Ждите солнца

Сквало рухнул на колени, прямо в разлившуюся на полу ледяную лужу. Дотянулся до обтянутого мокрой тканью чужого плеча и до крови прокусил губу, лишь бы не заорать. — Забирайте его, — сказал Тимотео. — У вас есть шесть недель.

***

Если бы Сквало сказали, что человек способен проспать беспробудным сном пять суток подряд, не меняя положения, не реагируя на внутренние и внешние раздражители, вообще практически не шевелясь — он бы не поверил. Но поверить тому, что увидел собственными глазами — пришлось. Первые двое суток Занзаса трясло так, что Сквало, всерьез опасаясь, как бы он не откусил себе язык, собрал, кажется, все одеяла, которые нашел в особняке, чтобы его укрыть. Не помогло. Лихорадка прошла только на третий день после изрядных вливаний пламени Солнца и какой-то адской смеси внутривенно. Шамал, руководивший процессом, показал Сквало, как ставить капельницу и уколы и свалил, высокомерно заявив, что не намерен возиться с живыми трупами, тем более, с мужскими. Гондон. Сквало, кляня Шамала, Девятого и всю Вонголу на чем свет стоит, снял китель, закатал рукава, собрал в хвост волосы и, внимательно прочитав все инструкции к препаратам на два раза, принялся за дело сам. Он всегда читал инструкции. Должен же хоть кто-то это делать. Нихрена. Сами справятся. Резать людей он научился виртуозно, осталось научиться собирать их по кускам обратно. Сквало жопой чувствовал, что резать проще. — Капитан, может быть, всё-таки поешь? — спросил Бельфегор, заглянув в комнату на четвертый день. — Сидишь здесь безвылазно, сам на труп уже похож... Сквало посмотрел на него так, что Бельфегора как ветром сдуло. Вместо него через десять минут, щебеча что-то о пользе натуральных продуктов, заявился Луссурия с подносом, от которого шли такие запахи, что Сквало чуть слюной не захлебнулся. Точно, он же последний раз ел вчера. Или позавчера?.. — Если ты помрёшь от голода, ему, — Луссурия красноречиво кивнул на Занзаса и поставил поднос на тумбочку, — лучше точно не станет. Шел бы к себе, поспал нормально, я подежурю, м? Сквало молча воткнул нож и вилку в лазанью. Лус отступил на пару шагов, оглядел по очереди сперва Занзаса, лежащего на огромной кровати под кучей одеял, потом — Сквало, сидевшего тут же, на кровати, покачал головой и ушел, не проронив больше ни слова. Вот и правильно. Целее будет. — Летаргический сон, — авторитетно заявил на четвертые сутки какой-то мутный хрен с кучей медицинских дипломов и премией Гайрднера наперевес, в срочном порядке выписанный Лусом из Штатов. Глянул на мрачного Сквало из-под очков, зацепился взглядом за перчатку на левой руке и добавил: — Он может проспать несколько лет. Или даже десятков лет. На вашем месте я бы ни на что особо не надеялся. Сквало послал светило науки вместе с его оптимистичными прогнозами куда подальше и приказал Луссурии больше не маяться хернёй. Слышно было, наверное, в Риме. Занзас очнулся вечером шестого дня. Обвел комнату мутным взглядом, остановил его на Сквало, у которого от радости и неверия перехватило дыхание так, что мог только пялиться в ответ, и, разлепив губы, хрипло сказал: — Чертова акула... Ты и в аду меня в покое не оставишь. Сквало захотелось истерически расхохотаться, но смех застрял в горле, как и все слова. Занзас говорил тяжело, с остановками, очевидно, даже для этого ему требовались все силы. — Босс… — Сквало сглотнул и потянулся было к нему, но сразу же отдернул руку. Он понятия не имел, как Занзас отреагирует на прикосновение. Хотя сил, чтобы орать и швыряться стаканами, у него все равно не было. — Ты… как? Занзас посмотрел на него так, что стало ясно — даже в таком состоянии он способен отличить тупые вопросы от нормальных. — Пить хочешь? — Сквало подскочил и засуетился, налил в стакан воды. — Может, пожрать? Я щас, быстро, только тебе, наверно, нельзя дохуя чего... — Свали, — коротко бросил Занзас и закрыл глаза. Сквало застыл на месте, разглядывая его — осунувшегося, истощённого, с изрезанной темными шрамами кожей. Он мало походил на того, прежнего Занзаса, пышущего здоровьем, силой и неукротимой Яростью, которой подпитывал всех остальных. Сейчас казалось, что в нём вообще не осталось пламени. И жизни тоже не осталось. Видеть это было больно. Невыносимо. Но всё же не так невыносимо, как глыбу чертового льда, которую Сквало имел удовольствие наблюдать на протяжении восьми лет почти каждый день. — Я потом зайду, — пробормотал он и практически вылетел из комнаты, захлопнув за собой дверь. Постоял в коридоре, приходя в себя, спустился в пустую столовую, уселся за обеденный стол и уставился на абстрактный узор на скатерти, напоминавший кровавые разводы. В интерьер он совершенно не вписывался, но под настроение Сквало подходил идеально. Занзас, живой Занзас, вновь был здесь. С ними. Твою мать. Сквало столько раз представлял себе этот чёртов момент, что перестал отличать мечты от реальности. Ему казалось, что как только Занзас очнётся, всё вернётся на свои места, сразу станет как надо. Возможно, так и получилось бы — если бы всё произошло само собой, скажем, приспичь Девятому просто разморозить Занзаса, безо всяких условий, или найди он, Сквало, способ сделать это самостоятельно. Он искал, долго искал, но так ничего и не смог придумать. И не переставал себя за это винить. А теперь всё стало хуже. Гораздо хуже. Только сейчас, увидев Занзаса, вновь почувствовав на себе его взгляд, осознав, в каком состоянии тот находится, Сквало понял, что оказался не готов. Он всегда надеялся, что Занзас вернётся, хотел этого, ждал — но перестал верить. И рассчитывать на него тоже перестал. Он привык сам принимать решения — не только за себя, а за всех. Но Занзас — не из тех, кто позволит кому бы то ни было решать за себя. А Сквало решил. Его решение повлекло за собой цепочку знаковых событий, повернуть которые вспять было уже невозможно — да и как можно повернуть вспять то, к чему стремился восемь лет? Сквало понятия не имел, что со всем этим делать. — Пиздец, — пробормотал он, и это была не эмоция, а лишь констатация факта. Он совершенно не представлял, как за оставшееся время поставить Занзаса на ноги настолько, чтобы тот смог не только ходить и разговаривать, но и сражаться. И главное — как рассказать ему обо всём так, чтобы не прибил сразу. Сквало на его месте точно прибил бы.

***

Прошло еще три дня, прежде чем Сквало признал: Занзас не сможет победить, даже если очень сильно постарается. Вряд ли он вообще сможет сделать хоть что-то. Его Пламя, от одного упоминания которого восемь лет назад все разбегались в ужасе, как будто выкачали из тела, оставив несколько жалких капель как насмешку над былым могуществом. Занзас не мог его зажечь, хотя пытался, злился, бесился, выносил мозг, но — безуспешно. Максимум, что у него получалось — это искры. Короткие яркие всполохи, пробегающие по пальцам, вместо разрушительного неукротимого пламени Ярости. И это была катастрофа. — Ну что там? — Сквало с такой силой стиснул в руке стакан, что тот пошел трещинами. — Хреново, — бухнул Леви, падая на стул и вытирая пот со лба. — Нас с Лусом не впустил. Чуть не пристрелил на месте. Откуда только силы в нём, чтобы так злиться. — От боли, — буркнул Сквало, кусая губы. — Человек на многое способен, если его рвёт на части. — Что делать-то будем? — Леви с надеждой посмотрел на него. — Может, ты всё-таки пламенем его угомонишь? — Угу, а ты по башке долбанёшь, что наверняка. Давай ещё рядовых подключим, пусть тоже полюбуются, как босс с себя шкуру живьём сдирает! — рявкнул Сквало и запустил стакан в стену. Совсем как Занзас в былые времена, подумал он и оборвал сам себя. Занзасу, который сейчас метался в горячке по кровати и буквально раздирал себя на части, про Занзаса «былых времён» лучше вообще не напоминать. Испепелит взглядом вместо Пламени, как пить дать. Ну и хрен с ним. Сквало внезапно разозлился. Он пойдет туда и сделает всё, что нужно, даже если придется как следует врезать этому ублюдку. — Сам пойду, — сказал он. — Где этот ваш вазелин, блядь? Леви молча поставил на стол большую круглую банку. Сквало стащил китель, привычным уже жестом собрал волосы в хвост и закатал рукава рубашки. — Подстрахуйте меня на всякий. Если не получится его уговорить, придётся усыплять, — отрывисто процедил он сквозь зубы. — Пусть нахуй потом делает, что хочет, заебал. Сколько, блядь, можно вокруг него бегать. Он даже почти поверил сам себе. Он давным давно мог обездвижить Занзаса Дождём и сделать всё, что требовалось, но до последнего надеялся, что получится обойтись без насилия. Сквало не хотел делать что-то против воли Занзаса даже ради его блага, но похоже, достучаться до него не смог бы и господь бог, будь ему интересна их блядская жизнь. А Сквало и так уже сделал дохрена из списка того, за что Занзас сжёг бы его к херам, если б мог, и поделом, наверное. Усугублять не хотелось, но выбора не осталось. Время работало против них. Леви покосился на него не то с сомнением, не то с осуждением, но промолчал. И на том спасибо. Сквало схватил банку и пошёл наверх. Всё дело было в чёртовых шрамах. От обычного обморожения таких рубцов не осталось бы. Они змеями расползлись по телу Занзаса, и чем больше он шёл на поправку, тем сильнее они чесались и болели. Пламя Солнца было нужно, как воздух, но Луссурия перестарался, влив в Занзаса, пока тот валялся в отключке, все, что у него было, до капли, и сейчас его сил хватало только на то, чтобы не загнуться от переутомления самому. Зато раздобыл какое-то адское снадобье, которое должно было помочь, но для этого к Занзасу сперва нужно было подступиться. Он никого к себе не подпускал, стреляя в упор, стоило только двери в комнату начать открываться. Он ненавидел быть слабым, и будь Сквало проклят, если не понимал его. Сквало застыл перед дверью комнаты Занзаса, прислушиваясь к тому, что за ней происходит. Стояла полная тишина, но врываться без предупреждения было чревато. — Занзас, это я, — громко сказал Сквало. — Я сейчас войду. Тишина. — Я вхожу, — повторил Сквало и надавил на ручку двери, надеясь на своё везение, реакцию и всех демонов преисподней. Стрелял Занзас по-прежнему хорошо. Сквало толкнул дверь, вошёл — и едва не задохнулся от резкого, металлического запаха свежей крови. — Съеби отсюда, — прорычал Занзас. Он сидел на полу, привалившись спиной к кровати и закрыв глаза, абсолютно голый, с ног до головы перемазанный в своей собственной крови. В крови была кровать, паркет и вся одежда, разбросанная по комнате неаккуратными комьями. Занзас дышал тяжело и отрывисто, сжимая в ослабевшей руке пистолет. — Я не уйду, — твердо сказал Сквало и захлопнул дверь. — Я пришел тебе помочь, и я сделаю это. — Мне не надо помогать, блядь, — сквозь зубы процедил Занзас, но прозвучало это почти умоляюще. Сквало опустился перед ним на колени и покачал головой. — Занзас. Хватит над собой издеваться. Это само не пройдёт. Три дня уже мучаешься, тебе только хуже. Позволь мне помочь. Почти теми же словами Сквало восемь лет назад разговаривал с Бельфегором, когда того впервые на его глазах накрыло приступом, и он едва не разнес Ураганом всё правое крыло, пытаясь испепелить собственные галлюцинации. С Бельфегором было проще. Занзас приоткрыл глаза и посмотрел на него. Даже усмехнуться умудрился. Похоже, только на это у него и остались силы. — Ты мог бы не церемониться и вырубить меня, — прохрипел он. — Я так и сделаю, если продолжишь выёбываться, — спокойно кивнул Сквало. — Так что давай, может, сам? Занзас снова закрыл глаза и покачал головой. — Я не могу встать, — после долгого молчания хрипло признался он. Сквало молча поднялся с колен и шагнул к нему. В прошлом ему пару раз доводилось таскать Занзаса на себе — как и Занзасу его после особо тяжелый миссий, на которые Варию отсылал Девятый. Не то чтобы Сквало помнил вес его тела до грамма, но таким лёгким Занзас точно не был никогда. Преодолевая ненависть ко всем подряд, включая себя, и острую, какую-то стыдливую жалость, Сквало, подхватив его под мышки, затащил на кровать и устроил голову на подушке. Помедлив, накрыл покрывалом ниже пояса. Занзас не нуждался ни в сострадании, ни, тем более, в жалости, убил бы, наверно, узнав о том, что чувствует Сквало, но эмоции всегда были его слабым местом. Эмоции, причиной которых был Занзас. Без вариантов. Всегда только Занзас. Занзас тяжело дышал, его тело горело, да так, что страшно было дотронуться. Он глянул на Сквало из-под ресниц и отвернулся. — Я сейчас, — сказал Сквало и поставил банку с мазью на тумбочку. Сходил в прилегавшую к комнате ванную, намочил полотенце и принялся стирать с тела Занзаса запекшуюся кровь. Шрамы темнели на его коже причудливой росписью, но странным образом не портили, даже наоборот. Сквало бросил мокрое окровавленное полотенце на пол и свинтил крышку с банки. — Не знаю, как она действует, — сказал он, с подозрением рассматривая похожую на желе субстанцию, остро и приятно пахнущую травами и ещё чем-то, едва уловимым, смутно знакомым, но Сквало не мог понять, чем именно. — Выруби меня, — проскрипел Занзас, не глядя на него. — Что? — Выруби меня, блядь, иначе я вырублю тебя, — повторил Занзас зло. Сверкнул на него глазами и снова отвернулся. — Ладно. — Сквало помедлил и взял его за руку. Пламя Дождя заструилось с его пальцев по пальцам Занзаса, взобралось выше, к плечу, расползлось по всему телу прозрачной легкой пеленой, как будто назло практически полностью повторяя абстрактный рисунок шрамов. А может, это потому, что Сквало на них зациклился и ни о чем другом больше думать не мог. Очень скоро дыхание Занзаса выровнялось и замедлилось. Он уснул, и Сквало, очень надеясь, что не переборщил с дозой Пламени, вновь схватился за банку. Аккуратно, стараясь не касаться Занзаса больше, чем требовала необходимость, начал втирать мазь в самый широкий и длинный шрам — он тянулся от лодыжки к бедру и, судя по покрывавшим его царапинам от ногтей, был особо болезненным. Сквало, хмурясь и кусая губы, проследил его пальцами и отдернул руку, будто ошпарившись. — Завязывай, идиот, — пробормотал он себе под нос. — Сделай то, что должен, и вали отсюда. Шрамы покрывали не только тело Занзаса, но и лицо. Они не портили правильных, хоть и жестких черт, и — Сквало не верил себе, думая так — как будто завершали то, на что не решилась природа. Сквало касался их, шершавых, кровоточащих, осторожно, с каким-то благоговейным трепетом, хотя Занзас спал так глубоко, что вряд ли что-то чувствовал. С этими шрамами предстояло жить им обоим, и не только волосы Сквало теперь были напоминанием об их проигрыше. Шрамы тоже напоминали. Сквало смотрел на них со стороны и не мог закрыть глаза или отвернуться от зеркала. Эти шрамы теперь были и его собственными, ведь он до сих пор во всём винил себя, хоть и не мог сказать толком, в чем виноват. — Холодно, — неразборчиво пробормотал Занзас во сне, и у Сквало защемило сердце. После разморозки Занзас мёрз постоянно, сколько бы одежды на нём не было, и Сквало понятия не имел, что с этим делать. Оставалось надеяться, что со временем пройдёт само. Хреново осознавать собственное бессилие. В этом Сквало поднаторел за восемь лет, но почему-то именно сейчас оно ощущалось особенно остро. Он укрыл Занзаса покрывалом и уставился в стену, чувствуя себя так, будто из него выжали все соки. И это было только начало.

***

Сквало вошёл в отделанный палисандром кабинет. Каждый раз — как на Голгофу. Девятый сидел за своим столом и курил. Он никак не отреагировал на появление Сквало — так и продолжал сидеть, покачивая ногой в такт негромко играющей в динамиках под потолком «Весне» Вивальди. Зато отреагировал Оттавио — повернулся, окинул Сквало непроницаемым взглядом и вновь уставился в свои бумаги. Его лицо ничем не выдавало эмоций, но линия плеч закаменела, и дыхание участилось. За годы успешных и не очень попыток овладения всей мощью пламени Дождя Сквало понял, что, если постарается, может безошибочно определять эмоциональное состояние людей, находящихся поблизости, и воздействовать на него. Впрочем, пытаться воздействовать на эмоциональное состояние находящихся в этой комнате людей было чревато. Это Сквало знал наверняка, потому сделал единственное, что мог сделать — прожёг Оттавио взглядом в ответ. Тот быстро скосил на него глаза и склонился над столом ещё ниже. Ублюдок. В спину Сквало уперлось дуло пистолета. — Вперед, — низко и угрожающе рыкнул Койот, для верности подтолкнув его сильнее, хотя понукания — последнее, в чём Сквало нуждался. Не после того, как сам попросил о встрече. Сквало, чувствуя, что его ноги вязнут в воздухе, будто в трясине, подошел к столу и застыл напротив Девятого. Его ненависть к этому человеку уже давно перешла все мыслимые границы, и одного слова было явно мало для характеристики того, что он чувствовал всякий раз, сталкиваясь с ним по собственной воле или воле судьбы. — Итак. Ты здесь. — Девятый стряхнул пепел в большую инкрустированную драгоценными камнями пепельницу. — О чем ты хотел поговорить? — Отмени Конфликт Колец, — сказал Сквало прежде, чем мощный удар в челюсть на несколько секунд лишил его возможности продолжать. — Дон, — уронил Койот, сжимая и разжимая кулак. — Для тебя он дон, щенок. — Не стоит. — Девятый поморщился и махнул рукой. — Вряд ли мы можем что-то сделать с его воспитанием. Этим нужно было заниматься раньше, как и воспитанием Занзаса. Он испустил тяжелый вздох исполненного справедливых терзаний совести родителя, и Сквало едва сдержался, чтобы не выругаться в лучших традициях своего дерьмового воспитания — громко и трёхэтажно. Он вытер кровь из разбитой губы, сглотнул отдающую металлическим привкусом слюну и адресовал злобный взгляд сперва Койоту, а после — Оттавио, который с нечитаемым лицом наблюдал за сценой. Сквало был уверен процентов на девяносто, что где-то в глубине души Оттавио чувствовал вину за своё предательство восьмилетней давности. Но вряд ли это поможет ему избежать мучительной смерти от руки Сквало при первой удобной возможности. — Отмени Конфликт Колец, Тимотео, — повторил он, проигнорировав попытки Койота преподать ему урок хороших манер. Правильно сказал старый хрыч — поздно его переделывать. Особенно после того, как восемь лет сами учили его плохому на своих собственных примерах. — Почему я должен это сделать? — с, кажется, искренним интересом спросил Девятый, пристально разглядывая его. — Занзас… — Сквало на мгновение зажмурился, потому что сказать это было сложно, особенно в присутствии доброй половины свиты старого мудака. — Он не сможет сражаться. Он слишком... — Сквало запнулся, — слаб. Девятый разглядывал его со странной смесью презрения и сочувствия — и ни того, ни другого Сквало было не нужно. И за то, и за другое он убил бы, не задумываясь, любого, кто осмелился бы презирать его или сочувствовать. Терпение было на исходе, и до сих пор не сорвался он лишь потому, что пришёл сюда не за этим. — Твоя преданность моему сыну просто поразительна, — наконец сказал Девятый с понимающей хищной полуулыбкой, и Сквало замутило. — Он не сможет драться, возможно, никогда больше не сможет! — прошипел он, наклоняясь к самому лицу Девятого. — Это ты с ним сделал, мудак, и я… Девятый дернул бровью, и в следующий момент Сквало отлетел к противоположной стене, врезался в неё, долбанувшись головой так, что искры из глаз посыпались, и мешком свалился на пол. Рот наполнился кровью — ударившись, он прокусил себе язык. — Следи за словами, недоносок, — ровно сказал Койот. — В следующий раз башку проломлю. Давно надо бы. Скажи спасибо дону Тимотео, что ты вообще до сих пор жив. — Ублюдок. — Сквало сплюнул кровь на пол, преодолевая головокружение, поднялся на ноги и вновь, пошатываясь, шагнул к столу. — У него же нет Пламени, и ты об этом знаешь. Он не сможет даже защищаться. Койот занёс руку для нового удара, но Девятый покачал головой, и тот с видимой неохотой разжал кулак, ограничившись болезненным тычком в плечо. Он ненавидел Сквало, непонятно почему, но ненавидел так, что едва не убил в первые же сутки из тех десяти, которые Сквало провёл в застенках Вонголы. Сквало был согласен еще на сотню таких же суток, если бы после ему вернули Занзаса. — Ты же знаешь, что он ничего не сможет сделать, — почти прошептал Сквало, презирая себя за необходимость просить. — Он едва на ногах держится, мать твою, Тимотео, он же, блядь, твой сын. — Он перестал им быть, когда пошёл против меня, — обрубил Девятый. — А ты, — он постучал по сигаре пальцем, стряхивая пепел, затянулся и выпустил дым Сквало в лицо, — заканчивай мне дерзить. Не думаю, что Занзас сможет найти нового Хранителя Дождя за оставшееся время. Сквало проглотил рвущиеся наружу ругательства и быстро, скорее, по инерции, окинул взглядом кабинет. Койот, Оттавио, сам Девятый и еще трое его Хранителей, все вооруженные до зубов — ему и минуты не выстоять, начнись драка. И Занзасу потом… тоже. Право на выбор у них забрали восемь лет назад — Сквало не сомневался, что Девятому проще и приятнее закатать в лёд весь варийский замок, чем договариваться с ними об уступках. Кто бы знал, как они все заебались за восемь лет придумывать, изворачиваться и изобретать грёбаные велосипеды. Сквало точно заебался, но как никто другой понимал, что если оставить всё как есть, Занзасу грозит смерть, на этот раз — окончательная. На поле боя никто не будет считаться с его состоянием. На поле боя просто не до того. На поле боя ты ебашишь всех, кто попадется на пути, чтобы выжить, и это единственно верный подход. — Конфликт Колец состоится, — веско уронил Девятый, сминая сигару в пепельнице. — Победит сильнейший. Если Занзас умрёт, значит, это его судьба. И если ты ещё раз побеспокоишь меня по пустякам... — он кивнул Койоту, и новый удар в солнечное сплетение выбил из Сквало дух. Он упал на колени, задыхаясь и сыпля сдавленными ругательствами. — Ты знаешь, что будет. Вон отсюда. Двигаясь на одной силе воли и чистом упрямстве, Сквало встал. Перед глазами двоилось, голова раскалывалась так, будто в макушку вбили кол, сердце стучало в горле, от новой порции острой боли ныли рёбра — Койот знал все его старые раны и бил не просто так. Угрожал. Издевался. Напоминал. Сквало и сам не сказал бы, зачем ему это всё надо. Просто, видимо, иначе уже нельзя было. Он слишком устал жить в неведении, гадая, жив Занзас или нет. Он слишком устал убеждать себя в том, что жив и слишком устал бояться того, что нет. Он не мог, не позволил бы себе оставить всё как есть. Это могло бы стать хорошей шуткой, если бы не сопутствующие обстоятельства — восемь лет ждать, надеяться и верить, чтобы потом в один день проебать всё, включая себя. Шатаясь и стискивая зубы от боли, Сквало пошёл к двери. Схватился за косяк и, повинуясь не то врожденному упрямству, не то врожденному же желанию оставлять последнее слово за собой, обернулся. Они все смотрели на него. Все шестеро. Хранители — положив руки на оружие и хмуря брови, сам Тимотео — обманчиво-расслабленно развалившись в кресле, Оттавио — со странной смесью чувств во взгляде. Сквало не мог утверждать наверняка, но чувство вины среди них присутствовало точно. И ещё кое-что — у всех шестерых. Страх. Тщательно скрываемый, утаиваемый от самих себя, но всё равно рвущийся на свободу — как у каждого, кто знает, что когда-нибудь сдохнет и поплатится за всё, что совершил. «Боятся», — с веселой бесшабашной злостью подумал вдруг Сквало. — «Они же меня боятся. Все, включая старого мудака» . — Вы ещё получите по заслугам, — тихо сказал он, но услышали, несомненно, все. — Можете в этом не сомневаться. Ему никто не ответил. Сквало повернулся к двери, ожидая чего угодно — удара в спину, выстрела в голову, издевательского смеха и комментариев, но позади царила тишина. Он вышел из кабинета и с грохотом захлопнул дверь. Зыркнул на двух дежуривших у кабинета рядовых так, что те, наверно, в штаны наложили, и превозмогая вновь нахлынувшую боль, выпрямился. Прошагал по коридору, хлопнул входной дверью, спустился по парадной лестнице, с облегчением вдыхая прохладный осенний воздух, — и внезапно со всей ясностью осознал, что никогда больше не придёт сюда, чтобы просить. Придёт — но ради другого. Он и сам пока не знал, ради чего, но предчувствиям доверял всегда. Он обернулся и с последней ступеньки посмотрел на окно кабинета Девятого. Шторы были плотно закрыты, но Сквало не сомневался, что за ним наблюдают. Он осклабился и продемонстрировал окну средний палец. Сел в тачку, завёл мотор, выехал за ворота вонгольского особняка и помчал назад, к Варии.

***

Когда-то это всё равно придётся сделать, так почему бы не сейчас? Сквало глубоко вдохнул, взялся за ручку двери и толкнул тяжёлую створку. — Занзас. — Он застыл на пороге, напряженный, готовый в случае чего бежать или драться. Крайние меры: он в жизни не бегал даже от себя, а драться в этой комнате было не с кем. — Надо поговорить. — Пошёл нахуй отсюда. Сквало уклонился от метившей в голову тяжёлой металлической пепельницы, услышал, как оставшийся в коридоре Луссурия тяжело вздохнул, и захлопнул дверь. Пепельница с грохотом свалилась на пол, и Сквало понял, что это будет ещё сложнее, чем он предполагал. — Мусор. Я сказал — съеби. Занзас с трудом поднялся из кресла, держась обеими руками за стол. Он был бледен, как смерть, одни только горящие вечным гневом глаза выделялись на полотняно-белом лице, а шатало его так, будто он выжрал весь виски, какой нашел в особняке. Но невооружённым взглядом было видно — штормит Занзаса не от выпивки. — Нет. — Сквало покачал головой. — Мне дохуя чего надо тебе сказать, поэтому сейчас ты сядешь и выслушаешь меня, иначе я тебя вырублю, дождусь, пока ты очнешься, и заставлю, блядь, меня выслушать. Занзас молчал, тяжело, с присвистом, дышал и смотрел с такой яростью, что, будь с его пламенем все в порядке, от Сквало уже и горстки пепла не осталось бы наверняка. — Это в твоих грёбаных интересах, — с нажимом сказал Сквало, когда молчание затянулось. Занзас сдался. Закрыл глаза и практически упал обратно в кресло. Сквало мысленно поздравил себя с первой маленькой победой и уселся на тумбочку — стульев в спальне не было. — Старый хрен разморозил тебя не просто так, — бухнул он. К черту церемонии, Занзас терпеть не мог, когда с ним юлили и деликатничали, так что Сквало собирался рассказать все, как есть. — Да серьёзно, что ли? — хриплым, каркающим смехом рассмеялся Занзас, и Сквало передёрнуло. — Тимотео предложил сделку, — помолчав, продолжил он. — Они откопали где-то в жопе мира прямого потомка Примо. Но тот оказался малолетним японским выблядком Иемицу Савады, который понятия не имеет о своей силе и не сможет проявить ее, пока не окажется в реальной опасности. Старый хрыч хочет наглядной демонстрации для Альянса, ЦЕДЕФ и прочих мудозвонов, потому что иначе никто этого мелкого ублюдка и его долбаных Хранителей не воспримет всерьез. Конфликт Колец. Через месяц. В Японии. — Сквало запнулся, сжал руку в кулак с такой силой, что перчатка затрещала по швам, и закончил: — Он оставит нас в покое, если ты проиграешь. Воцарилось молчание. Его нельзя было назвать гнетущим — оно было гробовым. Занзас молчал, уставившись в стену, и Сквало молчал тоже. Он не стал уточнять, что будет в том случае, если Вария откажется подчиняться. Это и так было ясно. Сквало до сих пор не мог понять, почему тогда, восемь лет назад, после всех пыток и издевательств Девятый оставил их в живых. По всему выходило — чтобы когда-нибудь использовать для своих целей. Грёбаная интуиция Вонголы ли нашептала старому хрену, что они ещё могут пригодиться, или он просто всё заранее спланировал — уже не узнать. Сейчас, связанные по рукам и ногам, они ничего не могли противопоставить выдвинутым им требованиям. — У меня не было выбора. Я согласился, — сказал Сквало, когда терпеть эту давящую отвратную тишину и дальше стало просто невыносимо. Он проталкивал слова через глотку с отвращением, словно они были склизскими отвратительными паразитами, от которых он хотел избавиться как можно скорее. — Девятый разморозил тебя и дал нам шесть недель. Две уже прошли. У него есть план, и если мы будем ему следовать, он отвалит и оставит нам Варию. Тебе оставит. На лице Занзаса не дрогнул ни один мускул. Он всё так же молчал, глядя в стену перед собой и поглаживая рукоять пистолета. Сквало совсем уже было решил подойти и потрясти его за плечо, когда Занзас, наконец, отмер. Обернулся, посмотрел через плечо тяжело и презрительно, с едва заметной кривой ухмылкой, от которой Сквало стало почти физически плохо, и сказал: — Охуенно. А ты не много на себя взял — за меня решать? — Как бы ты решил сам за себя, оставаясь ёбаной ледышкой? — вскипел Сквало, не сдержавшись. Его терпение было почти бесконечным, лишь когда Занзас молчал. Занзас смотрел ему в глаза так, будто видел насквозь, и его взгляд препарировал, выворачивал наизнанку, лишая последней надежды на благополучный исход этого во всех смыслах дрянного дела. Но в конце концов отвернулся и сказал то, что Сквало сильнее всего боялся услышать. — Лучше бы вы, ублюдки, оставили всё как есть, — сказал Занзас, и, твою мать, он ведь действительно так думал. — Занзас... — Нахуй пошёл отсюда. — Я… — Мусор. — Занзас взял пистолет и направил его на Сквало. — Ещё слово — и я всажу всю обойму в твою тупую башку. Сквало видел, что он не блефует. Встал и вышел, не оборачиваясь. Закрыл за собой дверь, прислонился спиной к стене и зажмурился, переживая приступ острой головной боли. Она буравила виски, то затухая, то ввинчиваясь в них с новой силой, и была единственным, что он сейчас хотел чувствовать. Но его желания никто и никогда не принимал во внимание, поэтому вместе с болью приходилось чувствовать дохрена чего ещё. Луссурия мягко тронул его за плечо. — Всё плохо, да, Ску? — тихо спросил он. — Всё пиздец как плохо, Лус, — ответил Сквало, не открывая глаз. — Я не знаю, как убедить его сделать так, как сказал старый хрен, чтоб его черти драли. — Если кто и сможет убедить его, то только ты, — рассудительно заметил Луссурия. — Но знаешь, я не против того, чтобы сдохнуть в бою. Всё равно то, как мы живем, — это не жизнь. Сквало сглотнул и невидящим взглядом уставился в окно. Лус, как и всегда, был прав: все эти восемь лет они не жили. Они выживали, цепляясь за свое жалкое существование каждый по своей причине. Сквало мог лишь догадываться о причинах остальных, но его собственная никогда не менялась.

***

Сквало бросил машину перед особняком семьи Каваллоне, взбежал по лестнице и дернул на себя парадную дверь. Кивнул дежурным, поздоровался с Ромарио — тот покосился с явным неодобрением, но промолчал, и правильно, — поднялся на второй этаж и, пройдя по широкому светлому коридору до конца, распахнул двери кабинета Дино. — Привет, Каваллоне, — сказал он, сопроводив свои слова грохотом закрывающейся тяжелой створки. — Конечно, зачем стучаться, — философски заметил Дино. Он стоял у окна, заложив руки за спину, весь такой озаренный солнечным светом, ни дать, ни взять — ангел во плоти. Если бы Сквало не знал, каким может быть босс семьи Каваллоне с теми, на кого ему плевать — то есть, почти со всеми — он, возможно, на это даже повелся бы. Но он знал. И сейчас это было к лучшему. — Занзас очнулся, — без предисловий сказал Сквало и уселся в кресло для посетителей. — Да, я в курсе. — Дино повернулся и адресовал ему усталый, какой-то загнанный взгляд. — И мне вдвойне непонятно, что ты в таком случае здесь делаешь. Он прошел к столу и сел в свое кресло. — Мне нужна твоя помощь, Каваллоне. Ради того, что между нами было — поможешь мне в последний раз? Сквало ухмыльнулся, вложив в эту ухмылку весь цинизм, на какой был способен. Он намеренно разговаривал с Дино именно так — тот должен был понять, что всё кончено. Хотя, идиотом Каваллоне и так никогда не был, но Сквало отлично понимал, что легче отпускать человека, когда считаешь его конченой мразью. Впрочем, что-то ему подсказывало, что даже если он изнасилует всех детей, старушек и животных в радиусе ста километров, конченой мразью Каваллоне его и тогда считать не будет. Любовь, особенно безответная, слепа, глуха и бесхребетна. А уж если безответно любит истинный мудак, какими, без преувеличения, были все они, дело совсем дрянь. Слепо, глухо и бесхребетно Дино Каваллоне любил его ещё со школы, и всё это дерьмо лишь усугубилось за те несколько лет, в течение которых они с переменным успехом то встречались, то расставались, и Сквало имел охуительную по своей эксклюзивности возможность наблюдать, как выглядит со стороны, а Каваллоне окончательно ослеп и оглох, втрескавшись в него ещё сильнее и ещё безнадежнее. И сейчас Сквало собирался этим воспользоваться. — Что тебе нужно? — помедлив, спросил Дино. — Пилюли Пламени Предсмертной воли. Я знаю, ты можешь их достать. — Это… — Дино замялся, вздохнул и поднял на него горящие ненавистью и болью глаза. — Для Занзаса? — Да, — ответил Сквало. Какой смысл врать, если и так всё понятно? Его крашнутость на Занзасе ни для кого не была секретом. За это он в своё время тоже огрёб по полной программе. Дино покачал головой и улыбнулся — вымученно, но вместе с тем вызывающе. — Используешь меня и даже не скрываешь этого? Совсем не стыдно? Сквало усмехнулся. Одним плавным движением поднялся, перегнулся через стол, опершись о него левой рукой, и взял Дино за подбородок. Потянувшись вперед, коснулся губами губ — всего на мгновение, не целуя, нет. Ставя точку и прощаясь. Давно пора было. — Если бы ты не хотел, чтобы тебя использовали, ты бы этого не допустил, — сказал он, и это на самом деле было так. — Любовь — та еще сука, мы оба это знаем. — Он отпустил Дино и выпрямился. — Таблетки, Каваллоне. И закончим на этом. Я заеду завтра.

***

Сквало поковырял вилкой в ризотто и, вздохнув, отодвинул тарелку в сторону. Есть не хотелось. Вообще нихрена не хотелось, хотелось сбежать из этого дурдома хотя бы ненадолго и не думать ни о Занзасе, ни о Девятом, ни о грёбаном Конфликте Колец, день которого неумолимо приближался. Хотя, кто ему мешает, собственно? Сквало решительно поднялся из-за стола и направился к выходу. Совсем сбежать, конечно, не выйдет, но вот ненадолго — вполне. Он спустился в гараж и уселся в ауди. Тачка была одной из немногих вещей в особняке, принадлежавших ему лично — за восемь лет на голодном пайке у Девятого частными миссиями и, соответственно, личными деньгами удавалось разжиться редко, так что пришлось учиться экономить и копить. Он знал, что когда-нибудь скажет себе за это спасибо. — Спасибо, мужик, — ухмыльнулся Сквало своему отражению и завёл мотор. Было утро воскресенья. Привычка рано вставать обычно играла на руку, но сегодня оказалась некстати — Сквало понятия не имел, чем можно занять себя утром воскресенья в Палермо, кроме церкви, рынка и борделя. В церкви он не был сто лет, и не собирался, на рынок не ходил принципиально, для борделя было рановато, даже шлюхам надо отдыхать. Поколебавшись, Сквало просто поехал по прямой, решив довериться чутью. Он промчался вдоль побережья, сделал круг по центру города, попетлял по улицам, с каждым поворотом становящимся все тише и уже, и остановил машину около антикварного магазинчика с выцветшей от времени вывеской, придававшей магазинчику ещё более антикварный вид. Сквало вышел из автомобиля и прищурился на светившее прямо в глаза из-за крыш домов яркое осеннее солнце. Дальше по улице даже на седане было не проехать, так что он ткнул кнопку сигнализации, сунул руки в карманы и по отполированной ногами миллионов жителей и туристов каменной мостовой пошёл куда глаза глядят. Он шагал по то сужающемуся, то расширяющемуся проходу между рядами домов, разглядывая аккуратные балкончики, увешанные разноцветными кашпо с цветами и сохнущим бельём, редких заспанных прохожих, обшарпанные двери обычных домов, за которыми обычные люди жили своей вполне обычной жизнью, не подозревая, что в паре сотен километров от них горят нешуточные страсти и разворачивается борьба не на жизнь, а на смерть. Сквало никогда не хотел для себя обычной жизни — иначе вообще не стал бы соваться во всё это дерьмо с мечами, убийствами и мафией, из которой, как известно, по своей воле не уходят. Его всегда привлекала опасность. Она щекотала нервы возможностью проверить себя, стать сильнее, доказать себе самому, что ты лучший, а всем вокруг — что тебя пока рано списывать со счетов. В этой части города он никогда не был, хотя прожил в Палермо почти всю свою жизнь. С другой стороны, что ему здесь было делать? Люди, живущие в таких домах, в таких районах, понятия не имеют о том, что есть другая жизнь. У них всё просто — дом, работа, семья, Новый год, Рождество, День всех святых, совместные ужины, поминки, свадьбы и незамысловатые планы на будущее. Сквало уже давно не строил никаких планов на будущее — столь туманное, далекое и потенциально недостижимое, что загадывать на него не имело никакого смысла. Он привык жить сегодняшним днем, простыми категориями и конкретными целями, среди которых главной последние восемь лет и до сих пор оставалась «выжить». Впрочем, пару недель назад всё изменилось. Он больше не был один, и несмотря на то, что это «не один» оказалось вовсе не таким, каким хотелось бы, скорее даже прямо противоположным, Сквало не чувствовал за собой морального права продолжать не задумываться о грядущем. Он не хотел думать о том, что случится, если во время Конфликта Колец Занзаса убьют. Если убьют его самого. Впрочем, в собственной смерти есть один неоспоримый плюс — она освобождает от необходимости беспокоиться и хотеть. Сквало настолько устал жить в вечном напряге и тревоге за себя и не только, что порой — очень редко — находил такую перспективу весьма заманчивой. И сразу же одергивал себя, потому что умереть в его понимании означало то же самое, что и сдаться. Позволить себе опустить руки и отдаться воле судьбы. Нет, такие расклады точно не для него. За всеми этими размышлениями он не заметил, как вышел на небольшую, окруженную деревьями площадь. Справа от него, в нескольких шагах высилась шпилями и сверкала витражами маленькая аккуратная церквушка. Сквало удивленно хмыкнул, разглядывая церквушку и толпящихся перед ней людей. Ну да, всё правильно, воскресенье же. — Вот как, значит. — Сквало ухмыльнулся иронии судьбы, сделавшей выбор за него, и неторопливо подошёл поближе. Понаблюдал за входящими в церковь мужчинами и женщинами, посторонился, пропуская весело гомонящую толпу скромно одетых детишек под предводительством двух строгих воспитателей, зацепился взглядом за похабную надпись на соседствующем с церковью заборе и усмехнулся. Надпись соответствовала его настроению куда больше молитв и песнопений. Внутрь Сквало заходить не стал. Уселся на скамейку в тени оливы, вытянул ноги, сунул руки в карманы пальто и уставился на фонтан в центре площади. Он просидел так, похоже, всю мессу — думая о несбывшемся и представляя разные варианты развития событий. Он не надеялся, что они победят — такого пункта в его контракте с дьяволом в лице Тимотео Вонголы не существовало даже в зачатке — но разыграть свои карты обязаны были достойно. Если Девятый сдержит слово, Вария будет свободна. Ради этого стоило рискнуть. На асфальт у его ног упала тень. Сквало скосил глаза — на скамейку рядом присел священник. Кроме них на площади никого уже не было — народ рассосался на удивление быстро. Похоже, благопристойные прихожане отправились выполнять дальнейшую часть обязательной мирской программы в виде рынков и борделей. Вот и правильно — с чистой душой грешить приятнее. — Сегодня хороший день, — сказал священник, ни к кому конкретно не обращаясь. Сквало прищурился на весело светившее из-за домов солнце, проводил взглядом вспорхнувшую с дерева стайку птиц, подумал о Занзасе, почти не выходившем из комнаты, о Конфликте Колец, с мыслью о котором просыпался и засыпал, как раньше — с мыслями о Колыбели, и о той грёбаной куче проблем, с которыми придётся справляться, если всё выгорит... — Не уверен, — совершенно искренне отозвался он. — Дерьмо день, падре, можете мне поверить. И все остальные тоже. — Вы не были на мессе? — Священник изучающе оглядел его. — Точно не были, я бы вас запомнил. — Нет, падре, не был. — Сквало покачал головой. — Сегодня я не настроен на общение с богом. — Он вздохнул и криво усмехнулся. — А он со мной и подавно. Священник помолчал. — Полагаю, и не исповедовались вы давно? — наконец, спросил он. Сквало пожал плечами. — Не вижу смысла, — ответил он. — У меня слишком много грехов, и двух жизней не хватит, чтобы во всех покаяться. — А вы действительно хотите покаяться? Сквало повернулся к нему, вскинув бровь. — Мне всё равно, что будет со мной после смерти, — подумав, сказал он. — Так что, наверное, нет. Священник медленно покивал. — Но ведь зачем-то вы пришли сюда сегодня? — Ноги сами принесли, — ухмыльнулся Сквало. — Вы мне сейчас скажете, что это господь меня привёл, да? Священник улыбнулся и кивнул. — Так оно и есть. Люди приходят в церковь, когда не могут сами ответить на свои вопросы, и не всегда это происходит осознанно. Сквало обдумал его слова и вновь пожал плечами. — Да, наверное. — Он зарылся носом в ворот пальто и, поколебавшись, сказал: — Я не знаю, что мне делать, дон… — Адриано. — Я не знаю, что мне делать, дон Адриано. И бог вряд ли захочет мне помогать. — Господь помогает всем, — спокойно возразил тот. — Нужно лишь раскрыть глаза и быть готовым принять его помощь. Порой она оказывается совершенно не такой, как мы предполагаем, но это всё лишь из-за узости нашего мышления. Сквало уперся локтями в колени и, сцепив пальцы в замок, уставился на воду. — Бог устал нас любить, падре, — после долгого молчания сказал он, отстранённо недоумевая, с чего вдруг его потянуло на философию. — Это не так. Господь любит всех своих детей. — Священник поднялся и покровительственно коснулся его плеча. — Просто у каждого из нас своё понимание любви. В том числе, Его любви. Он ушёл, осенив Сквало крестным знамением напоследок, а Сквало, глядя ему вслед, всё думал над этими словами. В его понимании любовь и преданность были неразделимы, и определить, где заканчивается одно и начинается другое, он бы не взялся. Сквало всегда знал, что будет всю жизнь любить одного человека, и неважно, взаимно или нет. Так уж он был устроен: не размениваться на мелочи, всегда держать слово и не сходить с пути, даже если весь твой путь — одно сплошное грехопадение. Сквало не доверял богам, которые обещают избавление и прощение всех грехов. А может быть, всё потому, что у него уже был бог. Свой собственный, жестокосердный и эгоистичный, признающий лишь фанатичную веру в себя и преданность до гробовой доски, под стать идолам, которым поклонялись какие-нибудь древние майя или ацтеки. По мнению абсолютного большинства, его бог никого не любил и никого не прощал, он умел только мстить и наказывать, и невозможно было понять, почему Сквало упрямо шёл путём этой абсурдной, им же созданной на свою голову религии, оставаясь единственным её адептом и не колеблясь на развилках, какие бы райские кущи ни сулили все прочие дороги. Он и сам не понимал. Более того — ему это было не нужно. У путей веры и меча много общего — каждый из них Сквало когда-то выбрал сердцем. И сам не заметил, в какой момент два этих пути слились в один.

***

— Вот. — Сквало поставил на стол небольшой металлический контейнер и скрестил руки на груди. Занзас внимательно посмотрел сперва на контейнер, потом — на него. Молча, конечно. За прошедшие дни они едва ли и десятком слов перекинулись. Молчание Занзаса явственно и красноречиво выражало его позицию по поводу всего, что Сквало тут наворотил. Как будто у него был выбор. То, что выбора у него — у всех них — не было, Занзас понимал, как никто, Сквало знал это, видел и чувствовал. Но согласиться означало смириться. Согласиться означало признать право других решать за него, как бы, на первый взгляд, абсурдно это ни звучало применительно к той жопе, в которой они оказались. Сквало, понимал, что достучаться до Занзаса уговорами и угрозами — вариант бесперспективный и самоубийственный. И потому просто пёр напролом. — Это пилюли Пламени Предсмертной воли, — сказал он, игнорируя то, как опасно сузились глаза Занзаса. Он сидел в своем кресле, а пистолеты лежали тут же, на столе. — На них ты продержишься во время боя Неба. Без них... — Сквало осёкся, но твёрдо закончил: — Скорее всего, умрёшь. Занзас продолжал смотреть на него, не мигая. Сквало тоже не планировал сдавать позиций. С минуту они сверлили друг друга взглядами, а потом Занзас спросил: — Откуда? Сквало вспомнил бледное лицо Дино, сжатые в нитку губы, почти угасшую надежду в его глазах — всё, что так не вязалось с образом расчётливого, жёсткого и принципиального босса мафиозной семьи, каким Дино и был. Со всеми. Кроме Сквало. — Каваллоне помог, — ответил он. Подробности были ни к чему. Последовала короткая пауза, а потом Занзас усмехнулся. — Ну конечно. Он окинул Сквало взглядом, от которого тому стало неловко — пронзительным, оценивающим. Почему-то его связь с Дино стала казаться чем-то постыдным. Недостойным, что ли. У них с Занзасом ничего не было… почти ничего, но это самое «почти» и сегодняшний момент разделяло столько чертового времени, что Сквало не был уверен, помнит ли Занзас вообще. Он сам помнил. До последней мелочи. И, наверное, потому чувствовал себя так, будто изменил. Бред какой-то, мать твою, самый настоящий бред, он совсем уже помешался с этой своей грёбаной верностью, которая нахрен никому не сдалась. — Занзас... — Заебись ты его трахал, видимо, — перебил Занзас и ухмыльнулся ещё похабнее, но Сквало показалось на мгновение, что в глубине его глаз эхом мелькнула боль. — Или он тебя? Он же за тобой хвостом ещё со школы вился. Получил, что хотел, да? А ты? — А вот это уже не твоё дело, — процедил Сквало сквозь зубы, начиная злиться. Он и забыл, что Занзас может быть таким — злым, жестоким, считающим себя вправе говорить всё, что вздумается, не считаясь с чувствами других. Верно говорят, что со временем плохое стирается из памяти, оставляя только хорошее. Хорошего у них на двоих было, мягко говоря, не так много, но память Сквало оказалась слишком уж избирательной. И теперь приходилось пожинать плоды этой избирательности. Сквало вдруг осознал, что прошедших восьми лет для Занзаса не было. Восемь лет персонального ада Сквало для Занзаса промелькнули, как один-единственный миг. Он понимал, конечно, всегда, но осознал только сейчас, что Занзас так и остался шестнадцатилетним пацаном, озлобленным на весь мир из-за того, что люди, которых он считал близкими, всегда его предавали. Сквало не знал, насколько они теперь близки. Но он никогда его не предавал. Эта мысль внезапно придала сил. Заставила встряхнуться и посмотреть со стороны — на себя, на Занзаса. Вспомнить, ради чего он не жил — выживал все эти чертовы годы. И понять, что никто не имеет права его судить. Даже Занзас. Особенно он. — А. Ясно. То есть, мне надо было лечь рядом с тобой и сдохнуть? — холодно осведомился Сквало. — Ты бы этого хотел? Занзас смотрел на него исподлобья, тяжело, молча. Он не мог не почувствовал перемену в настроении Сквало и сейчас ждал продолжения. А может, и нет. Винил во всех своих бедах — наверняка. В шестнадцать не просто принять истину о том, что во всех своих бедах виноват только ты сам. Что ж, раз больше некому, значит, Сквало ему это объяснит. — Ты просто эгоистичный сукин сын, — сказал он. Высказать всё, что думал, хотелось до трясучки, до дрожи, до нервной ломоты в пальцах живой руки. Впервые в жизни Сквало решил себе не отказывать. — Я готов был за тебя сдохнуть, если понадобится, и сейчас готов, — продолжил он, распаляясь всё сильнее. — Но я этого никогда не хотел и не хочу. Я не самоубийца и не психопат, я жизнь люблю, Занзас, какой бы хуёвой она ни была. Я хотел быть с тобой рядом, я хотел, чтобы ты был боссом Вонголы, а я — твоей правой рукой. Я виноват в том, что не попросил старого хрыча заморозить и меня тоже? Так вот: я просил. Идиотом был потому что. — Сквало горько усмехнулся, невольно вспомнив, что просил не только об этом. Трудно не желать смерти, когда тебе ломают кости и режут заживо. — Я всегда был с тобой, блядь, всегда, но тебе на это плевать, тебя интересуют только твои. Ебаные. Амбиции. Но, знаешь, — Сквало оперся о стол и наклонился вперед, глядя в злые темные глаза, — у нас сейчас только два варианта: либо мне скатиться обратно, либо тебе повзрослеть. И я, — он, не выдержав, долбанул кулаком левой руки по столу, — скатываться не собираюсь. Я. Несу. Ебаную. Ответственность, — прорычал он, на каждом слове впечатывая кулак в стол. — И мне насрать, как ты к этому относишься. Хватит вести себя, как пацан, Занзас. Пора, блядь, взрослеть, и быстро. Ты, может, хочешь, чтобы я у тебя в ногах повалялся? — Сквало криво усмехнулся и придвинулся ещё ближе, практически перегнувшись через стол. — Да запросто. Никаких грёбаных проблем, я привык, поваляюсь, если тебе от этого легче станет. Станет, чёртов босс? Занзас молчал. Он никогда не умел разговаривать и признавать ошибки, упрямый сукин сын. Вот и сейчас — сверлил взглядом, сжимал кулаки, но, несомненно, понимал, что Сквало его не боится. Никогда не боялся, но сейчас они принципиально поменялись ролями. Он уже не восторженный четырнадцатилетний подросток, у которого сносило крышу от чужой силы и собственной на эту силу реакции. Сквало, вообще-то, думал, что этот подросток давно умер. — Хочешь опять всё похерить? — прищурившись, тихо и зло спросил он. — Давай, вперёд. Только попробуй, мать твою. Я не для того восемь долбаных лет стелился под Вонголу, как шлюха, чтобы сейчас опять всё просрать из-за твоего ебучего эгоизма. Я не для того тебя, мудака, ждал. — Он выпрямился, удерживая взгляд Занзаса. Ярость постепенно отпускала — её заменила мрачная решимость во что бы то ни стало добиться своего. — Я знал, что ты вернёшься, потому что иначе просто не может быть. И вот ты, блядь, вернулся, и ещё восемь лет мне не хочется ждать. Ты теперь сделаешь все, что сказал старый хрен, а потом мы будем впахивать столько, сколько потребуется, чтобы они поняли, с кем связались. Ты — босс. Так будь им, наконец. Он не дал Занзасу шанса ответить — хотя, тот, скорее всего, и не собирался — в полном молчании стремительно развернулся и покинул кабинет, от души хлопнув дверью. Он думал, что тот подросток давно умер, а он, оказывается, просто вырос. Сквало обнаружил, что стоит, вцепившись обеими руками в края раковины в собственной ванной. Он не помнил, как добрался до своей комнаты и кого встретил по дороге. Убей он кого-нибудь в таком состоянии, наверное, тоже бы не запомнил. — Соберись уже, блядь, — тихо рявкнул он на своё отражение, включил холодную воду и сунул голову под кран. Это немного помогло. Сквало задержал дыхание, остывая, выключил воду и вновь уставился на себя в зеркало. Оттуда на него смотрел кто-то вмиг постаревший на десяток лет. С волос на одежду ручьями лила холодная вода. Он и в страшном сне не мог представить, что когда-нибудь будет так разговаривать с Занзасом — и не чувствовать ни капли вины ни за одно свое слово. Он привык идти за Занзасом всюду — но путь, которым тот двигался сейчас, как и точка назначения, совершенно его не устраивали. Он терпеть не мог вести за собой людей — это было делом Занзаса, его предназначением, его судьбой. Но Занзас сам поставил его перед фактом. Когда командир теряет ориентиры, рядом с ним всегда должен быть тот, кто вправит ему мозги и пнёт в верном направлении. Теперь в их тандеме вёл именно Сквало, и до тех пор, пока всё не встанет на свои места, им обоим предстояло с этим смириться.

***

В двери тихо поскреблись. И ещё раз. Сквало отложил в сторону точильный камень, сунул меч в ножны и сказал: — Заходи. Бельфегор протиснулся в комнату, зябко кутаясь в длинный, расшитый некогда золотыми, а сейчас — выцветшими цветами халат. В этом халате Сквало когда-то привёз его в Варию прямиком из частной австрийской психиатрической клиники, которой официально не существовало ни на одной карте, и которую Бельфегор почти разнёс по кирпичику, поддавшись силе своего неуправляемого Пламени, впервые прорвавшегося наружу в ту ночь. После того, как в клинике побывал Сквало, она на самом деле перестала существовать вместе со всем персоналом и пациентами. — Можно? — спросил Бельфегор, шмыгнув носом. Сквало вздохнул — похоже, начинается. — Херово? — спросил он. Бельфегор кивнул и завалился на его кровать, укрывшись одеялом так, что только нос торчал и блестели красные воспалённые глаза. — Я их опять слышу, — пожаловался он, глядя на Сквало почти виновато. — Надоели, сегодня снова не усну. — Пламя зажги, — посоветовал Сквало, не зная, что ещё посоветовать. — Зажигал уже. — Бельфегор укрылся одеялом с головой. Помолчал и пробубнил из-под него: — Ненадолго помогло, я в последнее время быстро выдыхаюсь. Не пойму, в чём дело. — Переходный возраст? — предположил Сквало. Вариантов у него не было, иначе он давно нашёл бы решение проблемы. В своё время он перечитал всё, что нашёл, о шизофрении, консультировался с кучей мозгоправов, которые не могли предложить ничего, кроме медикаментозного лечения. Но едва посадив Бела на таблетки, Сквало понял, что те блокируют его Пламя. Почти сразу выяснилось, что само Пламя помогает заглушить голоса и галлюцинации, и они решили, что с лекарствами лучше не экспериментировать. Неизвестно как они повлияли бы на его способности в дальнейшем. Едва осознав свою силу, Бельфегор уже не смог бы от неё отказаться. И не хотел — даже под угрозой окончательного сумасшествия. — Он давно закончился, — язвительно отозвался Бельфегор. — И раньше такого не случалось. — Может, ты поздно, — Сквало пощёлкал пальцами, подбирая слово, — созрел? Из-под одеяла донёсся приглушённый смешок: — Ну конечно, да ещё и не весь сразу. Сквало вздохнул, встал и, подойдя к кровати, тронул его за плечо через одеяло. — Не разлёживайся тут, — буркнул он. Получилось почти ласково. — У меня завтра куча дел. Может, порисуешь у себя? Бельфегор высунулся из своего укрытия и уставился на него. Рисовал он великолепно, не хуже всяких там Дали и Магритта, правда, во избежание нервного тика у нормальных людей его художества в картинных галереях лучше было не выставлять. Да он и сам показывал их только Маммон и изредка — Сквало, когда тот просил. Несмотря на то, что периодически сам занимался выворачиванием людей наизнанку, смотреть на подобное в статичном варианте, ещё и куда более ярком, нежели в действительности, Сквало было жутковато. Бельфегор предпочитал акрил и множество деталей. — Хочешь сказать, ты ничего не замечаешь? — спросил он вдруг. — Чего я не замечаю? — насторожился Сквало и присел на покрывало. — Не знаю, как объяснить. Это началось, когда босс вернулся. — Бельфегор уселся в кровати, кутаясь в одеяло, обхватил колени руками и упёрся в них подбородком. В такие моменты он напоминал Сквало испуганного восьмилетнего мальчика с необычайным по чистоте и силе пламенем Урагана и ранней манифестацией шизофрении, однажды появившегося здесь. — Что именно? — спросил он, уже примерно предполагая ответ. — Я чувствую, что слабею. — Бельфегор провел рукой по волосам, зачёсывая назад челку, посмотрел в ответ серьёзно и предельно вменяемо. — И уверен, это связано с тем, что у босса проблемы с пламенем. Он — наше Небо, наша сила зависит от его силы. Если он слабеет, то и мы тоже. — С чего ты взял? — спросил Сквало больше для проформы. Чутью Бела он доверял. — Я читал, — ответил Бельфегор с таким видом, как будто это всё объясняло. Впрочем, неудивительно — за восемь лет он успел перечитать не только варийскую и вонгольскую, но и немалую часть фондов Ватиканской апостольской библиотеки. И все уши Сквало прожужжать о том, сколько же там всего написано про Пламя, если знать, где искать. — Почему тогда мы не ослабели во время Колыбели? — резонно возразил Сквало. — А у тебя разве была возможность во время Колыбели испытать всю силу своего Пламени? — вопросом на вопрос не менее резонно ответил Бельфегор. — Хотя бы раз, чтобы оценить разницу? Ты вообще уверен, что почувствовал бы её? Знаешь ли ты свой предел? Я знаю, поэтому и говорю. После той вспышки восемь лет назад со мной подобного больше не случалось. И я не чувствую в себе силы провернуть такое снова, хотя, исходя из того, что я читал о Пламени, и логики вещей, с возрастом оно должно становиться сильнее. Сквало нахмурился и уставился в стену. В одном Бел был прав — Сквало не мог с уверенностью сказать, знал ли он предел своих возможностей. Пламя в нём проявлялось постепенно, наверное, это была своеобразная особенность Дождя — плавность, тягучесть, неспешность, полная противоположность Урагану Бела и Ярости Занзаса, которые заявили о себе одномоментно и на полную мощь. Надо будет спросить Луса и Леви, как у них дела. — Я узнаю, что у Луса и Леви, — озвучил Сквало свои мысли. — Нам в любом случае придется драться, выбора нет. Поэтому хватит тут нюни распускать, — добавил он с намеренной грубостью. — Пошли, тебе всё равно надо попробовать заснуть. Бельфегор со вздохом выбрался из его кровати и потопал к дверям. До его комнаты они шли в молчании. По дороге Бельфегор зажёг пламя и едва не спалил портьеры на окнах, но Сквало вовремя залил всё водой. Угрожающе зыркнул на Бела и вслед за ним зашёл в спальню. — Ложись, — не терпящим возражений тоном приказал Сквало, уселся в кресло и активировал Дождь. — Надоело мне с тобой по всему особняку шарахаться. Бельфегор повиновался и забрался в кровать. Повозился, устраиваясь удобнее, ещё немного поигрался с Пламенем и притих. — Спокойной ночи, — донеслось до Сквало через душераздирающий зевок. Похоже, старый способ пока худо-бедно, но действовал. Сквало дождался, пока его дыхание выравняется, и встал. Выключил камин — ставить настоящий в комнате Бела было опасно, — проверил, хорошо ли держатся защелки на оконных рамах, и вышел, привычным жестом заперев дверь комнаты снаружи на три замка. Постоял, с сомнением глядя на автономный электрощиток, но все-таки включил рубильник — Бел еще и лунатит временами. Сквало всегда испытывал легкое чувство вины, когда наутро тот спускался к завтраку со следами ожогов на ладонях и прочих частях тела — в зависимости от того, чем приложился о защитную сетку, пока пытался выбраться из комнаты в полусне, ведомый голосами в голове. Но это чувство вины быстро проходило, когда Сквало вспоминал, что, повинуясь этим самым голосам, Бельфегор в восемь лет прирезал всю свою семью, а едва появившись в Варии, заявил, что они велят ему убить Занзаса. Занзас тогда поржал и предложил ему померяться силой. После этого они почти полгода жили спокойно — колоссальный выброс пламени сделал своё дело, и Бельфегор получил передышку и от голосов, и от галлюцинаций. Вернувшись к себе, Сквало сел на кровать и задумался. Если Бельфегор прав — а причин сомневаться в этом не было — всё может обернуться ещё более херово, чем они рассчитывают. Хотя, куда уж херовее. Их будущие противники были новичками, однако и они сами — пусть гениальные, но самоучки, кроме, разве что, Маммон и Занзаса. Но Занзас учился управлять своей силой под руководством Реборна, который сейчас наверняка тренировал мелкого японского уёбка и наверняка уже рассказал тому обо всех слабостях и фишках Варии. Сквало потёр пальцами ноющие виски. — Провалитесь вы все, блядь, — пробормотал он, завалился на кровать и моментально уснул.

***

Меч вспорол воздух, оставляя после себя мелкие холодные капли. Сквало взмахнул им ещё раз и ещё, чувствуя, как наливаются приятной тяжестью мышцы, — и внезапно задохнулся от острой ноющей боли в левой руке. — Твою мать! — рявкнул он в пустоту и скривился, стиснув зубы, чтобы не заорать. Такая херня с ним произошла впервые. Он слышал про фантомные боли, но сейчас боль была самой настоящей, и не в несуществующей кисти, а в живом предплечье. И она не утихала. Сквало отстегнул меч, а потом и саму механическую кисть, прижал обрубок правой рукой и вновь приглушённо выругался. Продолжать тренировку не имело смысла, так что, подобрав меч, он потащился наверх, напоследок грохнув дверью так, что с потолка посыпалась штукатурка. Вспоминая этот момент потом, спустя много дней, Сквало неизменно покрывался холодным потом, думая о том, что могло бы случиться, не дерни его перед сном пойти проверить, как там Занзас. Что могло бы случиться, не будь их связь настолько сильна. В спальне Занзаса не оказалось. Более того — постель стояла нетронутой, как будто он вообще здесь не ночевал. Подгоняемый смутным чувством неясной тревоги, Сквало вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь, и почти бегом направился к его кабинету. Делать там Занзасу ночью объективно было нечего, но Сквало как будто ноги сами несли. Кабинет оказался заперт — и запереть его можно было только изнутри. Сквало замер, прижав ладонь к двери и прислушиваясь. Вокруг стояла тишина — Вария спала. Было прохладно, в окна вплывали мутные предрассветные сумерки — он забылся и проторчал в тренировочном зале до утра. Сквало занес руку, чтобы постучать, и в этот момент услышал из-за двери сухой резкий щелчок. Перепутать этот звук с чем-либо ещё было невозможно. Рука заныла сильнее. Неясная тревога стремительно трансформировалась в предчувствие непоправимой беды. Сквало заколотил кулаками в дверь. — Открывай, ублюдок! — заорал он на весь особняк. — Что ты там задумал?! Его предсказуемо проигнорировали. Вместо этого раздался второй щелчок, который Сквало скорее угадал, чем услышал, но не сомневался, что ему не показалось. Медлить было нельзя. Сквало отступил от двери и, сосредоточившись, взмахнул мечом. Потоком ледяной воды массивную дубовую дверь сорвало с одной петли, и, окружённый ореолом брызг, Сквало влетел в кабинет. Занзас, облачённый в варийскую парадную форму, стоял около окна, широко расставив ноги и заложив левую руку за спину. Застёгнутый на все пуговицы китель Сквало наблюдал на нём впервые. В опущенной вдоль тела правой руке он сжимал «смит и вессон» из своей личной коллекции. Указательный палец лежал на спусковом крючке. Боль в левой руке стала нестерпимой. — Стоять! — прорычал Сквало, вновь на всю катушку врубая Пламя. Оно в момент преодолело разделяющее их пространство и окатило Занзаса с головы до ног, выбив из руки револьвер. Занзас пошатнулся, но устоял. Мотнул головой, как раненый лев, и уставился на Сквало так, будто не узнавал или видел впервые. Сквало смотрел на него так же. В его личной вселенной Занзаса, пытающегося свести счёты с жизнью, просто не могло существовать. — И нахрена ты припёрся? Я почти закончил, — после паузы, затянувшейся на тысячелетия, спросил Занзас. Голос его звучал устало и отстранённо, и Сквало, наконец, прорвало. — Ты какого хрена удумал? — рявкнул он, шагнув вперёд. Схватил Занзаса за грудки и для верности встряхнул. Сил для сопротивления у того по-прежнему не хватало. — Ты что, совсем с катушек съехал, чёртов босс? Ты, блядь, охуел?! — Отцепись, мусор, — всё так же устало и отстранённо сказал Занзас, сомкнув пальцы на его запястьях и отдирая от себя. — Разорался, блядь. Сквало отступил от него, неверяще качая головой. Происходящее в ней просто не укладывалось. Его взгляд упал на валяющийся на полу револьвер. Сквало, двигаясь, будто во сне, поднял его и осмотрел барабан. Единственный патрон был в канале ствола. У Сквало перехватило дыхание. Сердце, как оголтелое, колотилось где-то в горле, ладони вспотели, и в башке крутилась только одна мысль: «а если бы я не успел?». Занзас, как ни в чём не бывало, открыл бар, плеснул себе виски и развернулся к нему. — Ну и что ты на меня уставился, как на покойника? — Он криво усмехнулся и кивнул на револьвер. — Твоей милостью я не он. Да я особо и не собирался, просто подумал, что если пронесёт, значит, можно и повоевать. Доволен? Сквало отшвырнул оружие в сторону. Впервые в жизни ему захотелось избить Занзаса до полусмерти. Выбить всю дурь из башки, чтобы больше даже не думал испытывать свою грёбаную удачу такими идиотскими способами. — Нет, — процедил он сквозь зубы. — А если бы не пронесло, придурок? Надо было дать тебе застрелиться, кучей проблем меньше стало бы. Глаза Занзаса опасно сузились. Он отпил виски, не сводя со Сквало взгляда, и шагнул к нему сам. — Так какого хуя ты здесь делаешь? — тихо и угрожающе проговорил он. — Пошёл нахуй, дай мне закончить начатое. — Так ты этого хочешь? — в тон ему спросил Сквало. — Сдохнуть? Сдаться? Если бы я знал, что ты такой слабак, свалил бы ещё восемь лет назад. Провокация удалась — на ладонях Занзаса вспыхнуло неяркое Пламя, а лицо побелело от ярости. — А тебе разве не похуй, чего я хочу? — злым шёпотом отозвался Занзас, нависая над ним. — Ты думал о том, чего я, блядь, хотел бы, когда соглашался плясать под дудку Девятого? — У меня. Не было. Выбора, — чеканя слова, сказал Сквало тихо. Злость внезапно сменилась ледяным спокойствием. Он, как никогда чётко, видел их обоих со стороны. Рука больше не болела. — Ты действительно думаешь, что меня кто-то спрашивал? — продолжил Сквало. — Да что ты знаешь о том, как мы жили все эти годы? Мы пошли за тобой, но проиграли, мы все были на мушке у Девятого восемь гребаных лет. — Вы были живы, — отрезал Занзас. — Раз вы были живы, значит, могли что-то сделать. Но вы сидели на жопе. Ты сам сдался раньше всех, и теперь предъявляешь за это мне? Да пошёл ты нахуй, понял? Ты думаешь, я хочу тебя видеть? Да я тебя ненавижу, блядь. — Занзас намотал на кулак его волосы и дёрнул к себе. — Вот это ненавижу. Твои блядские патлы каждый день. Это — мой провал, и мне нахуй не надо напоминание о нём. Ненавижу тебя. Он дернул ещё раз, но в этот момент Сквало, которого вконец всё заебало, толкнул его в грудь. Занзас пошатнулся, стакан выпал из его руки, виски разлился по дорогому паркету. Он перехватил руки Сквало, не дав отстраниться, но потерял равновесие, и они оба рухнули на пол. Сквало приложился затылком об пол и, вконец разозлившись, оттолкнулся локтями, перевернул себя и Занзаса, оказавшись сверху. Это было легко — сил у Занзаса всё ещё было недостаточно. Только и можешь, что за патлы меня таскать, с внезапным злорадством подумал Сквало, схватил Занзаса за китель и дёрнул к себе, чуть не столкнув их лбами. — Ты понятия не имеешь, через какой ад я прошёл, — прошипел Сквало ему в лицо. — Ты ничего не чувствовал, а я чувствовал всё, что со мной делали. Всё, блядь, до последнего удара. Поверь, шавки Девятого очень старались, чтобы я почувствовал всё. В первую ночь мне сломали четыре ребра и проткнули насквозь, и это было только начало. Да, я сдался, Занзас, я хотел сдохнуть, я просил их об этом, но я не отрёкся от тебя! Никогда, слышишь, ты, грёбаный мудак, я тебя не предавал! Занзас смотрел на него исподлобья, сжимая кулаки, и молчал, сжав губы в нитку. — Я ради тебя свою жизнь похерил! — Сквало встряхнул его, в ответ Занзас опять вцепился ему в волосы. — И никогда ничего взамен не требовал, мне оно нахуй не надо, если через силу. Я пошёл за тобой по головам, по трупам, блядь, и ещё пойду! — Я тебя об этом не просил, — прорычал Занзас. В его глазах плясало злое пламя, что означало, что на этот раз за живое его задело не на шутку. — Если не устраивает, уёбывай хоть сейчас! Сквало мотнул головой, отпустил его и поднялся на ноги. Занзас остался полулежать на полу, сверкая глазами так, будто хотел испепелить Сквало силой взгляда, если бы мог. — Я не знаю, почему я до сих пор с тобой, — устало сказал Сквало, чувствуя себя так, будто из него выкачали всё Пламя, до последней капли, всю силу воли, всю жизнь. — И я пойду за тобой снова, куда бы ты ни пошёл. Это сильнее меня, Занзас. Если ты скажешь мне уйти — я уйду. Оставлю тебя в покое. Но лучше тебе хорошо подумать прежде, чем гнать меня. — Да заебал ты меня уже! — вызверился Занзас. — Какого хрена ты, блядь, со мной возишься? — Да потому что я люблю тебя, идиот! — рявкнул Сквало в ответ. И осёкся. Занзас посмотрел на него исподлобья и отвернулся. — Босс… — Пошёл отсюда. — Занзас. — Пошёл. Вон! — заорал Занзас и швырнул в Сквало стакан. Третий раз повторять не пришлось. Сквало вылетел из кабинета, пронесся по коридорам Варии и остановился только на первом этаже, налетев на шедшего навстречу Луссурию. — Что, херово все? — Тот посмотрел на него с нескрываемым сочувствием и потёр пальцами заспанные глаза. — У нас осталось три недели, чтобы поставить его на ноги, — отрывисто бросил Сквало, глядя мимо него. — Раз уж нам суждено проиграть этим малолетним уёбкам, сделаем это достойно. — Не вижу ничего достойного в драках с детьми, но будь по-твоему, капитан. — Луссурия в ответ только пожал плечами. Сквало посмотрел на него, склонив голову набок. — Они перестали быть детьми, когда взяли в руки оружие, — резко сказал он. — Хоть один из мудаков, против которых ты выходил на ринг в тринадцать, считался с тем, сколько тебе лет? Луссурия высокомерно фыркнул. — Они бы подыхали гораздо быстрее, если бы делали это. — Вот и ты забудь, — посоветовал Сквало и, невидяще глядя перед собой, пошел прочь.

***

Сквало проснулся от того, что почувствовал рядом с собой движение. Рефлексы были сильнее и быстрее сонного мозга. Дуло глока, с которым не расставался даже во сне, уперлось в мягкое. — Стреляй, — сказал Занзас, и Сквало, чертыхнувшись, поспешно отбросил пистолет. — Какого хуя, босс, я ж и пристрелить мог, — хриплым со сна голосом сказал он и потер лицо ладонями. — Ты чего бродишь? Занзас сидел на краю кровати спиной к нему, ссутулившись и свесив руки между колен. — Лучше бы ты меня пристрелил, — буркнул он, помолчав. — Не пришлось бы на твои дебильные вопросы отвечать. Сквало вздохнул и перебрался к нему поближе. Обычно он спал голым, но в особняке было прохладно, так что этой ночью он напялил штаны и футболку. Как чувствовал, что принесет нелегкая кого-нибудь. — Эй. — Он положил ладонь Занзасу на плечо, решив делать вид, что их последнего разговора не было. — Ты чего? Что случилось? Что мне сделать? Занзас поднял голову и посмотрел ему в глаза. Даже в полутьме, разбавленной только лунным светом, Сквало видел, каким больным и обреченным был его взгляд. А еще Занзаса заметно потряхивало, и вряд ли от волнения или подобного дерьма. — Патлы свои ёбаные обрежь, — с какой-то непонятной злостью, почти ненавистью пробормотал он. Сквало покачал головой. — Не могу. Сам ведь знаешь. Попроси чего попроще, могу убить кого-нибудь, хочешь? — Убей того малолетнего японского уёбка, с которым будешь драться за кольцо, — сказал Занзас и отвернулся. Сквало испытал такое облегчение, как если бы ему сказали, что прилетели инопланетяне и сравняли Вонголу и всё тамошнее мудачье с землёй. Лёд, блядь, растаял — в том смысле, что Занзас был согласен на сделку. — Даже не сомневайся, босс, — пробормотал Сквало, отчаянно соображая, что бы ещё такого сказать, чтобы всё не испортить. Надёжнее было вообще промолчать. Он и молчал. И Занзас тоже молчал, но тишина не казалась тягостной. Когда-то давно они могли так сидеть часами, занятый каждый своими мыслями — а потом, как ни в чем не бывало сорваться в погоню за каким-нибудь хреном с горы. — Мне Тимотео звонил, — сказал Занзас. Сквало, открывший было рот, чтобы ляпнуть какую-нибудь хрень, захлопнул его так, что зубы клацнули. — Нахрена? Занзас не ответил, безучастно глядя в стену. Сквало машинально проследил за его взглядом, но не увидел там ничего интересного, кроме пятна лунного света. — Это Оттавио нас сдал? — вдруг спросил Занзас. — Да. — Сквало отвернулся. Ему всё сильнее не нравился этот разговор. — Ублюдок слил всё Тимотео, старый хрыч успел подготовиться. Ещё и сцену разыграл с убийством охраны. Так нахрена он всё-таки звонил? — Хороший вопрос. — Занзас выпрямился и пожал плечами. — Хер его знает, зачем ему это всё на самом деле, но он хочет, чтобы мы прижали Оттавио. Мудак крутит за его спиной какие-то левые дела, какие именно, Тимотео, естественно, не сказал, но готов слить нам все координаты и явки-пароли в обмен на то, что мы у него заберем. Какие-то крутые военные разработки. — Он повернулся и пристально взглянул Сквало в глаза. — Знаешь что-нибудь об этом? — Впервые слышу. Меня Оттавио в свои дела не посвящал. Занзас? — Сквало, видя, что дело принимает неожиданный оборот, придвинулся ближе, тронул его за локоть и проникновенно поинтересовался: — А тебе это, блядь, нахрена? Девятый мутит какие-то свои дела, вот и пусть мутит дальше. И с Оттавио пусть сам разбирается. Вдруг Тимотео решил вывести нас из игры? У него на уме может быть что угодно. И даже если всё так как есть, и он действительно хочет нашими руками избавиться от Оттавио… Занзас? — Сквало крепче сжал пальцы на его предплечье, вынуждая посмотреть на себя. — Зачем это тебе сейчас? Занзас прожёг его взглядом, отвернулся и уставился в окно. Казалось, он вообще не здесь. Сквало подозревал, где он может быть мыслями, но помалкивал. — Я хочу отомстить, — после долгого молчания тихо, но твёрдо ответил Занзас. — Знал бы ты, как я хочу отомстить ублюдку. Если бы он не слил нас Тимотео, у нас всё получилось бы. Нам хватило бы сил. Сквало сжал зубы. Он знал, что это так, и отлично понимал чувства Занзаса, но, твою мать, от предложения Тимотео просто разило подставой. — Да. — Он зло кивнул. — Я понимаю. Очень хорошо понимаю. И Тимотео тоже. Он тобой манипулирует. — Я знаю, — резко ответил Занзас. — Дальше что? Я хочу отомстить и не чувствую подставы, по крайней мере, явной. Будешь меня отговаривать? Валяй, только сам знаешь, что это бесполезно. Сквало знал. Если Занзас что-то вбил себе в башку, его бесполезно отговаривать. Сквало глубоко вдохнул и с шумом выпустил воздух, успокаиваясь. Выругался и мотнул головой. — Нет, — ответил он. — Не буду. Ты же знаешь, что я с тобой. Давай отомстим, чёртов босс. Что делать-то надо? — Все инструкции даст Койот. Завтра. — Занзас растянул губы в кривой усмешке. — Старый хрен даже не сомневается, что я соглашусь. — Так откажись? — буркнул Сквало. — Пусть не думает, что взял нас за яйца. — Да похуй мне, что он там думает. Прорвёмся как-нибудь. — Занзас потер ладонями лицо. — Не могу уснуть, блядь. Всё думаю обо всей этой херне. Ты же понимаешь, что нет никаких гарантий того, что старый хрыч сдержит слово? — Ты про Конфликт Колец? Да. Понимаю. Но у нас разве варианты есть? Тимотео в любой момент может… — Сквало запнулся, проглотил «закатать тебя в лёд обратно» и закончил: — вернуть всё, как было. Мы должны хотя бы попытаться. — Должны, — эхом отозвался Занзас. — Кому должны? — Себе, блядь, должны, — разозлился Сквало. Сидят тут в ночи, всякую хрень перетирают вместо того, чтобы спать. — Давай спать, Занзас. — Вместе? — Занзас, обернувшись к нему, вдруг ухмыльнулся как-то по особенному остро, совсем как тогда, восемь лет назад, и Сквало — тоже как тогда — вновь ощутил себя по уши влюбленным мальчишкой, у которого сносило крышу от всего в Занзасе: от того, как тот смотрел, ходил, стоял, матерился и швырялся пламенем с голых рук. — Ложись. — Сквало откинул одеяло. — Места хватит. — Да шучу я, блядь. — Занзас встал, потянулся, размял шею и плотнее запахнул китель. Даже ночью с ним не расставался. — К себе пойду. А то хрен уснешь с тобой, ты же вертишься, как уж на сковородке. «Мы можем не спать», — едва не ляпнул Сквало, но вовремя одернул себя. Занзас ушёл, оставив его в полнейшем раздрае сидеть на разворошённой кровати. Сукин сын. Занзас помнил. Всё помнил. И так же, как восемь лет назад, отказывался подпускать ближе. Сквало пообещал себе обязательно разобраться с этим. Позже. Когда дерьмо, в которое втянул их грёбаный Тимотео, закончится, и их оставят в покое. Теперь у него, наконец, был стимул выбраться из этой передряги живым. Раз Занзас помнил, то и он не собирался забывать.

***

С Оттавио, островом Дьявола и Моской всё прошло как по маслу. Даже лучше. Пилюли Пламени Предсмертной воли действовали безотказно, правда, и откат у Занзаса от них был нехилый, но это потом, когда всё закончилось, и они вернулись в замок. А пока Сквало с холодным безразличием наблюдал, как Занзас бьёт Оттавио и вспоминал, как били его самого. Долго, умело, изощренно. Было так больно, что он несколько раз терял сознание, но его приводили в чувство и начинали по новой. Сквало смотрел, как полыхает в пламени Ярости тело Оттавио и вспоминал, как ему выворачивали руки, душили, топили, держали голого в холодном подвале без воды и еды — все, лишь бы он подчинился и отказался от своей клятвы. От Занзаса. Отрёкся. Чёрта с два. Он не отрёкся, когда Койот резал его на куски его же мечом. Он не отрёкся, когда харкал кровью из лопнувшей от побоев селезенки и трясся от холода в ледяном карцере, потому что понимал: если сделает это, если даст слабину, то будет ненавидеть себя всю оставшуюся жизнь. Он подчинился — когда Девятый пригрозил убить Занзаса. Но клятве своей остался верен до конца, даже зная уже тогда, что Занзас — не Вонгола. В конце концов, он не Вонголе клялся, и плевать ему было на титулы и регалии. Он впервые в жизни был готов идти за кем-то до конца, он выбрал этого человека сам, раз и, был уверен, навсегда. Он не простил бы себе, если бы предал собственный выбор. Каждый, у кого есть совесть, сам себе — самый страшный палач. Сквало не сомневался, что Девятый сделает что угодно — в том числе, убьёт родную мать, отца и сына, который, как оказалось, и вовсе не родной — ради личной выгоды и непоколебимости собственноручно воздвигнутой мафиозной империи. Все прочие мотивы были ему не знакомы. Сквало очень хотел однажды увидеть в его глазах страх, услышать, как он умоляет о пощаде. Это было бы достойной платой за то, что с ним сделали в его пятнадцать. Но он, пожалуй, размечтался. Сейчас самим бы не сдохнуть.

***

Сквало крайне редко нервничал перед миссиями — ему это было несвойственно. Он просто не видел смысла в том, чтобы впустую растрачивать энергию на бессмысленные переживания, предпочитая пускать её в дело — в тренировки или бой. Но порой отлаженная система давала сбой, и в те редкие случаи, когда нервы всё-таки грозили сдать, Сквало делал единственное, что ему помогало — приходил к Занзасу. Его устраивал любой расклад — они могли разговаривать, скандалить или просто сидеть в тишине. Круче всего, конечно, было разговаривать. Сквало всегда помнил, как ему нравилось трепаться с Занзасом обо всём, что в голову придёт, и безумно по этому скучал. Он понятия не имел, почему это работает, да и не задумывался особо, но вопреки здравому смыслу присутствие Занзаса успокаивало его, давало надежду и уверенность в том, что всё сложится, как надо. Поэтому Сквало всегда упрямо притаскивался к нему и сидел до тех пор, пока у кого-то из них не заканчивалось терпение. Если первым оно заканчивалось у Сквало, он просто молча вставал и уходил, но такое бывало редко. Обычно он торчал у Занзаса, пока тот не выгонял его сам. А потом была Колыбель и притаскиваться стало не к кому. В комнату Занзаса Сквало вошёл без стука — как раньше. Даже не подумал об этом, хотя ещё пару недель назад такое казалось из ряда вон. А теперь всё внезапно и резко встало на свои места — так, как будто восьми лет забвения и последующей почти_войны между ними не было. Сквало не знал, кому сказать за это спасибо, но готов был, если потребуется, сделать это немедленно. Занзас сидел на единственном кресле, закинув ногу на ногу и прикрыв глаза. Сквало прошёл в комнату и уселся прямо на пол, привалившись спиной к кровати. Тоже — как тогда. В тишине, которую при всём желании нельзя было назвать давящей или тягостной, прошло полчаса. — Завтра у нас премьера. Всё готово к спектаклю? — расслабленно спросил Занзас, не открывая глаз, когда Сквало решил, что так в молчании и уйдёт. — Аншлаг, босс. — Он ухмыльнулся. — Варию в её лучшем ёбнутом модусе хотят увидеть все. — Отлично. — Занзас покосился на него и растянул губы в кривой усмешке. — Не будем разочаровывать зрителей. Особенно тех, кто купил билеты в первый ряд. Повинуясь всё тому же странному чувству, которое неизменно гнало его к Занзасу и которому невозможно было придумать внятного человеческого объяснения, Сквало подошёл к его креслу и уселся рядом на пол. Вскинул голову, посмотрел прямо, не скрываясь — Занзас сидел неподвижно, пристально глядя на него — и привалился плечом к его ноге. Устроил голову на колене, вздохнул и закрыл глаза. Было легко и спокойно, совсем как тогда, восемь лет назад, перед штурмом, за той лишь разницей, что сейчас от руки Занзаса, накрывшей его макушку, шёл не жар, а лишь равномерное тепло, как будто у него температура. И тогда они не были готовы проиграть. — Блядские патлы, — буркнул Занзас, перебирая их. — Обрежу сам ночью как-нибудь. — Не имеешь права, чёртов босс, — пробормотал Сквало, подставляясь под его руку и даже не пытаясь избавиться от дурацкой улыбки. — Я не для тебя их отращивал. До него донёсся самодовольный смешок. — А для кого? — Для себя. Ради моей клятвы, не ты же заставил её дать. — Сквало вывернулся из-под его руки, заглянул в глаза. — Ты ведь всё равно надеешься победить, да? Занзас молча прожёг его взглядом в ответ и отвернулся. Его рука осталась лежать у Сквало на плече. — Хочу. Не надеюсь, просто хочу, — отрывисто проговорил он. — Мы всё равно победим. Когда-нибудь, — твёрдо сказал Сквало, сам не понимая, откуда в нём такая уверенность. — Отомстим, даже если не сейчас. — Я знаю, — сказал вдруг Занзас уверенно и раскрытой ладонью погладил его по щеке. Задержал её, глядя Сквало в глаза, очертил большим пальцем скулу, и Сквало сглотнул — на мгновение показалось, что Занзас сейчас поцелует его. Но чуда, конечно, не случилось. Занзас убрал руку и откинулся на спинку кресла. В его глазах застыла мрачная решимость человека, во что бы то ни стало вознамерившегося получить своё. — Если завтра со мной что-то случится… — Он вздёрнул подбородок и наклонился к Сквало, близко, почти столкнувшись с ним носами. — Если со мной что-нибудь случится, не дай этому уёбку поставить вас на колени. Он должен выполнить договор, иначе нихуя его слово не стоит. — С тобой всё будет нормально, — хрипло прошептал Сквало сухими, как Сахара, губами. Занзас усмехнулся и качнул головой. — Я тоже не планирую сдыхать так скоро, но что-то мне не везет в последнее время. Ты меня понял. Это не было вопросом. Сквало действительно понял, без буквальностей и уточнений. Он всегда понимал Занзаса с полуслова. Если меня убьют — у тебя больше не будет причины терпеть.

***

— Спасибо за то, что собрались. Мы начинаем бой за кольца между Хранителями, — сказала Червелло, и сердце Сквало ухнуло в пятки. Бойня началась.

***

Сквало очнулся резко, как от пощёчины. И сразу же зажмурился — от ударившего по глазам яркого света невозможно было укрыться. Переждав, Сквало вновь осторожно приоткрыл глаза. Над ним маячил белый потолок, слева возвышалась капельница. Он в больнице, что ли? Сквало поднял руку… попытался поднять. Тело не слушалось и словно было заковано в стальной каркас, двигалась только голова. Сквало коротко ругнулся, не узнал свой голос — тот звучал так, будто он неделю пил без продыху и параллельно с этим орал в караоке — и услышал откуда-то справа: — Тебе сейчас лучше не двигаться. — Пони? — Сквало не поверил своим ушам. — Ты что… Где я, нахрен, вообще? — А сам как думаешь? Сквало скосил глаза влево, чуть повернув голову. Дино сидел на стуле рядом с его кроватью, прикрыв глаза и сложив руки на груди, будто бы дремал. Больше в палате не было ни души, более того — вокруг стояла абсолютная тишина, как будто они одни во всем здании. Сквало вновь прикрыл глаза, заставив пустившиеся вскачь мысли угомониться. Сейчас только две вещи имели значение. Первая — он выжил. Вторая... — Бой Неба уже был? — спросил он. Дино молчал, и Сквало внутренне подобрался. Он не смог бы подготовить себя к худшему, но и совсем расклеиваться не имел права. — Каваллоне? — Он вложил в свой голос всю серьезность и угрозу, на которую был способен. — Какого хуя ты молчишь? Что с Занзасом, мать твою?! — Ничего, — проговорил Дино сквозь зубы. — Боя Неба ещё не было. Я отвезу тебя туда. Позже. — Каваллоне… — Ты чуть не умер, Сквало, и о чём ты только думаешь!? — взорвался Дино. Он вскочил и запустил руку в волосы. — Тебя почти сожрала акула, но тебе плевать. Уму непостижимо! Почему ты опять делаешь это с собой? Почему всегда идешь за Занзасом в самое пекло? Ответь мне! — Он схватил стул, приставил к кровати и уселся на него. Сквало посмотрел ему в глаза — красные, воспаленные, не спал всю ночь, что ли? — и отвернулся. Сказать было нечего. Кроме того, что Дино знал и так. — Ты знаешь, почему, — процедил он. Дино тяжело вздохнул и взял его за руку. Сквало стиснул зубы. Любое движение отзывалось острой болью в искалеченном — в который раз за его не такую уж долгую жизнь — теле, так что вырываться он не стал. Он не собирался объясняться с Дино, тем более, не собирался оправдываться, но сейчас у него не было выбора. Уйти-то, как обычно, он не мог. К тому же… Возможно, после всего Дино заслужил хотя бы объяснений. Которых у Сквало не было. Он понятия не имел, как можно объяснить и облечь в слова то, что чувствовал. К Занзасу, рядом с ним, без него. Ни к кому другому он такого не чувствовал, более того — не хотел. — Да, — глухо сказал Дино. — Я знаю. Почему он, Сквало? Для тебя всегда имел значение только твой путь. Но ради Занзаса ты всегда с него сворачивал. Что в нем, чёрт возьми, такого? «Чего нет во мне», — мысленно закончил Сквало за него и прикрыл глаза. Сглотнул непонятно откуда взявшийся в горле ком и уставился в потолок. На душе было трудно и муторно, хотелось, чтобы этот во всех отношениях бессмысленный и бесполезный разговор поскорее закончился. Лучше — вообще никогда не начинался, но лучшее — враг хорошего, говорят. Сквало никогда не верил в подобное дерьмо, считая это прикрытием для слабаков, которым лень пошевелиться ради цели, но жизнь раз за разом доказывала обратное. — Я не знаю, — после долгого молчания ответил он. Дино всё так же сидел рядом с кроватью, сжимая его руку, а Сквало всё так же понятия не имел, что сказать. — Но я поклялся быть с ним до конца. — Значит, — Дино выпрямился, и в голосе его теперь звучала одна лишь горькая решимость, — это всё? — Да, — ответил Сквало, не глядя на него. — Это всё. Мне жаль, что ты не понял раньше. Дино выдохнул, закрыл глаза и опустил голову. — Пойду прогуляюсь, — глухо объявил он. Встал и пошел к двери, но уже на пороге остановился и обернулся. Ну конечно, он же не может просто уйти, не сказав какую-нибудь херню напоследок. — Ты хочешь посвятить свою жизнь человеку, который никогда этого не оценит, — негромко, но уверенно сказал Дино. — Занзас никогда не будет ценить тебя так, как ты того заслуживаешь. Не говоря уже о том, чтобы любить. Он любит только себя, и ты это прекрасно понимаешь. Но знаешь, спасибо тебе. За всё. Ты очень хороший человек. Дверь за ним закрылась с тихим шорохом. Сквало неподвижно лежал, пялясь в белый больничный потолок. Он понимал, что Дино, скорее всего, прав — и насчет него, и насчет Занзаса, и вообще. Но это было уже неважно.

***

Абсурдный сон, называемый Конфликтом Колец, закончился. Они все мастерски отыграли свои роли, хоть сейчас каждому по Оскару выдавай, и вернулись в Италию вечером следующего дня. На горизонте сгущались тёмные грозовые тучи, а промозглый влажный ветер пробирал до костей. Так холодно в октябре на памяти Сквало ещё не было. Ворота особняка были распахнуты настежь, стекло будки охранников — разбито вдребезги. Заглянув внутрь, Сквало обнаружил три трупа. Два огромных чёрных внедорожника, которые даже не потрудились скрыть иллюзией, тёмными неприступными глыбами возвышались перед парадной лестницей. Сквало глубоко, как перед прыжком в воду, вдохнул, потянул на себя створки входной двери и посторонился, пропуская Занзаса вперед. Девятый ждал их, сидя в кресле Занзаса за столом Занзаса в кабинете Занзаса. Курил свою вечную вонючую сигару и листал какую-то книгу. Занзас замешкался на пороге лишь на мгновение. Вошел в дверь, оставив её распахнутой, и застыл посередине, скрестив руки на груди. От взгляда шедшего следом Сквало не укрылось, как он выпрямился, завидев Девятого, хотя до этого шел ссутулившись, по правде сказать, еле волочил ноги. Сквало сжал губы и отступил в сторону, давая возможность остальным офицерам занять позиции за спиной Занзаса, а сам встал по его правую руку, на полшага позади. — Когда твоя мать привела тебя ко мне, я даже представить себе не мог, что все так обернется. — Девятый положил раскрытую книгу на стол и задумчиво уставился в окно. Теперь Сквало разглядел, что никакая это не книга, а потрепанный фотоальбом. На фотографии, которую так внимательно разглядывал старый хрен, были они — он, Сквало, и Занзас, совсем еще юные. Сквало помнил эту фотку: ее сделал Дино на древний полароид на какой-то вечеринке, где присутствовали сыновья и дочки мафиозных боссов. Сквало тогда чувствовал себя слегка не в своей тарелке, потому что его отец к категории мафиозных боссов не относился, а сам он добился всего, что имел, собственным горбом, и Занзас везде таскал его с собой чуть ли не за руку, чтобы показать заинтересованным мудакам его приближённость к Вонголе. На фотографии Занзас склонился к Сквало, сжимая его плечо, а Сквало с сосредоточенным видом смотрел ему в глаза, держа в руке бокал шампанского. Они стояли очень близко друг к другу, очень. Гораздо ближе, чем требовали приличия и необходимость личного пространства. В ту ночь Занзас впервые посвятил Сквало в свой план, а Сквало впервые понял, что хочет поцеловать его. — Я до сих пор не могу понять, почему всё так получилось. — Девятый по очереди оглядел всех варийских офицеров и остановил взгляд на Занзасе. — Что я упустил в твоем воспитании? У тебя было всё, о чем мог мечтать человек. И было бы больше, но ты выбрал другой путь. — Что посеешь — то пожнёшь, — не выдержал Сквало, чувствуя, что его сейчас стошнит от всей этой лживой высокопарной ахинеи. Стоящий рядом с Девятым Койот усмехнулся. — Действительно. — Девятый улыбнулся, остро и безжалостно. — Пожалуй, стоило ещё тогда убить вас обоих за дерзость, но с возрастом я стал сентиментальным идиотом. — Сделай то, что обещал, — процедил Занзас, глядя на него в упор. — Съеби из моей жизни. Оставь нас в покое. Девятый встал. Сквало кожей почувствовал, как напрягся Занзас, хоть и не смотрел на него. Сквало всегда слишком хорошо его чувствовал — наверное, гораздо лучше, чем полагается соратнику и другу. И напрягаться Занзасу было из-за чего — он не смог бы сейчас и десяти секунд продержаться против Девятого. Действие таблеток закончилось, а собственное Пламя Занзаса было еще слишком слабым, чтобы принять полноценный бой с другим Небом. Девятый в сопровождении Койота неторопливо пересек кабинет, кивнул телохранителям, — те сразу сорвались со своих мест в углах и заняли посты рядом с боссом, двое впереди, двое позади — и остановился напротив Занзаса. Занзас был выше, но Тимотео Вонгола умел смотреть на всех сверху вниз. Сквало стиснул зубы и приказал себе сохранять спокойствие. — Никто и никогда не смел упрекать меня в том, что я не держу слово, — роняя слова, как камни, сказал Девятый. — Все эти кретины просто не выжили, — ответил Занзас. За словом в карман он никогда не лез. Девятый оглядел его с ног до головы и рассмеялся — очень страшным смехом, от которого у простых людей кровь застыла бы в жилах, но все присутствующие в этой комнате уже давно не были простыми. Некоторых и людьми назвать можно было лишь с большой натяжкой. — Узнаю своего мальчика, — сказал Девятый, с удовольствием наблюдая за тем, как вытянулось лицо Занзаса. Сквало понял, что его собственное терпение трещит по швам. — Ты всегда был очень несдержанным, Занзас. Пожалуй, это действительно моя вина. Но надеюсь теперь, когда всё это, — он обвел широким жестом кабинет, не скрывая презрения и сарказма, — принадлежит тебе, ты немного успокоишься. Вам предстоит много работы. Сказав это, он пошёл вперёд, вынудив Сквало и стоящего рядом с ним Леви расступиться, чтобы пропустить всю процессию. На пороге Девятый остановился и, не оборачиваясь, бросил: — Не хочу желать вам удачи, но кроме неё, вам рассчитывать не на что. Поэтому — удачи, Занзас. Надеюсь, ты извлёк для себя все уроки, которые должен был извлечь. Сопровождаемый Койотом и телохранителями, он ушел, постукивая тростью по мраморному полу коридоров варийского особняка. Внизу хлопнула дверь. Послышался звук моторов отъезжающих автомобилей, и через несколько секунд все стихло. Сквало медленно выдохнул и посмотрел на Занзаса. Тот стоял, не шевелясь и глядя прямо перед собой. Все остальные, казалось, умерли или превратились в статуи — никто не решался первым нарушить тревожную тишину. А потом Занзас как-то в один момент вдруг расслабился, перестал стоять так, будто проглотил лом, ссутулился, шагнул вперед, но пошатнулся, и Леви придержал его за плечо. Занзас убийственно глянул на него, и Леви, не говоря ни слова, отступил, убрав руки. — Вот же старый хрыч. Ладно, отбросы. Надеюсь, никто в штаны не наложил? — Занзас, плотнее запахнув китель, прошел к своему столу и уселся в кресло. Покосился на фотографию в оставленном Девятым фотоальбоме, захлопнул его со злостью, так, что вверх взметнулась пыль, и обвел всех тяжелым взглядом. Сквало подобрался. Он примерно предполагал, что сейчас услышит, и уже готовил аргументы против — в основном громкие и нецензурные. — Вы сделали свое дело, — сказал Занзас и переставил с места на место серебряную подставку для ручек. Его заметно потряхивало от непроходящего озноба и нервного отходняка, но все деликатно делали вид, что не замечают этого. Во время Конфликта Колец и разговора с Девятым он ещё держался, но сейчас его силы были на исходе. — Можете валить на все четыре стороны. — Пожалуйста, босс, — язвительно отозвался Луссурия. Занзас его проигнорировал. — Я серьезно, отбросы. Держать вас насильно никто не будет. — Да кому мы нужны? — усмехнулся Леви. — На нас все ещё до Конфликта Колец крест поставили, а теперь и подавно. — Ага. — Бельфегор подбросил в руке апельсин, который, видимо, успел утянуть из столовой, пока они шли мимо. — Вы от нас теперь не отделаетесь. Занзас ухмыльнулся — криво и невесело, почти обреченно. Сквало захотелось подойти и стереть эту горькую ухмылку с его губ своими, сказать, чтобы завязывал с этим своим извечным хреновым пессимизмом, чтобы встряхнулся и опять стал собой прежним. Но Сквало, конечно, остался стоять, где стоял. Публичное проявление теплых чувств в этом доме было не принято. Как и объяснения причин и следствий. Занзас просто встал, подошел к бару, открыл его и внимательно изучил содержимое. Там всё осталось в том же виде, что и восемь лет назад, за исключением того, что весь алкоголь стал лучше. Ну хоть что-то стало лучше в этом грёбаном мире. Занзас достал из бара бутылку и стаканы — пять штук. Поставил всё на стол, разлил виски и кивнул остальным. Все, кроме Маммон, разобрали стаканы — Маммон же просто подлетела поближе и опустилась чуть ниже, замыкая образовавшийся круг. Все происходило в полной тишине, как какой-то ритуал, хотя, почему как — это и было ритуалом. Возрождения, блядь. В конце концов, стал бы Занзас тратить коллекционный виски на обычную попойку. — Ну так… — Сквало качнул стакан в руке, — за что пьем? Занзас посмотрел на распахнутые двери кабинета, запирать которые смысла не было, покосился на фотоальбом, на дымящуюся в пепельнице недокуренную сигару — и, ухмыльнувшись, поднял стакан. — За Вонголу, отбросы. За Семью, мать её.