Сложные дети

      Все прошедшие после разговора дни Ло был образцово-показательным учеником, чем бесконечно радовал родителей и от чего страдал сам, но страдания те окупились сполна.       В один чудесный вечер, когда отец в кои-то веки отдыхал с ними в гостиной, зазвонил ден-ден муши. Под вздох и неодобрительный взгляд мамы подняв трубку, отец да и все в комнате услышали: — Гален-кун, у нас ЧП, — раздался встревоженный голос Листер-сана. — В шахтах произошёл взрыв рудничного газа, много пострадавших. Ты и Стазе нужны, причём срочно. — Хорошо, скоро будем, — моментально согласился отец и, повесив трубку, обратился уже к встрепенувшемуся Ло: — Иди позови Стазе и сам собирайся.       Не веря своим ушам, Ло переспросил: — Мне можно с вами?       Отец кивнул. — А мне?! Мне можно? — запищала Лами, но унёсшийся на третий этаж Ло уже ничего не слышал.       Стазе он нашёл быстро: по звуку жарких поцелуев.       В одной из ниш за бархатными портьерами разворачивалась настоящая мыльная опера: — Сесиль, ах, Сесиль, не уходи! — шептал молодой господин Трафальгар, держа ручку стесняющейся служанки у своего сердца.       Та закусывала полную нижную губку, хлопала веером ресниц, на которых висели капельки хрустальных слёз. Прижавшись к груди приобнимающей её за хрупкий стан молодого хозяина, служанка пропела с горечью: — Анастазио-сама, ваш брат меня уволит, если увидит вместе, я лишусь места, а значит и вида на жительство во Флевансе, я же приезжая! — Успокойся, я же говорил, я все улажу. — Анастазио-сама, вы обещали, что женитесь на мне, — в голосе полотёрки послышался укор.       Не выдержав, Ло захихикал. Раздался испуганный вскрик!       Перестав прятаться, Ло с ухмылкой пояснил полотёрке: — Да ты уже седьмая, которую Стазе кормит завтраками по поводу замужества, но что-то он до сих пор холостой. Не родилась видимо та замухрышка с веником, что окольцует его.       Скривив губы, Стазе приказал побледневшей служанке убраться прочь, а, когда та ушла, зашипел на злорадно улыбающегося Ло: — Хочешь, чтобы твоя мама узнала о твоих прежних прогулах? — Попробуй только ей сказать, и она сразу же узнаёт, что Энни уволилась не потому что заболела, а потому что залетела, — вернул ответочку Ло и, повернувшись, пожал плечаи. — Кто счастливый отец, даже не знаю! — Ах ты дятел маленький! Стукач! — Хо-хо!       Рывком развернув его за плечо, убедившийся в том, что в коридоре они одни, дядя заговорил по-взрослому: — Ладно, что ты хочешь за молчание? — Попроси за меня папу, чтобы он окончательно перестал за школу злиться, и возьми меня ассистентом на ближайшую операцию. — Ты шутишь?! — возмутился дядя и задёрнул портьеры, звякнувшие железными кольцами по карнизу. — Мне что пациенту сказать? «Здравствуйте, уважаемый пациент! Я, ваш анестезиолог Трафальгар Д. Анастазио, сейчас вас усыплю, а этот мелкий шкет вас будет резать заживо»?! — Нужно же мне на ком-то руку набивать! — возмутился Ло. — Я же не могу только лягушек и кроликов препарировать! Мне нужно тренироваться! — Но не на людях же! — Да, почему? Чем люди хуже?! — Да ничем они не хуже, живодёр ты маленький.       Узнав в чём дело, и зачем к нему пришёл Ло, Стазе направился переодеваться, по ходу дела воя на одной ноте: — Вот мы сейчас пойдём шахтёров лечить, там кому ногу, кому руку оторвало, утешать придётся, а ты, тьфу! А потом? Придёт к тебе пациент, которому на станке пальцы отрезало, что ты ему скажешь? Дай пять? — Я скажу ему: дай три! — расхохотавшись, будущий хирург загнул у себя на руке два пальца, которые обычно отрезало шлифовальщикам, и показал получившуюся конструкцию приподнявшему одну бровь Стазе.       Кажется, его юмор не оценили.       Ощерившись, Ло вернул разговор в прежнее русло: — Я стану врачом. Стану. А для этого мне нужно тренироваться! — мазнув рукой в окно, он добавил: — Мигрантам вовсе плевать, кто и как их лечить будет, будто я не знаю, что все молодные специалисты на них руку набивают!       И, заткнув уши, не слушая восклицания кричащего ему вслед дяди, едва не кубарем слетел вниз по лестнице.       Его ждали штольни.       Шагая под низкими сводами шахты, Стазе впервые заговорил с отцом о будущем Ло и, — о, чудо! — был на его стороне, исполнив просьбу: — Брат, если все упирается в деньги, то в чем проблема? Мы вроде бы не бедствуем. Купим Ло школьный аттестат!.. — Ты шутишь?! — с искренним ужасом в голосе возмутился папа и едва не стукнулся о низкий для него свод.       А Ло бы неожиданно согласен. Он о таком простом решении проблемы и не задумывался даже, а ведь правда! — Да какие шутки, я серьезно! — воскликнул Стазе остановившись, повернулся к помрачневшему отцу. — Гален, ну очнись ты, ну неужели ты думаешь, что Ло настолько тупой? Что он читать-писать не умеет?! — Мало уметь читать и писать, — возразил отец и, обогнув младшего брата, направился дальше в шахту, откуда раздавались стоны раненых. — Для поступления в Академию потребуется сдача профильных предметов. — И что? Думаешь Ло не сдаст органическую и неорганическую химию? Не сдаст общую биологию? Про остальное можно вообще не переживать!       И, пользуясь тем, что они всё ещё не пришли на место, воскликнул: — Брат, ты уже восемь лет, с начала новой эры, Флеванс не покидал и все живешь в старом добром мире! Думаешь у многих хватает деньги на школы? Я смотрел ценники на начальное и общее школьное образование в Норд Блю, там ценник стартует от сорока тысяч в месяц. Средняя зарплата по Норд Блю семнадцать тысяч! Тридцать пять процентов населения, находятся за гранью бедности, ты только вдумайся в эти цифры! Думаешь среди них хоть кто-то посещает школы или отправляет в них своих детей?!       Отец покачал головой. — Ты сгущаешь краски, Стазе. Я уверен, все не настолько плохо, просто ты смотришь по Флевансу. Да у нас много бедных мигрантов, много иждивенцев, приехавших за счастьем, но не желающих работать. Они сильно выделяются на фоне состоятельного слоя населения, поэтому и кажется, что бедность настолько велика.       Стоя за поворотам, где рабочие уже разбирали завал и вытаскивали шахтёров, он похлопал младшего брата по плечу и с ободряющей улыбкой произнёс: — У каждого бывают тяжёлые времена, главное усердно работать и жить по совести — тогда и бед знать не будешь. Мировое Правительство заботится обо всех. А наше дело позаботиться о раненых.

***

      Из клеток в трюме начали выпускать рабов. Зашептались пленницы, а с лестницы послышались быстрые шаги, которые могли принадлежать лишь одному человеку. — На выход! — громко приказал Эвре понурым пленённым женщинам, не обращая внимания ни на что.       Крокодайл, который впервые за два месяца чувствовал себя настолько хорошо, что даже проспиртованный насквозь коновал, выдающий себя за лекаря и способный сгореть от близко поднесённой спички, признал его достаточно здоровым, чтобы перевести к остальным пленникам, следил за происходящим. Он уже и отвык от этого трюма с его клеткой, обилием людей и холодом, прежде будучи прикованным к медкойке как фигурально, так и буквально. Едва дыша, он в те дни и не помышлял о побеге, а зря.       Рабы, ранее выпущенные из соседней клетки, запинаясь о собственные кандалы, неловко спускались по лестнице, таща огромные вёдра с водой, которые залили в вытащенную на середину трюма бадью. Мутная, с жёлтым оттенком, над ней слабо курился пар. Ничего не понимающие рабыни, жались по стенкам и переглядывались, пока надсмотрщики предвкушали грядущее зрелище. Крокодайл, сам ещё слабо понимавший, что сейчас будет происходить, отсел ближе к дальней стенке клетки, наблюдая одновременно и за сидящей спиной к происходящему соседкой, и за действием за решёткой.       Эвре тем временем потрогал воду и, удовлетворённо хмыкнув, поинтересовался: — Что стоим? — бросил взгляд на переглядывающихся женщин и уточнил порядок действий: — Раздеваемся, моемся, показываемся врачу, одеваемся в чистое и бежим навстречу светлому будущему. Давайте, дамы, смелее. Воду менять не будут, так что, если не хотите баландаться в ледяной грязной жиже, советую поторопиться.       Желающих раздеваться у всех на глазах среди девушек не оказалось. Милосердно приказав приглушить свет, Эвре же явно применил тактику, которой пользовался каждый раз, когда заставлял будущих проституток поторопиться: — Первым вызвавшимся я дам рекомендацию в элитный дом терпимости, последних отправлю в бордель-пятиминутку, где их за ночь будет трахать по сотне мужиков, — и, добродушно улыбнувшись, переспросил: — Итак, дамы, ваши действия?       Раздался тихий воющий плач. Рыжеватая худышка, резко толкнув дверь, первой вышла из клетки и, стараясь не слишком сильно трястись, подошла к ухмыляющемуся Эвре. Тот пригласительно махнул рукой в сторону бадьи.       Дальнейшее слилось в сплошную череду. Жирные взгляды мужчин, глазами облапывающих мокрые дрожащие тела, бугрящиеся в их паху штаны, небрежный осмотр врача, который вертел и нагибал женское мясо из стороны в сторону, сдавленные рыдания и разлившийся липким клеем по трюму стыд. Стыд, от которого не могла отмыть быстро остывшая вода. Удовольствия в происходящем было мало: куда больше отвращения и животных реакций тела.       Разгорячившиеся под конец очереди женщины, не желавшие попасть в самые грязные притоны, уже начали отталкивать товарок от дверцы клетки, чтобы успеть выйти раньше. Последней выползла миниатюрная забитая девушка, которой на первый взгляд не было и четырнадцати. Участь её была незавидна.       Стоило только всем невольницам переодеться в чистую одежду, как явно торопящийся Эвре прикрикнул: — Давайте, дамы, поторапливаемся, поторапливаемся! — А не то опоздаете на встречу к четверым своим скорым любовникам! Сифилису, гонорее, хламидозу и герпесу! — весело выкрикнул Шачи, сверкая белозубой улыбкой под оклик: — Шачи! — А что Шачи? — без толики обиды или возмущения закричал малец в ответ. — Я правду сказал!       В гнилом свете промёрзшего трюма загремели цепи. Зашаркали волочащиеся ноги. Под похабный хохот вереница униженных рабынь начала подниматься на верхнюю палубу навстречу новой, короткой и унизительной жизни. Многие из них часто моргали, стряхивая с ресниц мутные слёзы. Юнги торопливо вытирали грязную воду, натёкшую на серые доски пола, пока остальные матросы, так и не утолившие свой голод, торопились вылить воду из бадьи. Заметив равнодушное лицо Кармен, наполовину занавешанное волосами, Крокодайл уточнил: — Не жалко их? Помнится, на тех складах ты так и жаждала спасти всех и вся.       Слепая презрительно фыркнула. — Жалко у пчёлки.       Вот как. А раньше она по другому говорила. Это она своё настоящее лицо решила показать, интересно, или за прошедшие месяцы успела ожесточиться?       Желание покинуть эту клоаку забурлило в крови ещё пуще, тем более что, судя по яркому примеру слепой, которая готовила свой побег, это более чем реально. Значит, нужно выжать из соседства с ней все соки.       Между тем, сама подсевшая к нему поближе слепая, по которой он совершенно не скучал, многообещающе улыбаясь и явно желая начать допрос с пристрастием, потребовала: — Дай здоровую руку. Дай! Дай! Ну, дай! — запрыгала она на месте, протягивая ладошку. — Зачем? — ехидно спросил Крокодайл, и сам желая отвлечься от увиденного и переключить мысли. — Позолотить хочешь или погадать? Или отрезать? Или сразу окольцевать? Я уже не знаю, какие с тобой варианты можно рассматривать.       Едва сдерживающая рвущую рот улыбку, Карменита задумчиво протянула: — Ну-у-у, я знаю в Норд Блю одно похоронно-свадебное агентство!.. — Потрясающее сочетание, — не смог не отметить парень, довольно живо представивший себе этот абсурдный результат любви до гроба, — но моего предыдущего вопроса это не снимает. Я пока что не хочу ни в гроб, ни под венец, так что… — А что ты хочешь? — внезапно спросила девчонка.       Крокодайл удивлённо и задумчиво хмыкнул, а затем, ничуть не стесняясь, перечислил основные пункты: — Пожалуй, прямо сейчас я не отказался бы от мирового господства, гарема наложниц и бутылки чего-нибудь покрепче. Можно всё и сразу.       И мечтательно подперев подбородок, замолк. Да уж, после общения с этой мелкой ехидной, способной любого довести до нервного тика, он бы особенно не отказался от трепетного женского внимания и ласковых женских ручек. Он уже видел: жаркая ночь, полная истомы, массаж, хороший алкоголь… Ускоряющийся ритм барабанов, пылание факелов, изгибающиеся в огнях тела! Танцы живота, пышнотелые одалиски с крутыми бёдрами, а затем отличный се!..       Перед глазами защёлкали пальцы. — Простите, что отрываю вас от сладкого, о всемогущий властелин, — с томным придыханием прокартавила мелкая беззубая паршивка, резко обрубая: — Но гарем к вам сам на льдине не приплывёт. В сервисе не предусмотрено.       М-да.       Именно поэтому «отличный» пока что только в мечтах. Причём явно надолго. — С тобой невозможно нормально разговаривать, — скорее сам для себя констатировал Крокодайл, закономерно услышав: — От кого я это слышу?       Так что, не останавливаясь, он продолжил: — Поэтому объясни по-человечески, зачем тебе сдалась моя рука? — Хочу узнать, кто ты, а то столько знакомы, но кроме имён друг о друге ничего не знаем, — довольно внятно ответила слепая и, взяв его ладонь, провела по гладкой коже на первой фаланге среднего пальца, спокойно произнося: — У тебя нет писательской мозоли, а она появляется буквально за пару месяцев стабильной учёбы, поэтому ты вряд ли умеешь толком читать и писать.       Задетый этими словами Крокодайл попытался было не то оправдаться, не то парировать: — Не доказательство. Я прекрасно умею читать и писать.       По-печатному. — И считать тоже.       Прозвучало жалко. Пусть он и освоил в доме отца азы грамоты и счёта, но нечто большее — география, навигация, история — ему давались поверхностно и урывками. Сначала когда он в свои шестнадцать со страхом раз в несколько недель посещал разные вечерние школы, где постоянно сменялись ученики. Приходить в одно место больше, чем два раза, он не решался, всё же образование было платным, а денег у него тогда не было, и каждый раз присутствовал риск быть упечённым в тюрьму за желание учиться. К счастью, преподаватели принимали одетого с иголочки юношу практически без вопросов.       К тому моменту Крокодайл уже осознал главный закон мироздания: цена твоей жизни и слов прямо пропорциональна цене твоего костюма.       Куда позже учителями стали выступать с трудом выкупленные или просто найденные на свалке истрёпанные и изорванные папирусные свитки. Как-никак, бумага была дорогим удовольствием: лесов в Саут Блю практически не было.       Вспоминались редкие, с трудом выкроенные утренние часы между ночной работой подёнщиком и неумолимой дневной жарой. Плоские крыши кособоких домишек из прибрежного камыша, обмазанного толстым слоем глины, серая полутень стройных кипарисов… Ветер, что порошил уставшие глаза пылью, песком и всяческим сором, да жаркое дыхание пустыни, лишь изредка сменяющееся благословенной свежестью моря.       Слепая, задумчиво касающаяся его кисти чуткими подушечками пальцев, прошлась по наросшей коже на вторых фалангах и перешла на ладонь, прямо под пальцами. — В прошлом ты много работал руками. Такие следы появляются, если очень долго и очень часто таскать тяжести или работать с инструментами. Такая работа оставляет мало времени учёбе.       Высохшая рука невольно напряглась, лиловые вены взбухли, и Крокодайл попытался выдернуться из чужой хватки, не желая продолжать происходящее, которое нравилось ему всё меньше и меньше, но Кармен выкрикнула: — Да погоди ты!       Проведя по середине ладони, она явно чего-то не нашла и, наклонив голову так, что отросшая чёлка приоткрыла плотно закрытые глаза с грязно-жёлтыми гнойными корками, продолжила: — Ты не моряк. У них всегда сорвана кожа от бечевы тросов и вантов. Да и походка у тебя, как я помню, сухопутная, моряки ведь даже на суше покачиваются при ходьбе.       Ещё раз провела по сухой коже кисти; не находя других, одной ей известных следов, задрала драный рукав рубахи до локтя и прошлась раскрытой ладонью по практически гладкому предплечью, натыкаясь лишь на самые разнообразные шрамы, самым старым из которых не было и двух лет. — Ты не мафиози и не бандит, при этом недавно попал в криминальную среду и стал попадать в передряги. Не владеешь ни огнестрельным, ни холодным оружием даже на любительском уровне, иначе остались бы следы на руках. Зато ты дерёшься врукопашную, по-уличному, потому что костяшки у тебя не раз были сбиты в мясо и запястье от неправильно поставленного удара вывернуто и толком не вправлено.       Отпустив его руку, Кармен заканючила: — Я права? Права ведь, ну, скажи! — Ты всё это поняла с помощью… — недоверчиво уточнил он, не зная, как правильно выразиться. — Касаний?       В ответ слепая только хихикнула и ответила: — Руки многое помнят, они говорят о человеке всё, а мои руки вдобавок видят то, что видит не каждый зрячий. — Рука, — поправил её Крокодайл.       В доказательство резко перехватил её правую кисть и провёл большим пальцем по гладкому рубцу, слегка надавливая на розовую кожу. Совсем ещё свежий шрам: и полугода не прошло. Безвольные пальцы под ним замерли в одном положении и ни разу за это время не пошевелились. — Эта рука у тебя полупарализована, и ты до сих пор к этому не привыкла, — размеренно произнёс он.       Крупная мужская ладонь мягко и неторопливо сжимала крошечную детскую ладошку. Внимательный взгляд устремился на внезапно ставшее обеспокоенным лицо. Губы невольно искривились в усмешке: и кто здесь кого ловит? — Да и не так уж ты слепа на глаза, иначе бы не отметила мою походку и действия руками. И Шачи, который приносит тебе лекарства и еду в обмен на информацию, тоже не так прост, как кажется.       Кармен рванула назад — ещё чего! Крепко держа выдирающуюся и выламывающуюся руку пыхтящей девчонки, он ехидно спросил: — А чего ты так задёргалась? Я, оказывается, тоже вижу больше, чем надо?       Резко упёршаяся ему прямо в лицо ладонь стала неожиданностью! Невольно отпустив перехваченную руку, Крокодайл хлёстким ударом сбил с лица вторую и прошипел: — Совсем сдурела?! Конечности лишние, так я их тебе быстро сломаю! — Извини, — тут же сдулась девчонка, втянув голову в плечи и спрятав руки за спину. — Я правда не хотела. Оно само… Честно-честно.       Чёрт, и почему с детьми всё так сложно?! Почему его не могли посадить в любую другую клетку? Ему что, своих младших сестёр для счастья в жизни не хватало?       Тем временем оклемавшаяся слепая сложила руки на груди и, отвернув нос, буркнула: — И я буду всё отрицать! — Ну-ну! — бросил он, одёргивая рукав и успокаиваясь. — И да. Ты всё сказала верно. — И кто ты тогда? — недовольно заныла Кармен, явно не желая признавать того, что сама так и не сумела найти ответ. — Я знаю только то, что ты карточный шулер и мелкий аферист, вот! — Это было грубо, — ответил он, не желая второй раз кипятиться на пустом месте, и прислонился к жёстким прутьям. — Я профессиональный игрок и авантюрист-одиночка, за что меня и объявили в розыск. — Это как же так встрять надо было, чтобы за тебя — почти гражданского — двадцать пять миллионов дали? — недоверчиво уточнила Кармен, не прекращая обиженно дуть губы и по-детски неловко крутить на груди отощавшие ручонки. — Ограбить правительственный банк? Раскопать панеглиф? Плюнуть в адмирала? — По-о-очти, — протянул Крокодайл, понимая, что пришла его очередь платить по счетам. — На неделю притвориться дозорным из Штаба, выиграть у флотского капитана Дьявольский Плод, по-быстрому уйти от него, а в коридоре нарваться на тогда ещё вице-адмирала Сакадзуки. — Да ладно?! — восхищённо прошептала аж подскочившая на месте девчонка, мигом забывая все смертные обиды. — Ты как так умудрился? Это ж зверь! — и, начав трясти Крокодайла за колено, стала канючить: — Расскажи-расскажи-расскажи! Ну интересно же! — Ловкость рук и никакого мошенничества, — ответил он с усмешечкой, раззадоривая детское любопытство. — Я, не сходя с места, надёжно спрятал логию песка в своём желудке и, раскидав дозорных, красиво ушёл в окно. Тогда, к слову, был закат.       На девчачьем лице засиял незамутнённый восторг. Не будет же Крокодайл после такой реакции уточнять, что ему просто повезло, а Сакадзуки не сразу понял, что перед ним чужак. И явно лишними будут детали того, как сам нарвавшийся ловец удачи, выйдя через окно, бежал пять километров без остановки, только в тот момент вспомнив, что он вообще-то теперь логия и не пристало ему топтать ноги. И страх был вполне обоснован.       Сакадзуки — опаснейший в Саут Блю вице-адмирал. Он был сослан на юг Правительством после несанкционированного уничтожения эвкуационных судов с Охары и с тех пор, желая вернуться на Град Лайн, безжалостно выжигал преступность в море, снизив среднюю цену награды за голову со ста пяти миллионов до сорока с лишним. Так южное море, ещё пять лет назад бывшее наиболее криминализированным, теперь стояло лишь на третьем месте, уступая только сонному Ист Блю. Мирное население Сакадзуки за это боготворило и было готово носить на руках. С тех пор же, как в южное море переселилась бывшая адмирал Широнеко, в миру Лоренцо Диаклетиана, находиться там и вовсе стало опасно для жизни. — Чёрт, я хотела бы это видеть, — мечтательно протянула слепая. — Давно это было? — Года два назад, — задумчиво протянул Крокодайл, ненадолго сцепившись взглядом с надсмотрщиком. — Может, чуть больше. Я к тому моменту достаточно давно ушёл из дома, уже понял, что в легальном мире со дна выше разнорабочего не выбиться, и отправился путешествовать по Саут Блю от казино к казино. — Ты сбежал? Из дома? — Не совсем.       Развивать эту тему не хотелось. Тем более с посторонним человеком. — Просто понял, что дома его больше никто и ничто не держит, и ушёл в ближайший портовый город.       Не думал он тогда ни об отце с его жёнами, караванами и торговлей, ни о сёстрах и младшем брате. А потом… Потом уже всё слишком изменилось. — С пустыми руками ушёл, что ли? — У меня ничего и не было, — фыркнул он, вновь переведя взгляд на очень уж любопытную девчонку. — А то, что было, не стоило и тысячи белли. К тому же за первые пятнадцать лет жизни я был только в одном городе, так что делай выводы: насколько я был подготовлен к новой жизни.       Ответа не последовало, и разговор свернулся сам собой.       Все следующие дни в мыслях Крокодайла крутились идеи по поводу того, как отсюда можно поудобней сбежать, как избавиться от кайросеки и как при этом использовать свою соседку и не продешевить при этом. В конце концов, альтруизмом он не страдал.       Парочка диалогов с вечно готовой поболтать Карменитой, парочка интересных данных и доверчивость этого странного ребёнка позволяли верить, что механизм отлажен и слепая — удобная деталь — не подведёт в конце. Разумеется, он справился бы и сам, но с ней куда быстрее и легче, поэтому… Шаг вперёд — сблизиться, два назад — не позволить себе привязаться. Простой парный танец в тесной клетке. С больного телом и нестабильного разумом ребёнка много не стребуешь.       Вот только в ночь, когда его задумка была готова к исполнению, осечку дал человеческий фактор: Карменита сбежала сама. Ведь она с самого первого дня танцевала соло.