Мир, дружба, жвачка

В метро Рыжему как в самолете закладывает уши. Но он не спешит поскорее избавиться от этого ощущения - оно создает практически непроницаемый кокон, делает поле личного пространства почти осязаемым. Добавляет плюс сто к уединенности и аутизации. И он уже готов поверить в возникшую ни с того, ни с сего ебучую нарколепсию. Ведь не настолько же не он устает, чтоб его так рубило постоянно, - и не одного его - пристальный сонный взгляд Ли он чувствует на себе сию же секунду. Народу в вагоне практически нет, все места свободны, но Змей выбирает самое комфортное ему - напротив Мо, не нарочно отзеркаливая его позу. Расслабленно развалившись на сиденье, подогнув под него одну ногу и вытянув другую. Разве что рюкзака у него с собой нет. Взгляд все длится и длится, обволакивая, оплетая невесомо, заставляя волноваться и различать, твою-то мать, эмоциональные оттенки, даже едва замечая выражение его лица. Когда только успел так прокачаться?.. Так и хочется резко вскинуть руку с выставленным средним пальцем, зло сжимая остальные в кулак. Будто от силы напряжения фак станет более убедительным. Заебал так громко думать, слышь? Заткнись. Да только ведь Змей и не говорит ничего. Только улыбается слегка и смотрит из-под мокрой челки. Да ты перегрелся, мм, - снова, Рыженький, - ничего я не думаю, смотри. Тебе же кажется, хах. Смотри... И Шань рассеянно палит себе под ноги, куда угодно, лишь бы не попасться в ловушку прямого зрительного контакта. Рассматривает свои видавшие виды кеды и не менее потасканные, но фирмовые, кроссовки Шэ Ли. Через пару станций люди заходят взъерошенным и суетливым. Сразу становится тесно и душно. Кому-то по ногам задевают мокрым холодным зонтом, кому-то теперь капает на голову с чьего-то рукава: на улице снова ливень. Рыжий поднимается, намереваясь встать поближе к дверям, доехать так оставшуюся дорогу и не отсвечивать в Змеевом поле зрения. До поручня не достать, и Гуаньшань только успевает схватиться за лямку своего рюкзака на плече - Змей дергает его за толстовку с такой силой, будто, по меньшей мере, собрался сейчас высадить ему половину зубов. Мо переводит резонно охуевший взгляд с экрана телефона, мигнувшего сообщением от Ли: "куда это ты намылился?", на него самого через плечо, - и тот быстро придвигается лицом к лицу, не выпуская ткань куртки из захвата. - Куда? - повторяет уже вслух. - Какого хуя?.. - ошарашенно интересуется Мо в ответ. Очевидно, этим диалогам позавидовали бы древние философы. Завидовать и правда есть чему - коммуницировать они могут прекрасно уже и без слов, обходясь, сука, одними невербальными сигналами. Просто регулируя силу прикосновений, яркость синяков, когда зажимают друг друга в ободранном лифте Змеевой двадцатисемиэтажки, в тихом гулком подъезде, в тесной прихожей Гуаньшаня; ориентируясь по частоте дыхания и пульса, по температуре кожи. Еще немного - и разовьют телепатию. Сейчас Шэ Ли настолько близко, - ничего не стоит чуть повернуть голову и можно будет коснуться щекой его волос, улавливая сладкий запах. Продолжая еле заметно улыбаться, он поднимает свои жёлтые блядские глаза, с несколькими черными крапинками в светящейся радужке, в которых сейчас нет того самого сумасшествия и отстранённости от чего-либо человеческого - и это самое время посокрушаться мысленно о стыде, морали и своей душе. Что, теперь вот размажет Рыжего ровным слоем, да? Все попсовые песенки обретут вдруг смысл и станет он ходить и запинаться об собак?.. А еще рефлексировать на ровном месте. Уже с успехом это делает. Это все потому, что Змей не видит берегов. Тянет загребущие свои руки ко всему, что не приколочено и не ломает ему нос с разворота. Проще говоря, не чует различий между "Ты збс друган. Обнимемся?" и "Ты мне нравишься. Пососемся?". А кто-то этому отчаянно попустительствует. Кое-кого и самого тащит. Внутри у Мо что-то, что обычно было настороженным и скорым на реакцию, как дворовой кот, сейчас только лениво поднимается, потеряв нюх на опасность. Нервно дергает хвостом, не понимая, зачем потревожили, и снова укладывается клубком, не смежая веки - я не сплю, если что. Зато глаза прикрывает Рыжий, крайне запоздало обращаясь к высшему разуму: ну пожалуйста, пусть будет похуй. На свое внезапное спокойствие, на чужие рваные на бедрах и коленях узкие джинсы, на загорелую кожу, проглядывающую в них, когда ткань натягивается сильнее, на свое знание о том, какую реакцию вызывает его прикосновение к ней. На приглушенный голос в самое ухо: - Поехали со мной? Отец завтра только вернется. - Нет. Мне на учебу утром. Тебе, кстати, тоже, - сказал как отрезал, но немедленного ответа на его слова не следует. Когда пауза затягивается, Мо все же решает посмотреть, почему это так на удивление тихо. Никаких тебе угроз, повторных предложений, ставших похожими на приказ, ядовитых шутеечек - и натыкается на улыбку, ставшую еще более довольной: - А я не говорил ничего про остаться на ночь. Но мне нравится твоя мысль, Рыженький. - Бля... - Я только "за". - Заткнись. *** - Заткнись, - повторяет Гуаньшань в который раз за вечер. - А то что ты мне сделаешь? - Змей грубо присасывается к Рыжему с новой силой, расцвечивая и без того фиолетовую шею новыми и новыми засосами. Какой-то переулок в лабиринте старых зданий грозит обрушиться им на головы громадами мотков кабелей, кондиционерами, раздавить стенами, в конце концов. Но сюда не задувает пронзительный ветер, тут тепло и сухая земляная пыль под ногами, - дождя здесь будто и не было. Видимо, закуток под защитой тенет проводов и раскидистых корявых крон. Они стоят прямо под чьим-то окном, свет в котором только что погас. Но зажигается в противоположном доме буквально в двух метрах от них... и, должно быть, их становится видно как на ладони. Но кто бы знал как им на это основательно поебать сейчас. Рыжий еще на полпути от метро замечает, что Ли начинает чем-то крыть. Какой-то блядской мыслью, которая разрастается в нем, покидая пределы его головы, откачивая кровь от его лица и пальцев. Он поглядывает искоса и все хочет поинтересоваться, что еще за хуета с ним творится, и даже отчасти готов к какой-нибудь выходке, но все равно не успевает сориентироваться, когда Шэ Ли вталкивает его сюда и жмет ему горло рукой. Давление настолько сильное, что враз перестает быть что-либо видно из-за вспыхнувших рваных черных пятен. - Рыжий, - голос его звучит ледяно и глухо. Тягучего Змея с его сладкой леностью, сочащегося подтекстом в каждом простом движении подменили за считанные минуты вот на это - пугающее, как археологический артефакт из неизвестного науке металла. - Решишь съебаться от меня - и тебе пиздец, понял? Гуаньшань хватается за перекрывающую кислород ледяную руку глядя в глаза-стекляшки с булавочным зрачком. И все это плохо. Ох, как плохо. Опасный артефакт в непосредственной близости, на расстоянии вдоха, который сейчас не удается сделать. Удается только прошептать одними губами, почти выплюнуть, тоже внутренне сковываясь, заводясь от нервной дрожи, которая, как так и надо, передается ему. - Че, блять? - внутри все леденеет, будто мятного сиропа хлопнул. - Только попробуй, говорю, сделать какую-то хуйню, - проговаривает Змей на одном выдохе, частям, будто с трудом подбирая и с таким же трудом произнося слова, процеживая их через сжатые от напряжения челюсти. - Начать избегать меня или делать вдруг вид, что тебе это не нужно, или начать загоняться о правильности. Глаза напротив стремительно теряют насыщенность, выцветают до бледно-лимонного в полумраке вечера. И Шань не понимает откуда доносится какой-то цветочный запах. Или ягодный? Должно быть поблизости что-то цветет. Смотрит, как двигаются бескровные пересохшие враз губы, с внезапно нахлынувшим безразличием размышляя о том, что еще немного, и он начнет видеть тонкий мир. Только непонятно кто из них двоих будет проводником. Ведь он помнит, по правилам нужно стойко выдержать прикосновение к раскаленному докрасна пруту, чтобы вернуть дорогого человека в мир живых. Или узнать его в чужом облике... Минутку, сейчас Шань вспомнит... Сейчас... Расцарапывая сдавливающую руку на своем горле, вместо того чтобы отстраняться, он резко подается вперед, с остервенением отдирая от себя холодные пальцы. Выкрикивает, задыхаясь: - Псих ебаный! Харэ бред нести! - Или еще что-то, не знаю, что в твою праведную башку может прийти... - произносит Ли уже не так уверенно - эффект неожиданности все же срабатывает и заставляет немного окститься. Но Рыжий не дает прийти в себя окончательно, грубо толкает его в тень, подальше от окон, где без церемоний отчаянно впивается в посиневшие губы своими. И да, ни себе, ни кому-то еще он не собрался доказывать адекватность своих действий. А Змею этого и подавно не нужно. Ничего не происходит ровно две секунды, а затем Шэ Ли отмирает, заторможенно поднимая руки и хватается за толстовку у Мо на плечах. Длинные темные ресницы его опускаются, скрывая временное безумие взгляда, - и он отстраняется. Возвращается. Понятно, кто был раскаленным железным прутом в чьих руках, - каждый из них друг для друга. Шань просто пиздец как обожает эти хуевые, крайне уместные сейчас символизмы, которые атакуют его перепуганное сознание. - Я тебя загрызу, понял? Убью, нахуй, своими руками, - дыхание Шэ Ли, неровное и прерывистое, касается лица Гуаньшаня. Но его уже попустило, это видно. Сердце постепенно восстанавливает ритм, кровь снова согревает его, унимая лихорадочный озноб. Сжав сильнее плечи под полинявшей от стирок легкой курткой, он сочно и коротко целует место на белой шее около кадыка, где стремительно наливается след от его большого пальца. И внутри у Шаня будто прорывает плотину, под напором вбрасывает в организм, в поджавшийся заиндевелый изнутри живот малиновые угли, что он не успевает опомниться от такой быстрой смены полярных ощущений; резко оттаскивает Змея от себя за волосы: - Заткнись. И прекрати это дерьмо, - зло дергает его голову назад, в ответ получая только вштыренную полуулыбку. Сука. Змею нравится. Нравится такое поведение Рыжего. Нравится Рыжий, вот такой, справедливо возмущенный, держащий его за волосы, - да любой, а сейчас особенно сильно, до перманентного стояка. - Ах ты!.. Сс-с-с... - негодующий вдох, когда потеплевшие губы несколько раз отрывисто и крепко прижимаются пониже уха, и без перехода, - дрожащий от возбуждения долгий выдох. - Бляа-а-ать. Рыжего конечно же, ну конееееечно же, въебывает всей этой горячей и вязкой Змеевой тактильностью, - и тот ни в чем себе, мать его, не отказывает. Приоткрывает рот. Шире, чем если бы собирался сказать что-то, еще... Смотрит пристально, давая Шаню наблюдать, как масляно расползаются его зрачки в вернувшей свой цвет радужке, - я снова здесь, - и высовывает язык, будто хочет дотянуться им до острого кончика носа Шаня или размашисто лизнуть зацелованные им же самим губы напротив. Открывает рот с явным подтекстом, с жирным намеком, - смотри. Смотри. Я знаю, о чем ты думаешь, знаю какая мысль загорается бенгальским огоньком в твоей рыжей башке, колется так сладко и опасно. - Хочу отсосать тебе. И нет рядом никаких цветущих растений. Просто это Рыжему реально пиздец. *** С этим лифтом часто происходит какая-то херня, Шань наслышан. И вот сейчас, когда двери открываются на восьмом этаже вместо нужного четырнадцатого, становится свидетелем даже не секундного замешательства, а самого настоящего страха на Змеевом лице. Он тянется нажать на кнопку снова, но Ли вдруг дергается и зачем-то торопится выйти, буксиром таща за собой не выкупающего че собственно происходит Шаня. - Да куда ты, бля? - он хмурится с беспокойством, которым тут же захлестывает, стоит взглянуть на бледное лицо Шэ Ли. - Нахуй лифты! Мм... Сука ненавижу. Как я это ненавижу, господи, - Ли хватается за голову, судорожно дыша. Он ведет себя странно, пугая Мо незнакомым заебом, выглядя при этом так, что становится ясно, - происходящее сейчас явно не ерунда для него. Незнакомую лестничную клетку заливает догорающий оранжевый закат, делая вроде привычное пространство, копию такой же площадки с нужной дверью, совершенно нереальным, находящимся в другой плоскости, откуда невозможно найти правильный путь, невозможно сориентироваться. Шань еще не знает, что это точь-в-точь как в Змеевых кошмарах, в которых все выворачивается наизнанку, поэтому шагает ближе, не понимая на что тот злится, осторожно спрашивает: - Что такое случилось? Змей мотает головой: - Да так, херня. Просто нахуй лифты. И чужие этажи туда же, блять! - и счастлив, когда Рыжий не отдергивает свою руку, а наоборот каким-то щемяще-естественным движением соскальзывает пальцами на его пульс, отчетливо ощущая колотящееся змеиное сердечко. Закатный свет и тишина квартиры действуют на обоих одинаково и уже привычно - доплестись до постели и выключиться отсюда. Мысль о том, что это уже и есть та самая трясина и как все, вообще, все это вместе взятое, может плохо кончиться, дает о себе знать только слегка. В самую последнюю очередь. После таких важных вещей, как зажимать друг друга в каждом темном углу, и отдрачивать друг другу при любой возможности. В коридоре, где из кухонного окна на них падают последние самые теплые и самые яркие отсветы, Ли подходит вплотную, устраивая локти у Рыжего на плечах, утыкается ему в шею, сплошь в отметинах разной интенсивности, трется лицом. Замирает, как ящерица, пригревшись на теплом камне, и, кажется, что даже не дышит. Смотри, она же как ненастоящая. Как изящная статуэтка. Но если ты достаточно ловок, чтобы поймать, и нежен, чтобы не повредить это создание, заметишь, как бока ее вздымаются над уязвимым брюшком. Едва-едва. Помедлив, Шань обнимает Ли за талию. Крепче. Еще крепче. Прижимает к себе. Создание в его руках нихуя не хрупкое. Оно без сожалений, от души разбивает тебе и другим ебала, а теперь еще и целует. Целует так, что отрывает мозг и слабеют ноги. Глубоко и сладко - такими губами только так, всегда бесстыдно и развязно, чтобы до стона, и никогда легко и невинно. Получая в ответ поцелуи с еще большим напором, взатяг, от которых губы их пылают и саднят. - Сделай так снова. Рыжий делает. И может думать об этом и о том, как сильно ему это нравится только матом, хотя, он и разговаривает преимущественно на нем... - Рыжий, - негромко обращается к нему Змей. Дыхание его касается уха и Шань хмурится, внутренне весь настораживается от этой непривычной интонации, явно незавершенной фразы. - Чего? - отзывается он так же тихо. Будто они тут, бля, от кого-то прячутся. - Не исчезай, Рыжий... Рыжему не жарко, не неловко - как-то иначе. Как может быть неловко после всего, что они делали друг с другом? - Что еще за хуйня? - под гнетом неидентифицированного чувства он сопит, не видя ничего перед собой сквозь просвечивающиеся пепельные волосы. Не замечает, как руки скользят вверх по спине под ними, то раскрытыми ладонями, то впиваясь пальцами, пересчитывая ребра. - Не боись, от тебя исчезнешь, пожалуй. Окна Змеевой квартиры выходят на долгострой с котлованом, заполненным черной жирной субстанцией, когда-то бывшей водой, в которой сейчас, наверное, уже завелась какая-нибудь новая форма жизни. Перед ним, на огромном пустыре на пологом склоне, затянутом шелковой луговой травой, которую тут никому не упало косить, на вросших в землю балках, они часто сидят наблюдая за работающими вдалеке подъемными кранами. Что за идиллическая, блять, картина.