокировал телефон, тупо на меня уставился. Кажется, его бровь подергивалась. А затем его смех разразил тишину комнаты так, что щас, наверное, и потолок обвалится. — Ну, если тебе только пацаны нравятся, зачем девчонку мучил? Он смеялся. Но это меня не задело. Мне показалось, что он скорее нас пожалел. Как заложников глупой ситуации. Ну или мне хотелось так думать… — Ну, я тогда не знал. Я вообще не осознавал, до того как ты это у меня прямо не спросил. — Что, серьезно, что ли? — и у него вырвался вздох вроде усталого «хех». — Ну, ты же должен был знать, на что тебе нравится дрочить: на сиськи или на большой хер. Меня стыдили его просторечные прямолинейные высказывания. Наверное, я даже покраснел, потому что почувствовал, как к щекам прилила кровь. Но все-таки в его словах был смысл, и я задумался. Как это обычно бывало. В своих фантазиях, когда закрывался в ванной с салфетками, я представлял выдуманных мною персонажей манги. И их было всегда двое. Тогда это были Магнолия и Рюске. И в моих фантазиях они занимались сексом. Вот только, если в моих фантазиях я представлял Рюске обнаженным, сильным, страстным и диким в своих желаниях, представлял в деталях, как поблескивает от влажных капель пота его торс, как он входит в душ, и струи воды омывают его крепкое тело, на котором четко прорисовываются рельефные мышцы, то Магнолию я представлял как-то эпизодично и даже не полностью. Я даже не помню размер ее сисек. Разве что я мог сравнить ее силуэт… с фигурой худощавого парня. Теперь я точно знал: Магнолия в моих фантазиях была лишь оправданием того, что я гетеросексуал. Когда моей единственной желанной фантазией был Рюске. — А у тебя как было? — спросил я, понимая, что вторгаюсь на деликатную территорию. Но его реакция была такой, словно этот музей был открыт всем для посещения, и вообще плевать. — Эмм, — почесал голову он, — помнишь день рождение Мишки в десятом классе? — ага, меня тогда ещё не пригласили. — Ну так вот, я взболтнул по накурке, что ещё до сих пор никому не присунул. А они как завелись. Говорят, мол у нашей Анджелы поле уже вспаханное, давай она и тебя научит. Анджела, ну та с бывшего одиннадцатого. Выпустилась уже, и слава Богу. На ней все наши переучились. Ну, мне не особо хотелось ее тарить. Но интересно было. По мне не скажешь, но мне в жизни многое интересно, — и он задумался, и мне казалось это прозвучало очень высоко, хотя речь всего навсего шла о чужой вагине, — так вот, они закрыли нас, дальше само пошло. Я почему-то сравнил это с тем, как лабораторных крыс закрывают вместе, и они от нечего делать начинают спариваться, и еле подавил смешок. — А как ты понял, что нужно делать? — спросил я, казалось бы, детский вопрос. Но когда я оказался перед Катей, этот вопрос уже не казался мне таким глупым. Вроде бы я знал в теории, куда и как засунуть. Да только на практике это почему то казалось неподъемной ношей. Во всех смыслах. — А что, там много ума надо? — улыбнулся он одним уголком губ. — Только не помню я, понравилось ли ей, какое у нее лицо было вообще. Я старался на нее не смотреть. Мне сами по себе женские письки-сиськи неинтересны. Когда с Маринкой встречался, она присылала мне фотки разные, ну ты сам знаешь. И да, это было супер. Но прилепите эти сиськи к другой бабе. Я бы ее все равно не захотел. Почему-то мне казалось, что в этих простых словах и босяцких изъяснениях есть интересный смысл. И понимал, что на самом деле это звучало очень глубоко. Я вдруг начал представлять, как бы это смотрелось в моей манге. — Значит, у тебя прежде всего платоническая любовь. Как вообще интересно, понять, что человек этот — твой? Вадик лишь снисходительно вздохнул. — Я думаю, ты слишком паришься по жизни, — как истину изрёк он, откинув телефон на кровать и расслабленно облокотившись о стену. — Хочешь покурить? Я слышал, что это помогает. Но все равно задал этот вопрос. — А это помогает? Вадим почему-то добродушно посмеялся. И подошёл к своему рюкзаку, откуда достал свёрток. Когда мы уже затянулись, я сначала откашлялся раз. Потом второй. Что-то шло не так. Организм это чувствовал и немного бил тревогу. Но затем, вроде, пошло как надо. — Жив? — спросил он. — Да, — соврал я, пытаясь совладать с нахватавшимся дымом и слезящимися глазами. Но вроде и, правда, тело приходило в норму. И все казалось приемлемым за исключением едкой вони от травы. Я уже чуял этот запах и раньше, но никогда не знал, от чего он исходит. Этой дрянью часто несло от школьных туалетов. Он был прав. Тело постепенно расслаблялось. Мы сидели на полу с косяками, облокотившись о его кровать. Сидели рядом — я, юный мангака, мечтающий переехать в Японию, получить двойной диплом — историка и искусствоведа, а затем заключить контракт с Санрайз. И он — раздолбай, пофигист, не думающий о завтрашнем дне и даже не задумывающийся, вот как я сейчас, о иронии и сатире жизни, которая может вот так вот просто свести нас двух в его комнате. — Эй, — обратился я, чувствуя, как мое тело наполняется свинцом, становится тяжёлым, и развязывается язык, — почему ты надо мной не смеёшься? Что я гей? — я произнес это так просто, как бы хотел всегда. Неужели трава это и правда то чудо, которого не хватало мне всю жизнь? — Аа ну, — протянул он, задумавшись. — Ты же тогда всем расскажешь, что я анимешник. — Не расскажу, — и я, выдохнув дым, повернулся к нему, пытаясь найти его взгляд. Но он был как-будто на чем-то сосредоточен помимо меня. О чем-то думал. Обычно его взгляд был более пофигистичным. Забытый косяк дотлевал в его руке. Я даже подумал — на секунду — что он интересный и загадочный персонаж. — А можно я тебя нарисую в своей манге? — Что?? — как-будто очнувшись, отшатнулся он от меня. — Ну только до пояса, ладно? — издёвкой в ответ сказонул он, намекая на мою ориентацию. — Иди ты, — толкнул обидчиво в его плечо я, но посмеялся. Его крупные обветренные губы втянули в себя дым. На его носу я впервые заметил редкие темные веснушки. Но в обычной школьной жизни сложно было их разглядеть. Увидеть на Акимове веснушки - это было почти личной привилегией общения с ним. Веснушки - это красиво. Веснушки - это маленькие созвездия. Созвездия - это наши мечты. Но разве не мечты - созвездия?? Но они созданы космонавтов, везет им, наверное. А если каждый из нас похоронил в себе космонавта? Получается, в каждом из нас есть труп космонавта! Каждый из нас - ходячий склеп! Эта мысль казалась революционной. И Вадик - склеп? Я вдруг попытался вообразить его в своей манге. Представил в коричневых джоггерах, простой белой латаной рубахе, которая немного обнажала его грудь. Представил как странника. Романтика дороги. Возможно, с луком и стрелами за плечами. Я видел, как он уходит в даль... Его образ теперь был все более размыт, как и он сейчас сам. Все казалось таким нереальным, я что же так замечтался, что попал в мангу? С этими мыслями я отключился, падая прямо — вот, черт! — ему на руки.