Утратив все, ты все найдешь

Лучи солнца пробивались сквозь неплотно закрытые шторы, освещая уютную комнату и двух человек, умиротворённо спящих на большой кровати. Простыня сбилась, одеяло почти сползло куда-то на пол, подушки съехали. Совершенно откровенная картина последствий ночной страсти. Геральт нахмурился, открыл глаза, щурясь от яркого света, и попытался встать, но кто-то недовольно замычал, стоило ему пошевелиться. Кто-то?.. Лохматая тяжёлая голова покоилась на его плече. Музыкальная рука лежала на бедре — в паре сантиметров от паха. — Зараза… События вечера и ночи вихрем пронеслись в памяти. Он переспал с Лютиком. Он. Переспал. С Лютиком. Как, чёрт возьми, это случилось?.. Забыть. Однозначно забыть. Списать на действие алкоголя. Они ведь много выпили на свадьбе, да?.. Может быть, Лютик вообще ничего не вспомнит? Однако Геральт помнил всё. До мелочей. Слишком отчётливо. Первой мыслью было — сбежать. Прямо сейчас, пока бард спит. Потому что ведьмак не представлял, как будет потом смотреть ему в глаза. Хотя, с другой стороны, что в этом такого? Ну, напились, ну, переспали… С каждым случается. И, всё-таки, оставлять это вот так было неправильно. Конечно, можно было поступить скотски, сказав, что всё это было ошибкой, и что стоит забыть об этом, но самым страшным было то, что Геральт не прочь был бы и повторить. Он помнил абсолютно всё. И теперь знал точно: Лютик чертовски хорош в постели. Настолько хорош, что ведьмак, несмотря на заклинание джинна и притяжение к Йеннифэр, однозначно испытал лучшие ощущения в своей жизни. Чародейка была эгоистична даже во время секса. Больше брала, чем дарила. А Лютик отдавался и стонал так искренне, с такой страстью и… — Зараза, — снова повторил Геральт и наконец, стараясь не потревожить Лютика, осторожно поднялся и уселся в постели. Ему необходимо было всё обдумать. Самым правильным решением казалось забыть об этой ночи и жить дальше, но ведьмак слишком хорошо помнил произнесённые бардом слова. «Я люблю тебя, Геральт». Он искренне надеялся, что это было сказано не всерьёз. Просто в порыве страсти. Ведь, в конце концов, Лютик часто клянётся в любви своим пассиям на одну ночь. Это бы слишком всё усложняло. Чересчур. Ведь Лютик — просто друг. Определённо, просто друг. С которым просто случился едва ли не лучший секс за всю жизнь. Который вот уже десять лет неустанно следовал за Геральтом в самые опасные места. В отличие от Йеннифэр, никогда не уходил. Не оставлял его. Он был предан Геральту. И Геральт был предан ему. Усложняло всё ещё и то, что Геральт не мог не вспоминать, как красив был Лютик на пике их страсти. Как нежно он стонал. Как потрясающе целовался. Как сладко пах. Ведьмак настолько погрузился в воспоминания за какие-то пару секунд, что едва успел побороть инстинктивное желание сгрести спящего Лютика в охапку и вдохнуть его запах. Это было бы уже… чересчур. Им лучше оставаться друзьями. Без сомнения. Лютик признаётся в любви чуть ли не каждой своей пассии, а Геральт влюблён в Йеннифэр. А то, что они переспали… Ну, такое случается. Они были вусмерть пьяны. Вот и всё. Геральт старательно гнал от себя мысль, что «вусмерть пьяны» никак не вяжется с тем, что он помнит абсолютно все ощущения, эмоции, чувства. Вплоть до мыслей в моменты страсти. До самых низменных желаний, связанных с Лютиком. Лютиком, который, лёжа уже на ноге ведьмака, вдруг сладко потянулся и приподнялся, потирая заспанные глаза. И, когда он поднял голову, их взгляды встретились. В глазах Лютика отразилось осознание. Он судорожно вздохнул и отодвинулся от Геральта на другой край кровати, кутаясь в несчастное измятое ими ночью одеяло. Неловкость затопила его с головой, и он, глядя куда угодно, только не на ведьмака, принялся бормотать всякую бессмыслицу и наигранно-беспечно улыбаться: — Ох, ну и ночка выдалась, правда? Клянусь, это самое крепкое вино, которое я когда-либо пробовал. Но, знаешь, эст-эст, всё-таки, куда лучше, и от него не так сильно пьянеешь, так что не понимаю, что нашёл в этом вине граф и почему он так им дорожит. Может, как раз потому, что из-за него так уносит? А ещё я тут вспомнил, как недалеко от Вызимы ты оставил меня в таверне и ушёл на заказ, а я познакомился с симпатичной дочерью хозяина, и она сказала… — Лютик, — твёрдо перебил его ведьмак. Бард вздрогнул, сглотнул и замер, словно ожидая смертного приговора. В воздухе запахло неловкостью. Давящую тишину разбавляли лишь чьи-то голоса, доносящиеся с улицы: очевидно, многие, едва проснувшись, продолжали праздновать свадьбу, а то и вовсе не ложились спать. Геральт глубоко вздохнул, пытаясь подобрать слова. Говорить, по большей части, было не о чем: стоило всего лишь озвучить свои мысли и накрепко закрыть случившееся в воспоминаниях. — Лютик, — снова начал он. — То, что было ночью… В общем, забудем об этом. Это было ошибкой. Мы просто перебрали. Забудем. Лютик закусил губу и сдавленно выдохнул, по-прежнему не глядя на ведьмака. — Да. Да, ты прав. Конечно, забудем. Я… Я пойду в купальню, пожалуй. Он натянуто улыбнулся и, выпутавшись из одеяла, наконец поднялся с кровати, еле слышно шипя от боли в промежности и пояснице. Натянутость. Вот оно. Вот этого Геральт и боялся. Он ругнулся сквозь зубы, услышав шипение Лютика, и отвернулся, чтобы не смущать его своим взглядом. Однако, когда тот внезапно охнул, Геральт машинально повернул голову на звук — да так и замер. По внутренней стороне молочно-светлого бедра Лютика стекала тонкая струйка спермы. Его спермы. Кожа барда была покрыта следами от засосов и укусов. Метками. Геральт прекрасно помнил, как сильно хотел пометить его и сделать своим. Он тряхнул головой, заставляя себя прогнать наваждение и с неудовольствием глядя на мгновенно вставший от этого зрелища член. Ну уж нет. Решили забыть — значит, забудут. И ничего в этом страшного нет. А неловкость сгладится. Когда-нибудь. *** Лютик молча смотрел в одну точку, сидя в широкой бадье и прижав колени к груди. По щекам текли слёзы. При Геральте он ни в коем случае не показал бы своих слабостей, но сейчас, наедине с собой, можно было отпустить эмоции. Признаться честно, он не мог бы сказать точно, что сейчас испытывает. Смятение? Боль? Обиду? Конечно, он никогда не думал о том, что Геральт однажды воспылает к нему ответной любовью, но то, что внезапно произошло ночью, давало надежду на то, что ведьмак испытывал к нему хотя бы притяжение. Иначе — что это, вообще, было?.. В голове беспорядочно мелькали мгновения этого безумного секса, смешанные с воспоминаниями о том, как сам он, сбегая из чужих постелей, несколько раз говорил те же слова: «Мы просто перебрали. Забудем». Теперь теми же словами оттолкнули его. Оттолкнул человек, которого он беспросветно любил столько лет. Несомненно, Геральт услышал его признание. И наверняка помнил об этом. И это, конечно, его тяготило. Да и, в конце концов, кто он, Лютик, такой, чтобы соперничать с прекрасной Йеннифэр за сердце сурового ведьмака. Просто надоедливый бард, не более. Он ничего не стоит. Геральт терпит его рядом — и на том спасибо. Да и, кажется, наконец-то стал называть своим другом. Спустя десять лет. На большее и надеяться было нельзя. Лютика волновал и вводил в непонимание ещё и тот факт, что он помнил всё до мелочей, да и ведьмак, кажется, тоже. Обычно, если он напивался, то наутро едва ли мог вспомнить хотя бы малую часть того, что творил, но сейчас, даже несмотря на такое крепкое вино, в памяти отпечаталось абсолютно всё, да и похмелья тоже не наблюдалось. Однако в какой-то степени Лютик был благодарен судьбе за то, что это случилось. В конце концов, теперь он знает, как Геральт хорош в постели, каковы на вкус его губы… и не только губы. У него, конечно, было много любовниц и не слишком много любовников, но таких ощущений он точно ещё никогда не испытывал: настоящее, ни с чем не сравнимое наслаждение. Только с ним. Только с Геральтом. А ещё — было страшно. Лютик отчего-то боялся, что Геральт, несмотря на их договорённость забыть об этой ночи, решит избавиться от него в каком-нибудь городке и просто уйдёт, пока он будет спать. Чтобы больше не раздражал. Вывод он сделал для себя один: единственно верным сейчас было вести себя так, будто ничего не случилось, и постараться не докучать Геральту чрезмерной болтовнёй и попаданием в неприятности. И лучше начать прямо сейчас: покинуть купальню, пока ведьмак не заподозрил, что его эмоциональное состояние оставляет желать лучшего, и войти в новый день с привычной улыбкой. Лютик брызнул водой себе в лицо, взъерошив мокрые волосы, и обернул вокруг бёдер полотенце: прежде он никогда не смущался своей наготы при Геральте, но теперь… Было неловко. Крайне неловко. Оставалось лишь надеяться на то, что это скоро пройдёт. Он глубоко вдохнул, принял вид совершенно спокойного человека и толкнул дверь в их общую комнату. — Купальня свободна, Геральт. *** В большой столовой было немноголюдно. Кто-то из гостей ещё не проснулся, кто-то — напротив, спустился из комнат позавтракать. Слуги разносили блюда, оставшиеся с вечера, и Лютик, сидя за столом рядом с Геральтом, впрочем, отодвинувшись от него намного дальше обычного, с аппетитом уплетал запечённое в овощах мясо, запивая его соком. После такого выматывающего и жаркого секса есть хотелось невероятно, да и ведьмак не отставал от него, с удовольствием поглощая свиной окорочок. Подсознательно пытаясь сгладить эту ненавистную неловкость между ними, Лютик тараторил в два раза больше, чем обычно, не затыкаясь даже с набитым ртом, хотя поклялся себе не раздражать ведьмака болтовнёй. Он говорил что-то об убранстве дома, передавал сплетни, случайно услышанные им от слуг: мол, простыня после ночи молодожёнов так и осталась белой, потому-то и пьёт граф такие крепкие вина, какое довелось им вчера попробовать. Геральт молчал. Обычно он молчал, потому что просто не хотелось что-либо говорить, но сейчас — он был погружён в свои мысли. Его терзали сомнения. Он прекрасно видел, как усердно пытается Лютик вести себя, как раньше, будто бы ничего не произошло. Прекрасно замечал, что и самого поэта тяготит это напряжение. Вряд ли их отношения теперь будут прежними. Геральт не любил всё усложнять, но легко здесь быть просто не может. Если они продолжат путешествовать вместе, то вскоре наигранно-весёлая трескотня Лютика начнёт его раздражать. Он, конечно, уже привык к тому, что бард постоянно болтает, но здесь уже было совсем другое. К тому же, ведьмаку не давало покоя ночное признание. Да, вероятно, это были всего лишь слова, сказанные в пылу страсти, но, даже несмотря на это, прежние дружеские отношения уже не вернуть. Потому что… с друзьями не спят. Даже единожды. Даже напившись вдрызг. — Лютик, — прокашлявшись, начал ведьмак, стараясь произнести это как можно мягче. — Я думаю, тебе лучше остаться здесь, на гуляниях. Я же отправлюсь дальше. Так будет лучше для нас обоих. — Ч-что? — поперхнулся бард, едва не выронив нож. — Геральт, какая муха тебя укусила? Подожди, подожди, не надо рубить всё вот так с плеча. Да, случилось… всё вот это, да, сейчас между нами есть небольшое напряжение, но, уверяю тебя, совсем скоро это пройдёт, и всё будет как раньше. Лютик говорил куда быстрее обычного. Геральт знал: так происходит, когда он чрезмерно волнуется. — Нет, Лютик. Как раньше уже ничего не будет. Наши пути расходятся. Здесь и сейчас. Нам пора пойти своими дорогами, — ведьмак одним глотком допил вино и с негромким стуком опустил кубок на стол, словно поставив точку в разговоре. — Подожди, подожди, — нервно повторил Лютик. И уже спокойнее добавил: — Мы разойдёмся. Как скажешь, Геральт. Только помоги мне добраться до Новиграда. Мы ведь всё равно собирались туда. Ты наверняка найдёшь в окрестностях заказы, а я отправлюсь по своим делам. Дорога опасна. В тех краях много разбойников. Да и нечисти тоже. Боюсь, одному мне не дойти. А после… ты больше меня не увидишь. Обещаю. Последняя фраза была сказана с явной болью в голосе. Геральт ощутил укол совести. Отказать барду он не мог, даже несмотря на то, какими теперь тяжёлыми будут для него недели пути. — Выдвигаемся сейчас, — рыкнул он, устало вздохнув. Лютик криво улыбнулся, поблагодарил, пробормотал что-то о том, что ему нужно получить у графа оплату, допил сок и вскочил из-за стола. Геральт проводил его тяжёлым взглядом и снова вздохнул, понимая, на что только что подписался. Его не покидало смутное предчувствие: он отчего-то был уверен, что путешествие не пройдёт гладко. *** Они уже были на полпути к Новиграду, когда вдруг Лютику начало нездоровиться. Внезапная постоянная слабость сперва не казалась такой уж помехой, но, когда к слабости прибавились тянущие боли внизу живота, бард уже не мог не обращать на это внимания. Болело постоянно. Да, они часто употребляли в пищу пойманную дичь, да и в тавернах еда не всегда была лучшего качества, и Лютик списывал всё на обычное несварение, но за долгие годы странствий с ним ни разу не случалось такого: за пару недель боль не только не ушла, но и усилилась, и, вдобавок, начала мучить утренняя тошнота и непереносимость запахов. Спустя ещё неделю боль отступила, а вот тошнота стала совсем невыносимой. Барда мутило без остановки: он буквально заставлял себя зайти в таверну, потому что запахи пота, жирной пищи и перегара просто не мог выдержать: ему тут же становилось плохо, и приходилось вскакивать из-за стола и как можно быстрее удаляться в нужник. Даже провести ночь с кем-то теперь было невозможно: он остро чувствовал ароматы, и женские душистые масла стали ощущаться чем-то отвратительным. Тошнило буквально от всего: от еды, духоты, запахов… Есть, однако, хотелось постоянно. Лютик сильно исхудал. Когда они останавливались где-то на ночлег, ему даже не удавалось выйти из комнаты, чтобы перекусить, потому что тошнота подступала тут же: слишком много запахов было внизу. Да и от вида пищи со временем начало тошнить. Организм нормально воспринимал только овощной бульон и варёную курицу без кожи. Геральт, который всё это время волновался за барда, хоть и не показывал этого, доплачивал разносчицам, чтобы те приносили еду прямо в комнату, но и это не всегда помогало: если на подносе вдруг оказывалось жирное мясо, Лютик мгновенно бледнел и хватался за ночную вазу. Ведьмак сидел рядом, сжимая руку на его плече в знак поддержки и стискивая зубы от бессилия. Слабость и сонливость тоже не отпускали: вкупе с тошнотой они доводили Лютика до совершенно ужасного состояния. Ему часто приходилось останавливаться и отдыхать, хотя прежде он вполне мог бодро шагать за Плотвой без передышки с утра до вечера, бренча на лютне и болтая обо всём на свете. Если и случалось ему устать, то Геральт довольно часто предлагал ему забраться на лошадь, и Лютик всегда с радостью принимал предложение, однако сейчас, когда он однажды попытался проехаться верхом, его укачало и затошнило так сильно, что он спешился уже через несколько минут и убежал в ближайшие кусты. Теперь барду было не до привычной болтовни. Конечно, петь в тавернах ему приходилось, потому что нужно было на что-то жить, но уже после пары исполненных баллад он чувствовал себя чересчур паршиво. Тошнило каждый день. Утром, вечером, днём. Постоянно. Когда желудок был пуст — рвало желчью. — Я умру молодым в луже собственной рвоты, — прохрипел как-то Лютик, склонившись возле очередного дерева и держась за его ствол. — Успокойся, Лютик. Всё будет хорошо, — Геральт просто не знал, что ещё сказать. Он всерьёз волновался. Не мог спокойно смотреть, как мучается Лютик, и с самого начала всячески старался помочь ему, но это было бесполезно. Лекарь, к которому он привёл его, ослабевшего от постоянной тошноты, только развёл руками и выдал пузырёк с каким-то травяным настоем, сказав, что это поможет. Бард послушно принял лекарство, а через пару минут его стошнило ещё сильнее, чем до этого. Геральт не понимал, что творится с Лютиком, пытался найти какое-то объяснение его состоянию, но в голову не приходило ничего. Они всегда ели и пили одно и то же, и, если бы даже барда кто-то хотел отравить, то ведьмак однозначно почувствовал бы, однозначно… Или?.. В тот момент, когда у дерева Лютика настиг новый приступ, и он безотчётно вцепился в его предплечье, — в тот момент в памяти Геральта вдруг всплыла та самая свадьба, на которой они побывали чуть меньше месяца назад. Та самая свадьба, на которой они… переспали. На которой Лютику подарили то самое вино. — Зараза, — сквозь зубы прорычал Геральт, начиная осознавать, что именно тогда произошло. Лютика точно хотели отравить. Ведьмак очень хорошо помнил: больше ту странную голубоглазую незнакомку он не видел ни вечером, ни утром. И пахло от неё тоже странно: он почему-то не обратил тогда внимания на то, что сквозь приторный аромат душистых масел пробивались запахи трав и ингредиентов для зелий. Выходит, она знала, кого стоит бояться. Потому и пыталась перебить запах. Значит, и ей Лютик однажды чем-то крупно насолил. А может быть, она лишь исполняла чью-то волю… Главным было одно: если это был яд, и он постепенно начинал действовать всё сильнее и сильнее, то времени почти не оставалось. Лютик уже сейчас слабел на глазах: тошнота выматывала, глаза постоянно закрывались, и сил не хватало абсолютно ни на что. Если это был яд, нужно спешить. Времени может не оставаться. Ведьмак стиснул зубы, прекрасно понимая, что единственный выход — это погнать Плотву галопом, к ночи добраться до любого ближайшего города и разыскать там лекаря или чародея. Но перенесёт ли такую дорогу бард… — Зараза, — снова прошипел Геральт, когда Лютик пытался отдышаться после очередного позыва, уткнувшись лбом в ствол дерева. — А теперь — без пререканий и жалоб. Мы сейчас же садимся на лошадь и галопом добираемся до чёртового города. Я знаю, что тебя укачивает в седле. Держись крепче и постарайся блевать на землю, если не хочешь получить по шее. Лютик попытался что-то возразить, но только охнул, когда сильные руки ведьмака подхватили его и усадили на Плотву. «Только бы успеть, — пронеслось в голове Геральта, когда они пустились в путь, и барду снова стало хуже. — Только бы успеть». *** Незнакомый город встретил их темнотой, сыростью и полупустыми улицами. Геральт, возможно, и был здесь когда-то, но сейчас он слишком волновался за Лютика, и ему не было никакого дела до того, что это за место. Найти лекаря самому было тяжело вот так, ночью, и потому самым верным казалось разыскать кого-то из местных и расспросить. Лютик, совершенно вымотанный и ослабевший, почти не держался в седле и с трудом соображал, что происходит. Ждать до утра было нельзя. Никак нельзя. — Есть у вас тут лекарь или чародей? — громко спросил Геральт, стоило им подъехать к харчевне, у которой стояла кучка подвыпивших мужиков. Те подозрительно покосились на него и еле живого барда. — Проваливай, — бросил кто-то из них, сплюнув лошади под ноги. Геральт, выругавшись, спешился и схватил пьяницу за грудки. — Я дважды повторять не буду, — прорычал он и встряхнул его, словно куклу. — Где найти лекаря? Тот, как показалось, протрезвел, осознал, что перед ним ведьмак, и захлопал испуганными глазами. — У нас тут чародейка остановилась, — робко подала голос разносчица, вышедшая вылить помои. — Говорят, она сильная. — Где? Как её найти? — На площади возле рынка. Круглый кирпичный домик. Геральт кивнул, с отвращением отшвырнул от себя пьяницу, забрался в седло и, не теряя времени, погнал Плотву по указанному направлению, осторожно придерживая Лютика. Того уже не тошнило: он просто тяжело дышал и, казалось, медленно терял сознание. Они прибыли на место. Дом, как и говорила разносчица, стоял на площади возле рынка. В нём не было ничего особенного, но сердце Геральта странно защемило. Он подхватил на руки Лютика, с невероятной для себя аккуратностью спешился и постучал в дверь, стискивая зубы от томительного ожидания. Сердце щемило всё сильнее. Бард на его руках больше не реагировал на происходящее: глаза были закрыты; но мысли ведьмака устремились куда-то в другое русло: хотелось ворваться в этот дом, быстрее, быстрее: он чувствовал что-то, к чему его неминуемо тянет, и от чего невозможно сбежать… Неужели?.. Дверь медленно отворилась. — Геральт? Какая встреча, — такие знакомые фиалковые глаза смотрели с лёгким прищуром, и ведьмаку потребовалось сделать усилие, чтобы вспомнить, зачем он вообще сюда пришёл, несмотря на то, что Лютик был у него на руках. — Йен, я… Лютик. Помоги ему. Поговорим позже. Чародейка нахмурилась и кивнула. Геральт занёс барда в дом, попутно рассказывая, что с ним происходит, и бережно опустил на кровать, к которой проводила его Йеннифэр. Она расставила вокруг постели магические камни, прошептала какое-то заклинание и озабоченно склонилась над Лютиком, проведя по его голове и груди рукой, закрыв глаза и будто погрузившись в транс. Геральт не мог отвести от неё взгляда. Он не искал её целенаправленно, но каждый раз сталкивался с ней в самых неожиданных местах. Кто мог знать, что она окажется здесь, в небольшом городке в двух днях пути от Новиграда?.. Каждый раз, находясь рядом с ней, он чувствовал себя точно зачарованным: стройная фигура в чёрном платье с кружевным воротником, длинные густые волосы, голос, запах — сирень и крыжовник прочно заседали в голове, выбивая из неё все остальные мысли. А может, он и был зачарованным?.. Впрочем, до этого ему не было никакого дела. — То, что с ним происходит, точно вызвано каким-то зельем, — Йеннифэр, открыла глаза и посмотрела на ведьмака. — Но… это не представляет опасности. — Не представляет? Он без сознания, Йен. Он не ест почти ничего уже вторую неделю. Геральт впервые усомнился в словах чародейки за всё время их знакомства. — Я смогу понять только тогда, когда он очнётся, — покачала она головой. С её лица не сходило озабоченное выражение. — Мне нужно задать ему некоторые вопросы, чтобы точно узнать, каким зельем его опоили, кто это сделал и для чего. — Я знаю, кто это сделал, — неожиданно для самого себя резко сказал Геральт. — Я же сказал тебе про ту женщину и вино. — И что? — она как-то снисходительно улыбнулась. — Ты знаешь, кто прятался под её личиной? Может быть, это был допплер, а твой медальон почему-то не среагировал на него? А может, она просто выполняла чей-то заказ? Ты знаешь, что это был за яд? Геральт устало вздохнул. — Не знаешь, — она ласково провела ладонью по его щеке. — Поэтому советую тебе успокоиться и подождать утра. А пока — дай ему это. Восстановит силы и устранит тошноту. Она протянула ему пузырёк с какой-то прозрачной жидкостью. — А ещё, — добавила она. — Нам нужно будет отправиться в Венгерберг сейчас. Только там у меня есть всё необходимое, чтобы вылечить его. Я приехала сюда лишь на пару дней по делам. Повезло, что мы встретились. Её лицо тронула другая, более тёплая улыбка. Геральт непроизвольно улыбнулся в ответ. — Я сотворю портал. Тебе нужно будет вынести барда на улицу — ты ведь оставил лошадь там? Геральт кивнул. — Дай ему лекарство, — повторила Йеннифэр. — Мне нужно собрать кое-какие вещи. Она покинула комнату. Ведьмак проводил её долгим взглядом, после чего склонился над Лютиком. Его дыхание было таким же тяжёлым, и Геральт мысленно обругал себя за то, что не напоил его лекарством сразу, как только оно попало к нему в руки. Он приподнял за затылок его голову, приставил пузырёк к потрескавшимся в кровь губам и осторожно влил в рот содержимое, следя, чтобы он не поперхнулся. Ведьмак уже был готов к тому, что барда снова станет тошнить, но, на удивление, этого не случилось, а его дыхание постепенно выровнялось. Геральт долго смотрел на то, как вздымается его грудь, как подрагивают закрытые веки. От Лютика пахло умиротворением даже сейчас, когда он, совершенно измученный, лежал без сознания. Сам не зная, что делает, ведьмак протянул руку и осторожно провёл пальцами по его голове, убирая со лба прядь волос. За дверью послышались шаги. Он резко отнял руку. — Геральт. Он поднял взгляд. Йеннифэр стояла перед ним — красивая, притягательная, — и снова заныло в сердце, снова захотелось как можно скорее прижать её к себе. — Бери его на руки, — сказала она. — И идём. *** Оказавшись в её доме в Венгерберге, они первым делом устроили Лютика на кровати в одной из комнат. — Он должен проснуться ближе к утру, — сказала Йеннифэр. — А пока — ты ничего не сможешь для него сделать. Она подошла к ведьмаку вплотную. Аромат сирени и крыжовника кружил голову. Её пальцы мягко коснулись его лица, очертили скулу. Геральт хотел притянуть её к себе и поцеловать, но она отстранилась от него, улыбнулась и произнесла: — Спокойной ночи, Геральт. Конечно, она знала, что он придёт к ней. Не могла не знать. Ведьмак был уверен: она чувствует то же неземное притяжение, что и он. Хотелось сию секунду броситься за ней, прижать к себе, насладиться вкусом её губ, но что-то не отпускало его. Он волновался за Лютика, который спокойно лежал на постели: пусть Йен и сказала, что до утра сделать для него что-либо невозможно, Геральт не мог оставить его в одиночестве. Боялся, что ему станет плохо. Он опустился на кровать рядом с ним, внимательно всмотрелся в бледное, исхудавшее за последнее время лицо, закрытые глаза, сухие, потрескавшиеся губы. В ту ночь, когда… всё случилось — в ту ночь губы Лютика были невероятно мягкими. И Геральту отчего-то не нравилось видеть их теперь такими. Пусть даже он больше никогда не прикоснётся к ним. Просто… это было неправильно. Оставалось только надеяться, что Йеннифэр найдёт противоядие. Йеннифэр. Имя, возникшее в мыслях, потянуло за собой. Всё естество немедленно требовало прийти к ней, позволить ей всё, что она пожелает, почувствовать жар её тела. Прямо сейчас. А Лютик… Лютик, кажется, в относительном порядке. И до утра ему всё равно ничем нельзя помочь. Геральт больше не смог бороться с собой. Да и не хотел. Он был до безумия влюблён, и к его чародейке тянуло магнитом. Она была нужна ему сию секунду. Он бросил последний взгляд на барда, убедившись, что его грудь мерно вздымается, и покинул комнату. Дверь покоев чародейки была приоткрыта. Геральт прекрасно знал: она ждала его. И от этого осознания желание вскипало в крови всё сильнее и сильнее. *** Лютик медленно открыл глаза, и, нахмурившись, попытался понять, где он находится, с удивлением отмечая, что чувствует себя намного лучше. В открытое окно проникал прохладный воздух, небо заволокло предрассветной мглой. И, всё-таки, где он находится? И куда исчез Геральт? Он снова осмотрелся. Богато обставленная комната, лёгкий запах свежести и трав, почему-то не вызывающий привычной уже тошноты. Может быть, ведьмак нашёл способ вылечить его? Тогда где он сам? Вокруг — никаких следов его присутствия: ни вещей, ни одежды… Неужели он ушёл, даже не попрощавшись? Впрочем… Это очень на него похоже. Лютик глубоко вздохнул и сел на кровати, затем осторожно встал, по привычке стараясь не совершать резких движений, и медленно, иногда опираясь на стену, вышел из комнаты в длинный коридор с несколькими дверями. Дом был ему не знаком. На стенах висели картины и факелы, звук его шагов эхом раздавался вокруг. Не было ни души. — Здесь есть кто-нибудь? — бард задал этот вопрос и поёжился. Тёмный коридор нагонял какую-то странную тоску. Ответом ему послужила тишина. Он решил было вернуться в комнату и дождаться утра, но его слух уловил тихий, едва слышный женский стон удовольствия. Голос был странно знакомым. Лютик медленно пошёл на звук, и спустя пару минут стон повторился. Голос однозначно был знакомым. Знакомым настолько, что бард предпочёл бы никогда не знать его обладательницу. Каждый раз, стоило ему услышать голос Йеннифэр, он буквально чувствовал, как внутри начинала бушевать буря. Чародейка была для него олицетворением потери. Геральт никогда не принадлежал ему, разумеется, но, находясь рядом с ней, он отдалялся от Лютика ещё сильнее — настолько, насколько это вообще было возможно. Нет, безусловно, Лютик уважал и даже боялся её. Она была, несомненно, очень красивой и умной женщиной, поистине достойной Геральта из Ривии. И Лютик смог бы порадоваться за него, если бы не чувствовал, как снова и снова покрывается трещинами его собственное сердце. Потому что Лютик любил. И после ночи, проведённой с Геральтом, всё реже мог отогнать от себя мрачные и болезненные мысли. Бард решил убедиться в том, что ему не почудилось. Что это действительно её голос. Всмотревшись в полумрак, он увидел, что из приоткрытой двери в самом конце коридора видна узкая полоска света. Медленно, осторожно, мягкими шагами подошёл ближе — и сердце ухнуло вниз, потому что теперь он смог различить не только тихие женские стоны, но и такое знакомое сдавленное рычание. То самое рычание, которое заставляло его содрогаться от удовольствия той ночью. Тешить себя надеждами было уже бесполезно. Лютик сделал ещё шаг вперёд и с досадой и смирением посмотрел в щель. Геральт и Йеннифэр самозабвенно ласкали друг друга: её тонкие пальцы с острыми ноготками вонзались в его плечи, — точно так же, как однажды вцеплялся в его плечи сам Лютик. Её губы скользили по коже в тех же местах, где целовал его он. Будто она ставила свои метки поверх его — невидимых, но сохранившихся в памяти барда. А ещё — она совсем неправильно его ласкала, как с горькой усмешкой отметил для себя Лютик. Геральту больше нравилось иначе. Он это уж точно запомнил. Ему казалось, что Йеннифэр ведёт себя как-то неискренне: будто наигранно стонет, будто дарит свои прикосновения не из желания сделать приятное, но из необходимости оказать взаимную услугу. Он думал, насколько она эгоистична, насколько её высокомерие отражается в каждом взгляде и жесте, впрочем, прекрасно понимая, что все эти мысли вызваны просто пустой и безнадёжной ревностью. Потому что Геральт никогда не посмотрит на него. А то, что случилось той ночью, действительно было результатом выпитого алкоголя. Тело Йеннифэр соблазнительно выгибалось в сильных руках Геральта, и бард с грустью осознал: она дьявольски красива. Любые сложности её характера наверняка меркли для ведьмака перед этой страстной красотой. Да и потом, не зря же он загадал это проклятое желание. Лютик резко отвернулся, почувствовав приступ тупой боли внизу живота — почти как в самом начале всей этой истории, только намного сильнее. Он прижал ладонь к животу, несколько раз глубоко вдохнул, стараясь приглушить боль, и поспешил убраться отсюда как можно скорее. Лучшим решением сейчас было лечь и попытаться уснуть, плотно закрыв дверь, чтобы не слышать этих царапающих сердце стонов. Конечно, Геральт не мог остаться здесь только ради него. Это было бы… слишком хорошо, чтобы быть правдой. Он здесь из-за чародейки. И наверняка задержится теперь на две недели, на три… Как повезёт. Пока они с Йеннифэр не поссорятся снова. Лютик прекрасно знал: рано или поздно это произойдёт. Однако такие ссоры не мешают Геральту страстно хотеть её каждый раз, как только они оказываются рядом. Больно. Душевно и физически. Чертовски больно. Лютик опустился на кровать, и она встретила его необычной мягкостью. Вероятно, так действовали на него лекарства, которыми напоили его, пока он был без сознания. Глаза медленно закрылись. На губах всё ещё был сладковатый привкус. И бард уже не мог разобрать, что послужило причиной: лекарства ли? Или то, что он вспомнил, каковы на вкус губы Геральта?.. *** Проснулся он только к обеду: организм явно восстанавливал силы после долгих бессонных ночей и продолжительной болезни. Первое, что он почувствовал: неприятных ощущений не было. Вообще. Он чувствовал себя совершенно здоровым и отдохнувшим. Что ж… Так или иначе, он был благодарен Йеннифэр за своё исцеление. Он понимал, что не имеет права ненавидеть её только потому, что она украла сердце ведьмака, которое и так никогда ему не принадлежало бы. Она уже дважды спасала ему жизнь, в конце концов. Он забрал свои вещи, наверняка оставленные здесь Геральтом, подхватил лютню — и вышел из комнаты, собираясь, как только покинет дом, обязательно позавтракать где-нибудь в таверне: чувство голода без признаков утренней тошноты стало приятным сюрпризом. Сейчас, при свете дня, в доме было намного проще ориентироваться, и уже через пару минут Лютик вышел в большую светлую столовую, где за длинным столом сидели двое. Ведьмак и чародейка. Лютик буквально заставил себя посмотреть на них, стараясь не вспоминать то, что видел ночью. — Я… — начал было он, собираясь поблагодарить и попрощаться, но Геральт, внезапно посмотрев на него, улыбнулся краешком губ и с видимым облегчением сказал: — Проснулся. — Лютик, — усмехнулась Йеннифэр. По её лицу было видно: она рада, что ему стало лучше. — Садись за стол, завтракай. Он поблагодарил и с удивлением обнаружил, что на стол было накрыто и для него тоже. Невиданное доселе гостеприимство, ничего не скажешь, учитывая то, что при каждой встрече они с чародейкой обменивались колкостями и язвительными замечаниями. Уже за трапезой, когда бард с осторожностью принялся за еду, опасаясь, что ему снова станет плохо, Йеннифэр начала говорить: — Тебе нужно остаться здесь на некоторое время. Я ещё не вылечила тебя полностью, а лишь избавила от признаков болезни, вызванной странным ядом. — Ядом? — чуть не поперхнулся Лютик. — Что значит — ядом?.. По спине пробежал липкий холодок. Неужели его хотели отравить? Неужели кто-то желал ему смерти?.. Бард судорожно вздохнул и посмотрел на Геральта, словно ища в нём поддержку и защиту. — Вино, — коротко сказал ведьмак, нахмурившись и раздражённо сжав руку в кулак. — На свадьбе дочери графа. С него всё началось. Лютик давно не видел его таким ожесточённым: жёлтые глаза выражали холодное желание убить человека, который покушался на жизнь барда. И его душу грело то, что ведьмак был сейчас таким из-за того, что его хотели отравить. — Н-но… Она моя поклонница, Геральт! Разве мог я ей не доверять? — Лютик, — покачала головой Йеннифэр. — Будь серьёзнее, наконец. Ты успел насолить многим женщинам, сбежав из их постелей, а потому — совершенно неудивительно, что кто-то из них мог попытаться тебя отравить. На твоём месте, я никому бы больше не доверяла. Яд очень силён, потому что Геральт не смог распознать его в вине даже несмотря на своё ведьмачье чутьё. Да и подействовал он не сразу, а спустя долгое время. Здесь определённо действовал маг — это слишком продуманная и чистая работа для чародея-самоучки. Ешь, но осторожно — не стоит так сразу нагружать желудок. А после — поговорим о том, что с тобой происходит. *** В приёмной комнате Йеннифэр запах трав ощущался сильнее, чем в остальном доме. На полках стояли склянки с какими-то зельями, камни, висели мешочки с травами… — Иди сюда, — чародейка указала Лютику на центр круга, состоявшего из рун, начертанных прямо на полу, и светящихся кристаллов. Тот заступил в круг. — С чего всё началось? — пытливо спросила она, внимательно вглядываясь в него. — Ну… Сначала я чувствовал что-то вроде боли внизу живота, однако воспринял всё как обычное несварение. Затем началась лёгкая тошнота, и она становилась всё сильнее, и… Лютик закашлялся, когда Йеннифэр выпустила ему в лицо странную пыльцу, в тот же миг попавшую в рот и вызвавшую тепло, разливающееся по телу. — Раздевайся до исподнего, — велела она. Он смутился, осознав, что в комнате находится Геральт, пристально наблюдающий за ними: отчего-то после той ночи он всё чаще стеснялся своей наготы, избегая появляться перед ведьмаком даже в исподнем, однако теперь послушно разделся, положив вещи на ближайший стул. По его телу — до самых кончиков пальцев — действительно разливалось тепло. Кожа светилась магическим светом, повторяющим контур тонких вен. Лютик выглядел весьма необычно: все его сосуды светились, а на животе свечение сгущалось, закручиваясь в спираль вокруг пупка. Йеннифэр нахмурилась, увидев во всём этом понятный лишь ей одной смысл. У её тонких пальцев начали появляться сиреневые всполохи магии, она приложила ладони к его животу, — прямо к сгустку энергии, — глубоко вздохнула, закрыла глаза и будто погрузилась в транс. Свечение, исходящее от её ладоней, усилилось, Лютик ощутил яркую вспышку боли, и, не сдержавшись, охнул и едва не согнулся пополам. Геральт дёрнулся в явном порыве подойти к нему, но тут же взял себя в руки, боясь помешать чародейке. Минуты казались часами. Боль всё не проходила, но Лютик постепенно привык к ней и только сильнее стискивал зубы, как вдруг Йеннифэр будто очнулась, распахнула глаза и с неверящим взглядом отшатнулась от него. — Что? Что, Йен? — нетерпеливо спросил Геральт, и в его глазах определённо читался страх. Чародейка посмотрела на него, перевела взгляд на барда, и, словно вынуждая себя, спросила: — Лютик, ты спал с мужчиной в последнее время? Это было слишком неожиданно. Как удар под дых. Он вздрогнул, покраснел и бросил короткий взгляд на Геральта, который мгновенно отвернулся от него. — Я… не совсем понимаю, причём здесь это, — хрипло сказал он, избегая смотреть в фиалковые глаза, словно боясь, что она прочтёт его мысли. — Отвечай, — с нажимом произнесла она не терпящим возражения голосом. Бард посмотрел на ведьмака. Тот снова отвёл взгляд, будто не желая признавать ночь, проведённую с ним. — Да, — наконец признался он, глядя на свои руки и заламывая пальцы. — В тебя попадало… семя? — очередной вопрос вызвал непонятную дрожь во всём теле. Лютик поперхнулся слюной и закашлялся. — Я до сих пор не понимаю, зачем… — Отвечай! — жёстко сказала она. — Да, попадало! — он ответил ей не менее жёстко, в глубине души мечтая провалиться под землю. Прямо сейчас, да ещё и в присутствии Геральта, она вытаскивала из него самые сокровенные, самые неловкие и вместе с тем болезненные и прекрасные воспоминания, и это было просто отвратительно. Лютик едва сдержал глупый порыв добавить, что спал он именно с ведьмаком — уж очень хотелось увидеть её обескураженное лицо. — Это не имеет отношения к делу! Почему это важно? — резко спросил Геральт. — Да потому, что он беременный! — не выдержав, крикнула Йеннифэр, отходя дальше и явно не веря в происходящее. Лютик вздрогнул и отшатнулся, но, споткнувшись о кристалл, неуклюже растянулся на полу. — Эти твои шуточки совсем не смешные! — вскинулся он. — Это не шуточки! Ты действительно беременный, идиот! — чародейка ходила из стороны в сторону, пытаясь осознать и объяснить всё это хотя бы самой себе. — В твоём животе я чувствую мощную жизненную энергию другого существа, и она немного отличается от человеческой. Также — изменена анатомия. Я, чёрт побери, не знаю, как это случилось, но обязательно выясню, потому что… Лютик не слышал больше ничего. В ушах застучала кровь, он истерично засмеялся, так и не поднявшись с пола, отполз к стене и вжался в неё спиной, в голове билась только одна мысль: абсурд, абсурд, какой же абсурд. Его всего трясло от дикого животного страха, он отдёрнул руки от своего живота, хотя ещё минуту назад держал на нём ладонь: ему стало казаться, что то, что находится внутри, может убить его, стоит ему прикоснуться: даже вот так, сквозь плоть. То, что находится внутри. Сердце сорвалось на бешеный ритм, Лютика накрыла неведомая ему доселе паника; всё происходящее воспринималось сквозь пелену, уши словно заложило, в голове раздавался неприятный писк, перед глазами всё плыло, выглядело смазанным и нечётким, он замотал головой, судорожно пытаясь найти взглядом Геральта, и, увидев его, протянул к нему руки — как к единственному спасению в этой совершенно безумной ситуации. — Геральт, — хрипло позвал он, почти не слыша своего голоса. Тот отшатнулся от него, посмотрев совершенно ошарашенным взглядом: будто бы Лютик успел превратиться в чудовище. Рука Йеннифэр коснулась головы Лютика, принеся облегчение: пелена с глаз спала, слух и способность ориентироваться в пространстве вернулись, мир стал прежним, но бард не мог отделаться от этого жуткого страха и всё сильнее вжимался спиной в стену. — Йен, что мне делать? Оно убьёт меня? — бормотал он, тщетно скользя ногами по полу: всё это походило на помешательство. — Это ребёнок. Не совсем обычный, но ребёнок, — тихо сказала она, пытаясь его успокоить. — Да это же полный бред! — Лютик сорвался на крик. — Я же мужчина, это попросту невозможно! Он отказывался верить. Это просто ночной кошмар, не иначе. — Как это, чёрт возьми? — наконец подал голос Геральт. Он говорил хрипло и старался казаться равнодушным, но его грудь слишком часто вздымалась. Всё это время он стоял в оцепенении, больше не глядя ни на барда, ни на чародейку. Он чувствовал себя словно смотрящим на всё со стороны, но, тем не менее, вовлечённым в это, и происходящее ему совершенно не нравилось. — Зелье, которое было в вине, очевидно, изменило анатомию так, чтобы Лютик смог зачать ребёнка. А то, что с ним происходит — это первые признаки беременности, да ещё и с тяжёлым течением, — уставшим голосом объяснила Йеннифэр. Она, казалось, только-только пришла в себя от осознания случившегося. — От кого он мог… забеременеть? — осторожно спросил Геральт. Лютик, несмотря на своё состояние, бросил на него гневный взгляд, словно он только что обвинил его во множественных связях с мужчинами. Это ведь было ясно, как день… — От того, с кем он спал. Не глупи, Геральт, — ответила чародейка, изогнув бровь. — А точнее — от тебя. С этими словами она взмахнула рукой, затем прошептала странное заклинание, и светящаяся спираль на животе Лютика расплелась и змеёй проскользила по телу барда, потом — устремилась к Геральту. Йеннифэр смотрела на ведьмака с лёгкой неприязнью во взгляде. Разумеется, ей было сейчас больно: она, женщина, испробовала все средства, чтобы вернуть себе утраченную способность родить ребёнка, но ей это не удалось, а бард, будучи мужчиной, сумел понести от того, от кого вообще было невозможно это сделать. А ещё — ей было безумно жаль его. Она прекрасно понимала, каким потрясением является беременность для мужчины. И, самое главное — она не смогла бы признаться себе в том, что ревновала. Она спокойно относилась к случайным связям Геральта, когда они были в разлуке, но Лютик отчего-то не казался ей случайной связью. Может быть, от того, что ведьмак путешествовал с ним уже много лет, может быть, от того, что он был мужчиной. Чародейка не знала ответа. Геральт молчал. Он не хотел в это верить. Не хотел принимать этот абсурд. Он, ведьмак, зачал с кем-то дитя, да ещё и с мужчиной. Это попросту было невозможно. Он отступил назад, словно пытаясь уйти от потока энергии, что скользил прямо к нему. Не было никакого желания признавать даже то, что он вообще переспал с бардом. Всё внутри кричало: это было ошибкой, этого не могло случиться. Однако Геральт понимал: это уже случилось. И он чувствовал укол вины за то, что сейчас так хотел отказаться от этого. Но не может же быть, не может… — Я ведьмак, Йеннифэр, — твёрдо сказал он, отчаянно надеясь прекратить весь этот бред. — Ведьмаки бесплодны. — Ты спал с кем-нибудь ещё, Лютик? — едко спросила она, прекрасно зная ответ. — Нет! — с вызовом ответил бард, глядя прямо на Геральта. Его страх сменился болью и злостью: почему сейчас, когда ведьмак тоже принял в этом участие, расплачиваться должен он один?.. — Очевидно, ведьмаки всё-таки не бесплодны, Геральт, — с кривой усмешкой произнесла Йеннифэр. — А ещё — на твой организм вполне могло таким образом подействовать вино. Ты ведь тоже пил его. — Зараза, — вдруг прошипел он, метнув на Лютика гневный взгляд. — Из-за тебя мы снова попали в глупую ситуацию, из которой трудно выбраться! Когда ты начнёшь думать головой?! Я устал распутывать вместо тебя твои же проблемы, в которые ты утягиваешь и меня, а потом подкидываешь ещё, будто бы мне без этого просто живётся! Ты идиот, Лютик, и идиотом умрёшь! А меня оставь в покое! Лютик не сводил с него опустошённого, остекленевшего взгляда. Каждое слово вонзалось в грудь, нанося кровавую рану. Душила странная обида: каждый раз его обвиняют во всём так, будто на нём последствия неприятностей никак не сказываются. Будто он думает только о том, какую ещё балладу написать, и кого затащить в постель, чтобы не получить потом от мужа-рогоносца. Геральт, кажется, никогда не понимал, что ему тоже бывает тяжело. Впрочем, так, как сейчас, тяжело ещё не было. Именно в нём сейчас развивается ребёнок. Именно, чёрт возьми, в нём. Не в ведьмаке, который снова спускает на него всех собак, словно Лютик уже привязал его к себе и требует ответственности. Он никогда бы не стал требовать. Если бы Геральт не сказал бы сейчас всего этого, Лютик, возможно, попросил бы его остаться с ним на первое время, — только попросил, не более. Но теперь он не станет делать даже этого. Геральту он не нужен. Жизнь Лютика уже полетела в пропасть с этой минуты, и он не станет утягивать вслед за своей ещё и чужую. — Как можно избавиться от ребёнка? — спросил ведьмак, проведя ладонью по лицу и пытаясь себя успокоить. Чародейка лишь покачала головой. — Как от него избавиться? — с нажимом повторил Геральт, чеканя каждое слово. — Это невозможно. Они с Лютиком тесно переплетены. Сильнее, чем связана обычная беременная женщина со своим ребёнком. Тот, кто варил зелье, позаботился о том, чтобы он не смог избавиться от него. Если попробует сделать это — умрёт. Йеннифэр опустила глаза, прекрасно понимая, что будто озвучивает сейчас смертный приговор. Лютика передёрнуло в очередной раз за последние полчаса. Он невесело и нервно усмехнулся, постепенно переходя в новое состояние: полное безразличие абсолютно ко всему. Слова Геральта ранили его сильнее, чем ему показалось сперва. Казалось, даже если бы сейчас ему сказали, что роды убьют его — ему было бы всё равно. — Блядь, — сквозь зубы процедил Геральт. Он резко развернулся и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Спустя несколько минут сквозь открытое окно Лютик услышал его голос: он приказал привести его лошадь.