Утратив все, ты все найдешь

— И сколько вы будете бегать друг от друга? — спросила Йен за завтраком. Геральт в недоумении вздёрнул бровь, а чародейка на такой жест лишь глубоко вздохнула — быть помощником в межличностных отношениях явно не входило в её планы. — Ты неисправимый идиот. — Может, всё-таки объяснишь, а не будешь ходить вокруг да около? — проворчал Геральт. — Лютику необходима твоя поддержка, ты же отец ребёнка, а даже не поинтересовался его состоянием. Ты ему нужен, Геральт, с ним происходит столько новых вещей, о которых он не знает. Так что ему трудно справиться со всем в одиночку. После тех событий, когда Геральт вернулся истекающий кровью с охоты, он так и не поговорил с Лютиком. Они не виделись целую неделю, организму требовалось восстановиться после паучьего яда, а потом… А потом Геральт никак не мог собраться, он порывался несколько раз зайти к Лютику: поговорить с ним, спросить про самочувствие. Но в последний момент останавливал себя. Извиняться было всегда тяжело, особенно Геральту с его характером – он не любил признавать собственных ошибок. Во время путешествия, когда он искал заказы в деревнях и небольших городах, ведьмак постепенно начал понимать, как же неправильно поступил, оттолкнув друга. Оставил его наедине с переживаниями, с проблемой, которая развивается в утробе и которая, скорее всего, очень пугает. В доме Геральт находиться не мог. Напряжение буквально давило на плечи со всех сторон. Он чувствовал себя зверем, запертым в тесной клетке. Лютик своим игнорированием жутко раздражал, да и Йен не отставала – с укором смотрела, прожигая дыру сиреневыми глазами, поэтому шанс выбраться из этой тюрьмы Геральт не упустил и, поначалу, наслаждался одиночеством. Только он, Плотва, да дорога. Но спустя несколько дней, когда эйфория полностью прошла, ведьмак стал ощущать неприятное чувство вины, сосущее под ложечкой. Алкоголь, казалось, лишь усугублял терзания, потому что в каждой, мать его таверне, встречался бард, который зарабатывал себе на ночлег и еду знаменитыми песнями Лютика. А Геральт прекрасно помнил, как Лютик их сочинял, с каким неподдельным восхищением смотрел, как он ловко орудуя мечом, разрубает чудовищ пополам. Смотрел без малейшей тени страха и отвращения. Не то, что остальные люди. Даже, когда барды перепевали песни о Белом Волке, кто-то да точно косо взглянет, либо плюнет под ноги. Они боялись, но это им не мешало смотреть на ведьмака с гадкой усмешкой и провоцировать его, зная, что тот им ничего не сделает в людном месте. «Урод» «Монстр» «Мясник» Лютик никогда такого не говорил и всегда порывался отстоять честь Геральта, если кто-то в таверне осмелился что-то гаркнуть. Хотя самого Лютика приходилось потом уволакивать за шиворот, чтобы он не нагнал на себя неприятностей. Но каждый раз сердце словно билось чаще. И каждый раз ведьмак испытывал благодарность за такой опрометчивый поступок. И вот чем он отплатил… Наговорил ужасных вещей, а потом сбежал, как последний трус, так и не извинившись за те слова. И даже сейчас вместо того, чтобы пойти и извиниться, он никак не решается подняться в комнату Лютика. — Зараза, — проворчал Геральт и, собрав все мужество в кулак, заставил себя встать и пойти. Но, оказавшись возле двери, вся смелость куда-то ушла. Не любил он извиняться и не умел особо. Даже банальное «прости» у него выходило не как что-то искреннее, а как угроза сломать хребет. За всё то время, что они путешествовали с Лютиком, Геральт никогда не извинялся за грубость, никогда ничего хорошего не говорил. Даже не смог сказать простого «я рад, что ты жив», когда Лютик выбежал из замка целый и невредимый после заклятия джина. «— Лютик, ты здоров. — Приятно слышать, что тебя это интересует. — Ты с выводами не спеши». Геральт нерешительно поднял руку, чтобы постучаться в дверь, как из комнаты раздался бодрый голос Лютика. — О, тебе много ещё предстоит узнать в этой жизни, например, то, что женщины — это коварные стервы. Одна, кстати, и поспособствовала тому, чтобы ты сейчас развивался во мне. Геральт сначала не понял, к кому Лютик может обращаться, ведь в доме кроме служанки и Йен больше нет людей, даже промелькнула мысль, что видимо совсем сошёл с ума, раз болтает сам с собой. Но потом медленно пришло осознание — ребёнок. Неужели он настолько его не боится? Неужели не считает его чудовищем? Геральт опешил, но постучался в дверь. Голос сразу умолк, и Лютик открыл дверь. —О, Геральт, здравствуй, как ты себя чувствуешь? — внешне Лютик ничем не выдавал своё состояние, но Геральт заметил неладное. Дверь практически закрывала большую часть тела, он словно использовал её, как щит или грань, через которую нельзя проходить. Лютик был обижен, что неудивительно, хотя Геральт был готов поклясться, что слышал его голос сквозь лихорадочный сон, но ничего не мог вспомнить. Лишь чувствовал его запах сквозь вонь лекарств. Зачем он тогда приходил? Если конечно это не было галлюцинацией. — Всё нормально, я хотел поговорить, — неуверенно начал Геральт и мысленно дал себе отрезвляющего и решительного пинка, потому что он ненавидел, когда вместо прямолинейного разговора что-то мямлили, но чувствовал, что ещё немного и начнёт сам мямлить. — Да, конечно, что такое? — спросил Лютик, продолжая стоять в такой же защитной позе, прикрывшись дверью, будто она могла бы чем-то помочь. — Я могу войти? — Зачем? Говори здесь, — ответил бард слишком резко, но сразу замялся, испугавшись, что такой резкий тон может разозлить Геральта. Ведьмак еле подавил в себе раздражение, ему не нравилось, что его попытки извиниться и хоть немного поговорить собирались прервать на корню. Геральт специально схватившись за дверь, а не за ручку, чтобы бард, в случае чего побоялся прищемить ему руку, потянул её на себя, насильно открывая себе проход в комнату. Длинные пальцы, напряглись, создавая слабый, едва заметный отпор, но потом разжались. Лютик позволил Геральту пройти, но отошёл на небольшое расстояние. Он пытался выглядеть расслабленным, хотя каждая частичка его тела была в напряжении. Напряжённое молчание затянулось. Лютик выжидающе смотрел на Геральта, а тот не мог произнести ни слова, все его вспыхнувшее раздражение сошло на нет. Он, глубоко вздохнув, собрался с мыслями и решил без лишних предисловий сказать всё, ради чего и пришёл: — Я хотел сказать, что мне жаль. Я столько наговорил тебе в тот день… прости, — произнёс Геральт, сжав руку в кулак. Лютик удивлённо посмотрел на него, но отвёл взгляд и его губы сжались в тонкую полоску, словно он что-то сдерживал внутри себя. — Ничего, я понимаю, что тебе тяжело это принять, ведь тебе никто не нужен, и ты не хочешь, чтобы кто-то нуждался в тебе, — произнёс Лютик, как показалось Геральту, чрезмерно обиженным тоном. Геральт мысленно выругался. Он не любил, когда кто-то использует его же слова против него самого. И ведьмака это задело. Он же извинился, впервые за десять лет их тесного общения, и честно ожидал более оживлённой реакции от барда. Ведь если он не извинений ждал, тогда что ему нужно? Ему не нравилось, что Лютик отказывается быть таким открытым, как прежде, до этой истории с ребёнком. Хотя Геральт сам не понимал, почему реакция Лютика и, сказанные им слова, так задели его. Он хотел, чтобы вся эта ситуация осталась в прошлом и ничего о ней не напоминало, но Лютик, на самом деле прощать не собирался. «Он же просто напуган», — в голове промелькнула мысль, зародившая беспокойство. Геральт просто ушёл, не хотел оставаться в доме, где все так напрягало. А Лютик ведь уйти не мог. Ему не хватало прежней жизни, полной путешествий, выступлений и праздников, вместо этого он заперт и может выходить разве что в сад. Лютик, по словам Йен, каждый день изучал необходимую литературу, которая бы открыла ему глаза на многие состояния женщины во время беременности и морально подготовила к тому, что стоит ожидать. Но ведь Лютик мужчина, он никогда не будет готов. Геральт мысленно отвесил себе парочку тумаков по шее, он настолько зациклился на собственных проблемах, что совершенно забыл, каково сейчас Лютику. — Если это всё, что ты хотел сказать, — неуверенно пробормотал Лютик, постоянно отводя взгляд, лишь бы не смотреть в глаза Геральта. — То думаю тебе уже пора пойти по своим делам, а я… — Ты сейчас разговаривал с ребёнком, так? — немного резко произнёс ведьмак. Ему было необходимо узнать ответ на важный вопрос. Лютик смущённо зарделся. — Да, я так привыкаю к нему, — Лютик отвёл взгляд, но Геральт заметил, как ладонь Лютика уже инстинктивно дотрагивается до живота. — Ты не боишься его? — Я боюсь того, что ждёт меня впереди, но никак не его, он же от тебя, значит мне нечего бояться. — Хм, — промычал Геральт, ничем не выражая своё состояние, хотя внутри у него бушевал ураган. Такое беспредельное доверие буквально выбило весь воздух из лёгких, он шумно, судорожно выдохнул, стараясь не показывать, насколько опешил от этих слов. «Он же от тебя, значит мне нечего бояться». Неужели он не считает это существо чудовищем? Как это возможно? Как возможно, что он так беззаботно разговаривает с этим ребёнком? Как возможно, чтобы он не одёргивал руку в страхе, а легко прикасался ладонью живота? Намеренно. Словно искал физического контакта с ребёнком. — Разве он тебе не кажется монстром? — спросил Геральт немного охрипшим голосом. Лютик покачал головой. — Нет, ты же ведь не монстр, тогда как он может им быть? Он необычный, согласен, но не монстр. Сердце учащённо забилось. Лютик принимал его таким, какой он и есть. Даже в их первую встречу его глаза сияли от дикого интереса и предвкушения. И совершенно ничего не могло его отпугнуть: ни ругательства, ни грозный рык, ни тумаки. Геральт сначала считал его конченым идиотом, который не видит явной опасности перед глазами, потом просто чокнутым, ведь он единственный из людей, кто так долго путешествовал с ним, несмотря на тяготы и опасности дорог. Но потом он стал единственным особенным человеком в его жизни, человеком, который не боится его ведьмачьей сущности. Хмыкнув, Геральт вышел из комнаты Лютика, с мыслью, что завтра обязательно попробует побыть рядом с ним хотя бы немного, потому что он обязан помочь ему, как друг, с которым он путешествовал десять лет. Потому что Лютик был всегда рядом, всегда старался поддержать, поэтому и Геральт обязан быть в такой трудный момент рядом, отблагодарить за всё. *** После того, как за Геральтом закрылась дверь, Лютик подождал, когда шаги стихнут, и только тогда прижался спиной к стене, медленно сползая вниз. Рука была сжата до побелевших костяшек. Сколько ещё Геральт собирается проверять его выдержку на прочность? Лютику больших сил стоило не прогнать Геральта к чёрту, к той же Йеннифэр, раз он даже, целуя его, представляет чародейку. В тот момент, когда потрескавшиеся губы ведьмака прошептали имя чародейки, словно обожжённый огнём Лютик отшатнулся от кровати, а сердце казалось, снова разбилось вдребезги. Он знал, что все к этому идёт, и тешить себя глупыми надеждами не имело смысла. Но всё равно где-то в подсознании продолжал верить, что возможно ему повезёт. «А может всё-таки что-нибудь получится?» «А может, есть шанс?» Но сейчас глаза Лютика словно открылись, и он увидел, что шанса никогда и не было. В тот момент он понял и почти окончательно смирился с тем, что Геральт его никогда не полюбит. Разве можно полюбить такое недоразумение? Хоть ребёнок и стал единственной отрадой, утешением, спасением от одиночества, но всё же сам факт беременности вызывал толику брезгливости, это воспринималось странным, неприятным и противоестественным. Все эти десять лет, что Лютик следовал за Геральтом, были, пожалуй, лучшими годами в его жизни. Он развивался и взрослел. Из того мальчишки, что подбирал хлеб, которым в него бросались в тавернах, превратился в мужчину, который пел в лучших резиденциях континента. Но даже после такой многолетней влюблённости было неприятно заканчивать все так. Лютик во время путешествий с Геральтом неоднократно хотел прямо признаться в любви, что он часто делал с помощью своих баллад, однако, для ведьмака это было слишком завуалированно и метафорично. Но после ситуации с Йеннифэр, когда глаза Геральта загорались неподдельным желанием, интересом и страстью, стоило только услышать её имя — Лютик решил не рисковать, потому что боялся отказа. В его душе тогда всё разрывалось от противоречий. С одной стороны, безумно хотелось высвободить свои эмоции, поведать о чувствах. С другой стороны — страх быть отвергнутым, страх неприязни со стороны Геральта — всё это сдерживало Лютика. В глубине души он знал, что все закончится именно так, это было ожидаемо и даже правильно, все же Йеннифэр идеально подходит Геральту. Знал и всё равно продолжал наивно надеяться на большее, как юный мальчишка. Ему далеко не шестнадцать лет, стоило быть умнее, мудрее, но Лютик со слепым упорством продолжал оставаться рядом, украдкой бросать влюблённые взгляды и изредка позволять себе немного больше, чем следовало бы. А сейчас он не знал, что ему делать. Уйти? Это было бы верным решением, не мешать и отступить, ведь он все равно будет не один, верно? Однако куда он уйдёт? В таком состоянии путешествовать крайне опасно, особенно без эликсиров Йеннифэр. И остаётся только мучительно ждать, когда всё… Закончится, — хотелось бы думать. Но на самом деле всё только начнётся. *** Утром Лютик пошёл на очередной осмотр Йеннифэр, хотя эти ежедневные процедуры ему успели порядком надоесть. Каждый день одно и тоже, повторяется единым циклом, словно он заперт во временной петле. Когда он остановился возле комнаты чародейки, то внутри все на миг воспротивилось и закричало «остановись», чтобы разорвать череду одинаковых дней, где его единственным спутником было одиночество, которое он старался отогнать всеми возможными способами. Он даже начал разговаривать с ребёнком, потому что больше не с кем. Однако стоило ему отворить дверь, как он замер на месте не в силах двинуться. Рядом с чародейкой стоял Геральт и о чем-то с ней разговаривал. Впервые он застал его в такое время и в таком месте, ведь раньше они так не пересекались. —Геральт? Доброе утро… Ты…эм…зашёл за лекарством для раны? — Лютик попытался вспомнить, который сейчас час. Может он пришёл слишком рано? «Он пришёл повидаться с Йеннифэр», — промелькнула в голове мысль, отчего в груди неприятно сдавило от обиды и смирения. Ему хотелось, чтобы Геральт, как вчера, сам пришёл к нему, начал разговаривать с ним, чтобы его хоть немного волновало состояние Лютика. Но после той ситуации, стало ясно, что Геральта не интересовал Лютик, особенно в нынешнем состоянии. Он был рядом только из-за чувства долга. — Я пришёл узнать у Йен, как протекает беременность и как твоё состояние, — равнодушно ответил Геральт, а Лютику показалось, что ещё немного и он был бы готов прямо сейчас вышвырнуть того за дверь. Почему-то этот тон его взбесил. Хотя Лютик сам до конца не понимал, почему стоило ведьмаку открыть рот, как в груди уже начинал бушевать ураган раздражения? Наверное, потому, что тот пришёл и заговорил только сейчас, когда Лютик уже готов вздёрнуться от одиночества. Когда ему стало настолько плохо, что он даже чувствует странную ответную реакцию от ребёнка, хотя этого не может быть и, скорее всего, лишь плод больного воображения. И видимо только сейчас в ведьмаке взыграла совесть, и он решил потешить собственное самолюбие, явился на приём, чтобы показать силу своего великодушия. Лютик хотел съязвить в ответ, но вовремя прикусил язык, чтобы не выглядеть ревнивым дураком. — Ложись, Лютик, — произнесла Йеннифэр, желая разрядить обстановку. Лютик послушно лёг на кушетку, обнажая живот, но внутри все напряглось. Он чувствовал стеснение рядом с Геральтом, ведь тот стоял рядом и за всем наблюдал. Лютик поразился собственному чувству. Он всего лишь обнажил живот, — и не так изгалялся перед ведьмаком. Но этот осмотр ему казался более интимной процедурой, чтобы на ней присутствовал кто-то ещё. В комнате повисло неловкое молчание. Йеннифэр водила светящимися руками по животу Лютика, сам Лютик в этом время смотрел в стену, чтобы не встречаться с Геральтом взглядами. — Ты что-то увидела, Йен? — спросил Геральт, заметив, как нахмурилась чародейка. Лютик едва ли не повернул голову в его сторону, услышав в голосе волнение. «Ему не все равно?» Сердце учащённо забилось. Но тут же он одёрнул себя от лишних мыслей. Это все его шальное эмоциональное состояние, он буквально несколько минут назад ненавидел Геральта, а сейчас стоило тому проявить толику интереса, готов простить за всё на свете. «Да что же со мной такое?» — Нет, ничего, просто Лютику теперь лучше пытаться справляться без эликсиров. — Что? — спросил Лютик, уже чувствуя, как ему не нравится решение чародейки. — Организму следует самому справляться с беременностью, иначе со временем придётся лишь повышать дозу, а тебя лучше сейчас не пичкать подобным. Лютик прикрыл лицо подушкой и, вцепившись в мягкую ткань руками, громко взвыл. Казалось, что теперь весь мир настроен против него и подбрасывает новые проблемы, проверяя на прочность. Йеннифэр тихо шикнула на Геральта, кивнув головой в сторону стонущего под подушкой Лютика, как бы говоря, что тот нуждается в поддержке и ему следует проявить немного сочувствия. Геральт немного замялся, но под грозным взглядом чародейки, которую очень волновало эмоциональное состояние барда, неуверенным движением коснулся ладонью плеча Лютика. Лютик немного притих. Внутри на миг все успокоилось, и мир перестал казаться таким страшным и враждебным. В животе откликнулось привычным теплом на прикосновение, как в тот раз, когда Лютик пел колыбельную Геральту. Ребёнок словно чувствовал состояние родителя и сам понимал, что происходит. Бард думал сказать об этом Йеннифэр, но не знал, как объяснить свои чувства и боялся смешков с её стороны, будто он себе все напридумывал от одиночества. — Сегодня я не буду тебе давать эликсир, посмотрим на твоё состояние. И скажи мне, когда начнёт немного мутить. Думаю, через неделю-две действие точно прекратится, и тогда посмотрим, что будем делать дальше, — произнесла чародейка, а Лютик захныкал от того, что через неделю он снова почувствует те муки, которые были в самом начале беременности. — Можешь идти, на сегодня я закончила. Лютик сел на кушетку, потерев переносицу пальцами. Ему ещё столько предстоит перенести, казалось, это наваливалось огромным грузом, и он просто не выдерживал. Плечи опустились, словно действительно на них что-то сильно надавило. Он немного сгорбился. Ведьмак впервые увидел друга таким. И стало как-то совестно, что Лютик переживает все это один. Оказывается, за десять лет совместного путешествия Геральт так и не смог понять Лютика. Раньше казалось, что все на мази, но в действительности он не знал барда от слова совсем. Он не мог предположить, что Лютик ощущает. Сначала это как-то не сильно волновало. Геральт был слишком погружен в себя, в свои ощущения, в свои проблемы. Геральт аккуратно сжал плечо Лютика, показывая, что он все ещё здесь, он с ним. Голубые глаза посмотрели на него, но Геральт не увидел в них прежнего блеска, бард будто был подавлен, потому молчал. — Мне пора, — произнёс Лютик и, коснувшись пальцами руки Геральта, убрал её с плеча. И ведьмак почувствовал странный протест внутри, он не хотел отпускать его руку. Так же, как и Лютик, не хотел лишаться таких прикосновений, но он понимал, что иначе поступить не может. В противном случае снова сделает себе больно, все-таки тот поцелуй и то, как губы любимого человека прошептали имя чародейки, оставило неизгладимый след. Как бы ни хотелось тешить себя призрачными надеждами, он понимал — Йеннифэр всегда будет для Геральта единственной парой. Да и в нынешнем состоянии не может быть ей конкурентом. Она сильна, красива и умна, а он беременный мужчина. Нелепость, вызванная странным магическим экспериментом. Он проникся к ребёнку симпатией, хоть не видел его и толком даже не чувствовал. Одно его существование как-то облегчало жизнь в этом доме и не давало окончательно рехнуться от одиночества, однако так же эта беременность сильно ударила по его самооценке. И если раньше, до всей ситуации, Лютик ещё немного надеялся, что сможет соперничать с Йеннифэр за внимание Геральта, то сейчас он не хотел, чтобы ведьмак видел его в таком состоянии. Живота нет, внешне Лютик никак не изменился, но беременность известна, что уже, как ему казалось, делало его не таким как раньше. Он хотел, чтобы ребёнок быстрее появился на свет, чтобы вся эта мука исчезла, но одновременно боялся посмотреть на себя с большим, выпирающим животом. Каким он будет неуклюжим. Лютик вышел из кабинета и, оказавшись в своей комнате, наконец-то мог свободно выдохнуть. Он прислонился затылком к двери. Всеми силами стараясь совладать с собой, почему-то это простое прикосновение руки оставляло словно ожог на коже. — Соберись, — приказал он себе и подошёл к письменному столу, где лежала методичка по беременности. Надо сосредоточиться на тексте и, возможно, эта информация как-то поможет отвлечься и не предаваться воспоминаниям об этом прикосновении. Его рука такая большая, но была такой мягкой… Нет, сейчас не об этом стоит думать. — На поздних сроках беременности у женщины увеличивается грудь и выделяется… Твою же мать… — Лютик захлопнул методичку и отшатнулся от стола к большому зеркалу. Его тело не изменилось, ведь срок ещё маленький, но неужели у него тоже вместе с животом увеличится грудь и начнёт… подобные мысли сразу вызвали резкое отторжение. Лютик поспешил к ночной вазе, голова закружилась от тошноты, а горло обожгло желчью. Он откашлялся и, сплюнув остатки, упал на пол, все силы будто ушли на этот рвотный приступ и ноги подкосились от слабости. — Курва, — прошипел Лютик, мысленно проклиная ту, которая пожелала ему такой участи, лучше бы убила. В дверь постучались, и в комнату вошёл Геральт. — Лютик, что случилось? — он сел рядом, обеспокоенно осматривая его. — Прочитал о некоторых моментах при беременности, — усмехнулся Лютик, отводя взгляд в сторону. Он хотел, чтобы Геральт был рядом, как сейчас, касался его, разговаривал с ним, иначе это одиночество точно доведёт его до ручки. Но такая близость слишком обнадёживает. Он не хочет думать и чувствовать, будто у него есть шанс. Геральт же думает только о чародейке, так пусть и пойдёт к ней, оставит его, ведь иначе это будет слишком жестоко. — Ты что-то хотел? — спросил Лютик. Геральт на миг замялся, но откашлявшись, сказал: — Хотел тебе предложить пойти в сад, погода хорошая и можешь взять методичку, расскажешь мне что-нибудь… — С чего бы такое внимание? — съязвил Лютик и сразу закрыл рот. Как обычно бывает на эмоциях, он сказал прежде, чем подумал. Он немного отодвинулся, будто это могло бы как-то помочь, если бы Геральт захотел его ударить за такую дерзость. На скулах ведьмака забегали желваки, взгляд жёлтых глаз, казалось, мог испепелить на месте, но он с рычанием выдохнул, заставляя себя успокоиться. — Я хочу тебе помочь, чем могу, все-таки я тоже отец этого ребёнка. Лютик с удивлением и толикой благодарности посмотрел на него. — Да, это было бы неплохо, — произнёс он и покраснел. Улыбка тронула губы Геральта, и Лютик совсем перестал понимать самого себя. Минуту назад он хотел со всем этим покончить, не мучать больше себя, не давать ложную надежду, а сейчас готов был расплавиться под этой улыбкой, потому что она была обращена к нему, потому что Геральт сейчас смотрел только на него. *** Дни неминуемо приближались к тому самому моменту, когда действие последней порции лекарств закончится. Лютик уже начал чувствовать лёгкую тошноту и ему становилось страшно, хотя Йеннифэр утверждала, что от её трав токсикоз должен быть не таким сильным как прежде. Но Лютик с беспокойством отмечал в себе прежнюю чувствительность к запахам. То же самое было в самом начале срока, все начиналось с малого. И ему очень не нравилось снова возвращаться к этому, особенно, когда он уже так привык к своему стабильному состоянию. Все свои чувства он говорил Йеннифэр, чуть ли не умоляя её не мучить его и дать лекарства, но чародейка была непреклонна. — Я не могу, — захныкал Лютик, откинувшись на спинку кресла в беседке в саду. День с самого начала не задался. Утром его мутило так, что он не смог позавтракать, а на лестнице вообще закружилась голова и, если бы не Геральт, который теперь проводил много времени с Лютиком, он бы не добрался до первого этажа. Потом ещё живот сдавило, хотя Йеннифэр не заметила никаких отклонений при утреннем осмотре. Лютик стал более разговорчивым, и если раньше он все держал в себе, то сейчас, когда Геральт стал ему многое позволять и прощать, он мог пожаловаться на своё самочувствие, на тревожное чувство к неизвестному и такому страшному будущему. Они с ведьмаком практически не разговаривали. Проводили время вместе, но каждый занимался своими делами, Геральт мог отрабатывать движения и тренироваться, пока Лютик читал методичку или играл на лютне, не забывая украдкой бросать взгляд на то, как тело точно и изящно двигается с мечом. Бард иногда настолько засматривался на эти тренировки, что даже чувствовал, как ещё немного, и он точно начнёт пускать слюни, а член будет вставать по стойке смирно. Иногда Геральт просто начищал мечи, а Лютик читал или мог просто болтать обо всём. За всё то время одиночества он очень соскучился по общению с Геральтом, который молчал, будто его и нет, разве что хмыкнуть мог, но одно его присутствие уже делало Лютика счастливым. Хотя поначалу он боялся даже дёрнуться рядом, словно опасался, что одно лишнее движение и Геральт уйдёт, снова оставив его одного. Но они каждый день после завтрака выходили в сад, где до вечера, с перерывом на обед, просто сидели вместе. За полторы недели такого регулярного режима, Лютик снова привык болтать без остановки с ведьмаком, играть на лютне и петь старые баллады. А ведьмак понимал, как он, черт возьми, соскучился по этому. Раньше ему казалось, что если Лютик прекратит делать всё то, что его так бесило, то он сможет вздохнуть спокойно, но, как показало двухнедельное путешествие, спокойнее и привычнее было, когда Лютик находился рядом. Сначала Геральт себя раздражённо одёргивал, стоило ему поймать себя на мысли, что чего-то не хватает, точнее, не хватало именно Лютика. И всё сваливал на простую привычку — они десять лет путешествовали вместе и конечно отвыкать непривычно, — продолжал убеждать себя ведьмак, ведь так будет намного лучше. Однако лучше не стало ни через пару дней, ни через неделю. Непонятная тоска, казалось, пробиралась под кожу, под мышцы и неприятно сдавливало сердце. Теперь же, наконец, стало лучше. Бард иногда настолько забалтывался, что переставал воспринимать мир вокруг, и Геральту буквально приходилось тащить его на обед или передохнуть, потому что иначе его было не остановить. Но в этом было что-то милое, заметил однажды ведьмак. Например, некогда потухшие глаза теперь сияли, начала возвращаться прежняя ребяческая непринуждённость. И, что самое интересное, Лютик периодически будто забывал, что Геральт находится рядом. Его рука могла скользнуть к животу и начать поглаживать сквозь ткань одежды, от чего казалось, что он искал тактильного контакта с ребёнком, и мог ни с того, ни с сего начать разговаривать с ним. Не сам с собой, а именно с ребёнком, как показалось Геральту. Потом бард словно просыпался, осознавал, что находится не один и мило краснел. — Что случилось? — спросил ведьмак, когда Лютик захныкал. А разве Лютик мог ответить, что даже сейчас, когда Геральт просто тренировался, он сильно возбуждался, а разум подкидывал ему стопку воспоминаний, когда его музыкальные длинные пальцы скользили по этому телу, заставляя ведьмака соблазнительно рычать. Только вот подобные мысли одновременно с возбуждением вызывали странное отторжение. Он и так с самого утра крошки в рот не взял, так ещё теперь не может насладиться красивым бесплатным зрелищем, потому что стоит подумать про секс, как хотелось убежать к ближайшим кустам. — Меня раздражает моё состояние — мутит с самого утра, — пожаловался бард. Геральт подошёл к нему и потрепал его по волосам, нечаянно скользнув пальцем по щеке. Это прикосновение словно пронзило током. Лютик вздёрнул голову, а потом понял, что она находилась на одном уровне с его пахом. Воспоминания о той ночи захватили его мысли. Тело прошибло судорогой, в ушах противно зазвенело, а обеспокоенный голос Геральта доносился сквозь пелену. Перед глазами зарябило, и Лютик бы повалился на мраморные полы беседки, если бы не руки ведьмака, подхватившие его. Живот поджался, и в следующий момент на пол плеснула желчь. Сначала Лютик подумал, что всё прошло, но его тело затрясло от новых приступов, которые не давали нормально вздохнуть. — Зараза, — выругался Геральт и, подхватив Лютика на руки, словно принцессу, понёс его в дом, в комнату Йен. Чародейка, увидев ведьмака с дрожащим бардом на руках, отреагировала незамедлительно. Она приказала Марте принести полотенца и ведро с водой, а Геральту уложить Лютика на скамью, чтобы голова была на боку, и все выходило в предусмотрительно подставленное пустое ведро. — Что с ним? — взволнованно спросил Геральт. — Действия лекарства закончилось, — спокойно ответила чародейка, но по её глазам ведьмак понял, что спокойствие было напускным и, по всей видимости, не такую реакцию организма она ожидала. Рука Лютика сжала ладонь Геральта, он был напуган, практически ничего не видел и не слышал, словно был в странном вакууме. Он слышал лишь биение своего сердца, ужасный писк, сдавливающий голову и тяжёлое дыхание хрипами вырывающееся из его груди. «Ребёнок», — возникло в его голове, когда живот сдавила боль. Он боялся за состояние дитя, боялся, что потеряет его и снова будет один, он снова станет никому не нужен, с ним больше никого не будет. Только он и одиночество. Губы Лютика приоткрылись, он хотел позвать Геральта, попросить помочь, ему было страшно и больно. Будто ведьмак мог избавить его от страданий. Но вместо имени того, чья защита ему была нужна как никогда прежде, изо рта с неприятным звуком потекла желчь. — Йен, вытащи из него ребёнка, найди способ, чтобы Лютик не умер, но пусть он покинет его тело! — зарычал Геральт. Эта беременность буквально убивала Лютика, высасывая из него все силы. Ведьмак видел и чувствовал, как тело барда содрогается, как хриплые стоны вырываются вместе с рвотой, как он безуспешно пытается позвать его по имени. И снова Геральт будто оказывался там, на берегу того озера, где он нашёл вазу с джином, где Лютик так неожиданно повалился в его руки и изо рта брызнула кровь. Тогда, как и сейчас, он не мог ничего сделать. Он боялся, потому что не мог ничем помочь, и ему оставалось только смотреть, на страдания друга. Чародейка, не ожидавшая такого рыка в свою сторону, вздрогнула, но с болью посмотрев на Лютика, покачала головой. — Они слишком тесно связаны, их жизненные узы тесно переплетены, таково было условие проклятия: если Лютик попробует избавиться от ребёнка, он умрёт, — пробормотала она, сжимая руками край стола. — Найди чёртов способ, чтобы ему полегчало! Вытрави плод, мне плевать, как ты это сделаешь, чтобы Лютика не убило, но ведь ты чародейка, в конце концов! — Это и твоё дитя, — заметила чародейка. — Мне всё равно, главное, чтобы Лютику полегчало, — Геральт не чувствовал какого-то сожаления, у него не было даже малейшей привязанности к ребёнку, пока он так вредит своему родителю. Йен продолжала говорить, что это невозможно, проклятие слишком сильное, которое невозможно разрушить, но Геральт не хотел её слушать и продолжал настаивать, чтобы она нашла выход. А в голове Лютика забила тревога, когда он услышал обрывочные фразы: «вытрави», «избавиться», «он умрёт». «Ребёнка? Нет!» Их поток ругани прервал лишь хриплый голос барда, который периодически прерывался из-за позывов. — Н-не делай этого. Они оба замолчали и посмотрели на Лютика. — Геральт, выйди за дверь, — тихо сказала чародейка. —Почему я должен уйти?! — Геральт уже был в гневе, его друг уже во второй раз может умереть, а Йен, как ему казалось, даже не пыталась развеять чары. Она считалась мощной чародейкой и неужели ей не по силам снять заклинание другой? — Дай мне поговорить с Лютиком, — сказала она уже спокойным, но холодным голосом, не терпящим возражений. Её глаза словно метали молнии. Геральт прорычал что-то под нос и вышел за дверь, тайком прислушиваясь к тому, о чем они говорили. — Лютик, послушай, я могу попробовать, попытаться, хотя это и бесполезно, но почему ты не хочешь? — спросила чародейка, присаживаясь рядом с ним на край скамьи и аккуратно поглаживая светящейся рукой его по голове, чтобы хоть как-то облегчить состояние. — Н-не делай этого… — Но тебе, возможно, станет легче. Ты же так боишься этого: беременности, методичек, все это прекратится. Тебе не будет так плохо. — Прошу… не надо, —прошептал Лютик, ощутив, как слёзы скатываются по его щекам. Он не хотел снова остаться один. Геральт уйдёт к Йеннифэр, он это знает. Но у него будет частичка Геральта, его дитя, которое, Лютик был уверен без сомнений, так будет на него похож. «Один» «Нет» «Прошу, не надо» «Только не это» — Потому что он от Геральта… — слабо произнёс Лютик, делая передышку, практически через слово. Геральт, все прекрасно слышал, так же, как и Йен. Его голова прислонилось к холодной стене, и в ней словно эхом раздавались слова барда. «Он от Геральта» С глухим рычанием, хотя из груди рвался вой, ведьмак ударил кулаком в стену, с шипением одёрнув руку. Это было искренним признанием в чувствах. Если раньше Геральт продолжал себя обманывать и убеждать, что произнесённые вслух слова любви той ночью были лишь порывом страсти и не более, то сейчас он отчётливо понимал, что убеждать себя в обратном нет смысла. «Лютик его любит». Любит настолько, что хочет оставить ребёнка, который так выматывает его, из-за которого он сейчас так страдает. Его обескуражило эта самопожертвенность ради того, кого вообще не знаешь, не видел и который даже толком не существует, а все потому, что он просто носитель части генов Геральта. Геральт, с трудом разжав пальцы после удара со стеной, поспешил уйти в лес. Он не был готов смотреть в глаза Лютику, не был готов разговаривать с ним, пока не осознает среди природы, наедине со своими мыслями все то, что произошло. Быстрым шагом он направился из дома, приказав конюху немедля подготовить его лошадь. Взобрался и поскакал сразу же, когда ему её привели. Ведьмак помнил, что здесь есть лес, где можно было бы уединиться, уйти подальше ото всех. Он не хотел сбегать подобно трусу, но в этом доме все слишком мешало для осознания. Геральт запутался и теперь не знал, как поступать, не знал, как ему быть в этой ситуации, не знал, как теперь вообще вести себя рядом с Лютиком. Сейчас была лишь песчаная дорога с гравием, деревья, тучи, предвещающие дождь и свежий воздух, который ведьмак так жадно вдыхал. Усадьба оставалась позади, и Геральт спешился, поведя лошадь по тропинке глубже в лес. Он отошёл недалеко, ступая по мягко выложенной мхом дорожке. Неподалёку, судя по звукам, журчала река. И, казалось, почти всё напоминало ему о совместных приключениях с Лютиком. *** — Холодная! — воскликнул Лютик, вылетая из воды, как чёрт из табакерки. После долгой и выматывающей дороги под палящим солнцем, они наконец-то сделали привал. Благодатью оказалось ещё то, что рядом располагалась небольшая речушка. Лютик отказался даже нормально развести лагерь на новом месте, и, снимая одежду на ходу, с разбегу прыгнул в воду, радостно вопя. — Здесь быстрое течение, что ты хотел? — усмехнулся ведьмак, неторопливо раздеваясь. Бард смешно отфыркивался от воды, стекающей с волос ему на лицо, потирая тело, чтобы согреться. В этом был весь Лютик — отметил про себя Геральт. Сначала несётся на рожон, а потом так же быстро, сверкая пятками, убегает к нему за спину. Его излишнее любопытство и нетерпеливость часто играли с ним плохую шутку, но наступать на те же самые грабли он не боялся, потому что удара по симпатичной мордашке от черенка граблей он так и не получал. «Симпатичной?» — ведьмак тряхнул головой, отгоняя прочь странные мысли. Да, бард был неплохо сложен: не худой, как привычно наблюдалось среди богатеньких юнцов на всяких светских приёмах, куда Лютик его чуть ли не каждый раз насильно тащил. Удивительно вынослив и физически, и морально, за все время их путешествий Геральт ни разу не слышал нытья, хотя Лютик привык к роскоши. Миловидное лицо, благодаря заслугам чародейских эликсиров молодости, не теряло с годами юношеские черты, лишь взгляд голубых глаз выдавал истинный возраст. Взгляд Геральта прошёлся по дрожащей фигуре, на что ведьмак снова тряхнул головой и бросил в Лютика своим плащом пока тот не начал чихать, хотя больше для того, чтобы перестал сверкать своими молочно-белыми и упругими на вид ягодицами. — Иди, просохни, — сказал он и стал неторопливо раздеваться, чтобы тоже окунуться в воду. Возможно, если бы не дружба, Геральт был бы не прочь с ним переспать и не раз. Но ведьмак придерживался такого принципа, что секс и дружба — вещи несовместимые, рано или поздно кто-то из регулярных партнёров начинает влюбляться, а это лишние проблемы, которых лучше избегать. Да и вряд ли сам Лютик согласится с ним спать. Ему больше подавай красивых женщин, да таких же, как и он, миловидных парней. *** «Видимо, как раз ведьмаки тоже в его вкусе», — горько подумал Геральт, выходя на небольшую поляну, где и решил остановиться. В голове все никак не укладывалось и не прояснялось — когда бард в него влюбился? Не как влюбляется в очередную пассию, максимум на месяц, а так, чтобы быть готовым, даже несмотря на ужасы беременности и сам факт наличия ребёнка в образованной утробе; любить дитя, понесённое от Геральта? Полюбить так крепко того, кого бы обычные люди назвали чудовищем. Они ведь столько путешествовали вместе, но ни единого намёка, ни взгляда ведьмак так и не замечал. «А если бы заметил, то что тогда?», — Геральт нахмурился, усаживаясь на поваленное бревно. Действительно. Что бы он тогда сделал, узнав, что бард в него влюблён? Однозначно бы сначала усмехнулся смене его пристрастий и увлечений, раз его с мамзелей потянуло на таких мужчин, как Геральт и в серьёз бы не воспринял чувства того человека, кто меняет «тех самых» как перчатки. А потом бы что? Ведьмак ответить не мог, сначала он не думал о как таковом постоянном партнёре. Девки в борделе, да случайные чародейки, желающие необычных мужчин, было достаточно, но, когда появилась Йен, он решил, что может быть только с ней и ни с кем иным. Скорее всего, потому что привык к таким их отношениям. — И когда только успел? — пробормотал Геральт, потирая виски. Он пытался вспомнить хотя бы толику, что помогло бы понять смену чувств барда, но в его поведении это никак не отображалось. И здесь только три варианта, объясняющие причину: либо Лютик мастерски умеет скрывать свои эмоции, что совершенно не вяжется с его образом, либо эти чувства появились ещё в самом начале их встречи, либо Геральт просто неимоверный идиот, раз не заметил этого. *** Поздняя осень вступила в свою пору, последние листья дождём опадали с деревьев, а в Северных краях уже падал первый снег. Геральт разжёг костёр и посмотрел на подрагивающего барда, который кутался в тонкий, в некоторых местах подлатанный плащ, даже без меховой оборки. Они путешествуют вместе практически год. И, честно, ведьмак был удивлён неимоверной упёртости юноши, который привязался, как банный лист и увязался вместе с ним в странствия. Более того, ни разу не пожаловался на утомительную ходьбу или на твёрдую землю вместо мягкой постели, а в тавернах радовался прогрызенному мышами тюфяку, набитому соломой и от которого несло затхлостью. Хотя видно с первого взгляда — юнец избалован и выходец из богатой семьи, а образ жизни странника таким снится в кошмарах. Сначала подумал, что богатей просто с жиру бесится, решил насолить отцу, уйдя из дома, вот почувствует тяготы пеших странствий, да побежит обратно домой. Но в таком темпе прошла неделя, потом ещё одна, и Геральт как-то умудрился упустить момент, когда бард стал его попутчиком, сочиняющий баллады. Но видимо для такого изнеженного юноши, суровый климат Севера был в новинку, потому что даже более-менее подходящей одежды под погоду у него не было, а подобный плащ от промозглого ветра совершенно не спасал. — На, укройся, — сказал Геральт, протянув ему свой меховой плащ. Ведьмаку такая погода нипочём, а вот бард может и заболеть, что было бы ещё хуже и обременительно. — Но, Геральт, а как же ты? — пробормотал Лютик, стуча зубами. — Мне-то что этот холод сделает, а тебя больного я выхаживать – не намерен, — проворчал ведьмак. Лютик посмотрел на него с той же щенячьей преданностью и неподдельным восхищением в глазах, как и смотрел всегда. А Геральту от такого взгляда было неудобно, его будто превозносили до уровня божества, хотя он всего лишь мутант, которому рано или поздно суждено умереть от лап монстров. Бард на него всегда смотрел иначе, чем простой люд: без тени страха и ужаса, что всегда читается в глазах горожан, стоит только Геральту пройти в город, а деревнях дело обстояло ещё хуже. Когда стемнело, Геральт подложил седло себе под голову вместо подушки и улёгся, накрывшись другим, более лёгким плащом. Бард рядом продолжал подрагивать и стучать зубами практически при каждом выдохе, хотя он лежал ближе к огню и на нём был плащ подбитый мехом. — Двигайся ближе, — раздражённо произнёс Геральт, а Лютик быстро, словно ожидавший команды, прижался ближе и, прильнув вплотную к груди, судорожно задышал в шею. Была сначала мысль надавать ему тумаков за самовольничество, но через пару минут дыхание выровнялось, бард стал согреваться и уже накинул меховой плащ так, чтобы Геральта им тоже немного накрыло. От такого доверительного жеста, когда бард, не раздумывая, прижался так близко, внутри разлилось тепло. Хоть Геральт уже смирился с реакции людей, но стало приятно, что хоть для одного он оказывается совсем не монстр. *** Для Геральта такие моменты стали естественными и не казались чем-то странным. Но раз они были с самого начала, то неужели Лютик был в него влюблён практически с самого начала их совместного путешествия? После таких сомнений подобных воспоминаний стало возникать все больше. *** — Не рычи, Геральт, как дикий зверь. Мы ненадолго зайдём, покажем себя свету и сразу уйдём. Ведьмак шёл, словно на каторгу. Он ненавидел такие светские вечера, когда собираются представители определённого ремесла, и чуть ли не плюясь ядом, как змеи, пытаются показать своё превосходство над остальными. Йен часто уговаривала его пойти на такие мероприятия. И едва ли не разносила дом своей магией, стоило Геральту упрямо заявлять, что никуда не пойдёт. Он не видел смысла приходить вместе с Йеннифэр туда, где расхаживают полуголые чародейки, чтобы потом она же устраивала ему сцены ревности дома, стоило ему обратить внимание на интересное декольте другой женщины. Его заставляли надевать неудобную одежду, вести себя как расфуфыренный богатей: туда не ходи, это не делай, там не задерживайся. Ему казалось, что он шёл туда как трофей, которым Йен не терпелось похвастаться перед остальными, хотя, скорее всего так и было, только ближе к концу вечера из приза он превращался в полное разочарование для неё. Когда она болтала с подругами, точнее вела светскую беседу, Геральт превращался в посыльного: принеси то, принеси это и только с определённого стола. Словно она приобрела чудного зверька, и ей хотелось показать, как она его выдрессировала и, что он умеет делать. Ведьмак сдерживал своё раздражение, но также выказывал чародейке своё недовольство, когда они оказывались дома. Она начинала стыдиться его, стоило ему сделать лишний шаг и движение на таких вечерах, но упрямо продолжала лепить из него того, кого ей хотелось. Она не умела признавать поражения, и её раздражало, когда Геральт противился указаниям и принципам, потому что в этом они были похожи: они не желали делать то, чего им не хотелось, и не позволяли другим командовать над собой. Ведьмак знал, что на этом сборище музыкантов и переоценённых поэтов все будут пялиться на него. И ему снова пришлось нацепить какие-то неудобные тряпки. Геральт каждый раз обещал себе, что это в последний раз, когда он поддаётся уступкам Лютика. Хотя тот, в отличие от Йен, действовал мягко, не просто заставлял – пойдёшь и точка. А вынуждал согласиться действенными способами, например, массаж в горячей бадье. Он не виноват, что руки барда дарили такое наслаждение, особенно после тяжёлого заказа, а его голос такой приглушенный и томный, нашёптывал уговоры на ухо, опаляя кожу щекочущим дыханием, едва касаясь губами. Но стоило отметить, что после такого, выматывающего сильнее охоты, вечера, его ожидали приятные вещи: обычно массаж и горячий ужин. А если это выступление барда на свадьбе в резиденции знатного человека –тогда это был просто массаж, хотя казалось после долгой игры на лютне и танцев это ведьмак должен делать Лютику массаж. Но тот, казалось, сам чувствует удовольствие. Хотя нет, бред. — Ну вот, мы пришли! — радостно воскликнул Лютик, отворяя двери. В большом доме собралось много людей. Геральт впервые присутствовал на таких собраниях с Лютиком, но вряд ли они чем-то отличаются от светских вечеров Йен. И конечно все взгляды были устремлены на них, точнее на ведьмака. «Началось», — подумал Геральт, закатывая глаза. — Юлиан, рад тебя видеть, — к ним подошёл мужчина, вычурно одетый, с дурацкой шляпой и торчащей из неё пером. — Вальдо, и ты здесь, а я думал ты, наконец, избавил землю от мучений держать тебя каждый проклятый день, — Лютик улыбнулся не менее наигранно. А Геральту хотелось просто встать в тень рядом со столом. — А это кто? — спросил Вальдо с неким презрением в голосе, кивнув в сторону ведьмака. Теперь понятно, почему Лютик так не любил этого Вальдо. Геральт бы тоже не отказался полюбоваться, как его кости будут обгладывать утопцы. — Моя муза, Вальдо, прекрасный Белый Волк, Геральт из Ривии, гроза монстров и женских сердец. Но вряд ли я могу говорить о музе с тем человеком, который пишет такие бездарные баллады. Геральт тихо прорычал и бесцеремонно потащил Лютика к столу с алкоголем и едой, не позволяя тому даже поприветствовать остальных. — Зачем ты меня оттащил? Я должен показать мерзавцу, как правильно гриф лютни держать, — возмутился Лютик, но охотно выпил эль из кубка, который ему всунул Геральт с намерением заткнуть его. Спустя пару минут вокруг них стала собираться группа, всем хотелось поприветствовать Лютика и поглазеть на ведьмака. — Это тот самый твой ведьмак, Лютик? — задал кто-то вопрос из людей. — Да, именно, тот самый легендарный мой ведьмак! — похвастался Лютик, вздёрнув нос. «Твой?», — тогда иронично подумал Геральт, не заметно для окружающих усмехнувшись. Он, было, думал спустить Лютика с небес на землю, чтобы тот прекратил светиться ярче звезды. Но не хотелось подрывать его статус среди знакомых. Геральт знал, что вечер точно не окончится чем-то приятным. И почти не был раздосадован, когда ему пришлось чуть ли не волочить вусмерть пьяного Лютика за камзол. — Они все на тебя смотрели… Лезли, выуживали у тебя истории, чтобы написать бездарные баллады… Но… Только я могу писать о тебе, Геральт, — бормотал он. — Скажешь тоже, да кому я нужен? — усмехнулся Геральт, по-доброму пожурив барда. Лютик запутался в своих же собственных ногах и, споткнувшись, прижал Геральта к стене. При лунном свете глаза барда, казалось, слезились. — Мне нужен! — воскликнул рьяно и даже с долей отчаянья. Хмельное горячее дыхание опалило губы Геральта, Лютик находился в опасной близости от его лица. Ещё ближе. И они коснулись кончиками носа. Ведьмак хоть и выпил достаточно, но эль почти не опьянил его, он бы мог сейчас треснуть барду по шее, за то, что жмётся, словно девка из борделя. Руки легли на плечи, обтянутые вычурной тканью, как и обычно одевался Лютик. По-хорошему, надо было уже оттолкнуть его да потащить к трактиру в их комнату, только вот странное желание и любопытство, вызванное, по всей видимости, элем, требовало узнать, проверить, насколько далеко он может зайти, если ничего не предпринимать. — Ты только мой… моя муза, никто не смеет восхвалять тебя в балладах кроме меня, — Лютик приблизился настолько близко, что периодически его губы, такие манящие и притягательные, еле ощущаясь, касались сухих губ ведьмака. Эта игра приятно будоражила всё внутри, и Геральт уже приготовился к большему, когда глаза барда закрылись, но тот неожиданно скатился вниз и ночную тишину улицы прервал ужасный звук тошноты. *** Да, двусмысленных ситуаций и диалогов было предостаточно, но Геральт не воспринимал поведение Лютика в серьёз, учитывая, что тот сначала говорил неоднозначные фразочки, а потом, спустя буквально пару минут, мог придать себе крайне обворожительный вид и в лёгком танце пойти соблазнять очередную мамзель. Но неужели Лютик не шутил, а был абсолютно серьёзен? Он всегда, казалось, немного робел, когда разговор заходил в другое русло, хотя и пытался быть абсолютно невозмутимым. Его странный взгляд, брошенный украдкой, полный надежды, словно он чего-то ждал долго и терпеливо. Его облизывание губ, стоило Геральту оказаться обнажённым. Немного нерешительные действия, словно он прощупывал грани дозволенного. Но если всё, что он говорил, было неловкой попыткой признаться в симпатии, то Лютик практически с самого начала их путешествия так себя вёл. Геральт нервно усмехнулся своим догадкам —разве может, в самом деле, бард на протяжении практически десяти лет любить его? Тогда это объясняет такую любовь к ребёнку. — Этого не может быть, — фыркнул ведьмак, вставая с бревна и нервно расхаживая из стороны в сторону. Он отказывался принимать действительность и тем более отказывался верить в глубокие чувства Лютика к нему уже чёртовых десять лет. Странные эмоции накрыли с головой: отрицание, сомнение и доля страха. Что ему теперь делать, как просто в глаза Лютику смотреть с таким осознанием? Всё никак не сходилось. Это же Лютик, тот который перетрахал половину континента; который практически с каждой встреченной женщиной на пути в городе имел связи; который менял возлюбленных и предметы воздыханий чаще, чем перчатки; который такой легкомысленный и непостоянный. Не может же он столько лет любить одного, да ещё кого — его, Геральта, ведьмака. — Уже всякий бред лезет в голову, — он старался найти другое объяснение поведению Лютика, сомневался в своих предположениях, хотя это все было бесполезным, прошлое не вернуть, да и все размышления чувства барда не изменят. И к своему стыду, Геральт ощутил приятный трепет в груди. Но он понимал, что не сможет ответить на чувства Лютика, ведь в его сердце была только Йен, которая точно что-то выскажет Геральту, когда он появится на пороге. Геральт так же злился и на себя, за то, что позволил десять лет назад юному мальчишке, с наполненными кусками хлеба карманами, отправиться с ним в путешествие; за то, что видимо был недостаточно суров и недружелюбен; раз не смог спровадить его куда подальше; за то, что за всё это время не замечал очевидного и не пресёк на корню зарождающуюся влюблённость барда. Узнав Геральт раньше об этих чувствах, непременно бы расстался с Лютиком. И это определённо не влюблённость или страсть, которые быстротечны — это любовь, она другая: крепкая, долгая и прилипчивая, стоит один раз позволить себе допустить такие эмоции — уже потом не выведешь. Если бы это был лишь мимолётный каприз, сильное любопытство или простая страсть, вызванная желанием попробовать что-то новое, то Лютик сбежал бы, стоило ему получить то, что он так хотел. Они ведь переспали, не по своей воле, конечно, но все равно бард не спешил ретироваться, как обычно это происходило после секса со многими женщинами. И Геральт не мог понять, что ему теперь делать? Как разговаривать с Лютиком? И как смотреть ему в глаза? Надо рассказать Лютику, он должен знать, что они могут быть только друзьями и не больше. Геральт любит Йеннифэр и он останется с ней. Он будет помогать с ребёнком, как отец, но ни о каком сближении не может идти и речи. Им давно пора бы поставить точку в их отношениях, это слишком затянулось. — Да, так будет верно, — произнёс Геральт и направился к Плотве, чтобы снова отправиться домой и все обсудить с Лютиком. Он схватился за поводья, чтобы отвести лошадь к дороге и запрыгнуть на неё, но тут же остановился, вспомнив, в каком состоянии сейчас находится Лютик. Нет. Нужно поступить справедливо, расставить все точки над «i». Будет неправильно по отношению к Лютику оставлять его в неведенье и продолжать дальше давать надежду. Общаться, словно Геральт не слышал этих слов. Касаться, будто эти прикосновения не могли разжечь в нём эмоции. Но ведь тогда Лютик снова начнёт его избегать, между ними снова образуется эта пропасть, всё будет как прежде — ужасное напряжение, игры в прятки, подавленное состояние. Геральт не мог ничего поделать, это будет логичным итогом их разговора. Лютик его друг и поступить с ним так, — утаивать правду, не приятную для него, но всё-таки правду, какая она есть — нечестно. Из уважения к их близким отношениям, путешествиям и пережитым моментам — он не может скрывать это, просто не может. И это будет жестоко — знать, что человек чувствует и продолжать притворяться, будто ничего не произошло. Самому Лютику потом будет тяжело узнать и принять правду, Геральт будет тогда настоящим мерзавцем в его глазах, который всё знал, но продолжал эту игру. Ни о каком доверии речи не будет. Геральт тяжело вздохнул. Как бы не было сейчас тяжело, но пора возвращаться. *** Плотва неспешным шагом прошла во двор. Геральт специально не стал её подгонять, он всеми силами старался отсрочить неизбежное и этот тяжёлый разговор. Спешившись, он протянул поводья конюху, и прошёл в дом уверенным шагом, — не хватало ещё показаться трусом. Он сразу пошёл в комнату Лютика, не став заходить к Йен, с ней он поговорит потом, а сейчас важно все расставить по своим местам. Лютик дремал на своей кровати. Волосы были взъерошены, испачканную рубаху поменяли. И Геральт с сожалением понял, что будить его ради такого разговора было бы неправильно, пусть наберётся сил и потом они обо всём поговорят. Однако, смотря на спящего друга, он не мог сдержаться и не подойти к кровати поближе. Уголки губ покрылись корочкой из-за трещин. Под глазами образовались синяки, словно он не спал несколько суток подряд, кожа была неестественно бледной. Рука ведьмака замерла в сантиметре от Лютика и, поддавшись внутреннему порыву, он слегка провёл ею по его лицу, повторяя путь проглядывающих сосудов через кожу. Лютик что-то сонно пробормотал и Геральт отпрянул, боясь разбудить его, но было уже поздно. Голубые глаза открылись и, проморгавшись, посмотрели на ведьмака. — Геральт, — слабо прошептал Лютик. — Прости, не хотел разбудить, — произнёс Геральт. — Все хорошо, ты пришёл. Он видел, как Лютику сейчас плохо, как беременность и проклятие сказывается на нём. И, казалось, единственное, что не превращает его в ходящий труп, это блеск, с которым он сейчас смотрел на Геральта. Счастье, благодарность, надежда. Если он всё расскажет, то снова потеряет его. Улыбка Лютика, его беззаботные разговоры, всё это исчезнет. Между ними снова возникнет пропасть. Но ведь будет неправильно, если он всё расскажет после беременности.Если конечно, он сможет ему рассказать… Мысль о возможной смерти Лютика отдавала острой болью в груди. Он старался не думать об этом, но иначе не получалось, после слов Йен, при виде действия проклятия, которое медленно высасывает из него все силы через ребёнка. Но, если он все расскажет, то Лютику может стать хуже. Это происшествие доказательство тому, что беременность даётся тяжело, да и Йен неоднократно говорила, что Лютику волноваться нельзя — это плохо скажется на нём и ребёнке. В таком состоянии он очень уязвим, и может всё принять близко к сердцу. Геральт не хотел причинить ему боль, не хотел делать плохо и не хотел стать в глазах Лютика мерзавцем, который подслушал разговор, который не должен был услышать. И Геральт понял. Он не сможет ему сказать… Не может и не хочет его терять, как бы эгоистично это не звучало. Не может причинить столько боли. — Что-то случилось, Геральт? — прошептал Лютик, немного приподнявшись. — Нет, всё хорошо, просто день выдался тяжёлым, ложись, не вставай, тебе нужно отдыхать. Я пойду, — Геральт, словно на прощание похлопал по плечу и подошёл к двери. Лишь когда оставалась щель в проёме, он позволил себе бросить взгляд на Лютика, прежде чем аккуратно закрыть дверь. Сейчас было важно другое — Йен. Она оказалась в своей комнате, где разбирала склянки зелий. — Ты вернулся, — произнесла она, не отвлекаясь от работы. — Как он? Она тяжело вздохнула, её плечи опустились, ей было тяжело признавать, что всё пошло не по плану. — Проклятие слишком сильное, без лекарств он не справляется. Ему стало хуже, чем до них. Они сдерживали и поддерживали его самочувствие, а когда он перестал их принимать — всё стало действовать с удвоенной силой. — И что теперь делать? — рука Геральта сжалась в кулак, он был готов убить тех тварей, которые так поступили с Лютиком. Да, он, возможно, сделал что-то нехорошее этой женщине, но определённо не настолько плохое, чтобы так его наказывать. — Я буду вынуждена завтра утром отправиться на поиски вещей для амулета, который бы сдерживал силу проклятия. Не знаю, сколько меня не будет, мне придется обсудить эту ситуацию с Лютиком с другими чародейками, возможно, они что-то знают. Но все равно сил не хватит, чтобы полностью защитить Лютика. Если его в итоге хотели убить — я не смогу помочь. А, учитывая то, что сегодня произошло, они добивались именно этого, у него бы просто не было бы сил пережить роды. — Зараза, — выругался Геральт. — Ты не сказал ему, — произнесла Йен, не спрашивая, а утверждая. Геральт сначала не понял, но по брошенному взгляду Йен догадался, о чем речь — о признании. — Да, не смог, давно ты знаешь? — этот разговор начинал напрягать. — Давно. Я не слепая Геральт, это только ты не видишь дальше своего носа, — фыркнула она и с громким стуком, чтобы выразить свои эмоции, поставила перед Геральтом в деревянной подставке бутыльки. — Это, — произнесла она, указывая на них рукой, — Эликсир. Давай ему два раза в неделю, в зависимости от состояния. Я сделала больше, чтобы хватило, на случай, если я задержусь. Геральт хмыкнул и уже собирался взять лекарства, как его за кисть схватила Йен. — А теперь слушай внимательно. Если я вернусь, и Лютик будет в подавленном состоянии, я без лишних слов отрежу тебе член, которым ты его и оплодотворил, — прошипела Йен, вонзаясь ногтями в кожу Геральта. Он поморщился и выдернул руку, касаясь пальцами следов в виде полумесяцев. — Я понял, — рыкнул Геральт. Йен взмахнула руками, создавая портал, и прошла в него. Он исчез через пару секунд после того, как чародейка вошла. В воздухе парила энергия. Геральт ещё раз посмотрел на бутыльки с зельем, только сейчас понимая, на что его обрекла Йен.