Нежность

Он ожидал встретить там кого угодно, но только не Сфинкса. Да он и не узнал его, честно-то сказать. Просто пялился в спину высокому лысому человеку и гадал, кто бы это мог быть. И только когда посетитель обернулся, пронзив Ральфа всё тем же взором невозможных зелёных глаз, он понял.       — Сфинкс? — Ральф выпалил кличку прежде, чем вспомнил настоящее имя.       — Мне нужна ваша помощь, Ральф, — Сфинкс протянул ему руку, здороваясь, как с равным, и Ральф аккуратно пожал хрупкий пластик протеза, спрятанный под чёрную перчатку.       — Я теперь тоже чёрнорукий, как и вы, — улыбнулся Сфинкс, только глаза смотрели очень внимательно, сканировали, что-то выискивая в бывшем воспитателе Серого Дома. Ральфу стало неуютно, тревожно, как будто время резко встало с ног на голову, и он опять в цветастых коридорах с замазанными краской окнами пытается нащупать шифр кодированных фраз.       — Вас нелегко было найти, — Сфинкс расстегнул куртку, присел на диван, а Ральф по вязке свитера сразу узнал работу Горбача.       — А я потерял шарф, который вы мне дарили ко дню воспитателя, — зачем-то признался он. — Он был красивый.       — Ну да, — усмехнулся Сфинкс, пригасив рентген своих глаз. — Ядовито-жёлтый, с одноухим фиолетовым зайцем и куцыми кисточками. — А мне нравился, — пожал плечами Ральф. — Вы меня подарками не баловали, так что я был приятно удивлён и польщён. И, хотя шарф был коротковат, я честно носил его несколько лет, пока Птицы не подарили мне новый. Сфинкс всё смотрел и смотрел, и Ральф почти физически ощутил, как с него слой за слоем снимается наружняя шелуха, наращенная за эти почти три года. Ему даже захотелось почесать спину, чтобы убедиться, что он ещё при всей форме — рубашке и пиджаке.       — Мне нужна ваша помощь, — повторил Сфинкс. — Мне одному не справиться, мало опыта. Громкий звонок протрезвонил по коридорам, и они синхронно сморщились на визгливые трели. Через секунду полы содрогнутся от топота, а стены от воплей учеников, а значит, и сюда сейчас обязательно заглянет кто-нибудь из учителей.       — Здесь мой адрес и телефон, приходите в пятницу часам к семи, — Сфинкс положил тетрадный листок на диван и встал. — Мы будем ждать. Ральф даже не успел спросить, кто эти мы, и поспешно спрятал лист в карман. Два дня до пятницы он метался между желанием позвонить и разорвать измятый листочек в клеточку. Но цифры и буквы уже плотно впечатались в его память, так что этот глупый детский жест ничего не решал. Визит Сфинкса смог расколоть бронь равнодушия, и пусть эта трещина ему казалось очень тоненькой, не толще волоска, но беспокойство и внезапное любопытство заставило вызвать такси и поехать по указанному адресу.

***

Это был старый-старый район с застройкой трехэтажными домами, дворы с огромными тополями, чьи почерневшие листья дворники не спешили сметать в кучу. Облезлые лавочки, ветхие столики для посиделок подъездных бабушек и старичков за партией в шахматы, покосившиеся стойки сушилок, на которых парусило постельное белье и целый ряд разноцветных ползунков. Такси уехало, на прощание мигнув стоп-огнями, а Ральф остался у подъезда смотреть вверх, ему надо было туда — под самую крышу. На лестнице пахло подвальной сыростью, кипяченым бельем и пирогами, слышались отголоски радио и телепередач; тусклые лампочки, вкрученные через этаж, то погружали лестницу в темноту, то едва-едва освещали выщербленные ступени. На верхней площадке света не было совсем. Ральф, подсветив себе зажигалкой, нашёл нужную дверь, обитую коричневым дерматином с потускневшими заклепками, и звонок, болтающийся на замотанных изолентой проводах. Звонок хрипло крякнул, и дверь почти сразу же отворилась, как будто Сфинкс стоял и ждал. Ральф вошел в удивительно пустую прихожую: несколько крючьев на стене для одежды, тумбочка для обуви и узкая полоска зеркала, отражающая входную дверь.       — Не разувайтесь, — Сфинкс отрицательно кивнул на попытки Ральфа в узком пространстве стянуть с себя ботинки. Кухня такая же спартанская, как и прихожая, ничего лишнего. Стол, стулья, холодильник, плита, раковина, всё очень чисто, можно было бы подумать, что тут никто и не живёт, если бы не сахарница на столе и пепельница из обколотого блюдца на подоконнике. Так непривычно было видеть почти стерильную чистоту у человека, который столько лет прожил в захламленной Четвёртой, где вещи ползли не только по стенам, но и болтались с потолка, подоконников и спинок кроватей, грозя в один из дней устроить оползень или обвал.       — Я думал, ты из состоятельной семьи, — зачем-то сказал Ральф, присаживаясь на табуретку.       — Так и есть, — Сфинкс тоже сел к столу. — Это не социальная квартира, эту мне купила мать совсем недавно. Раньше я жил в общаге, до того, как… Сфинкс замолчал, разглядывая весёленьких божьих коровок на клеенке.       — Вас было трудно найти, Ральф, — неожиданно прервал он своё молчание. — Вы переехали, а ваше настоящее имя оказалось настолько прочно забытым, что даже те, кто должен был его знать, с трудом смогли вспомнить или не захотели назвать. Ральфу очень хотелось спросить, кто же его сдал, ведь он очень тщательно подчищал за собой хвосты. Свою квартиру он поменял ещё до того, как вернулся в Дом за увольнением.       — Пойдёмте, — Сфинкс решительно встал. В полумраке комнаты Ральф никак не мог понять, что там копошится в дальнем углу. Какой-то путанный клубок, огромный паук, что-то скребущий в своем закутке. Он уж собирался возмутиться, но нечто повернуло голову и оказалось Слепым. Ральф обернулся к Сфинксу за объяснением, но не успел и рта открыть, потому что Слепой неуловимым текучим движением подкатился к нему и теперь, распрямившись во весь рост, быстро ощупывал его лицо. Пальцы Слепого пахли тиной, рвотой и побелкой, а рот беспрестанно кривился в болезненной улыбке. Ральф даже не успел испытать отвращение, настолько всё было быстро.       — Пусть он идёт, и быстрее, — Слепой отлепился от Ральфа и, кивнув Сфинксу, опять ушёл в угол. На уже знакомую табуретку Ральф скорее упал, чем сел, и даже не уследил, когда Сфинкс налил ему чай и стопку чего-то алкогольного.       — Что это было?       — Месть Дома, — Сфинкс сам выпил налитую стопку. — Что вы знаете про выпуск? Ральф промолчал, по сути-то он ничего и не знал, а то, что ему сообщил Шериф, могло быть как и абсолютной правдой, так и стопроцентным враньём.       — Когда вы уволились, к нам пришел Стервятник и рассказал про Лорда то, что вы ему сообщили. Мы не поверили. Никто не поверил, что Лорд променял Дом на свою семью. Потому что его семьёй были мы. Ральф искоса глянул на Сфинкса, уж он-то знал, чего стоило Лорду влиться в эту семью-стаю, сколько приводов в Могильник и сколько полосок в дело не получил красавчик, его стараниями и уговорами.       — И для меня он тоже свой, чтобы вы ни думали, — сказал Сфинкс, считав молчаливое сомнение Ральфа. — Сначала мы просто не верили, Табаки даже ходил к Акуле с пикетом, требуя дать данные Лорда, его телефон. А он бы и дал, так мы его достали, только он вернул всё личное дело матери Лорда, и удивительным образом больше нигде ничего не сохранилось: ни записочки, ни бумажечки, даже зажигалки с гербом или дырявого носка. Мы даже залезли в картотеку Могильника — и ничего. Слепой сразу понял, в чем дело, а Табаки ещё некоторое время боялся в этом себе признаться. Сфинкс достал из холодильника бутылку непонятного горького пойла и налил им ещё, добавив к скудному угощению пачку кукурузных палочек в разноцветном пакетике, чьи веселые цвета просто резали глаза своей неуместностью.       — Дом вычеркнул Лорда, — хрипло проговорил Ральф, пока Сфинкс неуклюже рвал шуршащий пакет. — Забыл. Ральф всегда знал, что Серый Дом не просто гулкие комнаты, стены из старого кирпича и громыхающая жестью крыша с поющими на все лады водостоками. Дом — это нечто большее, непонятная субстанция с не самым добрым, а иногда и просто мстительным нравом. Это тоже было одной из причин, почему он ушёл, он не понимал, как ему относиться к Дому и как Дом относится к нему самому, а проверять и искать ответ не хотелось.       — Именно, а нам нужен был виноватый. Понимаете, Ральф? Как в средние века, гонцу, принесшему дурную весть, — голову с плеч. И мы начали травить Стервятника. Сфинкс говорит это так буднично и безэмоционально, что Ральф даже не сразу и осознал, что именно он сейчас услышал.       — И ты?       — И я, — согласился Сфинкс, подцепляя осыпанную пудрой палочку. — Но у меня было преимущество перед всеми. Догадываетесь, какое?       — Нет.       — Я знал, что он влюблен в вас. Вот так. Слова Сфинкса оглушили, ударили по ушам, глазам и горлу, взламывая все плотины, возведенные и поросшие мхом забвения. «Ну-ну-ну, — ехидничает внутренний бес. — И ты это знал, что же ты теперь изображаешь оскорбленную невинность? Стал бы ты целоваться с ним тогда, а?»       — К чести Стервятника, он стойко выносил всё, что с остервенелым удовольствием проделывали мы: и оскорбление своих птенчиков, и побои, в которых участвовала и Шестая, и Вторая, набеги на их спальню, выкинутые из окон цветы, насмешки и подколы.       — А Слепой?       — Слепой? — Сфинкс рассмеялся, откинул голову назад, упираясь затылком в белый бок холодильника. — Слепой устранился, как всегда, он ничего не делал и нас не остановил, за что и расплачивается. Сфинкс замолчал, полуприкрыв глаза, но Ральф всё равно чувствовал, что за ним наблюдают, а ещё ему ужасно хотелось обернуться, потому что кажется, что сзади стоит тот, о ком они сейчас говорят.       — Но потом Табаки сказал Стервятнику, что он никогда, никогда и ни за что не получит шестерёнку, даже если найдет того, кого ищет. Никогда. Ральф не очень понимал, о чем сейчас говорил Сфинкс, но зато он хорошо помнил надписи, спрятанные тут и там, про круги и фиксацию на них, и абсолютно точно знал, что россказни про Ходоков и Прыгунов не сказка. Он не знал деталей, никто не посвящал его в подробности, но он был достаточно наблюдателен, чтобы видеть внезапные изменения в некоторых из детей. Глаза стариков на четырнадцатилетних мордашках, потом это выражение пропадало, или пряталось, оседая на дне зрачков, но никогда не исчезало полностью. А ещё иногда в его сны врывалось пустое шоссе посреди полей и покореженный ржавый дорожный знак, предупреждающий о запрете обгона.       — Сказал, что это Птица виноват в том, что Лорд не вернулся в Дом, что это он не смог заставить вас остаться, слишком занятый своей скорбью о Максе. Что у всех кто-то умирал, но только Стервятник сделал из этого культ, а себя его единоличным жрецом. Ну так и пусть им наслаждается теперь вечно. Ральф тоже взял пару кукурузных палочек, пачкая пальцы липкой пудрой, и залпом опрокинул рюмку, которая у них всё так же — одна на двоих.       — Его нашёл Рыжий, это была подсказка Дома, мы тоже это не сразу поняли, потому что там найти Стервятника не было никаких шансов. Старая аппаратная кинозала, это был понедельник, а до субботы туда никто и не ходил никогда, вы же знаете. Рыжий потом сказал, что ему приснился сон, что старшие там ныкнули мешок травы, и что сон был настолько яркий и правдивый, что он поперся проверять — и нашёл нашу Птицу уже почти без пульса.       — Что потом? — Ральф опять налил из безликой бутылочки, и жидкость уже казалась сладкой, как будто он привык, или то, что ему сейчас рассказывает Сфинкс, горче любой неразбавленной хины.       — Потом до нас дошло, что мы натворили. Мы ходили к Акуле и Янусу, уговаривали не сдавать Стервятника в психушку, сидели по очереди у его кровати, читали ему книги, пели песни, таскали еду, запрещенную в Могильнике. А он ни с кем не разговаривал, кроме как с Рыжим. Шансов на то, чтобы его оставили в Доме, не было, если бы не Крёстная. Ральф вздрогнул, когда из-за его спины бесшумно появился Слепой и, безошибочно вытащив из-под стола ещё один табурет, сел. При ярком свете бывший вожак Дома выглядел отвратительно. Посеревшая кожа на лице и руках вся в мелких язвочках, подживших и расчесанных до крови. Волосы грязные, спутанные в колтуны, а губы в вечном неистребимом белом налете. Только в это раз Ральф совсем не был уверен, что это побелка. Он глазами спрашивает Сфинкса: «Что с ним?» — стараясь даже дыханием не высказать своё омерзение.       — Он умирает, — как-то очень просто ответил Сфинкс. — Он умирает без Дома.       — Но Дом же снесли? — Ральф смотрел на бесстрастного Слепого, сидящего, как примерный ученик, сложив руки по линеечке.       — Ещё нет, — шепнул Слепой. — Но и ходу нам туда нет. Он не принимает, не прощает. Помогите нам.