Мертвец

      Очередная бессмысленная пытка.       Полдюжины стальных полуметровых червей, усеянных мелкими, но чрезвычайно острыми шипами, скользили по Его телу, рассекая плоть и обнажая кровоточащее нутро. Медленно, словно смакуя каждый сантиметр, они тончайшими лоскутами снимали с Него кожу, слой за слоем сдирали с костей мышцы и свивали тугие кольца вокруг одним только чудом продолжающих функционировать органов.       От левой ноги остался лишь голый покорёженный кусок кости, распиленной одной из извивающихся тварей чуть выше колена. Другая точно такая же заканчивала перемалывать в порошок уже правую стопу, охватывая постепенно и голень. Третья облюбовала Его кишечник, намереваясь, по всей видимости, проползти по всей его протяжённости. Четвёртое и пятое металлические отродья с идеальной синхронностью поднимались вдоль хребта, в то время как последнее из них уже закончило изничтожать печень и теперь принималось за ближайшее лёгкое.       Неспособный видеть Он мог лишь только представлять своё нынешнее удручающее состояние. И даже по самым оптимистичным оценкам Он должен был быть мёртв уже более получаса. Какой бы чудовищной по людским меркам выносливостью Он ни обладал, но подобные увечья с жизнью были попросту несовместимы. Он должен был умереть хотя бы затем, чтобы возродиться после вновь и вновь же вкусить плоды сей непрекращающейся агонии.       Но демоны не желали давать Ему и этого.       Ведь в перерывах между смертью и возрождением они были лишены столь желанной возможности причинять ему нестерпимые муки. Их никчёмные, пропитанные ядом души, обуреваемые к Нему, посмевшему «оскорбить» их Повелителя, самой жгучей ненавистью, просто не могли себе позволить даровать Ему ни одного лишнего мига спокойствия. Разумеется, вечно держать Его на самом краю жизни и смерти сил их чернокнижию никогда бы не достало, но гордые Повелители Ужаса очень над этим старались. Жалкие потуги, которым тем не менее удалось заставить Его хорошенько запомнить имена своих тюремщиков и мучителей.       Вариматрас, Детеррок и Тихондрий. Их дальнейшая судьба была уже предрешена.       Он уже принял решение, что позже обязательно за всё с них спросит, заставив по полной расплатиться за каждую секунду Его пребывания в этой убогой темнице. От Него лишь требовалось немного подождать. Ничто так не воспитывало терпение, как обречённость бесконечного существования.       Пока же, несмотря на все их старания, ни один мускул на Его лице не дрогнул, и ни один болезненный стон не сорвался с Его уст. Более того, Его мучения даже не были тем, что по-настоящему занимало Его мысли. Боль можно терпеть, можно выносить, а при должном умении и сноровке можно и вовсе не замечать, оставляя где-то на дальних задворках сознания. С помощью воли как высшего проявления силы человеческого разума становилось возможным и полное отделение сознания от тела, что, впрочем, для своего достижения могло затребовать целой жизни. Или же нескольких жизней.       Лишь отделить сознание от сознания по-прежнему оставалось невозможным, отчего назойливый шёпот со всё нарастающей настойчивостью продолжал вторгаться в Его разум, всё легче и легче обходя возведённые Им ментальные барьеры.       — Он мёртв, — подобно кинувшейся на добычу змее слова впились в Его разум, мгновенно затмив собой все прочие думы.       — Твой сын вновь ступил в объятия Бездны, — подтвердил сказанное второй шепчущий голос.       — И страдания вновь сопровождали его в этом, — без промедлений прошептал третий.       «Лориан…» — образ улыбающегося сына сам собой вспыхнул перед Его глазами, мгновенно сменившись удручающе кровавой картиной.       Боль, что бесконечно превосходила любые терзания плоти, зародилась в едва бьющемся израненном сердце, заставив то на миг остановиться. Зияющая брешь в так старательно выстроенной защите.       — Спаси его! — единовременно насели голоса, не упуская и самых ничтожных намёков на слабость.       — Он плачет! — сообщил первый шёпот.       — Он кричит! — добавил второй.       — Он молит о спасении! — поддерживал третий.       — Избавь его от страданий! — слились они в синхронном порыве.       Но их слова лишь ещё больше заставляли Его отстраняться от действительности, замыкаясь на собственных размышлениях. Лориан умер уже во второй раз. И не было никаких сомнений, что Его сыну придётся пройти через это снова. Проклятие, не позволявшее Ему обрести уже давно заслуженный покой, перешло к Лориану по наследству, и Он знал об этом ещё до того, как смог впервые взять на руки его крохотное, только-только появившееся на свет тельце. Близость другой Тёмной Души ни с чем нельзя было спутать.       Некогда практически до конца утерянные, но затем вновь возродившиеся эмоции стремились разорвать Его сущность в клочья, заставляя раз за разом представлять картины смерти своих жены и сына. Однако холодному рассудку по-прежнему удавалось удерживать всё в целостности. Все подобные мысли старательно выметались на те же самые задворки, где были заперты вопящие о внимании физические муки. Даже имени своей супруги Он не позволял обрести в сознании чёткую форму, нещадно давя множеством более насущных вопросов. Шепчущие специально ничего не говорили Ему о её судьбе, ведь узнай Он даже, что она уже мертва, то смог бы принять это и проститься со своей единственной любовью.       Незнание же порождало слишком много возможных и пугающих вариантов.       «Ве…», — едва не сорвался Он, ещё больше раскрыв себя пред врагами, но всё же смог подавить желание обратиться к её прекрасному имени.       Нет, нужно было сосредоточиться на другом.       Лориан во второй раз прошёл через собственную смерть. Как это могло повлиять на него? Проклятие ещё не должно было начать разъедать его изнутри, но утверждать этого наверняка не мог даже Он. Пускай Лориан и был Его сыном, он также являлся и сыном жителя этого мира. И не человека, а высшего эльфа, чей народ обладал очень древней и очень сильной кровью. Никто не мог сказать, как подобное смешение наследственностей проявит себя в дальнейшем. Повезёт ли Лориану полностью избежать всех негативных последствий своего Проклятия, или же оно, напротив, только усугубится?       Варианты, варианты, варианты…       Пока Он мог рассчитывать лишь на дар, что оставил сыну. Если наложенное заклятие сработало так, как планировалось, то спрятанные в Лориане знания и умения уже начали просачиваться наружу, постепенно сливаясь с его собственными. Адаптация и привыкание займут некоторое время, но когда Лориан наконец полностью абсорбирует эту силу, он несомненно сможет справится с любой напастью. По крайней мере, если источником этой напасти не станет его собственный разум.       Да, разум… Это единственное, что не могло излечить свойственное им с сыном перерождение, и единственное, что защитить мог только сам Лориан.       Вот только он всё ещё оставался простым мальчишкой… Ребёнком…       Пережить собственную смерть — это очень тяжелое испытание. Зачастую разум просто отказывается воспринимать произошедшее, отчего в прошлом очень многие Проклятые ещё долго после первой смерти не могли осознать своего незавидного положения. Они убеждали себя, что всё в порядке, что они совершенно обычные люди, ничем не отличающиеся от друзей и родных, и что уж они-то совершенно точно не могли стать жертвами ненавистного всеми Проклятия Нежити. Но затем они умирали во второй раз. Ещё одно мерзостное свойство Проклятия — коли ты умер и возродился хотя бы раз, то неизбежно будешь повторять этот цикл снова и снова. Можно прятаться, можно сражаться, можно убегать, можно с радостью встречать её, но смерть неукоснительно будет вновь и вновь настигать каждого носителя Тёмной Души, посмевшего единожды презреть её законы. И вот тогда-то это и происходило. Именно во второй раз, когда отрицать реальность становилось уже невозможно, очень многие ломались. Обладая бессмертными телами, они умирали духом, превращаясь лишь в бледные тени себя прежних. Живые мертвецы. Может, не по факту, но определённо по сути.       Вот, что по-настоящему пугало Его. Если Лориан не справится… Если он не выдержит…       — Помоги ему, — молвил в Его голове очень тихий и вкрадчивый голос, что опять сумел-таки проскользнуть внутрь. — Помоги своему единственному сыну.       — Ты уже стольким пожертвовал, — мягко, словно мать, убаюкивающая своё дитя, подхватил следующий искуситель. — Так много страдал, ради чужого блага, а что в итоге?       — Разве твоя собственная семья не заслужила счастья? — с искренним сопереживанием вопросил последний. — Разве не пора тебе позаботиться о них? О себе?       — Сбрось оковы, — вместе, но всё также тихо прошептали они. — И забери то, что твоё по праву.       А ведь Он и вправду мог это сделать. Мог избавить и себя, и их ото всех страданий. Это было так просто. Даже напрягаться не нужно, наоборот, только ослабить на миг ментальные усилия. Перестать на мгновение упираться и всё тут же изменится в соответствии с Его желаниями. Боль исчезнет, голоса умолкнут, а семья вновь будет рядом с Ним. Живая и счастливая.       А после можно было пойти ещё дальше. Спасти каждого в этом мире, разделив с ними дар своей Тёмной Души. Повторить подвиг, что некогда совершил первейший из людей Его мира. Наделить бессмертием абсолютно каждого. Больше никакой старости и никаких болезней. Вечный народ, лишённый каких-либо слабостей и тяги к этому пресловутому обжигающему Свету. Идеальный Тёмный мир, на вершине которого, взирая на свои владения, будет восседать Он.       Этот пейзаж буквально воочию предстал перед Его глазами.       И Он усмехнулся.       — Жалкая марионетка… — пересохшими губами прошептал Он, не сумев, впрочем, на деле выдавить из себя ни звука. Его лёгкие уже представляли из себя бесполезные кровоточащие клочья. — Никогда… никогда я таким не стану… — продолжал Он давить из себя беззвучные слова, давая всем однозначный и точный ответ. — Уж лучше… Опустошение… — добавил он под конец, после чего действительно ослабил отчасти самоконтроль.       Правда, сделал Он это отнюдь не в том отношении, которого от него требовали эти «Древние Боги». Вместо исполнения их желаний, Он лишь позволил бушующему пожару агонии поглотить большую часть своего разума.       Теперь до следующего возрождения Он уж точно ничего не услышит.

***

      Запах и звук.       Зловоние медленно разлагающейся на солнце плоти и доносящееся сразу отовсюду жужжание сотен (а может, и тысяч) мух.       Лориан узнал всё это сразу же, как только начавшие пробуждаться органы чувств смогли воспринимать неприятные сигналы. Слишком уж свежи были воспоминания… Как и приносимая ими боль…       Вознамерившись на какой-то миг отринуть действительность, Лориан, сам не до конца этого осознавая, попытался переключить своё внимания на одну малозначимую в текущих условиях особенность. Мухи. Они всё ещё были здесь. Несмотря на то, что все прочие насекомые и дикие животные словно бы испарились из Лордеронских лесов, мухи откуда-то здесь появились. Ровно, как и в Столице, они слетелись на место побоища вслед за полчищем живых мертвецов и облюбовали оное, словно дом родной. Крылось ли за этим нечто большее? Не были ли эти мухи как-то причастны к Чуме и прочему? Быть может…       Лориан вдруг с кристальной ясностью почувствовал, как десятки десятков мелких лапок ползают по всему его телу, и это моментально развеяло все попытки отделаться от реальности.       — Ааа! Прочь! Прочь! — с громогласным криком подскочил он на ноги и замахал руками, силясь отогнать от себя чёрное жужжащее облако. — Пошли прочь! — продолжал кричать он, пока в один момент что-то с силой и приглушённым металлическим стуком не ударило его по голове.       От внезапного давления и вспышки боли над правым глазом Лориан повалился обратно наземь. Успев кое-как вывернуться и выставить перед собой руки, он таки смог уберечь лицо от скорой встречи с землёй и, проморгавшись от застеливших взор белых пятен, с немалым удивлением обнаружил причину своего падения. У левой руки, держась за единственную уцелевшую лямку, покоился отцовский щит, на одном из заострённых углов которого виднелся свежий кровоподтёк. И пока Лориан, борясь с утренней заторможенностью, окончательно формировал в голове картину произошедшего (беспорядочное размахивание руками с последующим ударом самого себя щитом), несколько новых капель крови упало на влажную от росы зелень под ним.       Потянув свободную руку ко лбу, он тут же одёрнулся, поморщившись от резко усилившейся жгучей боли. Вновь разомкнув глаза, Лориан уставился на свои покрывшиеся кровью пальцы и, сверившись со остальными чувствами, пришёл к выводу, что заработал рассечение чуть повыше правой брови. Ничего критичного: поболит немного голова, да вытечет чутка крови…       Кровь.       Алая, тёплая, поблёскивающая в лучах утреннего солнца.       Она помогла ему пробудиться окончательно.       Изо всех сил зажмурившись и вцепившись правой ладонью в стиснутый до зубного скрежета рот, Лориан невероятным мысленным и физическим усилием удержал своё естество от извержения. Хотя бы в этом маленьком единственном аспекте он подсознательно не желал возвращаться к воплотившемуся в недавнем прошлом кошмару.       Но, разумеется, подобная мелочь не могла ничего изменить.       Воспоминания из Столицы были чётки.       Воспоминания о буквально только что пережитом ослепляли своей ясностью и бескомпромиссностью.       «Почему я ещё жив?» — было первым, о чём подумал Лориан, едва сумев справиться с рвотными позывами.       Сев на корточки и высвободив левую кисть, он забегал руками по груди и горлу в попытках отыскать хоть какие-то следы укусов. Параллельно Лориан очень тщательно осматривал себя глазами, однако ничего, кроме местами изодранной в лоскуты и целиком перепачканной в крови и грязи одежды, обнаружить не смог. На всех попадающихся взгляду обнажённых участках тела его встречала только чистая бледно-розовая кожа, напрочь лишённая каких-либо ран и увечий. Руками ничего похожего нащупать также не удалось. Даже однозначно сломанные рука с ногой не подавали никаких признаков недавних травм и идеально его слушались.       Из всего выходило, что единственной имевшейся на теле Лориана раной была та, что он по неосторожности нанёс себе только что сам.       — Но это невозможно, — сорвалась с его уст пропитанная неверием фраза. — Я же точно помню… — вновь коснулся он абсолютно невредимой шеи.       «Нет», — мотнул Лориан головой. — «Мне это не могло привидеться. И присниться не могло!» — отмёл он любые возможные сомнения в надёжности своей памяти.       Какие сомнения тут вообще могли быть, когда, стоило ему поднять глаза, и взору тут же представало множество изувеченных мёртвых тел. Воспоминания начали наслаиваться на развернувшееся перед глазами, и на несколько стремительных ударов сердца Лориан утратил грань между ними.       Однако затем его взгляд остановился на раскуроченной карете.       «Лина!» — не дал он себе прокричать её имя вслух из-за вдруг проснувшегося страха.       Сдерживая нарастающую дрожь, Лориан быстро обежал взглядом окрестности, выискивая малейшие признаки живых мертвецов (или кого ещё похуже), после чего ошалело сорвался на бег, едва успел подцепить пальцами брошенный щит. Того факта, что смертельная опасность не угрожала ему в эту самую секунду, Лориану хватило, дабы полностью переключить всё внимание с себя на поиски подруги.       Разгоняя во все стороны сотни жужжащих мух, Лориан в считанные секунды достиг перевёрнутой кареты, дно которой украшала огромная трещина, оставшаяся от вонзившегося в неё тесака. К счастью, ни самого орудия, ни его чудовищного хозяина поблизости не наблюдалось. Справившись с мимолётным ступором, Лориан повернулся влево и, во всех деталях прокручивая в памяти недавние события, принялся выискивать в мятой траве следы Лины. Воспоминания убеждали его, что она уже мертва, что он сам был свидетелем её гибели, но Лориан упорно отворачивался от этой их части. Он тоже должен был быть мёртв. Свою смерть он помнил столь же отчётливо, сколь и её, и тем не менее вот он, здесь, живой и здоровый. Лориан понятия не имел, как подобное вообще возможно, но это было правдой. А значит…       «Значит, ты тоже можешь быть жива!» — твердил он сам себе, продолжая искать доказательства.       Ударивший в один момент по глазам золотой отблеск, помог ему обнаружить отцовский меч, что, однако, хоть и обрадовало Лориана, отнюдь не являлось его нынешним приоритетом.       «Давай же!» — подгонял он себя, никак не понимая, почему не может ничего найти.       Рихтер ведь уложил Лину совсем недалеко от кареты. Да и когда та тварь схватила её… Они были где-то здесь. Значило ли отсутствие чего-либо то, что она смогла спастись? Смогла каким-то чудом вырваться и убежать? Или же…       Он нашёл.       Неоспоримое доказательство произошедшего.       Он его нашёл.       Выронив из обмякших рук щит, Лориан едва слушающимися ногами двинулся к окрашенному в тёмно-алый пяточку земли. Таких вокруг имелось предостаточно. Да, оных более чем доставало… Но этот был особенным. Именно в нём, под слоем уже на всю оставшуюся жизнь возненавиденных Лорианом жирных чёрных мух, лежала она. Рука.       С открытым переломом, обнажающим кости. Грубо оторванная от тела, благодаря чему костей и голого побледневшего мяса открывалось ещё больше.       Подойдя вплотную, Лориан, утратив всякую способность нормально дышать, рухнул на колени и легонько коснулся испещрённой застарелыми шрамами ладони. Он очень хорошо знал все эти следы от собачьих укусов. Почти так же хорошо, как то, что получивший такую травму и потерявший столько крови человек выжить просто не мог. Даже самый благословлённый Светом жрец оказался бы тут бессилен.       Пускай он не видел её тела.       Это было не нужно.       Лориан уже лицезрел картины того, что случается с мёртвыми людскими телами, которые ещё сохраняли возможность ходить.       И потому он был абсолютно уверен.       Лина мертва.       Совершенно точно мертва в том смысле, который в это слово закладывал он.       И Лориан заплакал.       От всего сердца.       Тихо, молча.       Но от всей страдающей души.       Просто заплакал.