Паучья пряжа

Родителей она не помнит, о доме — не знает. Есть только имя: звучное, гордое, искрящееся на солнце как до зеркального блеска отполированный вакидзаси. Имя как песня, имя-игла, вонзившееся в незащищённое горло... Её зовут Айрилет. Прозвание едва ли по росту тощей рыжей девочке, что выглядит даже младше своих пяти, но сидит оно как влитое — единственное сокровище. Умом Айрилет не понимает пока, что данмер без рода, данмер без прошлого в Морровинде для многих равно что мёртв, отторгнут от мира живых; и всё-таки чувствует — даже в сравнении с другими детьми-бродягами — свою обделённость. Крепкие корни издревле — гордость наследников пророка Велота. Без них они словно листья, гонимые ветром, сухие и бесприютные… Но Айрилет отказывается сдаваться на милость смерти: быстрая, гибкая, лёгкая, смелая, она живёт и дышит так полно и хлёстко, что очаровывает всякого, кто умеет не только смотреть, но и видеть. Эрвас приметил её с первого взгляда — и приручает с терпением и хитроумием, столь угодными его госпоже. Словно пугливый зверёк, девочка не даётся в руки: принимает и пышные рисовые пирожки, и чётки из гематита, которые жрец оставляет в её тайничке, но не позволяет к себе приблизиться. Страха в ней, впрочем, нет — одна только вбитая в кости и плоть осторожность… Но любопытство всё-таки перевешивает. – Чего тебе надо? – спрашивает Айрилет, жуя очередной пирожок. – Моей госпоже по нраву такие, как ты. Я помогу тебе — если ты мне доверишься. Руки жреца, опутанные ветвистой татуировкой, кажутся чёрными... Так Айрилет входит в храм Мефалы — и Мефала входит в неё, вонзается в сердце иглой из зачарованного эбонита. Уже и за целую жизнь не достать, да и стоит ли? Мефала любит её и не оставляет ни в Морровинде, ни в Сиродииле, ни даже в Скайриме. Нити Мефалы прочны, даже если порой смертный рассудок не в силах понять и принять её волю.