Далека дорога твоя (Long Is The Way, And Hard)

Первый раз, когда Кроули действительно перестает воспринимать этого конкретного ангела просто как «ангела» и начинает называть его по имени хотя бы мысленно, случается в Риме, когда Азирафаэль подходит к нему сам, пройдя через всю таверну — таберна винария, как их тогда называли (Кроули предпочел бы просто возникнуть у локтя Азирафаэля, но тут другое). Если говорить начистоту, Азирафаэлю требуется сделать всего лишь несколько шагов, однако значение их огромно, и Кроули с удовлетворением наблюдает, как ангел нервно смеется и подтягивает скамейку ближе. А затем Азирафаэль делает нечто еще более неожиданное и удивительное — он приглашает Кроули на ужин. И вот тут уже ему действительно удается целиком и полностью завладеть всем вниманием ошеломленного Кроули. — Х-хорошо, — говорит он, глядя на полное надежды лицо Азирафаэля. *** Устрицы напоминают соленые комочки и пахнут рыбой, их подают прямо в раковинах с различными приправами из лимона, уксуса или лука-шалота. Они несущественны — один укус, и они исчезают, оставив лишь послевкусие моря, — но странно приятны, и Кроули тянется ко второй, а затем третьей и четвертой. — Вот видишь! — Азирафаэль берет себе пятую. Ангел с полным ртом более чем соответствует демоническим вкусам, и Кроули ухмыляется в свою чашу вина, а Азирафаэль облизывает пальцы и говорит: — Они довольно хороши. — Да. — Кроули отрывает кусок хлеба, чтобы вытереть соленые соки, и выгибает бровь за дымчатыми стеклами очков. — Я имею в виду, что, очевидно, ты слышал об их особенных свойствах. — Особенных свойствах? Азирафаэль выглядит слегка смущенным. — Да. Ну, ты же знаешь. Я имею в виду, что о них говорят люди. — А? — Лицо Азирафаэля светится доброжелательным интересом, чистосердечным и наивным; он наклоняется к Кроули. — А что они говорят? Кроули ухмыляется в нечестивом восторге и объясняет ему — что. — Ох! — Азирафаэль с грохотом роняет свою устрицу на тарелку, на кучу пустых раковин. Улыбка Кроули — живое воплощение демонического коварства. — Доволен? — О, это... то есть я не знал. У меня и в мыслях не было... ну... — ...Предложить демону поесть афродизиаков? — услужливо завершает его мысль Кроули. — Прекрати! Лицо Азирафаэля краснеет, и Кроули ухмыляется, пощелкивая языком между зубами, и берет отвергнутую устрицу с тарелки ангела. — А ты уверен, что тебе можно... — Азирафаэль не смотрит на него. — Я же демон. — Кроули глотает мякоть из раковины и облизывает губы. — Они не оказывают на меня никакого влияния. Но тебе лучше не рисковать, ангел мой. Он тянется за другой устрицей с общей тарелки, предпоследней, и рука Азирафаэля дергается наперехват. — Но ведь мы с тобой одного происхождения, — медленно произносит Азирафаэль, словно споря с кем-то. — Да и остальные посетители не выглядят так, как будто они... ну... — Вот-вот посрывают с себя одежды и начнут оргию, — услужливо подсказывает Кроули. Азирафаэль снова краснеет. — Правда, Кроули. — Ну, я бы знал, не так ли? Я же демон. Разжигание похоти. Это входит в мои непосредственные обязанности. Азирафаэль смотрит на свою тарелку, на стол, на стену — куда угодно, только не на Кроули, хотя это не мешает ему выкрасть последнюю устрицу из-под его уже протянутых пальцев. Кроули наполняет обе чаши вином и, опершись локтем о стол, наблюдает за Азирафаэлем. — Значит, больше ты ничего не пробовал? — Конечно, пробовал! — Азирафаэль намерен правильно приготовить свою последнюю устрицу. — Оливки, инжир, финики, а на рынке есть продавец, который готовит самую изысканную жареную баранину... — Нет, я имею в виду все остальные человеческие удовольствия, — перебивает его Кроули. — Какие? — Ну, например, спать. — Нет. Это кажется мне... ну, расточительным. Ты знаешь. Леность и все такое... — Азирафаэль наконец переводит взгляд на Кроули. — А это... приятно? Кажется, мысленно отмечает Кроули. Кажется. А не является. Ангел уже не так тверд и уверен в себе, как был раньше. — О, это просто замечательно. — Кроули наблюдает, как Азирафаэль чистит свою тарелку корочкой хлеба, и слегка потягивается, вспоминая мягкую новую кровать, которую он заказал для своей виллы только в прошлом месяце. — Мне это нравится. Азирафаэль сует хлеб в рот и нервничает, как будто можно заразиться леностью, только говоря о ней. — Их жизнь так быстротечна. — Азирафаэль оглядывает таберну, его лицо смягчается, взгляд теплеет. — У них такой короткий век, так мало времени. И все же они так расточительно тратят его на сон. Или еду. Кроули хмыкает в знак согласия, тянется к кувшину с вином и обнаруживает, что тот пуст. — Или на поиски любовных утех. Азирафаэль чуть не роняет свою чашу. — Кроули! — Не смотри на меня так, ты же знаешь, что это правда. — Азирафаэль вообще не смотрит на него, он играет с тарелкой оливок, и Кроули нажимает: — А откуда еще, по-твоему, я могу знать об оргиях? И даже не начинай мне рассказывать, что задумал Калигула... — Если ты будешь продолжать в том же духе, я уйду, — предупреждает Азирафаэль, обращаясь к оливкам. Дразнить ангела забавно, но Кроули несколько столетий не наслаждался хорошей беседой; не опускаться же до диалогов с людьми, в самом деле, с их перспективой на несколько коротких десятилетий! Он еще не готов отказаться от компании Азирафаэля. Приходится отступать. — А ты знаешь, что у них есть такая штука под названием театр? — вместо этого говорит Кроули. Он машет рукой, пытаясь передать эту мысль. — Они встают там и... и начинают рассказывать истории, разыгрывать их. — В самом деле? — удивляется Азирафаэль, а потом лицо его расцветает довольной улыбкой. — Интересно, что они придумают дальше? Он выбирает оливку, и Кроули говорит в ответ что-то бессмысленное, большая часть его внимания сосредоточена на Азирафаэле, который в настоящее время полностью поглощен получением земного наслаждения от еды. В голову Кроули медленно заползает мысль, что соблазнение ангела с ярко выраженными склонностями к гедонизму может стать достойным развлечением, чтобы скоротать следующую тысячу лет. Внизу, конечно, такое понравится: Падение одного из святых посланников Бога будет настоящим дьявольским пером в его крыле, и после этого он сможет сам выбирать себе задания. К тому же ангел в определенном смысле весьма привлекателен, по-своему; вряд ли Кроули будет так уж скучно пошарить под этой девственно-белой тогой. Невидимый Азирафаэлю Кроули улыбается тонкой змеиной улыбкой. Он берет кувшин, осторожно наполняет его снова и заботливо наклоняется через стол: — Еще вина, ангел мой?