Утратив все, ты все найдешь

Красивая, необычно тёплая осень охватила Континент. Жёлтые кроны деревьев спешили скинуть с себя шуршащую листву, дрожащую от порывов ветра. В воздухе ощущался запах пожухлой листвы, гнилых яблок и сырости. С гор, где уже лежал снег, дул северный ветер, предупреждая и подготавливая к грядущим заморозкам. Геральт, себе на удивление, проснулся поздно. Осенью всегда появлялась странная вялость, словно он был медведем и готовился впасть в спячку до весны. Не отрывая тяжёлую голову от подушки, он стал шарить рукой по другой половине кровати, но, обнаружив лишь смятые простыни, ведьмак тяжело выдохнул и поднялся. Чародейка упорхнула под стать птице. Впрочем, ничего необычного, она и раньше покидала постель намного раньше, если того требовали дела, оставляя лишь призрачно ощутимое тепло и шлейф духов. Накинув на себя плащ небрежным движением, Геральт заглянул в приоткрытую комнату Лютика, но там он увидел лишь аккуратно убранную Мартой постель, сложенные вещи и не тронутый «творческий беспорядок» на столе — так бард обычно называл груду листов и наваленные друг на друга кипу книг, одним видом внушающие страх, что когда-нибудь эта шаткая на вид башня свалится, а уже на кого: на служанку либо на менестреля — вопрос до сих пор волнующий. С улицы послышался весёлый смех, и ведьмак заинтересованно посмотрел, кого же так радует погода, но с самого начала по голосу узнал неугомонного Лютика, который валялся на земле и задорно подбрасывал охапку листьев, пока за ним, как курица-наседка бегала Марта, уговаривающая надеть хотя бы плащ. Несмотря на уже поздний срок в восемь месяцев, когда живот сильно выпирает и ощутимо мешает выполнять обычные действия, Лютик видимо чувствовал себя ребёнком и упрямо убегал от рассерженной служанки. Откуда в нем столько энергии? Ещё позавчера, глядя на бесконечный дождь за окном, он жаловался на охватившую осеннюю хандру и творческий застой, а ещё на Йен, которая запрещала ему пить алкоголь, особенно в такие дни, когда стоит только дать волю Лютику он осушит весь запас. С хандрой ему привычнее бороться с помощью выпивки и хорошего секса, но за неимением второго, рьяно требовал первое. — Господин Лютик, ну хоть ребёнка пожалейте! — охала Марта, тщетно пытаясь накинуть плащ на его плечи. А Геральт, прижавшись плечом к стене возле окна, наклонил голову на бок и, с лёгкой улыбкой, наблюдал, как резво дурачится Лютик, как искренне он веселится, ненадолго забыв про все тяготы и трудности, что ждали впереди. Этого порыва счастья так не хватало. Сердце трепетно сжималось в груди ведьмака, к горлу подкатывал ком. С таким огромным животом фигура барда казалась более миниатюрной и хрупкой. Всё естество настаивало, заставляло защитить ото всех невзгод. Но Геральт с сожалением, даже с долей разочарования в самом себе признавал изо дня в день, что он не справляется, ведь, если бы с самого начала относился к своему другу соответствующе, то тот бы не забеременел. Живот как-то напрягал, казался устрашающим. Выглядел неестественно и чуждо, поэтому и вызывал чувство опасности, словно опухоль. А Лютик наоборот трогал, гладил, разговаривал с ребёнком, который часто толкался изнутри, чем сильно выматывал своего родителя. Геральт коснулся живота лишь единожды, слегка дрожащей рукой. Но почувствовав, как что-то упирается в его ладонь, решил больше не повторять подобного. Дитя не вызывало в нем радости, Геральт не мог развидеть в нем угрозу. Поэтому старался искупить вину за всё: что был не слишком заботлив раньше, даже не дружелюбным; что по его вине это неугомонное создание развивается внутри; что хотел бросить Лютика вместе с этим грузом и ответственностью. Пытался своими поступками, более мягким отношением хотя бы успокоить грызущую совесть. Но она никак не утихала. И стоило увидеть, как некогда лучистый взгляд, в котором горел энтузиазм, страсть и трепет теперь заволокла тоска с грустью, боль впивалась в сердце и вонзалась крючковатыми когтями. Отпрянув от стены, Геральт направился вниз, на улицу: надо всё-таки помочь бедной служанке и отпустить её дальше по хозяйственным делам. Открыв массивные двери, он встал на лестнице, ещё немного любуясь тем, как же идёт осень Лютику. Как он красив. Да, именно красив. Несмотря на живот, он походил на прекрасную лесную фею. Искренне радовался, вздымая водоворот листьев, кричал, плюхался в мягкую собранную кучку, совершенно не боясь испачкаться в грязи. Просто был самим собой, как раньше, ещё до всей этой неприятной ситуации. Когда он жил сегодняшним днём, не думая о различных проблемах, не загадывая на будущее. И ведьмак искренне ненавидел себя за то, что в один момент лишил его всей этой беззаботности, что обрёк его на весьма недолгое существование, если неутешительные прогнозы Йен сбудутся. Да, они решили не рассказывать Лютику об опасениях. И, честно, тащить на себе такой груз оказалось гораздо сложнее, чем предполагалось. Йен даже обмолвилась в один из вечеров, что не будет злиться, а спокойно примет и постарается всё объяснить Лютику, если Геральт решит далеко уехать. Ведь она сама прекрасно понимала, насколько тяжело ему приходится. Но он сразу отказался уезжать, потому что это будет предательством их многолетней с Лютиком дружбы. Бард, заметив Геральта, остановился. На губах ведьмака замерла полуулыбка, дружелюбная на первый взгляд, даже не оскал, однако по голубым глазам было понятно — их не обманешь и это выражение лица не сулило ничего хорошего. Слишком уж хорошо Лютик знал своего друга. После долгих путешествий, когда едва ли не раскалёнными клещами приходилось вытаскивать по словечку, не всегда добрых, но все же, он стал внимательнее наблюдать за мимикой ведьмака. Казалось абсолютно равнодушное и безэмоциональное лицо, по сравнению с которым камень и то будет более оживлённым. Однако, глаза, оскал, тембр голоса полностью выдавали внутреннее состояние. И сейчас особого труда не составляло понять по ироничной усмешке, что за ребяческое поведение и игры без плаща его по голове не погладят. Поэтому виновато потупил глаза, робко опустив взгляд на землю, шаркая кончиком сапога по земле, находя в этом крайне занимательное занятие, лишь бы не смотреть на Геральта. Не хватало ещё послушно скрестить руки впереди и всё — образ нашкодившего ребёнка готов. Геральт лишь хмыкнул в своей манере, качая головой. Не мог он долго злиться, глядя на такое милое создание, но знал, что за этой робостью прячется маленький хвостатый чёрт, который сразу покажет клыки, стоит почувствовать безнаказанность. Знал и позволял себе из раза в раз вестись на такое снова и снова. Взгляд жёлтых глаз наполнился теплотой. Он готов был прощать всё, лишь бы Лютик продолжал оставаться таким же, лишь бы забыл про тревоги и печаль. Медленно приближаясь, не спуская с него взгляда, он старался запечатлеть в голове этот момент, сохранить в памяти, чтобы вспоминать все самое хорошее, если вдруг… Нет, надо надеяться на лучшее. Йен что-нибудь придумает, найдёт выход. Неожиданно подул мощный ветер. Пыль, листья и хрупкие ветки взмыли в воздух, закружившись ураганом. В ушах зазвенело. Геральт зажмурился не в силах ничего увидеть. Медальон не шевелился на такое странное природное явление. Когда всё прошло, улеглось на землю, а неожиданный вихрь скрылся, ведьмак, проморгавшись, посмотрел в сторону Лютика. И тут же замер не в силах пошевелиться от обуявшего ужаса. Из вспоротого живота хлестала тёмная кровь, стекающая в лужицу у подрагивающих ног. Одежда потемнела, прилипая к телу, и Лютик неуклюже подкосился в сторону, медленно оседая на листву. —Герал… — побледневшие губы приоткрылись, и из них прыснула кровь. Взгляд стал покрываться мутной пеленой. Бард протянул к ведьмаку подрагивающую окровавленную руку в надежде на помощь. Геральт упал перед ним на колени, судорожно прижимая ладони к ране, пытаясь остановить кровотечение. Грудь тяжело вздымалась, а желтые глаза в панике оглядывались, пытаясь найти того, кто мог помочь. Вся многолетняя закалка с выдержкой в один миг покинули его. Он чувствовал себя так, будто впервые столкнулся с этим. — Йен! — закричал он, надеясь, что чародейка прибудет на его зов. Марта стояла в стороне, испуганно комкая в руках передник. — Помоги же, что ты стоишь! — Но как, господин? — пролепетала служанка. Неуверенными шагами она начала медленно отступать назад, пока в какой-то момент не сорвалась с места, убегая. — Тварь! — взвыл Геральт, выплёскивая из себя панику, злость и холодный страх, расползающийся по его телу. — Гера… — послышался слабый, еле слышимый хриплый голос. — Пожалуйста, молчи, не говори… Только не умирай… — шептал Геральт, наклонившись, чтобы прижаться лбом к его лбу. — Я всегда…хотел… — Что? Голубые глаза расфокусировано смотрели в небо, а подрагивающая рука слепо пыталась коснуться его лица. Геральт прильнул к пальцам, касаясь их губами, а вслед, не понимая, что им движет, прижался к губам Лютик, ощущая, как оседает на языке противный металлический привкус. Бард шокировано и радостно ухмыльнулся напоследок. Его губы замерли в кривоватой улыбке, и с них сорвался предсмертный выдох. *** Геральт резко сел на кровати, тяжело дыша. Грудь грузно вздымалась и опускалась, капли пота скользили по неестественно холодной коже. Взгляд лихорадочно шарил по комнате — предметы странно расплывались и двоились перед широко распахнутыми глазами. Геральт не мог понять, как он оказался в постели своей комнаты, если минуту назад сидел на коленях, держа окровавленное тело Лютика. Зажмурившись, он встряхнул головой — разум постепенно пытался осмыслить пробуждение и что весь ужас оказался ненастоящим, а лишь плодом воображения. Ведьмак свесил ноги на тёмный ковёр, и вытянул перед собой подрагивающие руки.Хоть это и было дурным сном, но они все равно каким-то образом продолжали чувствовать тяжесть тела Лютика, хрипящего и стонущего от боли. Он снова столкнулся с этим. Ладонь крепко, до побелевших костяшек сжалась в кулак. Короткие ногти впились в кожу, оставляя глубокие алеющие следы полумесяцев. Но этого было недостаточно, чтобы вся дрожь и иллюзия прошла. Всё равно на коже пульсацией ощущалось тепло, а вкус крови продолжал расплываться по языку. Вчера ведьмак не заметил, как уснул, когда Йен телепортировалась из дома, покидая его. На самом деле он сомневался, что вообще сможет уснуть не только из-за мыслей, что беспорядочно роились в голове, но и из-за того, что ощущал нервирующее беспокойство, сосущее под ложечкой. Это был всего лишь сон, всего лишь ужасный неконтролируемый кошмар. Это произошло, просто потому что вчера было много не самых приятных событий, которые отразились на его восприятии. — Это глупые страхи, они неосуществимы, — шептал Геральт, прижимая слабо подрагивающие ладони к лицу. Он не должен поддаваться играм воображения, ему же не пять лет, чтобы бояться каких-то снов. Тем более Лютик в безопасности, Йен оставила зелья, с ним точно все в порядке. Надо просто успокоиться. И всё же, несмотря на уговоры, Геральт резко встал, и быстрым шагом направился в комнату к Лютику, чтобы отмести все сомнения. Им двигал странный внутренний импульс. Аккуратно приоткрыв дверь, он заглянул внутрь, вглядываясь в полутьму. Глаза без труда обнаружили спящего, мирно посапывающего барда. Рука покоилась на плоском животе, губы бессвязно бормотали что-то едва различимое, вроде: сыр, лютня, кикимора. И чего ему только снится? — Геральт, — прошептал Лютик уже более отчётливо, и ведьмак медленным шагом, неуверенно, решился подойти поближе. Запах… Горечь полыни в отварах, сладость масла ромашки и едва уловимый аромат запечённых яблок — запах тела Лютика, который он ощутил ещё той ночью и в момент лихорадочного сна. Геральт вдохнул его глубже и судорожно выдохнул, закрывая глаза, чтобы немного забыться от окружающих проблем, побыть рядом и полностью прогнать ужасные воспоминания. Но осознание всей ситуации резко дернуло в голове. Какое нахрен забыться? Он лишь хотел убедиться в том, что Лютик жив. Уже всякий бред лезет в голову. Никаких следов крови, дыхание спокойное, не хриплое. Кожа здорового цвета, без проступающей паутинки вен. Всё, убедился, значит можно уходить по своим делам. Геральт раздражённо дёрнул плечом, с большой неохотой отвернувшись от спящего барда, чтобы наконец-то уйти. Он слишком задержался здесь и раскис. Ещё не хватало заскулить, поджав облезлый хвост, аки бродячая собака. Подумаешь, приснился кошмар, с кем не бывает. Распустил нюни, как баба какая-то. — Геральт, —ещё раз позвал его Лютик. И ведьмак сразу остановился. Сжав кулаки и недовольно рыкнув, он обернулся, злясь на самого себя. Ему неоднократно виделись во сне страшные, отвратительные вещи, от которых вполне можно тронуться умом, но никогда он не чувствовал такой обеспокоенности, как сейчас. Так почему же с ним это происходит? Подойдя к кровати, Геральт невольно засмотрелся на умиротворённое лицо, едва заметный румянец на щеках, трепещущие ресницы и приоткрытые губы, шепчущие его имя. Словно находясь под действием заклинания, он коснулся щеки пальцами, очертил контур скул, и скользнул выше, ко лбу, чтобы откинуть тёмные прядки волос. Красивый… Вспомнив сон, Геральт едва ощутимо провёл подушечками пальцев по губам, ощущая горячее дыхание. В голове сразу возникли моменты, как он целовал эти сладкие губы. Жадно, страстно, по-собственнически. Кусал и оттягивал, чтобы впиться вновь. Вылизывал, ловил услаждающие слух стоны, ощущая приятную вибрацию на собственных губах. Во сне он так просто поцеловал их снова, словно это было правильно и естественно, словно не мог поступить иначе. А сейчас он ощущает стыд за то, что просто прокручивает в голове момент, как несмотря на кровь, коснулся губ. — Блядь, — прошипел Геральт, одёргивая руку. Он определённо в этом сраном доме превращается непонятно в кого. Подоткнув одеяло повыше, к плечам, Геральт быстрым шагом, едва не срываясь на бег, направился к двери, аккуратно закрывая её, пытаясь не разбудить Лютика. Не хватало, чтобы тот узнал о его визите. Какого курва мать его хрена это вообще было? О чём он только думал, когда он его касался? А если бы тот проснулся, то, что тогда? Сзади раздалось тактичное покашливание, и ведьмак обернулся, еле сдерживая нахлынувшее раздражение. Марта слегка поклонилась, смотря абсолютно невозмутимым взглядом, но Геральт чувствовал, будто его поймали за каким-то непотребством. А ещё… Хоть служанка никогда ничего плохого не делала, честно выполняла поручения и обязанности, он всё никак не мог абстрагироваться от неприятного сна. В моменты опасности, дикого страха и ужаса, гнилая природа многих людей по-настоящему раскрывалась. Только Лютик в любой ситуации оставался настоящим. Он часто боялся, стоило увидеть страшного монстра или разбойников, однако, всегда доверял Геральту, но ни разу не убегал, ни разу не позволял усомниться в преданности и мужественности поступков. — Прикажете подать завтрак? — спросила Марта, быстро скосив взгляд к руке Геральта, что сжимала дверь. — Нет, я не голоден, — сухо ответил он и поспешил уйти в свою комнату за мечом, чтобы потренироваться и немного отвлечься от дурных мыслей. Что с ним происходит? Стоило увидеть плохой сон, который вообще ничего общего не имеет с реальностью, как начинает бросаться на всех подряд. Вряд ли Марта, когда-нибудь так поступит, хотя бы из страха, что Йен или сам Геральт за такое размозжат ей череп. Да и никогда ведьмака не посещали даже зачатки мысли, что он испортил Лютику жизнь. И тем более ни за что не поцеловал бы его, в какой бы ситуации они не оказались. Он уже совершил один раз такую ошибку, приятную стоит признаться ошибку, но подобного не повторит. Хватит с него. Взяв с собой меч, он отправился к беседке. Осенняя прохлада заставляла слегка поёжиться — под ногами хрустели опавшие листья и чавкали редкие прогнившие плоды с деревьев. Приняв стойку, Геральт совершил быстрый финт в сторону невидимого врага, пытаясь сфокусировать зрение на одном объекте, и сразу развернулся в пируэте. Рукоять меча ощущалась приятной тяжестью в руке, он повертел им и снова напал на противника. Азарт бурлил в крови и возбуждал, но это не шло ни в какое сравнение с настоящим боем, где один неверный шаг мог стоить жизни. Хотелось отправиться в город, найти заказ, прибить какое-нибудь чудовище, насладиться чувством опасности, обостряющего все ведьмачьи рецепторы. Вот только оставить Лютика одного, даже на пару дней казалось неправильным. Особенно после вчерашнего. Чёрт. Йен поставила перед ним чёткое условие, но видимо позабыла сказать, как ему вообще вести себя в такой ситуации? Он может избегать Лютика, как успешно делал раньше, но при таком исходе тот снова отстранится от всего мира, будет подавленным и несчастным, что однозначно не подходило. Либо можно попытаться вести себя так, словно вообще не знает о его чувствах: совершать с ним короткие прогулки недалеко от дома, проводить время вместе. Но не окажется ли это тропинкой прямиком в Ад? Геральт совершенно не знал, как обычно поступают в похожих ситуациях. Никогда мамзели не влюблялись в него и не страдали от неразделённой любви. С ними было максимально просто — только секс и ничего больше. А здесь он позволил себе слабость, хоть и не по своей воле. Зелья оказались чертовски мощными и дурманящими, но все равно ведьмак потерял бдительность, слишком расслабился, очевидно, ожидая, что свадьба пройдёт так же скучно, как и многие предыдущие, где они бывали за время путешествий. В итоге испортил те дружеские отношения, связывающие его и Лютика. Но если так подумать, сколько бы продолжалась эта комфортная для Геральта видимость исключительно приятельских отношений? Год, два, ещё десять лет? Что должно было произойти такого сверх необычного, изменившее бы всё? Надо было что-то решать, но что? Признаться во всем после родов? Роды… Мысль об этом событии застряли комом поперёк горла. Геральт сжал зубы и с большим напором стал наседать на невидимого врага, полностью забывшись в собственных мыслях. Если Лютика не станет, он никогда не простит себе, никогда не сможет забыть, каким мудаком был на протяжении их дружбы и как не защитил от богатой сучки и какой-то чародейки самоучки. Если бы в его силах оказалось найти их, то сразу бы на следующее утро улицы города окрасились в багряный цвет, кишки гирляндами свисали с балконов домов. А их головы с готовыми открытыми ртами для справления нужды стояли насаженными на пиках в центре. Злость охватила волной, ничего не видя и не слыша, Геральт с силой рубанул во что-то. Смахнув с потного лба мешающие пряди, выбившиеся из причёски, он решился посмотреть на то, что испортил. Из большого мешка струйкой вываливалась крупа. Определённо Марта будет в ужасе. Сзади раздались негромкие медленные хлопки и Геральт обернулся. Лютик каким-то чудом умудрился пройти мимо и стоял с утеплённой накидкой на плечах, ехидно улыбаясь. — Утро только началось, а ты уже мечом вовсю размахиваешь. — в голубых глазах плескалось озорство и что-то ещё, чего никак не удавалось разглядеть. Восхищение? Желание? На долю минуты Геральт совершенно позабыл о напряжении и неловкости, что буквально недавно не давали ему покоя. Этот тон — с ленцой и неприкрытой расслабленностью, как было раньше, когда он приходил перепачканный в крови убитых чудовищ. Лютик всегда встречал его именно так, уже привыкший ко многим вещам. — И тебе доброе утро, — усмехнулся Геральт в ответ, но уголки губ предательски дёрнулись, выдавая кислую мину. Ведьмак старался не смотреть на него, хотя бы не слишком долго, иначе взгляд сам собой медленно спускался к губам. Потому что не мог забыть. Странно получается, ведь он же сам и был против начинать с Лютиком романтические отношения, хотел вообще прекратить совместное путешествие, а во сне почему-то поцеловал его. Почему он это сделал? Зачем? — Ты определённо не выспался, мой друг, в твои мешки под глазами можно эту же крупу насыпать, а рожей окислять молоко. — А ты, я погляжу, прекрасно спал. — Не поверишь, но да. В меня Йеннифер влила убойную дозу зелий. Плотва бы даже откинула копыта после такого. И сейчас, после такого сна и ужасного вчерашнего стресса я страшно голоден, целого поросёнка бы съел, но знаешь не таких, местных, они, признайся, мелковаты, как перепёлки, а вот… Лютик всё разговаривал и разговаривал, переходя с одной темы на другую, перескакивая и снова возвращаясь к прежней. А Геральт пытался понять, как же раньше его могла раздражать болтовня, что ему действительно хотелось чем-нибудь посторонним заткнуть барду рот? Только недавно в голове стала появляться неприятная мысль — он попросту не ценил дружбу. А сейчас постепенно пожимая плоды невнимательности, халатности стал осознавать, насколько же был неправ. — Там такие пухлые поросята, крупные, упитанные, как и девушки собственно, есть за что ухватиться. Так вот… Эй, ты меня вообще слушаешь? Лютик пощёлкал пальцами перед глазами ведьмака, а тот грязно выругался, понимая, что, то ли из-за недосыпа, то ли из-за охвативших самокритичных мыслей, он откровенно пялился на то, с каким увлечением друг описывал поросят. — Не выспался, — буркнул он, усевшись в беседке начищать меч. — Ну, пойдём снова искать джина, только оставь тогда одно желание и для меня. Просто очень уж мне любопытно узнать, какая именно из моих бывших любовниц так мне услужила? Чтобы потом легендарный Лютик в своей балладе описал душещипательную историю, как прекрасная девушка, несмотря на проклятие злостной ведьмы, смогла благополучно разродиться и воспитать замечательного ребёнка, назло всем недругам. Мне необходимо точно знать внешность той барышни, вдруг у неё есть запоминающиеся черты лица. Ну, не знаю, большая родинка или крупные передние зубы. То есть то, за что бы мой спящий сатирик мог ухватиться и гиперболизировать образ. Уверен, эта бы баллада стала известной в каждой деревушке. Геральт лишь хмыкнул, совершенно незаметно улыбнувшись и покачав головой. В этом весь Лютик, дай только вдохновение, и он костьми ляжет, но сочинит балладу. Однако возникший в голове неожиданный вопрос стёр всё веселье. Если бы у Лютика действительно появилась возможность загадать желание у джина, то не разумным ли было бы избавиться без последствий от ребёнка? Магия чародеев тут бессильна, но могущество джиннов безгранично и можно пожелать всё, что угодно. Геральт исподлобья посмотрел на Лютика, мысленно спрашивая то, о чём так и не нашёл в себе сил сказать прямо. Не хотел смущать его, делать виноватым или заставлять как-то оправдываться. В самом деле, он уж точно не виноват, что так привязался к ребёнку. «Неужели настолько сильна твоя любовь?» Меч казался уже идеально начищенным, но Геральт всё продолжал водить по нему тряпицей, наблюдая, как сияет сталь при свете. Зубы прикусили изнутри щеку, а руки сильнее сжали оружие. Напряжённая атмосфера, которую, по всей видимости, ощущает, как всегда он один, угнетала. Проникала в мышцы, неприятной щекоткой разливаясь по телу, отчего всё под кожей зудело так, что хотелось разорвать на себе все до костей. Тщательно подбирать слова, темы, опасаться невзначай брошенной фразой ранить чувства Лютика, казалось чем-то глупым, но именно сейчас его надвое раздирали противоречия. Без сомнений, к другу стоило относиться бережнее, чем раньше, однако без фанатичного трепета, чего, скорее всего в идеале Йен и ожидает увидеть. И ещё этот чёртов поцелуй… Из горла неожиданно вырвался глухой рык, заставляя самого Геральта еле заметно дрогнуть рукой. Уже до трясучки надоела эта безмолвность, вся эта сложность в его отношениях с Лютиком. Именно этого он всегда избегал. Ненавидел сложности такого характера, которые только мешают трезво рассуждать. И тут же замер, внезапно ощутив, как ладонь Лютика мягко накрыла его руку, вынуждая все же посмотреть в васильковые и удивительно серьёзные глаза. — Геральт, — мягко, но уверенно произнёс он, что было непривычно. — Я попрошу тебя об одной вещи. После того инцидента я не хочу, чтобы ты либо сам, либо по настоянию Йеннифер чувствовал себя обязанным относиться ко мне иначе. Я не сердце наивной девы и уж точно не разобьюсь вдребезги, стоит тебе что-то неправильно сделать или сказать. Наши путешествия сделали меня сильнее, я повидал вместе с тобой много всего и хоть беременность, предстоящие роды вызывают во мне панику — это не значит, что теперь всем надо сдувать с меня пылинки. Конечно, сначала это кажется милым, но потом чувствуешь себя каким-то стариком, которым я, заметь, стану ещё совсем не скоро! Думаешь, я не понимаю к чему это неожиданное сближение с твоей стороны? Мне приятно, но не надо себя заставлять… — Лютик… — Молчи, Геральт. Ты временами груб, невежлив, угрюм и просто ужасен. Но ты мне дорог, и я свыкся с твоим тяжёлым характером. Так что не стоит себя принуждать что-то делать. Мне достаточно было понять, что моя жизнь тебе не безразлична, как, например, вчера. Ты накричал на Йен, а это было очень рискованно. Для нас обоих настал тяжёлый период, мы оба привыкли проводить жизнь в дороге и нигде надолго не оставаться. Поэтому, я не буду на тебя в обиде, если ты захочешь… уехать, — он запнулся на последней фразе, будто произносить эти слова ему приходилось через силу. Руки дёргали ткань рубахи, длинные пальцы запутывались в завязках на рукавах. Геральт смотрел в голубые глаза, ошарашенный подобным откровением от Лютика — как тот серьёзно говорил, разве что пытался хоть как-то шутить в привычной для него манере и разбавить не слишком приятный для него разговор. Пока ведьмак тренировался, Лютик ощутил, насколько же тому не хватает привычного образа жизни. Все эти сражения с монстрами, путешествия из города в город в поиске заказов, вынужденные ночёвки под открытым небом в лесу стали уже частью самого Геральта. Без них он выглядел будто зверь в клетке. Именно эту картину увидел Лютик, наблюдая за импровизированным боем с мешком крупы — острой необходимости, подобно глотку воздуха, сражаться в полную силу с мощным противником. Чтобы внутри бурлила кровь от азарта, когда когти в опасной близости, оказывались рядом с головой. Чтобы мышцы приятно ныли, и не менее приятная усталость охватывала тело. Бард был почти таким же. Ему претило надолго задерживаться у очередной пассии — то, что буквально неделю назад вдохновляло и накрывало с головой, потом оказывалось скучным, посредственным, а дамы переставали быть прекрасными богинями красоты и уже в каждой явно проглядывались недостатки. Он насыщал свою душу развлечениями, интрижками, чтобы потом пуститься в странствия, сочиняя новые баллады. И стоило слишком долго гостить у какой-нибудь графини, то всё вдохновение мигом пропадало. Лютик прекрасно знал, что Геральт очень не любит надолго засиживаться в одном месте. Но ему настолько было плохо от одиночества, настолько стены дома сводили с ума, что он думал лишь о себе, полностью позабыв о комфорте Геральта. Он обиделся на него за те сказанные в порыве злости, слова, за игнорирование, за тот неожиданный «побег» из-за чего считал справедливым, что тот теперь должен сидеть с ним и постоянно быть рядом. Сейчас же Лютик отчётливо видел своё ужасное сходство с Йеннифер. Она так же держала ведьмака подле себя, как на поводке, игнорируя его желания, пыталась подавить волю, приручить. Но с Геральтом нельзя так поступать. Молчание затянулось. Тишина звенела, словно струна лютни от натяжения. Они оба не слышали ничего кроме неё. Ни пения птиц, ни фырканье коней, ни ругани конюха, которого вроде лягнули. Для них все заглохло, и каждый думал о своём. Геральт, удивлённый подобной серьёзностью и откровенностью, пытался понять слова правильно. Лютик будто сказал: «Я освобождаю тебя от этой ноши, ты можешь уйти». Если бы этот разговор произошел пару месяцев ранее, он бы без всяких сомнений собрал вещи, оседлал лошадь и отправился в долгий путь, вернувшись разве что к родам. Но сейчас он бы не посмел даже подумать об этом. И не потому, что Йен совсем бы не одобрила такого поступка и отправила к праотцам. Просто он уже сам, как и во сне, принял, что не сможет уехать. Возможно, ему придётся в будущем держать бездыханное тело Лютика в своих руках, и тогда кошмар воплотится в жизнь, зато он поступит, как подобает другу. А бард с замиранием сердца и беспорядочными мыслями ожидал, что сделает Геральт. Возможно, уйдёт прямо сейчас, оставит его не обременённый обязательствами, которые, скорее всего ему до тошноты осточертели. А ему придётся научиться жить дальше. Да, с огромной дырой вместо сердца, зато без угрызений совести. — Я останусь с тобой не потому, что обязан, а потому, что сам этого хочу, — неожиданно для Лютика прозвучал спокойный голос Геральта. Сначала неверующе, даже недоверчиво, он посмотрел на ведьмака, ожидая увидеть в глазах сожаление о произнесённых словах и упущенной возможности спокойно уйти. Но золотистый взгляд был наполнен лишь решимостью и уверенностью, без малейшей доли сомнения. Лютик выдохнул, опустив плечи, с которых словно исчез тяжёлый груз ожидания и тревоги. В груди приятно заныло, сердце ускорило свой ритм, а подбородок предательски дрогнул. «Я останусь с тобой», — повторялось вновь и вновь в его голове. С тобой… Он всхлипнул, ощущая, как слезы скатываются по его щекам. Ох, уже эта беременность. Ох, уж это чёртово нестабильное состояние — расплакался, как девица. — Лютик? — Геральт оторопел, не ожидая подобного. Неужели он сказал что-то не то? Но Лютик вместо объяснения лишь обнял его, уткнувшись носом в грудь. Плевать, как это выглядит со стороны. Плевать, что Геральт совершенно не любит объятия. Плевать, что его могут оттолкнуть. Он просто хочет успокоиться и позволить себе минутную слабость. Тем более он беременный, имеет право на капризы, в конце-то концов. Слёзы полились сильнее, когда он ощутил неловкое похлопывание по спине и как сильные мускулистые руки обняли его в ответ. Приятный запах тела Геральта и нотки пота, медленный стук сердцебиения подарили слабую надежду. Не на ответную любовь, совсем нет. Лютик постепенно смирился с тем, что в сердце ведьмака всегда будет только чародейка. Но надежда на более дружеские отношения согревала душу. «Это в последний раз», — пообещал себе Лютик, слегка зарываясь носом, в разрез рубахи, ощущая поросль волос на коже. Он сильнее прижался к телу, стискивая в кулаках ткань, чтобы запомнить запах, прикосновения, как бугрятся мышцы под ладонями. Но, как бы ни хотелось так остаться хоть на весь день, он не мог и с ужасным огорчением был вынужден отстраниться, чтобы не докучать Геральту своими чувствами. Вытерев тыльной стороной ладони мокрые дорожки от слез, Лютик неуверенно поднял взгляд на Геральта. Тот слегка наклонил голову на бок, и уголки губ дрогнули в лёгкой, немного ироничной улыбке. — Как девчонка, — произнёс он. — Как девчонка, — подтвердил Лютик, улыбнувшись. Однако приятный момент нарушило громкое урчание живота. В такой тишине оно показалось необычайно громким. *** — То есть, как её нет? — воскликнул Лютик, подавившись мясом с куриной ножки.  Они сидели в зале, уже обедая, пока Марта хлопотала рядом, постоянно норовя подложить барду больше мяса.  — Она отправилась на поиски того, что может помочь тебе сопротивляться проклятию, — ответил Геральт, отпивая эль. — И через сколько она вернётся? — Не ответила точно, возможно, через две недели, или больше, если понадобится, — ведьмак едва нахмурился, увидев беспокойство на его лице. — Она мне оставила указания и зелья на случай, если прибудет намного позже, не волнуйся. Сам он практически ничего не ел, с неким отвращением смотря на еду. После такого сна аппетит к нему ещё не скоро вернётся. Любой кусок вставал поперёк горла, а запах жирного мяса вызывал тошноту. Он слизнул с губ капли эля и поморщился. На языке до сих пор тенью ощущался металлический привкус, словно намертво въелся. — Я просто не знаю, как не помереть со скуки, обычно мы у неё надолго не задерживались.— Лютик потупил взгляд под пристальным взором Геральта, стараясь не слишком засматриваться на язык, проскальзывающий по губе. На самом деле его беспокоила совершенно не скука, а то, что они остались практически одни в целом доме. Наедине. Как прикажете не смущаться и не бояться за собственные чувства в этот момент? С Йен было намного спокойнее, а сейчас… Он не мог понять, чего именно боялся, ведь, что в этом такого? Подумаешь, сложность, провести с Геральтом пару недель, ничего даже не изменится, разве что не придётся каждое утро заходить на осмотр. Тогда почему же он так взволнован? Возможно, какая-то его часть просто не хотела признавать поражения в этом неравном бою, хотя к ведунье не ходи, и так было ясно, что Лютику ничего не светит. Но он слишком долго любил Геральта, чтобы вот так просто смириться.  Здравый ум твердил отступить, твердил ещё тогда, когда произошла та ситуация с джином, когда взлохмаченные и очарованные ведьмак с чародейкой предались страстной любви на едва уцелевшем первом этаже дома. Когда голубые глаза упрямо не могли отвести взгляд. Когда в душе все выло и стонало от ужасной боли, пронзившей грудь ядовитой стрелой. Когда ещё первые несколько недель он никак не мог осмыслить то, что Геральт так просто и отважно, как сраный рыцарь в начищенных латах ради какой-то стервозной чародейки, бросился на помощь в здание, державшееся из последних сил.  А сердце… Ох, израненное любовью сердце продолжало нашёптывать, что ещё не всё кончено, что есть маленький шанс, размером правда с блоху, но все же есть. И стоит продолжать странствовать с ведьмаком, и тогда он точно все поймёт, полюбит и бросит эту злобную бабу, не вспоминая имени. Теперь же снова внутри происходил ожесточённый спор. Разум и сердце. Реализм и фантазия.  Одна сторона твердила, что уже пора наконец посмотреть правде в глаза и перестать убегать от явных фактов. Другая — наивно щебетала о возможности, которую нельзя упускать, раз теперь всё так хорошо складывается.  Но он же смирился. Смирился. — Мы можем сходить в город, прогуляться немного, —предложил Геральт, наблюдая за странным поведением барда. Тот о чём-то серьёзно задумался и, хотя старался не выдавать эмоций, но по сжатым в тонкую линию губам и болезненному взгляду, направленномукуда-то в сторону, было видно, что мысли отнюдь не приятные. Поэтому идея прогуляться в более оживлённом месте казалась очень даже неплохой. Тем более, пока Йеннифер нет рядом — можно позволить некоторые вольности. — Что? — куриная ножка выпала из рук, и Лютик сразу же закашлялся, прижимая кулак ко рту. Марта отреагировала сразу же и, подбежав, слегка постучала по спине, не забыв подлить в чашу ещё сока. Откашлявшись, он жадно выпил все из кружки и смахнул рукой набежавшие слезы.  — Я не ослышался? Мы действительно можем отправиться в город? — его глаза загорелись неподдельным восторгом, пальцы нервно теребили салфетку, а сам он едва ли мог усидеть на месте, постоянно ёрзая, готовый хоть сейчас сорваться и побежать прочь из дома.  — Да, если ты хорошо себя чувствуешь… Но не успел ведьмак закончить, Лютик вскочил и побежал в свои покои. Внутри все кипело от предвкушения.  Наконец-то, наконец-то! Спустя несколько месяцев заточения, он сможет заняться тем, что так сильно любил. Выступать на публику, играть на лютне и распевать свои песни, которые с первых строк начнут подпевать остальные посетители таверны. От волнения ему казалось, что у него распахнулись крылья за спиной и стоит подпрыгнуть, как он взлетит подобно вольной птице. Но, охваченный мыслями, Лютик не заметил ступеньку и неуклюже споткнулся, едва успевая схватиться за резные перила. — Я в порядке! — крикнул он, пристыженно втянув голову в плечи. Добежав до комнаты, он широко распахнул дверцы шкафа, где висели его костюмы. Ему хотелось нарядиться в самый красивый, самый яркий, который только был. Отметить такое радостное событие. Но подумав, решил, что в слишком ярком будет выглядеть ужасно нелепо и вычурно в обычном то трактире. Это же не королевский приём, где надо выглядеть соответствующе. Поэтому пришлось остановиться на экстравагантно-красном. Хвала Мелитэле живота ещё нет, и никто ничего плохого не подумает. Он даже сможет спеть, как в старые добрые времена, будто и не было вовсе ужасных месяцев проведённые в этом доме. Нет, он безмерно благодарен Йен и, скорее всего, посвятит потом ей балладу. Но сидеть в четырёх стенах, когда душа рвётся наружу странствовать по миру да слагать песни о ведьмаке, казалось теперь страшнее весельной петли на шее. У него даже были некоторые записи, которые можно исполнить. Старые баллады очень хороши и практически у всех на слуху, однако, если не выступить с чем-то новым, то злые языки как, например, Вальдо, чтобы ему кобыла между ног все оттоптала, могут распустить потом сплетни, мол, ушёл талант, осталась одна посредственность. Ох, знали бы они, что пока их единственным развлечением на осень и зиму будут вечера философских бесед у старой вдовы, он мужественно переносит беременность и вынашивает единственного в своём роду ребёнка-ведьмака. Но лучше о таком не распространятся, а то потом и на костёр отправят. Однако, чтобы найти заметки необходимо, в первую очередь, разгрести завал на столе. Как из творческого беспорядка это успело перерасти в гору, которой позавидуют даже самые знаменитые скульпторы, он не совсем понимал. Но где-то в глубине точно должны были сохраниться его записи. — Лю… — успел только произнести Геральт, когда он вошёл без стука, застав барда в забавной позе возле кучи. Ноги шире плеч и согнуты в коленях, одна немного позади, для опоры, по всей видимости. — Это ты так косо-криво пытаешься встать в боевую стойку? — Мне надо найти листок, я туда строки для одной баллады написал, — пробормотал Лютик, пытаясь наугад вытянуть лист, который смутно ему напоминала тот, где остались все записи. Точнее он надеялся, что это был он. — Потом разгребёшь свой хлам. Пойдём, пока не стемнело. — Это не хлам. А творческий… творческая… в общем не важно. Мне надо сегодня выступить, а без него я не могу, — он ухватился рукой за небольшой пергамент, и потянул на себя, пытаясь достаточно аккуратно это сделать, чтобы не потревожить «гору», в противном случае он попадёт в прямом смысле под книжный дождь. В шаткости «конструкции» — он упрямо не хотел даже и в мыслях называть это грубым термином Геральта — были виноваты две крупные книги на самой верхушке, он оставил их там и ведь не поленился потянуться. — Отойди быстро! — успел только услышать Лютик. Он краем глаза заметил, как этот хлам медленно наклонился и начал осыпаться на всё, что там успело накопиться за продолжительное время: книги, пергаменты, листы, даже закрытая маленькая баночка с неизвестным содержимым. Лютик зажмурился, прикрыв руками голову и живот, но на него ничего не упало. Только потом он почувствовал, как, обхватывающие мощные руки, сильнее сжались за спиной, а его лицо оказалось аккурат между распахнутым воротником рубахи. Геральт заслонил его собой, позволяя всему нагромождению обрушиться на свою спину. — Ауч… Зараза, — прошипел он, когда баночка ударила по голове и покатилась по полу, не разбившись, — Ты в порядке, Лютик? Но Лютик не слушал. Нос, оказавшись прижатым во впадинку на ключице, с наслаждением вдыхал запах тела, одурманивавший голову. Сердце зашлось в радостном биении настолько сильном, что, казалось, вот-вот соприкоснётся с Геральтом, что было бы совершенно не удивительно, оно тянулось к нему. — Мм, а что? Да… со мной всё хорошо. «Даже слишком». Геральт выпрямился, его нос продолжал дышать в тёмную макушку, но отстраняться он не спешил, а Лютик не спешил ему напоминать. Хотелось остаться так подольше, обнявшись, и чтобы весь мир подождал, пока они насладятся. Пока Лютик насладиться единением с ведьмаком. Он очень хотел поскорее отправиться в город, однако ещё сильнее желал продлить этот момент блаженства, такой хрупкий и легко рушимый, как беспорядок на столе, от которого его только что спасли. Он боялся пошевелиться. Боялся, что даже шорох или еле слышимый вдох напомнит об их положении Геральту, и тот перестанет его обнимать. А сердце тем временем гордо поставило себе чёрточку за победу в первом раунде, а разум тут и ничего против сказать не мог. В такой ситуации бард полностью лишался здравого смысла и крупиц самообладания. Однако такую сладкую идиллию ужасно грубо прервал топот маленьких каблуков Марты, её аханье и нескончаемый поток вопросов: «Что произошло?», «Откуда шум?». Лютик мысленно выругался, стоило Геральту тут же отстраниться от него и, не пересекаясь взглядами, поспешить подобрать всё упавшее на пол. Это задело и болью отозвалось внутри. Ведьмак словно чего-то опасался и корил себя за любую несдержанность. Но тут уже разум взял ситуацию под свой контроль, и услужливо напомнил, что момент выглядел действительно довольно двусмысленно, учитывая прошлое, поэтому поведение Геральта было предсказуемым и вполне логичным. Да, Лютику было больно, очень больно, когда Геральт грубо сказал в то утро, что никаких романтических чувств между ними нет и быть не может. Он ожидал совершенно другого разговора, находясь на пике блаженства ночью. Но глупо выставлять напоказ свои чувства и, не оправдавшиеся фантазии, считал ниже собственного достоинства. — Что случилось? —ахнула Марта, увидев беспорядок, — Я же говорила господин Лютик, что когда-нибудь все точно упадёт. Вот ведь… Вы не ушиблись? Она обеспокоенно стала рассматривать его лицо, поворачивая голову и так, и сяк. Лютику, конечно, оказалась очень приятной такая забота. Марта почти с первых недель услужливо подавала ему лучший кусочек, беспокоилась о его самочувствии, что казалось странным, ведь он мужчина, который забеременел, но видимо она и не такого насмотрелась в доме самой Йеннифер. Однако, сейчас, признаться, он хотел, чтобы она оставалась на первом этаже, несмотря на шум. — Со мной все хорошо. — Бард мягко отстранился, с лёгкой улыбкой слушая её нравоучения, иногда поглядывая на Геральта. Тот стоял у двери, облокотившись плечом об косяк, скрестив руки на груди. Лютику всегда нравилась такая поза, точнее ему нравился любой Геральт, но именно она придавала ему некий хищный шарм. Он походил не на волка, а на пантеру, которая с ленцой во взгляде скучала и ждала. Когда они все спустились к воротам, лошадь запрягать не стали, потому что Лютику, как оказалось, в его положении запрещено кататься, а Геральт посчитал не слишком приличным со своей стороны сидеть на лошади, пока беременный бард идёт рядом на своих двоих. И вещей было совсем немного. Лютня Лютика, мешок с деньгами, мечи Геральта, да небольшая сумка с едой. Марта отказалась их просто так куда-либо отпускать, ужаснувшись, что они могут есть отвратительную, по её мнению, пищу из трактира. А Лютик, отыскав всё-таки свои записи — они оказались на другом пергаменте — не мог даже спокойно постоять, пока Геральт спорил с Мартой насчёт мешочка с приготовленной едой. Ведьмак будто заметил, как барду натерпится уже пойти, со вздохом согласился взять с собой ужин. Лютик вереща, едва не вприпрыжку прошёл через полосу на песке, что оставляли ворота, которые уже казались ему прутьями в темнице, и глубоко вдохнул свежий, прохладный воздух. Он ощущался как-то иначе, по-новому, наполненный свободой и ностальгией, навевая тёплые воспоминания. «— Я принял твоё замечание. Да, может быть, песни выигрывают от правдивых деталей. А от тебя правдой несёт за версту. И не только правдой. Интересно, а что это за аромат? Лук? Не важно. В любом случае ты пахнешь смертью и предназначением, подвигами и разбитым сердцем.  — Это всего лишь лук». Разбитым сердцем, как иронично… Эх, знал бы тогда юный бард, во что это всё может обернуться, возможно, и не строил бы тогда мечтательные сюжеты в голове, а лучше нарастил себе хитиновый панцирь от ударов судьбы. — Это как новое приключение! — воскликнул Лютик, подбирая опавшую листву и подкидывая её вверх, чтобы покружиться под листопадом. — Мы всего лишь дойдём до города и посидим в трактире, — усмехнулся Геральт. Но отчего-то внутри всё сдавило и руки, обтянутые кожаными перчатками, сжались в кулак. Он вспомнил, как в его сне, бард так же веселился и игрался, пока не упал на землю со вспоротым животом. Мрачные мысли не покидали голову целый день. И ведьмак не на шутку перепугался, когда огромная груда хлама покосилась в сторону и начала разваливаться. Поэтому не смог сдержать себя и непозволительно долго стоял, прижимая Лютика к себе, уткнувшись носом в макушку. Хотел потом посмотреть на его лицо, нет ли нигде царапин или ушибов, но побоялся. Побоялся, что снова захочет опустить взгляд. Стрыга подери. Стоило всего-то один раз, и то во сне, произойти поцелую за такое долгое время, что теперь не мог забыть, не мог перестать прокручивать в голове снова и снова. Та неловкость и напряжение снова возникли между ними, даже Марта не смогла развеять обстановку своей заботой. Геральт чувствовал себя виноватым, что сам же и позволял этим ощущениям возникнуть вновь, особенно после того разговора, когда, казалось бы, они вроде поняли друг друга и всё разрешили. Но, что удивительно, общаться оказалось довольно легко, ничего не изменилось между ними, и Геральт надеялся, что все беспокойство, неловкость лишь надуманные им проблемы, которых на самом деле нет. Нет, хватит о плохом. И так кошмар горечью окутал глотку. Может, хотя бы эта хмельная ссанина из трактира ему сожжёт язык к чертям, и он перестанет ощущать отголоски крови. Только за Лютиком придётся следить, а то тот на радостях закажет себе пива, надеясь, что сегодня вечер вседозволенности. И так расстроился, что на Плотве не покатается, из-за чего стал вредничать: «То нельзя, это нельзя, я вам монашка что ли?». Да, беременные действительно по запретам на служительниц строго храма похожи: пить алкоголь — нельзя, есть вредную пищу — нельзя, трахаться — тоже нельзя, а ещё кататься на лошади, волноваться, бегать и прыгать. Уж лучше вообще лежи да молись за здоровье дитя и, чтобы живой остаться после родов. Да, увидела бы Йен, сколько раз за день Лютик чуть не убился, вообще бы заперла в комнате, а его, ведьмака, в евнухи заделала, потому что не уследил. Осталось только надеется, что Марта не нажалуется, ведь что-то подсказывает ведьмачьему чутью, или просто голос здравого рассудка, что Лютик не раз и не два заставит всех поволноваться. — Геральт, я слышу! — обрадовался Лютик, услышав отдалённые голоса граждан и стук повозок. Бард напевал мотив новой песни и играл на лютне, бодро шагая, отчего уголки губ Геральта предательски дрогнули в улыбке, а взгляд с долей нежности посмотрел барду вслед, когда тот, пританцовывая, стал обходить невидимые ограждения. Он уже себя чувствовал в таверне: пел и танцевал, подмигивая дамам. Это навевало Геральту приятные воспоминания, где только они да бесконечная дорога. Город встретил друзей типичным шумом и привычной для жителей суматохой. Горожане сновали туда-обратно, толпились и толкались. Зазывали, громко кричали, пытаясь перекричать уличный гам, и предлагали взглянуть на товар. Дети визжали и плакали — в общем, всё то, что Геральт так не любил. А Лютик, напротив, с неподдельным возбуждением и нетерпением смотрел на окружающую обстановку. Его широко раскрытые глаза, практически не моргая, лихорадочным взглядом осматривали все вокруг. Он хотел побывать всюду, чтобы сохранить в памяти приятные ощущения до следующего раза, если он конечно будет. Когда Геральт предложил посетить город, прогуляться и посидеть в трактире, а не просто походить поблизости, он до самого конца, пока не пересёк черту на песке, не верил, что это может быть правдой и ничего не изменится в последний момент. В последний раз он был в городе недели две назад. Казалось, не так уж и много, но когда изо дня в день вынужден практически сидеть на одном месте, всё сливается в одну общую кучу и тяжело понимать, сколько времени прошло: неделя, месяц или целый год? И сейчас, находясь в таком оживлённом месте, немного кружилась голова от количества всего и сразу. Холодная кожа перчаток Геральта мягко коснулась тёплой руки Лютика и потянула за собой, держа крепко, чтобы они не потерялись в толпе, но достаточно аккуратно. Ладонь мгновенно пронзило током, который прошёлся по всему телу. Бард сжал его руку в ответ, и они последовали к таверне, над дверью которой на ржавой, поскрипывающей при каждом дуновении ветра, висела деревянная дощечка с надписью: «Сытый медведь». Дверь с характерным скрипом отворилась, елозя по половицам. В трактире было ничуть не лучше, чем на улице, все переговаривались между собой, кто-то смеялся, кто-то ожесточённо спорил, размахивая руками. Пот, запах жареного на вертеле поросёнка и кислого пива смешались в общую какофонию не совсем приятного, но такого знакомого аромата. Геральт с Лютиком по обыкновению уселись дальше ото всех, однако поближе к окну, чтобы поток воздуха с улицы как-то разбавлял вонь. — Не тошнит? — обеспокоенно спросил Геральт. Но бард, на удивление, чувствовал себя отлично, хотя и с содроганием вспомнил те ужасные недели, которые они провели после свадьбы в дороге, когда он не то, что есть, даже войти в таверну не мог. — Все хорошо, Геральт, — улыбнулся Лютик, растроганный такой заботой, — Спасибо. Ведьмак лишь хмыкнул в ответ и пошёл к хозяину заказать еды и пива. К беспокойствам Марты никто решил не прислушиваться. Но сыр и хлеб оказались совершенно не лишними: после дороги хотелось немного перекусить и набраться сил для выступления. Как же не терпелось вскочить хоть прямо сейчас с места и начать петь, чтобы все обратили на него внимание, а потом обязательно бы похлопали, в конце бросая монетки. Внутри настолько всё распирало от предвкушения, что руки стали нервно цапать ногтями заусенцы на пальцах, а правая нога подрагивать, отбивая ритм каблуком сапога. Интересно, узнает ли его кто-нибудь по песням? Поймут ли они, что перед ними поёт сам Лютик, талантливый менестрель и первый из ныне живущих, кто слагает о ведьмаке величественные баллады и трогает людские сердца своими трагичными стихами о неразделённой любви? Ох, знал бы Геральт, что практически все песни с романтическим мотивом были написаны не как обращение к очередной прекрасной деве, а мольба, наконец, обратить на скромного барда взор прекрасных глаз цвета осенней листвы. Хм, осенней листвы. Возможно, на серебристых волосах очень красиво бы смотрелся венок из кленовых листьев различных оттенков, как раз под цвет глаз. Лютик задумчиво смотрел на Геральта, который разговаривал с корчмарём. Мужик корчил и без того заплывшую складками от частого пьянства рожу, будто съел целый бушель кислых яблок. — Что случилось? — поинтересовался Лютик, когда ведьмак, явно раздражённый, сел на соседнюю лавку. — Ничего. Так, издержки профессии, — проворчал он и волком глянул на девку-разносчицу с подносом еды и кувшинами. Та, особо не церемонясь, быстро, с громким стуком поставила все миски и чаши на стол, едва не расплёскивая всё содержимое. — Очень радушный приём, — усмехнулся Лютик в глиняную кружку и, делая первый глоток. Но тут же глаза широко распахнулись, а нос заметно поморщился, когда по языку стекло не ожидаемое пиво, каким бы противным оно не оказалось, а какая-то ягодная вода с чем-то сладким и немного горьковатым. — Что это за бурда? — Вода с сушёными ягодами, ничего другого, что тебе было бы можно, тут не оказалось. — Ведьмак пожал плечами и сделал первый глоток своего, очевидно, пива. Бард фыркнул и демонстративно, как маленький ребёнок, отодвинул от себя подальше странную воду, с обидой смотря, как пенится тёмная жидкость в кружке Геральта и решил приняться за еду. То, что лежало с картошкой, едва ли можно было даже с натяжкой назвать мясом. Скорее цельный кусок зажаренного на огне жира. Очевидно, не зря Марта дала немного с собой перекусить в дорогу, иначе бы он остался голодным. — Пойду лучше спою, — произнёс он, доставая лютню и не обращая внимания на укоризненный взгляд Геральта, стоило тому заметить, что еда в миске осталась нетронутой. Лютик достал записи из внутреннего кармана дублета. Проведя на пробу по струнам, он вскочил на скамью, и, откашлявшись, взял первые аккорды. *** — Так, выпей — может, выйдет толк, Обретёшь своё добро, Был волчонок, станет волк, Ветер, кровь и серебро. Хэй! Лютик, тяжело дыша, уставший, но ужасно довольный, смахнул прядь с потного лба, радостно оглядываясь на посетителей таверны, что бурно аплодировали ему и подбрасывали монеты в пустую кружку. Адреналин бурлил в крови, раскрасневшиеся щеки пылали огнём, а язык немного заплетался после стольких часов пения. А сколько он уже выступал? За окном была непроглядная темень, но понять всё равно было проблематично, ведь сейчас осень. Лютик низко поклонился, подмигнув некоторым дамам, которые специально пришли его послушать. — Давай, слезай, — усмехнулся Геральт, протягивая ему руку. Бард ухватился и ловко спрыгнул со стола, на который забрался в порыве охватившей его страстью музыки. Стоило ему начать с простой, всем известной песенки, как он не смог остановиться, совершенно забывая про счёт времени. И охотно бы ещё спел, немного отдохнув, но, к сожалению, пора возвращаться, иначе Марта будет волноваться. Махнув всем на прощание рукой и, переложив деньги в карман, Лютик вышел с Геральтом на приятную прохладу улицы. — Это было невероятно! — его радостный крик заставил некоторых горожан хмуро обернуться, поглядывая на него как на сумасшедшего. — Угу, — хмыкнул Геральт, поправляя ремень сумки. Он погрузился в свои мысли, слушая Лютика вполуха, которому не терпелось поделиться впечатлениями и восторгом. Бард был сегодня прекрасен, впрочем, как и всегда, выступая перед публикой. Очаровывал всех и каждого, заставляя забыть о волнующих проблемах. Геральт тоже попался в сети, ненадолго забывшись, точнее ему показалось, что они, как и раньше, путешествуют. Это лишь очередной трактир на их пути, вот сейчас Лютик закончит петь, они поднимутся в комнату, ведьмак примет ванную, а утром продолжат путь в поисках очередного заказа. Нет никакой беременности, нет никакой влюблённости Лютика, только дружба и всё то, по чему Геральт так сильно скучал. Но стоило мороку спасть, реальности вновь прорваться сквозь пелену приятной фантазии, как захотелось взять ещё пива или лучше опустошить целый кувшин одним махом, чтобы хоть немного охмелеть, и тоска перестала тянущей болью отзываться в груди. Однако боль ненадолго утихала, когда взгляд невзначай цеплялся за Лютика. Такого… Счастливого, всей душой и сердцем преданного своему ремеслу, который не представляет жизни без песен, который лишь одной улыбкой что-то пробуждает внутри. Странное приятное и давно забытое. — Геральт, — неожиданно окликнул его Лютик. — Что? — Я тоже скучал, — мягко улыбнулся он и, пританцовывая, направился дальше по дороге, пока ведьмак позволил себе ненадолго замереть, поражаясь такой проницательности и таким пониманием. Лютик ничего не спрашивал, сам прекрасно понимал и чувствовал нечто подобное. В момент, когда он произнёс эти слова, в его глазах быстро промелькнула толика грусти. «Соберись!» — Геральт мысленно дал себе отрезвляющую пощёчину. Он не имеет права раскисать, только не сейчас, когда Лютик в нём так нуждается. Ему тяжело, но каково Лютику выступать на публику как раньше, понимая, что возможно потом такой прогулки не будет и придётся снова сидеть изо дня в день дома, играя для самого себя. Грузно выдохнув, он прибавил шагу, чтобы догнать барда. Чем дальше они шли от города, тем темнее становилась дорога. Благо его зрение позволяло видеть всё, даже в кромешной тьме, но вот Лютик такой возможностью похвастаться не мог и пару раз споткнулся, ойкая и неуклюже прыгая на одной ноге, когда задевал пальцем большой камень. — Держись уж, — вдохнул Геральт, покачав головой и выставляя локоть, что бы за него можно было ухватиться. Менестрель крепко сжал его руку ладонью и убрал лютню за плечо, прижимаясь немного ближе. Вокруг темно, и разум подкидывал жуткие образы из ветвей деревьев, которые уж слишком напоминали паукообразные лапы кикиморы, но он не ощущал никакого страха, ведь рядом с ним Геральт.