Нежность

Сфинкс дал ему два адреса и номера телефона: Рыжего и Крестной, сказав, что Ральфу надо с ними поговорить. И теперь Ральф крутил эти бумажки и так и сяк, не зная, с кого начать первым. Сфинкс от советов воздержался. Почему? Ральф не знал, возможно, это была гордость, а может, это была мудрость. Он давал Ральфу шанс самому принять решение, достаточно было того, что он попросил. Ральф решил начать с Крёстной и поехал по адресу без предварительного звонка. Ему пришлось поплутать в пригородных посёлках прежде, чем он нашел этот дом, окруженный большим запущенным садом. Внутренне он был готов увидеть что-то из ряда вон: готический замок, французскую усадьбу с открытки, замшелый дом болотной ведьмы. Но это оказался просто добротный дом, очевидно, построенный когда-то на большую семью — два этажа, красный кирпич, печные трубы, неочищенная черепица, побуревший плющ, обвивавший половину фасада до самой крыши. Почему-то у него было чувство, что дом пуст, но когда он позвонил, дверь открыла невысокая женщина, и он даже не успел представиться, а она уже молча шла по тёмному коридору. Ральфу ничего не оставалось делать, как идти за ней. Они прошли насквозь весь дом и вышли с другой стороны на веранду, где в большом кресле, укутанная в мягкий плед, сидела Крёстная, ничуть не изменившаяся за эти годы. Та же прямая спина, королевская посадка головы прима-балерины, та же раздражающая неподвижность застывшего манекена. Только лицо осунулось сильнее, и оттого фамильное сходство проступило ярче, очевиднее.       — Я ждала вас значительно раньше, — без всякого приветствия оповестила его Крёстная, даже не посмотрев на него. — Там, в Доме, мне казалось, что вы имеете сильную заинтересованность в судьбе моего внука. Ральф молчал, острое чувство вины прокладывало в нём новые тропы, взрезало старые заросшие шрамы, наполняло до краев, перехватывало дыхание, лишая голоса.       — Мой супруг был своеобразный человек, — Крёстная начала говорить, не дождавшись ответа и так и не повернув головы, разглядывая небольшую клумбу с поздними розами.       — Когда родились наши внуки, он отказался на них смотреть и запретил дочери появляться здесь, но оплатил все необходимые операции и дальнейшую реабилитацию. Меня тоже не сильно заботила судьба дочери и её потомства, она сделала свой выбор, выйдя замуж, а возможные последствия — это была её расплата. В средствах она не нуждалась, а в сердечном участии… Крёстная замолчала, ожидая пока прислуга расставит кофейник и необходимые приборы.       — … оно в нашей семье было не принято. Не буду утомлять вас пересказом семейных дрязг, но моему супругу взбрело в голову завещать всё внукам, которых он ни разу не видел даже на фотографии, минуя меня и обязав при этом заботиться об их благополучии. Если бы с ними что-то случилось, всё семейное имущество ушло в пользу государства. Ральф так и не притронулся к кофе, хотя запах от чашки поднимался очень аппетитный. Крёстная тоже игнорировала свою порцию.       — Давайте пройдёмся, — она встала, прямая и высокая, как и была, и Ральфу ничего не осталось, как взять её под локоть, выражая уважение к возрасту. Ему казалось, что рука под тканью кофты будет дряблой. Он ошибся, никакой старческой дрожи или мягкости, только походка Крёстной стала более размеренной.       — Завещание составлено очень грамотно, я потратила все свои сбережения, чтобы его оспорить, но безрезультатно, и тут мне пришло извещение о смерти Макса. Они остановились у клумбы, и Крестная сорвала один из бледно-розовых бутонов, подав его Ральфу.       — Эти пахнут яблоками, любимый сорт Рекса.       — Вы испугались, — с неожиданным для себя мрачным удовлетворением сказал Ральф, вдыхая тонкий яблочный аромат. — Испугались настолько, что устроились работать в Дом, скрыв своё родство. Чего вы добивались?       — Я запаниковала, — призналась Крестная. — Если все эти теории о близости близнецов правда, хотя для меня это всегда было лженаукой, то вероятность того, что следом умрёт и второй, была очень высока. И это грозило мне нищенским существованием, к которому я была абсолютно не готова. Они шли по дорожке, усыпанной разноцветными осенними листьями, которые никто не сметал, расчищая путь. Листья после дождя слиплись и стали скользкими, и Ральф всё так же вёл пожилую женщину под руку, будто близкий друг или почтительный родственник.       — У меня не было плана или какого-то решения проблемы, внук мне нужен был живой и адекватный. А то, что я увидела в первый день работы в Доме, мягко говоря, шокировало, — Крёстная рассмеялась неожиданно звонким и прямо-таки молодым смехом, так не сочетающимся с её внешним обликом. Ральф тоже вспомнил, как увидел первый раз вожака Птиц через три дня после смерти Макса. Опухшее от слёз чудовище с зачерненными глазницами и траурные тряпки с чужого плеча, в которых он болтался огородным пугалом. Они тогда стояли у кабинета Акулы: он, Гомер, Ящер, вокруг крутились ребята из Шестой, что-то носили в актовый зал. Он помнил, как все шарахнулись от Стервятника, когда он проковылял мимо, как будто всех их вместе накрыло затхлое, липкое полотно отвращения, страха и брезгливости. Как будто он был заразен, а они все могли подцепить эту болезнь отчаяния. Стервятник в своём горе был отвратителен и страшен какой-то ненормально острой, неприкрытой безутешностью, своим молчанием, этой замороженной вежливостью и механическими улыбками. Со временем траурный стиль отточился до совершенства, стая переняла манеры и образ жизни вожака, копируя его во всем, а Стервятник перестал походить на неумело загримированного покойника. Время так или иначе лечит всех, даже тех, кто считает, что ничего не забыл, и ковыряет свои раны с маниакальным упорством.       — Я растерялась, я была на грани истерики, — сообщила ему Крёстная, а Ральф недоверчиво взглянул на неё. Уж очень слово «истерика» не вязалось с образом железной леди.       — План появления доброй славной бабушки не подходил, я вообще не представляла, как и о чём заговорить с моим внуком. Что ему сказать? Посочувствовать, спустя год после смерти брата и стольких лет в детдоме, когда их никто не навещал? Да в это бы и полный дурак не поверил, а Рекс явно был не из слабоумных или сентиментальных. Идиотов в вожаки не выбирают. И тогда я решила остаться и наблюдать. Время, подумала я, само подскажет мне решение проблемы. Они уже обогнули дом сбоку и теперь шли по саду со старыми корявыми яблонями и сливами, чьи стволы все поросли мхом и паршой.       — Все требует ухода и рук, — вздохнула Крёстная, проведя ладонью по стволу дерева. — Когда-то здесь было очень красиво, а сейчас всё запущено и рушится, дряхлеет вместе со мной. Ральф молча ждал продолжения рассказа, в начале их беседы он пожалел, что приехал сюда, а теперь ему очень хотелось знать, что увидела эта старая змея, сидя на женской половине Дома, что она поняла про своего внука такое, чего Ральф, существовавший с ним бок о бок почти десяток лет, не понял и не увидел.       — Сначала ничего не происходило, я вникала в работу, и мне на удивление понравилось наводить порядок в этом бедламе, следить за взбалмошными девицами. Мне не так уж много было доступно, только то, что вы, воспитатели, обсуждали в учительской, девчоночьи сплетни и выдумки, и наблюдения за Рексом на общих собраниях.       — Короче, ничего, — подытожил Ральф. Он прекрасно помнил эти совещания в учительской, громче всех всегда возмущался Шериф, потому что его Крысята постоянно творили какую-нибудь дичь, затем Ящер с вечным выговором за драки и побои внутри своей группы, Гомер и его Фазаны — любимчики Акулы и образцы для подражания. Ральфу нечего было рассказывать, вернее, не с кем было делиться своими наблюдениями, даже если в Третьей и Четвёртой что-то случалось. Он старался не распространяться про дела своих групп.       — Ничего, — согласно кивнула Крёстная. — Пока у меня не появился бесхитростный информатор, готовый за горстку ирисок рассказать всё-всё-всё, что творится в его группе. Например то, что Папа Птиц следит за Чёрным Ральфом. Что Чёрный Ральф страшный, но Папа всё равно смотрит на него и даже разговаривает с ним, или случайно сталкивается с ним в коридорах или на лестнице. Папа Стервятник хочет, чтобы все думали, что эти встречи случайны, но он очень тщательно красится и одевается, и сердится, если встреча не состоялась. Что это Стервятник писал буквы «Р» в коридорах второго этажа, вернее, не он один. Но он выходил по ночам, добавлял своих каракулей к общим надписям и запрещал их зарисовывать. И что в их Гнезде есть угол, заставленный цветами, где этих буковок много-много, и они похожи на стаю галок или ворон. Никто не знает, что они там есть и сколько их. Крёстная остановилась у лавочки, присела, всё так же избегая смотреть Ральфу в лицо, он остался стоять рядом, тиская в кармане пачку сигарет.       — Я очень удивилась, но стала наблюдать за вами, так как внук мне был практически недоступен. И я увидела, что Чёрный Ральф тоже задерживает свой взгляд на вожаке Птиц дольше, чем этого требовало повседневное внимание воспитателя к своему воспитаннику, что иногда они курят вместе, укрывшись от ветра за гаражами или у пожарной лестницы. Что этот мрачный, серьёзный воспитатель, практически единственный профессионал в этом зверинце, иногда улыбается, когда разговаривает с моим внуком, что когда он вернулся из отпуска, то первым делом пошел в лазарет, где навестил его. И что упрямый мальчишка отбросил своё больное желание воссоединения с братом и вышел из Могильника. Что было дальше, Ральф знал и без её слов, и не хотел слушать, как его бегство выглядело со стороны, и какие это имело последствия.       — Как вам удалось оставить Стервятника в Доме после попытки суицида? Ральф нарочно задал вопрос без всяких смягчающих слов и уверток, как профессионал профессионалу.       — Я пошла и рассказала ему правду, без прикрас и жалости. Про мать, отца, деда, себя, деньги и про его влюбленность. На него это не произвело никакого впечатления, я разговаривала с мумией. Директор уже подписал распоряжение о переводе Рекса в психиатрическую лечебницу. Если бы его признали недееспособным, никаких шансов сохранить наше имущество не было, этот пункт оговорен в завещании. Ему была бы оплачена хорошая клиника до конца его дней, и всё. Ральф мельком подумал о том, что же, интересно, могло произойти между людьми, прожившими в согласии столько лет, чтобы под конец жизни один из них осуществил такую хорошо продуманную подлость, лишив свою половину средств к существованию, что ещё за тайна в этом странном семействе. Крёстная встала, развернулась к нему лицом, и, чеканя каждое слово, продолжила:       — Я пришла к нему снова и сказала, что, если он всё-таки сдохнет, и не важно, по каким причинам — из-за своего скудоумия и припадков или неправильного лечения, я найду вас и уничтожу, разрушу вашу жизнь и репутацию. Я предам огласке и приведу доказательства того, что вы принуждали мальчиков к сожительству, что, пользуясь незащищенностью и уязвимостью детей без попечения, использовали их для удовлетворения своей извращённой страсти. Я сделаю из вас парию, а в идеале — доведу до самоубийства. Такие люди, как вы, Ральф, очень сильны и выносливы, но и ваша стойкость имеет пределы.       — Дальше, — потребовал Ральф, стараясь даже голосом не выдать, какое впечатление произвели на него эти слова, как страшно смотреть в такие знакомые глаза, такие же невероятно жёлтые и яркие. Такие родные и такие бесстрастные.       — И если он действительно вас любит, то не допустит этого, то он будет жить, по крайней мере до моей смерти, а дальше волен делать с собой всё, что угодно. Они смотрели друг на друга, и Ральф, внутренне ужасаясь такой жестокой беспринципности, не мог не признать, что если этот ход сработал, то, значит, он того стоил. А Крёстная всегда казалась ему очень проницательной, умной и скрытной. И, значит, она не ошиблась, нанеся такой удар, который заставил Стервятника в очередной раз жить.