Утратив все, ты все найдешь

Гелибол медленно погружался в ночную мглу. Улицы освещали лишь несколько факелов, спёртый воздух разбавляла сырость проливного дождя. Фигура в длинном плаще, боязливо оглянувшись по сторонам, быстро пересекла переулок и юркнула под козырёк дома известной в городе чародейки. После короткого стука дверь со скрипом отворилась, и фигура проскользнула внутрь. Под потолком парили магические камни, излучая тусклое свечение. В помещении стоял густой запах трав и древесины. — О, это снова вы, — чародейка подняла светло-голубые глаза от потрёпанного фолианта и посмотрела на вошедшую женщину, которая оказалась графиней Олантой. — Муж ничего не узнал? — Нет, — покачала головой та. — Ваш отвар сработал как нужно. Я здесь по другой причине. — Кажется, я понимаю, — чародейка испытующе всмотрелась в бледное лицо, тронутые лёгкой сединой волосы, заплетённые в красивый узел. — Вы хотите отомстить. — Да, — глаза графини сверкнули безжалостной решимостью. — Это было жестоким ударом. Я никогда не любила своего мужа. А бард… он соблазнил меня. Влюбил меня в себя. Клялся мне в вечной любви. Говорил, что однажды мы сбежим вдвоём. Муж тогда был в отъезде… Мы встречались с ним каждую ночь. А когда я заметила неладное и сообщила ему о возможной беременности, он подло сбежал. Сказал, что это не его ребёнок. И что ему нужно срочно отбыть, потому что его обожаемому ведьмаку нужна помощь. «Целую твои руки, любимая, вернусь к тебе так скоро, как только смогу», — она с отвращением выплюнула последнюю фразу. — Больше я его не видела. — Соглашусь с вами. Это больно. Но чего вы хотите от меня? — пожала плечами чародейка. — Хочу, чтобы он познал, каково это, когда тебя бросают. Каково, когда носишь под сердцем дитя. — Не хотите ли вы сказать, что… — Да! — повысила голос Оланта. Её кулаки были сжаты, на лице застыла жестокость. — Я хочу, чтобы он зачал и выносил ребёнка. И не от кого-нибудь, а от своего ведьмака. Он только о нём и говорил. Конечно, в те моменты, когда не восхвалял мою красоту. Мерзавец. — Вы… уверены? — Абсолютно. Бард должен забеременеть от ведьмака. Без возможности избавиться от ребёнка. Мне всё равно, как это произойдёт. Он должен выносить и родить. Ведьмак бросит его, разумеется. И я буду отомщена. Пусть мучается родами. Пусть его скручивает от боли и тошноты. Пусть останется один и узнает, на что он обрёк меня, и что случилось бы со мной, если бы я не обратилась к вам. Да пусть даже умрёт при родах. Мне всё равно. Повисло продолжительное молчание. Тишина нарушалась лишь шумом дождя за окном и потрескиванием дров в камине. Чародейка нахмурилась и с нажимом переспросила: — Вы уверены? — Я уже сказала. Да, чёрт возьми. — Ведьмаки бесплодны, — протянула чародейка. — Да и изменить анатомию так, чтобы мужчина мог родить… Нет, это, конечно, в моих силах. Но это очень дорого будет стоить. — Не имеет значения, — отрезала Оланта, бросив на стол увесистый мешочек с монетами. Тонкие пальцы чародейки, украшенные массивными кольцами, потянулись к мешочку и распутали шнуровку. Женщина оценивающе взглянула на содержимое. Графиня не поскупилась. — Ну, что ж… — наконец проговорила чародейка. — Будь по-вашему. А теперь обсудим подробности. *** — О, друг мой, это будет потрясающий вечер! — пропел Лютик, выпутывая из волос Геральта грязь и кусочки внутренностей очередного убитого им монстра. — Не верю, что снова согласился на это, — проворчал Геральт и с усталым стоном откинулся на бортик бадьи. Горячая вода приятно обволакивала тело, руки Лютика мягко, но напористо потирали кожу головы. Было хорошо. Геральт был недоверчив. Слишком редко он мог спокойно уснуть с кем-то рядом. Слишком тяжело было повернуться к кому-то спиной. И уж совсем немыслимым казалось закрыть глаза и, будучи совершенно обнажённым и расслабленным, позволить кому-либо подойти со спины и дотрагиваться до него. Лютику он доверял безмерно. Бард часто раздражал его, но Геральт не мог не признать, что спокойно спит рядом с ним. Что позволяет делать такие вещи, каких не позволил бы больше никому. — А я ведь умею убеждать, верно? — звонкий голос Лютика вырвал ведьмака из размышлений. — Согласись, это очень выгодная для тебя сделка. Ты всего лишь охраняешь меня, а за это тебя ждёт лучшее вино и самые вкусные блюда на Континенте. В конце концов, Геральт, я мог бы не просить тебя о помощи, но недавняя история заставляет меня… ммм… быть осторожнее. — Никакой истории не случилось бы, если бы ты держал свой член в штанах, — бросил Геральт. — За две недели, проведённые в Гелиболе, ты успел ввязаться в неприятности и кого-то обрюхатить. — Никто не может устоять перед моим очарованием, — фыркнул Лютик. «Кроме тебя», — пронеслось в его голове. Он вздохнул и продолжил говорить в том же беспечном тоне: — Да и вообще, я провёл эти две недели замечательно. Пока ты разбирался с многочисленной нечистью и пополнял свои запасы трав, я не только бездельничал и ухлёстывал за графиней, как могло показаться, но и успел очень неплохо подзаработать и сочинить множество новых баллад. Прекрасная Оланта была для меня не только усладой глаз, но и музой. А последствия… Ну, такое случается. В конце концов, не думаю, что она в самом деле понесла от меня. — Я убью тебя, Лютик. Научись думать головой, а не членом. Тебе уже далеко не шестнадцать. — Ох, какое грозное лицо! Мне нравится. Сможешь проходить с такой рожей весь вечер? Тогда ко мне никто не посмеет сунуться. Лютик хохотнул, убедился, что закончил очищать волосы от грязи, и снова окатил ведьмака водой из ушата. Геральт хмыкнул и устало прикрыл глаза, пока бард втирал в кожу его головы масло с цветочным ароматом, чтобы наверняка избавиться от запаха внутренностей чудовища, да и просто сделать приятное своему… другу, да. Другу. Определённо. Лютик уже привык одёргивать себя. Его чувства к Геральту с каждым годом становились всё сильнее, прочно укреплялись и пускали корни в его сердце, но всё, что он мог сделать — это просто быть рядом и наслаждаться обществом ведьмака. Писать любовные баллады, находясь под вдохновением благодаря своей истинной музе, заменяя в словах лишь пол и имя. Стараться быть полезным. Помогать. Как умеет и чем умеет. Лютик часто погружался в несбыточные мечты. Иногда представлял, как Геральт целует его, прижимая к стене, скользит ладонями по его обнажённой коже, и тогда заливался краской и жаром от нахлынувшего возбуждения. Иногда — с грустной улыбкой воображал, как они, держась за руки, идут по побережью, а рядом плещется море. Лютик привык к мечтам. Привык к своим чувствам и уже давно не пытался от них сбежать. Просто иногда любовался Геральтом и невесело улыбался. Когда его никто не видел. — Мы точно не можем не идти туда? — обречённый вздох ведьмака вернул Лютика в реальность. — Что? Как же так? — тут же вскинулся тот. — Начну с того, что на одной этой свадьбе я заработаю столько, сколько не зарабатываю порой и за месяц. А также смею заметить, Геральт, — я чахну без пиршеств! Стоит провести в пути несколько недель, и мне начинает не хватать ярких одежд, танцев, публики… Да и потом, еда и вино, помнишь? Вкусная еда и хорошее вино. А главное — бесплатно. И нам предоставят покои. Не придётся платить за комнату в таверне. Ну же, Геральт… — Лютик понизил голос, добавив в него притягательной хрипотцы. — Соглашайся. Ну, пожалуйста… Его руки, до этого втиравшие масло в плечи, скользнули к шее и надавили по обеим сторонам от седьмого позвонка. Геральт глухо застонал. По телу Лютика пробежали мурашки. Он прекрасно знал, что ведьмак так остро реагирует на надавливание на эту точку, и сейчас не мог не ухмыляться, зная, что это сработало. — Ладно, — буркнул наконец Геральт. — Чёрт с тобой. — Вот и прекрасно, — улыбнулся Лютик. Внутри всё пело от предвкушения. А ещё — от того, что он только что сумел уговорить хмурого и сурового ведьмака. Своего ведьмака. Он долго ещё болтал что-то о будущем пиршестве, о своих новых балладах и о возвышенных чувствах, но Геральт почти не слушал, медленно погружаясь в полудрёму под привычную лютикову трескотню. Музыкальные пальцы так приятно касались его кожи, втирая масло, что он едва сдерживал довольное урчание. Если бард так умело делает массаж, то что же он вытворяет в постели?.. Геральт нахмурился, резко выгнав из головы непонятно откуда взявшуюся мысль. Лютик, безусловно, был красивым и притягательным, но ведьмак никогда не думал об этом всерьёз. Он считал, что его чувства к Йеннифэр не подлежат никакому сомнению. А ещё — что Лютик, хоть и периодически проводил ночи с мужчинами, никогда не смотрел на него… в этом смысле. Такому неженке-барду уж точно не может понравиться ведьмак, от которого пахнет кровью, потом и кишками, и на чьём теле столько уродливых шрамов. Лютик был его другом. Другом. И только. — …синий тебе подойдёт больше, да? Эй, Геральт! Ты вообще не слушаешь меня? — Слушаю. — Ну, и о чём я только что говорил? — Лютик вскинул брови, уперев руки в бока и с вызовом глядя на ведьмака. — Хм. Что-то про баб и баллады. — Нет, друг мой! — едко ответил бард. — Я говорил о том, какая одежда подойдёт тебе для сегодняшнего пира. — Кожаные доспехи. — Что? Ты серьёзно? На свадьбу — и в доспехах? — он усмехнулся и покачал головой. — Нет, нет, нет. Подберу тебе наряд сам. Не волнуйся, никаких цветочных узоров и голубого цвета, обещаю. Геральт рыкнул что-то неразборчивое и тяжело вздохнул. Лютик знал, что Геральт не станет с ним спорить. Просто потому, что это бессмысленно. Бард наконец закончил с массажем и вытер руки о тряпицу, служившую полотенцем. Он повернулся к полке, чтобы взять гребень для волос, и, украдкой бросив взгляд на Геральта, который встал из воды и вытянулся во весь рост, тут же пожалел о том, что вообще посмотрел в его сторону. По мощному красивому телу с волос струилась вода, скатываясь по мускулистым плечам и груди, член даже в спокойном состоянии был внушительного размера, и так хотелось обхватить губами головку, пососать, обвести языком и почувствовать сильную ладонь на своей голове, которая настойчиво притягивает ближе, чтобы член проникал глубже в горло, и… «Вот чёрт», — мысленно выругался Лютик. Геральт был настолько красивым и желанным, что от мыслей о близости с ним начисто сносило голову. Собственный вставший член неприятно упирался в ткань, но это было меньшим из зол, потому что, если ведьмак заметит его возбуждение, то… Об этом бард старался не думать. Но Геральт спокойно обтёрся и наконец вылез из бадьи, даже не взглянув в сторону Лютика. И бард, кажется, впервые обрадовался этому. Он просто убирал на место пузырьки с маслами и солью и думал. О Геральте, о его чувствах к Йеннифэр. Вряд ли чародейка на самом деле ценила то, что рядом с ней находится, пожалуй, один из самых прекрасных мужчин на свете. Лютик действительно так считал. А Йеннифэр, кажется, нет. Она пыталась заставить ведьмака измениться, подстроить его под себя, — и бард каждый раз, глядя на это, горько усмехался: сколь многого не замечает Йеннифэр. Геральт — потрясающий. Лютик не мог не чувствовать ревности каждый раз, стоило ведьмаку и чародейке снова встретиться. Их тянуло друг к другу словно магнитом; магия джинна была сильна, но, стоило первой страсти сойти на нет, как Геральт начинал раздражаться от постоянно меняющихся требований к нему, от капризов и непростого характера Йеннифэр. Лютик прекрасно это видел. И оттого было вдвойне больно. Потому что Лютик любил его целиком: таким, какой он есть. И никогда не хотел бы изменить. Только Геральт этого никогда не поймёт. Лютик наконец оторвался от невесёлых мыслей и подошёл к кровати, чтобы расчесать волосы ведьмака и собрать их в привычную причёску. Обычно Геральт делал это сам, но теперь, перед пиром, когда необходимо выглядеть хорошо, будет куда лучше, если это сделает кто-нибудь другой. По крайней мере, Лютик на это сослался, и Геральт ему поверил. — Завязывай узел, и ладно, — вздохнул ведьмак и устало добавил: — Я ещё не вышел из комнаты, а мне уже хочется в неё вернуться. — Ой, вот только не надо этого, — отшутился Лютик, затягивая кожаный шнурок на его волосах. — Не надо так недовольно ворчать. Свадьбы — это всегда весело. Может быть, и ты там кого-нибудь найдёшь. — Мне никто не нужен. — Да-да. И ты не хочешь быть нужным кому-то. Знаю, Геральт. Проходили. Скажи это Йеннифэр. — Лютик! — ведьмак угрожающе зарычал. — Всё-всё, молчу, — усмехнулся Лютик. И, отогнав болезненные мысли, пригладил гребнем ещё влажные белые пряди. *** Пиршество в самом деле было великолепным. Столы ломились от изысканных блюд, вино лилось рекой, гости щеголяли в своих лучших одеждах. Граф, отец невесты, не пожалел средств на то, чтобы свадьба была идеальной. В его резиденции собралось множество людей: высокопоставленные лица с их семьями, знать, близкие и дальние родственники. Неудивительно, что Лютик мог заработать здесь больше, чем обычно зарабатывал за месяц: праздненство было богатым. Геральт собирался, по своему обыкновению, побыть где-нибудь в стороне, но сегодня его, как и Лютика, пригласили за стол, где сидели самые близкие графу и его семье люди. — Присутствие прославленного ведьмака на нашем празднике — честь для нас, сударь! — улыбнулся старый граф. — Пожалуйста, — с ухмылкой шепнул Лютик, склонившись к уху Геральта. Сам бард почти не садился за стол. Лишь иногда подходил к Геральту и нахально забирал из его рук кубок с вином, почти каждый раз осушая его наполовину. Он захмелел довольно быстро и пел много. Баллады о любви и сражениях, похабные песенки — музыка не прекращалась ни на минуту, и Геральт, в целом, довольно сносно чувствовал себя во всей этой атмосфере. Пение Лютика было привычным и уже почти не раздражало слух, а на болтовню гостей можно было не обращать внимания. — Замечательный вечер, правда? — бард подскочил к нему и наконец-то занял место рядом: теперь гости просто танцевали под музыку приглашённого ансамбля. — Хм-м, — многозначительно отозвался Геральт. — Это значит «могло быть и хуже»? — хохотнул Лютик, отправив в рот кусок жареной свинины. Не успел ведьмак кивнуть, как рядом прозвучал высокий незнакомый голос: — Подумать только! Вы — тот самый Лютик, бард знаменитого Белого Волка! И вы! И вы тоже здесь! Это говорила красивая дама, восторженно глядя на обоих. Её светло-голубые глаза, казалось, смотрели прямо в душу, русые локоны, убранные в модную причёску, спадали на голые плечи, тёмно-зелёное бархатное платье притягательно облегало фигуру, тонкие руки с изысканными кольцами сжимали какой-то красивый графин с серебряной пробкой, и Геральт предостерегающе посмотрел на Лютика, который явно намеревался познакомиться с дамой поближе. — Тот самый, о прекраснейшая. Преданный друг Геральта и ваш покорный слуга, — бард, едва успевший проглотить мясо и запить его вином, вскочил с места и поклонился незнакомке. Она мило засмеялась, когда Лютик поцеловал её руку. — Меня зовут Элеонора. Я близкая подруга невесты. Лютик снова поклонился. Геральт едва заметно кивнул. — Я так ждала, когда прославленный бард наконец посетит наши края! — продолжала Элеонора. — О вас многое говорят. — И что же обо мне говорят? — Лютик вскинул бровь и обворожительно улыбнулся. И, не дожидаясь ответа, разразился потоком сладких речей, способных свести с ума каждую. Геральт закатил глаза, слушая, как бард разливается соловьем, делая комплимент за комплиментом, рассказывая о прекрасных краях, которые им довелось увидеть в путешествиях. Очевидно, недавняя история в Гелиболе его ничему не научила, раз даже на предостерегающий взгляд ведьмака он никак не отреагировал. Ну, что ж. Геральт, в конце концов, ему не нянька. Если он ввяжется в новые неприятности, пусть сам их и разгребает. — Ох, вы льстите мне, маэстро Лютик, — Элеонора наконец отозвалась на болтовню барда, смущённо порозовела и добавила заговорщическим шёпотом: — У меня для вас есть подарок. Это лучшее вино из погреба самого графа, которого нет сегодня на столах, но мне удалось достать его специально для вас. Граф очень им дорожит. С этими словами она протянула тот самый графин Лютику, и тот с готовностью принял его, рассыпаясь в благодарностях. Изумрудное красивое стекло. Горлышко увито серебряными тонкими цветами. Изящная пробка. Ничего подозрительного. И всё же Геральта что-то смущало. И, поэтому, когда Элеонора улыбнулась им и отошла к другим гостям, а Лютик откупорил вино и наполнил небольшой кубок, Геральт выхватил его у него из рук и сделал первый глоток. Яды не действуют на ведьмаков, но они отлично могут распознавать их, едва попробовав еду или питьё. Однако вино было абсолютно обычным. И, надо признаться, безумно вкусным. Геральт сделал ещё глоток. Прислушался к ощущениям. И снова не почувствовал ничего подозрительного. — Ну всё, всё, будет тебе сомневаться, — Лютик улыбнулся и наполнил второй кубок. — У меня нет повода не доверять Элеоноре. Ты видел, как она прекрасна? Волосы, носик, глаза… А фигура! — Лютик, — вздохнул Геральт. — Когда ты, наконец, запомнишь, что женщины коварны и мстительны? А особенно — красивые женщины. — И кому бы понадобилось мне мстить? И за что? Ты слишком недоверчив, друг мой, — рассмеялся бард. И тут же воскликнул, сделав первый глоток: — Оно же великолепно! Геральт, это лучшее вино, которое я когда-либо пробовал, клянусь тебе! Превосходит даже эст-эст, согласись. Он подскочил на месте, осознав, что его выступления снова ждут гости, одним махом осушил кубок до дна и, проговорив что-то вроде «не допивай его без меня», поправил дублет, захватил лютню и устремился к другим музыкантам. Геральт хмыкнул, глядя ему вслед, и сделал ещё несколько глотков. Вино действительно было прекрасным. Мягкий, сладковатый вкус, обволакивающий горло и вытесняющий из головы ненужные мысли. На губах и языке оседала сладость, сознание покрывалось странным дымом. Лютик, кружась по залу, пел откровенную похабщину: что-то там о любви русалки и человека; и, если начиналась песня высокопарным описанием возвышенных чувств, то заканчивалась безбожной пошлятиной, в красках повествующей о совокуплении на берегу моря. Зрителям нравилось. Многие аплодировали и подпевали, а Геральт, глядя на вдохновлённого Лютика, невольно залюбовался им. Вот что значит — быть в своей стихии. Лютик определённо был в ней сейчас. Раскрасневшийся, красивый, лёгкий и музыкальный. «Его не зря иногда путают с эльфом», — вдруг подумалось Геральту. Чертовски красивый. Он сделал ещё пару глотков. И больше не смог отвести от Лютика взгляда. Он заворожённо смотрел на чуть растрепавшиеся каштановые волосы, на стройную гибкую фигуру, которую сейчас так хорошо облегала ткань дублета, на очаровательную улыбку и яркие синие глаза, — и не понимал, как за почти десять лет совместных путешествий он не замечал, насколько Лютик прекрасен. А, когда бард повернул голову и между куплетами посмотрел ему прямо в глаза, пошло облизнув губы, в крови начал подниматься странный жар. Геральт отмечал всё новые и новые детали. Засмотрелся на ягодицы барда, обтянутые довольно узкими штанами. Задержал взгляд на его руках: гибкие, изящные, пальцы так умело перебирают струны… А каково было бы ощутить эти пальцы на своём члене? Это всё алкоголь, определённо. Но Геральту отчего-то не хотелось прекращать этот поток фантазий. Он залпом допил остатки вина — и на секунду в глазах помутнело. Исчезло всё вокруг: звуки, запахи, болтовня гостей и звон посуды за столом. Остался только Лютик. Безумно притягательный Лютик, которого вдруг ужасно захотелось себе. Он кружил по залу и пел, и его голос звучал чуть хрипло и слишком соблазнительно, он призывно повиливал бёдрами, совершенно блядски облизывал губы и ухмылялся, глядя прямо в глаза. Будто бы прекрасно знал, что творится с Геральтом. Будто бы испытывал то же самое. Желание. Прикоснуться. Чтобы кожа к коже. Чтобы прижаться теснее некуда. Срывать стоны с губ. Пометить. Присвоить. Выебать. Прямо сейчас, сию же минуту. Геральту казалось, что он сойдёт с ума, если не трахнет Лютика этим вечером. Вероятно, рассуждай он чуть более здраво сейчас, его насторожило бы столь странное состояние после выпитого вина, но голова действительно была как в тумане, и в висках стучало только одно: Лютик-Лютик-Лютик-Лютик. Услышать, каким становится его голос, когда он сладко стонет в постели. Почувствовать эти музыкальные пальцы на своей коже. Увидеть, как влажные алые губы растягиваются на члене. Сжать в ладонях эту упругую задницу и укусить — так, чтобы обязательно остался след. Всё его тело покрыть следами своих губ и зубов. У Геральта снова помутнело в глазах. Не помня себя, он кивком извинился перед графом, поднялся из-за стола и направился прямо к Лютику, не отрывая от него хищного взгляда своих жёлтых глаз. Ему было плевать, как он сейчас озвучит своё желание, станет ли бард идти на попятную. Он отчего-то был уверен, что Лютик хочет того же. И он не ошибся. Лютик, ни на секунду не сводивший с него необычно тёмных синих глаз, закончив последнюю балладу, двинулся к нему навстречу. Совершенно не сговариваясь, они покинули зал и свернули к их общей комнате. И, стоило им пересечь порог и закрыть на засов дверь, в воздухе повисла тишина, пронзаемая лишь судорожными вздохами Лютика. Запах возбуждения, густой и жаркий, витал между ними, распаляя всё сильнее и сильнее. Геральт прекрасно слышал, как быстро бьётся сердце барда, когда он умоляюще смотрел на него, прижимаясь спиной к двери. Он медленно сделал шаг навстречу, оказавшись вплотную к Лютику, вздёрнул его лицо за подбородок вверх и ухмыльнулся. Добыча, только недавно изображавшая змея-искусителя, попала в капкан. Она уже не вырвется. — Геральт… — вдруг томно выдохнул бард. И у ведьмака окончательно сорвало последние ограничители. Он впился в необычайно мягкие губы Лютика кусачим поцелуем, и тот со стоном подался навстречу и ответил — жарко, сладко, тихо поскуливая, когда Геральт трахал его рот языком. Поцелуй вышел грубым, мокрым и алчущим. Лютик целовался восхитительно. Вылизывал рот ведьмака, скользил языком по его языку, посасывал и кусал его губы, притирался к нему всем телом и задыхался от пронзающего его желания. Геральт упивался его губами. Это было что-то невероятное, какое-то колдовство, не иначе, потому что просто невозможно настолько хорошо целоваться. Что ты делаешь, Лютик, что же ты делаешь?.. Что-то перемкнуло внутри после соприкосновения их губ. Остатки самообладания разрушились, как карточный домик, и всё, что осталось — голодное животное желание. Сделать своим. Отыметь. Оттрахать. Вылюбить. От его губ не хотелось отрываться ни на миг. Хотелось сминать их своими, кусать, втягивать и вылизывать, и Геральт поддавался этому безумному желанию, и Лютик отвечал ему с трепетным жаром. Возбуждённый до предела член больно упирался в тесную ткань штанов, и ведьмак, почти не разрывая поцелуя, нетерпеливо стягивал с себя раздражающую одежду, бросая её куда-то на пол. Лютик всё ещё копался с пуговицами рубашки, трясущимися пальцами пытаясь расстегнуть её аккуратно, и Геральт, не выдержав, с рычанием разорвал на нём рубашку. Лютик издал возмущённый возглас, который тут же превратился в надрывный стон, стоило Геральту сомкнуть зубы на его шее. — Пожалуйста, только не останавливайся, умоляю тебя… — лихорадочно бормотал Лютик. И Геральт не останавливался. Осыпал поцелуями и засосами бледную кожу, покрывшуюся мурашками, наблюдая, как проступают на ней красноватые следы его губ, облизывал и покусывал затвердевшие соски, оставлял укусы на шее и ключицах, оглаживая всё его тело ладонями, сминая ягодицы, сильнее вжимал барда в дверь, притираясь к нему всем телом, словно стараясь оставить на нём свой запах, чтобы никто больше не имел права дотрагиваться до Лютика, чтобы все знали, чей он. Геральту начисто сносило голову от похоти, и, кажется, никогда прежде, даже с Йеннифэр, он не испытывал настолько острого желания обладать. И, впившись новым, ещё более грубым укусом в подставленную шею, он довольно заурчал, услышав, каким звучным стоном отозвался его бард. Его. Больше ничей. Отныне Лютик будет принадлежать только ему. Восхитительный, страстный Лютик, который задыхался и лихорадочно целовал его тело, скользил ладонями по груди и спине, покусывал и вылизывал, поскуливал от нетерпения и прижимался к нему бёдрами. Геральт не заметил, когда тонкие пальцы успели развязать шнуровку его штанов; он только выпутался из них и из портков, оставшись совершенно обнажённым, и удовлетворённо застонал, когда Лютик, широко лизнув ладонь, обхватил ей его член. Бард сходил с ума. Он не мог поверить своему счастью и возможности наконец-то дотронуться, обвести большим пальцем тёмную головку, сочащуюся смазкой, проскользить подушечками пальцев по нежной коже, и сейчас, делая это, он чувствовал себя на вершине блаженства. Ему захотелось большего. Захотелось почувствовать этот мускусный вкус на языке. — Геральт, хочу его, — почти проскулил Лютик. — Позволь мне… Он не договорил, опустился на колени и медленно провёл языком от яичек до головки — по всей длине. Влажно, ласково, широко. Геральт шумно выдохнул и положил ладонь на его затылок. И Лютик со стоном наслаждения обхватил головку губами и вобрал член в рот до самого основания. Тело Геральта словно прошибло множеством искрящихся молний. Бард отсасывал ему, вызывающе глядя на него снизу вверх, то пропуская член глубоко в горло, то чуть отстраняясь и касаясь головки лишь кончиком языка, иногда на мгновение входя в устье уретры. — Лютик… блядь… — у Геральта хватило сил только на эти слова, потому что теперь выражение «язык без костей» приобрело совершенно буквальный смысл: бард вытворял невероятные вещи, обвивая язык вокруг члена так, что перед глазами плясали искры. Ведьмак очень давно не стонал во время секса, но сдерживаться было попросту невозможно. Лютик заглатывал так глубоко, ритмично сжимая глотку вокруг члена, что, если бы не хорошая выдержка, Геральт бы непременно кончил уже сейчас. Слишком было прекрасно. Определённо — так его ещё никогда не ласкали. Ему безумно хотелось кончить прямо на это бесстыдное лицо и смотреть, как розовый язык слизывает с губ белёсые капли спермы, но всё это — потом, не сейчас, потому что сейчас единственно верным казалось разложить Лютика на ближайшей горизонтальной поверхности и оттрахать так, чтобы он забыл даже собственное имя. — Лютик, — хрипло позвал он и снова застонал, когда тот отстранился, выпустил член изо рта и теперь кончиком языка дразнил уздечку. — Зараза… — М-м? — Лютик хитро прищурился и провёл языком по всей длине. — На кровать, — отрывисто приказал Геральт. И бард, застонав от волны возбуждения, подчинился. Он наконец выпутался из давно мешающих штанов и белья и, оставшись обнажённым, забрался на кровать и призывно раздвинул ноги. У Геральта перехватило дыхание. В голове осталась только одна мысль: трахнуть-трахнуть-трахнуть. Прямо сейчас заставить этого расхристанного, горячего Лютика кричать от наслаждения. Он огляделся в поисках своей дорожной сумки, нашёл её и выудил флакон какого-то масла. Какого именно — было уже плевать. Главное сейчас — Лютик. Главное — взять его, выебать и заполнить своей спермой. Геральт позволил себе полюбоваться на то, как Лютик мягко ласкает себя, лёжа на кровати, как правильно смотрятся на его теле проступившие засосы и следы от укусов. Так и должно быть. Лютик — его. Весь. Целиком. От мысли, что Лютик вообще может быть чей-то ещё, на Геральта накатила жгучая ревность и такое же жгучее желание доказать, что никто больше не имеет права прикасаться к барду вот так — только он, только его руки могут ласкать его член, только его язык — скользить по обнажённой груди и теребить соски. Доказать. Сию же секунду. Геральт навалился сверху, втягивая Лютика в быстрый голодный поцелуй, оторвался от его губ, протянув между их языками ниточку слюны, покусываниями спустился ниже, лизнул низ живота и накрыл губами его член. Бард простонал что-то невнятное и толкнулся в его рот. Геральт не отстранился. Он никогда не делал этого прежде, но сейчас ему непременно хотелось ещё и ещё. Вкус был совершенно не неприятным; напротив, солоноватый привкус смазки и острый запах возбуждения ещё сильнее разжигали огонь в крови, и хотелось ласкать и ласкать, чтобы Лютику было хорошо, чтобы слышать его неумолкающие стоны. Геральт, ненадолго отстранившись, потянулся к пузырьку с маслом, который он успел отбросить куда-то в сторону, и Лютик, к которому наконец-то вернулась способность говорить, произнёс сквозь тяжёлое дыхание: — Геральт, я никогда ещё… Ни разу… Ведьмак с рычанием заткнул его поцелуем. Осознание, что ещё никто и никогда не касался Лютика там, начисто сносило всякую осмысленность. Укусив барда за нижнюю губу, Геральт снова опустился вниз, откупорил пузырёк, вылил масло на пальцы и, устроившись между его раздвинутых ног, осторожно проник одним пальцем внутрь. Лютик рвано выдохнул и вцепился в его волосы, притянув его к своему члену, и ведьмак не сопротивлялся: с искренним удовольствием прошёлся языком по всей длине, вылизал головку и вобрал её в рот, не переставая растягивать тесные мышцы ануса. Когда Геральт добавил второй палец, Лютик нетерпеливо застонал, заёрзал, вильнул бёдрами и подался навстречу, и пальцы внутри упёрлись прямо в простату. По его телу прошла дрожь, с губ сорвался полустон-полувскрик. Трахнуть его хотелось просто до безумия. Но Геральт не спешил. Даже сквозь пелену сильнейшего возбуждения он помнил, что у Лютика это впервые, и потому хотел довести его до изнеможения, хотел, чтобы бард сам умолял взять его. Он медленно ласкал его член губами, разрабатывая уже тремя пальцами тесные мышцы, скользя прямо по бугорку простаты, и Лютик стонал, вскрикивал, метался, хватался за простыни, кусал свой кулак, пытаясь хоть немного заглушить себя, горячечно шептал его имя и умолял не останавливаться — от его голоса у самого Геральта темнело в глазах. Лютик почти не чувствовал боли, — лишь ощущение наполненности и лёгкое жжение. Вероятно, крепкое вино слишком хорошо расслабило всё тело. Он больше не мог держаться. Всё, чего ему хотелось — чтобы Геральт наконец-то трахнул его, и, задыхаясь, он едва смог выговорить: — Пожалуйста, возьми меня… Дважды просить не пришлось. Член Геральта готов был взорваться от возбуждения, и, когда он приставил головку ко входу, закинув ноги Лютика себе на плечи, его сотрясала крупная дрожь нетерпения. Да. Наконец-то. Он слишком долго этого ждал. Головка медленно проникла внутрь, и Лютик болезненно застонал. Было действительно больно, и промежность неприятно жгло. Член Геральта был куда больше, чем три пальца, на которых они остановились, но терпеть дольше просто не было сил. Геральт двигался в нём. Медленно, короткими толчками продвигался глубже, пока не вошёл до конца и не замер, чтобы дать Лютику привыкнуть, целуя и покусывая его лодыжку, лежащую на его плече. Бард несколько раз глубоко вздохнул, тихо застонал и подался навстречу, пытаясь насадиться ещё глубже. И Геральт сорвался. Вцепился в его ноги мёртвой хваткой, навалился на него, почти согнув пополам, и принялся трахать. Отрывисто, ритмично, сперва — не так быстро, как хотелось, чтобы не сделать больно, пока бард привык не до конца, но затем, когда стоны Лютика стали слаще и громче, и в них перестали слышаться даже малейшие нотки боли, Геральт ускорился и начал вбиваться быстрее: жадно, голодно, шлёпаясь яйцами о ягодицы, утопая в Лютике с головой. Он опускал взгляд, чтобы с наслаждением наблюдать, как его член погружается в растраханную дырочку, как плотно обхватывают его стенки. Какой же ты сладкий, Лютик, какой вкусный. Больше, больше, ещё и ещё. Тесно. Жарко. Головокружительно. Прекрасно. Лютик кричал и выгибался под ним, вцеплялся ногтями в загривок и плечи, подмахивал и умолял не останавливаться, умопомрачительно сжимался на его члене каждый раз, когда он задевал простату, и Геральт абсолютно точно никогда ещё не испытывал такого безумного ощущения. — Давай, сожми меня сильнее, — прорычал он Лютику в губы перед тем, как жарко поцеловать его, и оба тут же застонали в поцелуй, потому что это было потрясающе. Лютик ощущал небывалую наполненность, Геральт — невероятную тесноту. Они ощущали друг друга. Геральт разорвал поцелуй, с силой укусил Лютика за плечо, поддавшись желанию оставить на нём метку, выпрямился, подтянул его к себе ещё ближе, насаживая на свой член, и начал двигаться быстрее, чувствуя, как кружится голова, как вскипает кровь: ещё немного — и он взорвётся в оргазме. Он скользнул рукой между их телами и обхватил ладонью член Лютика. Тот бессвязно хныкал и лихорадочно выстанывал имя Геральта, заломив брови в мучительной складке удовольствия, широко открыв рот и зажмурившись. Геральт не мог отвести от него взгляда. Не мог не думать о том, каким прекрасным Лютик выглядел сейчас, за несколько секунд до оргазма. — Боже… Геральт, пожалуйста… Нет… Стой… Подожди, я… Да-а-а!.. Лютик протяжно закричал и кончил, с силой впиваясь ногтями в плечи ведьмака, и тот, чувствуя, как сжимаются и пульсируют вокруг него сокращающиеся мышцы, ускорился до невозможного, с бешеной скоростью вбиваясь в горячее тело. Ещё. Ещё немного. Да. Оргазм накрыл жаркой мощной волной, и Геральт, впервые в жизни так громко застонав, излился внутрь, плотно прижимаясь бёдрами к ягодицам Лютика, заполняя его собой. Так, чтобы ни капли не вытекло из него. Хотелось запечатать себя в нём. Навсегда. Это было необходимо. Это было правильно. — Геральт… — сорванным шёпотом произнёс Лютик, когда через несколько минут к нему вернулась способность говорить. — Я… Ты… Это было… Великолепно. — Да, — тяжело дыша, согласился Геральт, уткнувшись носом в изгиб его плеча. Сладко, как же сладко. Как хорошо. Всегда бы так. Дыхание Лютика медленно выравнивалось. Спустя ещё несколько минут ведьмаку показалось, что тот уже давно спит, но, когда он сделал попытку всё же выйти из него, Лютик недовольно заворчал и притянул его к себе за плечи. — Я хочу ещё полежать. Вот так. Друг в друге, — тихо сказал он и через мгновение добавил: — Я люблю тебя, Геральт. Как же, чёрт возьми, сладко.