Три месяца назад
— Рея… Она стояла, не шевелясь, не спуская с него колючего взгляда, в котором постепенно начинал проступать гнев. Ремус аккуратно ступал ей навстречу, боясь спугнуть — нельзя, чтобы она первая добралась до Сивого. — Рея, — он протянул руку, когда их разделяла пара шагов. — Ты предал нас! — Нет, — удивительно, а в его голосе нет и капли сомнений, и ее это сбивает с толку, она хмурится, гнев в глазах сменяется непониманием. А он сам не знает, как ему удается быть таким убедительным. Наверное, дело в том, что он не предавал ее. — С кем ты говорил? — уже спокойнее спросила она. — С друзьями. Смысла врать нет никакого, она любую ложь почувствует. — С друзьями? — она насмешливо приподняла одну бровь. — Которые борются против Волан-де-Морта. Она по его глазам ответ видит раньше, чем он рот успевает открыть. — Это ты сообщил им о нападении на семью Лобоска? — скорее утвердительно произнесла она. — И о нападении на Дерби. И на ту деревню под Ливерпулем, — она перечисляла те нападения, о которых он успел предупреждать Дамблдора, с каждым разом все больше распаляясь. — Это всегда был ты! — Рея… — Двоих наших убили, троих в Азкабан посадили! — Я этого не хотел. — Ты работаешь на Орден! — Нет, Рея, — твердо перебил он ее. — Я всего лишь хотел избежать невинных жертв. — Ну конечно, — презрительно усмехнулась она. — Как всегда! Прикрываешься своим благородством, а сам предал нас! — И не тебе меня обвинять, — он сделал последний шаг, их разделяющий, и крепко ухватил ее за локоть, игнорируя недобрый блеск в ее глазах. — О чем говорила Лициния? Кажется, она очень зла на тебя. — Это совсем не одно и то же, — прошипела она, вырывая руку из его захвата. — И я никогда намеренно не вредила семье, и никогда не предавала ее. — И я не собираюсь никого предавать, Рея. Я не желаю им зла, — он неопределенно махнул рукой в сторону лагеря. — Но я и не желаю зла волшебникам и обыкновенным людям, жизни которых они губят. Она отступает, прожигая его гневным взглядом, но он вновь ступает ей навстречу. — Тебе никогда не понять обычных волшебников, которых вдруг укусили. Никогда не понять, что это такое, когда твоя жизнь меняется на сто восемьдесят градусов. Когда тебе приходится менять круг общения, привычки, распорядок дня. Ты не знаешь, что это такое, когда по несколько дней в месяц тебя трясет и ломает, когда ты не можешь ни на чем сосредоточиться, потому что болят даже кости. Ты не знаешь, каково это, когда тебя наизнанку выворачивает, когда ломается позвоночник, когда кожа слазит. Ты называешь это даром, но для большинства это настоящее проклятье. Ее лицо лишь больше исказилось в гримасе ненависти. — Спроси у любого в стае, хотели бы они снова стать обычным волшебником, и большинство ответят утвердительно. Потому что многим пришлось бросить семью, друзей, работу, пришлось отказаться от своей жизни, чтобы научиться жить в новой. Вокруг нее энергия бушевала. Поднимала опавшие листья с земли, заставляя кружиться их возле ее ног. Усиливая ветер, с силой качая верхушки деревьев. Нагоняя черные тучи на серое небо. — Я не предам оборотней. Но я никогда не одобрю то, что они делают. Он вновь прикоснулся к ее руке, пытаясь ее успокоить. Пальцы обожгло, по коже разряд тока прошел, но он только сильнее сжал ее предплечье. — Ты можешь пойти и доложить на меня Фенриру. Скорее всего, он меня просто убьет. И знаешь, наверное, я даже не особо буду об этом сожалеть. Я буду рад и тому, что мне удалось спасти хотя бы несколько жизней. — Несколько жизней волшебников, — с презрением прошипела она. — Вечно считаешь нас хуже. — Мы не хуже, Рея, но и не лучше. Мы просто другие. И нам надо учиться жить рядом, а не разжигать еще большую ненависть. Она ничего не отвечала, а Ремус и не знал, что сказать еще. Но магия вокруг нее стихала, опускала листья на землю, рассеивала тучу над головой. Так и не дождавшись от нее никакой реакции, он отпустил ее руку, еще мгновение помедлил, а после направился в лагерь. Рея долго не возвращалась. Ремус уже весь извелся и подумывал отправиться на ее поиски, как она, наконец, объявилась на краю поляны. Не глядя в его сторону, она широким шагом направилась к дому. Решительность на ее лице немного пугала. Ремус рассчитывал, что она сохранит его тайну, но что, если она доложит обо всем Сивому? После их попытки завербовать Мёрдока, Ремус был не на лучшем счету у Сивого. Ремус рассказал, что в той хижине, в которой их собирались убить, на них кто-то напал. Кто и для чего — он не знает. Но Ремус, первым очнувшись, сумел вытащить Ликаона и Рею. Сивый, кажется, не поверил в его историю, однако и серьезно наказывать не спешил. Но если Рея расскажет ему об услышанном, Сивый и правда его убьет. А умирать, все ж таки, совсем не хотелось. Сказав, что он не будет об этом сожалеть, он явно погорячился. Но что еще он мог сделать? Навредить ей он однозначно не смог бы. Время тянулось невыносимо медленно. Ремус так и сидел неподалеку от дома и не спуская с него глаз. В груди уже начала зарождаться слабая надежда, что Рея не будет ничего рассказывать Сивому, как из дома вышел Гарм. Остановившись на крыльце, он грозным взглядом просканировал поляну. У Ремуса ком в горле встал. Вот и конец. Он поднялся на ноги, покрепче сжимая палочку — добровольно он им точно не сдастся. Ремус, собрав остатки храбрости, двинулся ему навстречу, выходя из тени дерева, как вдруг Гарм устремился в противоположную сторону. — Джонатан! — крикнул он. — Идем, есть дело. Ремус в удивлении смотрел, как Гарм подходит к новенькому в их лагере, и вместе с ним скрывается за высокими деревьями. Он перевел взгляд на дом, за дверью которого слышались тонкие голоса детей и Реи. Не сказала.***
Сентябрь выдался ветреным и серым. Практически каждый день небо было затянуто серыми тучами, и даже днем на многих участках леса стояла темнота, чем и пользовались вампиры, выползая «на поверхность» даже в дневное время. Но, как и всегда, во время полнолуний они бесследно из лесов исчезали. Ремус и не думал, что сможет так ценить это время. Когда вампиры в леса еще не возвращались, и можно было спокойно спать и передвигаться по лесу, не ожидая нападения. Ему от этого даже дышалось легче и свободнее. С Реей они толком не общались, если не считать дежурных фраз. Каждый раз он ловил на себе ее взгляд, чувствовал, что он всегда направлен на него, но стоило ему посмотреть в ответ, как она сразу отворачивалась. Это его нервировало и заставляло постоянно находиться в напряжении. Он не знал, чего от нее ждать. Ремус не исключал, что рано или поздно она все равно доложит на него Сивому. Он сидел в отдалении от лагеря, на самой его границе возле реки, и писал короткое послание для Дамблдора. Стая оборотней медленно, но верно растет. На днях к ним вновь заявлялся Долохов в компании парочки вампиров, чтобы передать послание Волан-де-Морта: в канун Рождества планируется массовое нападение. Но о месте нападения и распределения сил им скажут позднее. Уловив чьи-то шаги в отдалении, он торопливо, стараясь не воспроизводить ни звука, свернул пергамент и убрал его в карман вместе с обыкновенной шариковой ручкой. — Рея? — он поднял на нее удивленный взгляд, стоило ей показаться из-за деревьев. — Фенрир с Гармом ушли из лагеря до самого вечера, — сказала она без всяких предисловий, опускаясь на землю возле него. — И ты оставила Сколль и Хати одних? — Их Ликаон развлекает. Надо же, и что сподвигло ее оставить детей, которых она так обожает, на безответственного Ликаона, не способного даже за собой присмотреть? — Я… рад, что ты пришла, — произнес Ремус, наблюдая за ней, но она лишь едва заметно кивнула в ответ. — И спасибо, что не сказала Фенриру… обо мне. — Это только потому, что я еще не решила, говорить ли, — она, наконец, подняла на него взгляд. — Ты уже доложил о рождественском нападении? — Ты и так знаешь ответ. Но, кажется, она все же надеялась, что он утаит о нападении, поскольку она тут же презрительно скривила лицо. — Никто из оборотней не пострадает, если не будет нападать. — Будто у них есть выбор, — недовольно усмехнулась она. — Выбор всегда есть… — Когда выбирать приходится между смертью, это дерьмовый выбор! — Уж какой есть. — Они сражаются за то, во что верят, — с жаром произнесла она. — Как и ты, — она полным праведного гнева взглядом оглядела его с головы до ног. — Странные у них методы, чтобы сражаться за свободу и независимость. — Волшебники сами во всем виноваты! Ремус обреченно вздохнул, отводя взгляд. Спорить по десятому кругу об одном и том же совершенно не хотелось. Наверное, ненависть к волшебникам у оборотней на подсознательном уровне. Это Ремус «не такой», поскольку вырос среди волшебников, поскольку все его считали равным себе, в то время как он был им чужим. Оставался чужим среди волшебников, а сейчас оказался чужим среди оборотней. Но у Реи явно имелись свои причины для столь глубокой ненависти. Он с опаской взглянул на нее и спросил: — Ты расскажешь, что случилось с твоей прошлой семьей? В глазах напряжение промелькнуло, она губы поджала. — На нас напали волшебники, — ответила Рея, не глядя в его сторону. — Я уже говорила. — Почему Лициния говорила, что ты привела убийц в ваш дом? Она взяла с земли упавший листочек, лишь бы чем-то занять руки, но он мгновенно вспыхнул в ее пальцах. Вздрогнув от неожиданности, она прикрыла глаза. Наверное, Ремусу не стоит давить на нее. Вполне очевидно, что ей не хочется об этом говорить. Но ему необходимо знать правду. — Я… доверилась не тому человеку. — Волшебнику? — с удивлением спросил он. — Cailleach. (ирл. Колдунье). — Ведьме? — не понял Ремус. Его мать в детстве часто рассказывала ему кельтские сказки, в которых нередко фигурировала Калех. — Нет… Не знаю, как будет верно на английском. Но это немного другое. Волшебники жалкие неумехи рядом с настоящими Cailleach. Ремус смутно помнил сказки, рассказанные матерью. Да и те — мифы. Мифы о том, как вечно молодая и бессмертная ведьма могла двигать горы или расколоть скалу, обратить кого угодно в камень, наслать непогоду и бурю. Она пересекает небо на спине волка, а следом за ней все покрывается льдом. — Они скорее… — задумчиво произнесла Рея, подбирая слова, — божество, приносящее Тьму, холод и смерть. Да, и это именно тот человек, которому стоит довериться. Но Ремус решил благоразумно оставить свое мнение при себе. — И что она сделала? Или же Рея сама по себе являлась закрытым человеком, не желающим делиться болезненными подробностями произошедшего. Или же она чувствовала за собой вину, в которой ей трудно признаться. Но все же, подняв на него глаза, полные глубокой ненависти и с трудом читаемым отчаянием, она произнесла: — Не помогла. У нас с ней был уговор. Она должна была помочь, оградить наши земли высокими скалами, непроходимыми лесами и оставить тропу только для оборотней. — Оградить от кого, от волшебников? — Много веков вся северная часть острова принадлежала нам, — торопливо проговорила Рея, будто переживая, что прервется на секунду и больше не сможет продолжить. — Пока к власти не пришли волшебники и не отобрали большую часть наших земель. Рея рассказывала о жизни ее семьи и событиях, которые происходили последнюю пару сотен лет. О том, что после получения власти волшебники с каждым годом все больше начинали их притеснять. Конфликтов особых не было, но их земли продолжали отбирать. И тогда им пришлось использовать свою магию, чтобы защититься и не дать им и дальше притеснять их. — Легенды о Cailleach одни из самых древних в Ирландии, — говорила она. — Из ныне живущих никто их никогда не встречал, но истории о всемогущих Cailleach передавались из поколения в поколение. — И ты встретила одну из них? — Да, во время Белтайна, в ночь, когда по легендам их сила сходит на нет. Правда… это оказалось неправдой. Но я помогла ей, а она должна была помочь мне. — Как ты ей помогла? Рея на мгновение взгляд опустила, но тут же продолжила, как ни в чем не бывало: — Отец… был против. Никто в семье не верил мне и не доверял Cailleach. И, видимо, не зря. Ремус понимал, что Рея все равно не до конца с ним искренна, все равно утаивает какие-то важные детали. — Я их не послушала… Считала, что им просто смелости не хватает. Была уверена, что все получится, и они мне еще благодарны будут. Ремус и не знал, что у нее такая черта есть. Она всегда казалась ему чересчур осторожной, той, кто не будет рисковать лишний раз. — И в Самайн, когда сила Cailleach находится на пике, я сняла всю защитную магию с нашего лагеря, чтобы она смогла использовать свое колдовство. Все, что произошло дальше, становилось понятно без лишних слов. — Она привела волшебников? — Они устроили настоящую бойню. Никого не щадили. Когда я вернулась в лагерь, от него ничего не осталось. Ничего. Все наши дома сожжены, книги, артефакты… все украдено. И никого в живых, — едва слышно произнесла она и, чуть погодя, добавила: — Как я тогда думала. — Мне жаль, Рея. По ее боли, сожалению в голосе становилось понятно, что она и вправду не хотела, чтобы все так обернулось, но и виноватый здесь был только один. Ремус, однако, не мог ее винить. Все они совершают ошибки, хотя за некоторые из них приходится слишком дорого платить. И, чтобы хоть как-то ее отвлечь, он спросил: — А это правда, что ты лишила Лицинию глаза? — Она меня убить хотела, — с агрессивной жесткостью произнесла она. — Она сразу поняла, что это моя вина. А я всего лишь защищалась. Отвлечь ее не удалось. Рея надолго замолчала, а Ремус уже и не решался нарушить тишину. — Война — худшее состояние общества, — неслышно произнесла она. — И самое постоянное. — Тогда почему ты здесь? — Я здесь ради Сколль и Хати. Они заслуживают лучшей жизни. — Хочешь сказать, Сивый плохой отец? Она шикнула на него и окинула пристальным взглядом округу. — Хочу сказать, — с нажимом произнесла она, — что детям не место на войне. Что ж, он с ней полностью согласен. — Теперь твоя очередь, — грубым, не терпящим возражений тоном, произнесла она. Ремус вопросительно поднял брови, удивленно на нее посмотрев. — Почему здесь ты? Почему защищаешь волшебников? Ему казалось, это и так понятно, но все же ответил: — Волшебники дали мне шанс. Дамблдор дал мне шанс. Я мог жить, как они, — он обернулся на высокие деревья, за которыми вдалеке находился их лагерь. — И я не говорю, что это плохо, — поспешно добавил он, замечая, как меняется лицо Реи. — Но… я рад, что для меня все сложилось так, как сложилось. Но она все равно смотрела на него с непониманием. — У меня лучшие на свете друзья. Которые не только приняли мою… особенность, но и всячески поддерживали в этом, помогали справиться с болью и полнолунием. А один из них создал Противоядие, с которым я и вовсе перестал мучиться. — Есть способы прекратить муки без всяких «лекарств», — чуть слышно произнесла она, но Ремус предпочел пропустить это мимо ушей. — Не все, далеко не все волшебники плохие, Рея. Некоторые, напротив, гораздо лучше всех остальных. Она вдруг резко повернула голову, всматриваясь в его глаза и прекрасно понимая, о ком он говорит. — Это ты ее убил? В груди потяжелело, с силой сдавливая ребра. От неизлечимой тоски, вины и сожалений, что тяжелым грузом будут лежать на нем до конца дней. — Да. — Скучаешь по ней? Ремус неопределенно пожал плечами в ответ, сам конкретно не зная, что он чувствует. Разумеется, со смертью Эшли что-то безвозвратно изменилось в нем, хотя он все реже и реже вспоминал о ней. — А ты не скучаешь по людям, которых больше нет, но которые дороги тебе? По семье, друзьям, близким… — Наверное. Но я больше скучаю по времени, которое мы вместе проводили. Да, пожалуй, он не мог с ней не согласиться. Если образ Эшли понемногу стирался из памяти, то эмоции, что она вызывала, воспоминания о проведенном вместе времени, казалось, еще были слишком свежи. — Проведение совместных ритуалов, обучение юных волков охоте и магии, жертвоприношения по праздникам, — мечтательно и немного кровожадно улыбнулась Рея. — А ты по чему больше всего скучаешь? — спросила она вдруг, посмотрев на него. — Из прошлой жизни. Ремус растерялся на мгновение, не находясь с ответом. Больше всего он скучал по друзьям и их совместному времяпрепровождению. И по отцу скучал. Хотя за него Ремуса, скорее, больше тревога беспокоила — тот остался совсем один. Но было и множество всего остального, чего ему так не хватало в жизни в лесу. — Я скучаю по музыке. Не сказать, что он был большим фанатом какой-то группы, но ему нравились Pink Floyd и The Who, а еще он втайне от всех обожал ABBA. Да ему в принципе нравилась поп-музыка, а не говорил он об этом никому лишь по той причине, что у Сириуса всегда слишком ехидное выражение лица становилось, стоило подняться этой теме. Но Ремусу и правда очень не хватало музыки. Музыки и книг. В родном доме у него стоял магловский магнитофон и коробка кассет, и целый стеллаж с фантастикой, как магловской, так и волшебной. Ремус бы сейчас все на свете отдал, чтобы почитать Фрэнка Герберта, слушая на фоне Боба Дилана. Да, наверное, по этому он скучал примерно так же, как по друзьям. — По музыке? — удивленно переспросила она, вырывая его из грез и одним своим присутствием давая понять, что и эта реальность — ничуть не хуже. — Некоторые в нашей семье играли на боуране. Это традиционный ирландский инструмент, — пояснила Рея. — Что-то вроде барабана или бубна. Но на нем не часто играли, в основном, во время проведения ритуалов или праздников. Она прервалась на секунду, о чем-то задумавшись, а после повернулась к нему, с мелькнувшей улыбкой на губах. — А одна моя сестра играла на ирландской волынке. Это был кошмар… этот вой просто невозможно выносить. Поверь, Рем, нет ничего хуже на свете, чем проснуться с утра от протяжных завываний волынки. — Верю, — улыбнулся ей Ремус. — А тебе какая музыка нравится? — Мне… мне нравится The Doors. — Никогда не слышала… — протянула она и вдруг с полной серьезностью сказала: — Спой что-нибудь. — Что? — он взметнул на нее испуганный взгляд — Ремус и в страшном сне не мог представить, что ему придется петь. — Нет… Боже, нет. Ни за что. — Почему? — Рея нахмурилась, словно и правда не понимала его нежелание петь. — У меня ужасный голос. И слуха нет. — Это не причина, — улыбнулась она так неожиданно мягко и очаровательно, что он чуть было не поддался, да вовремя остановил себя. — Тебе меня не заставить, — твердо произнес Ремус. — Рем, я в любой момент могу сдать тебя Фенриру, — самодовольно произнесла она, — так что, лучше делай то, о чем я прошу. Что хуже: смерть от руки Сивого или спеть песню? Ремус бы предпочел первое. — Слабый аргумент, — ответил он, невольно отмечая, что ее властный тон поднимает некое сопротивление внутри вперемешку с горячим желанием. Он поспешил отвести взгляд, пока она все по нему не прочитала, но на ее лице уже мелькнула неизвестная ему эмоция. — Хочешь сказать, — она слегка придвинулась, понижая голос, — тебя надо просить по-хорошему? У него кровь вскипала от ее близости. Либо же это нечто рвалось изнутри, раздирая вены и кожу, требуя близости, требуя ощутить ее. Что хуже: спеть песню или сделать первый шаг и перейти последнюю черту, после вполне очевидных намеков с ее стороны? Ремус бы предпочел первое.People are strange when you're a stranger
Faces look ugly when you're alone Women seem wicked when you're unwanted Streets are uneven when you're down…
Голос предательски дрожал. Но он не мог отвести от нее взгляда, с некоторым успокоением замечая, что она не спешит насмехаться над ним. Напротив, в глубине ее глаз зажигалось что-то, лишь больше распаляя его самого.When you're strange
Faces come out of the rain When you're strange No one remembers your name When you're strange When you're strange When you're strange*…
— Извини, но больше не могу, — выдохнул он. У нее на губах дрогнула слабая улыбка. — Зря сопротивлялся… Слуха, может быть, у тебя и нет, но голос отличный. Она едва ощутимо коснулась его руки пальцами. — Уж однозначно лучше Ликаона, когда тот переберет с огневиски. Ремус замирал под ее прикосновениями. Потоки магии, передающиеся ему, заставляли кожу гореть. — Он в тот раз своим появлением весь момент испортил, — в ее голосе неизвестные ему интонации, вибрации, которые проникают глубоко под кожу. — Ага, — невнятно согласился Ремус, завороженно глядя на ее приближающее лицо. Он вновь теряет связь с реальностью; то, что внутри, берет власть над разумом, когда ее горячие губы касаются его. — Рем… Тяжело выдыхает и отстраняется от нее. Замечает, что нависает над ней, уложив ее на спину. Сжимает ее запястья, с силой, до белых вмятин, прижимая их к земле. Но в ее глазах нет и капли испуга, напротив, что-то темное, манящее. — Не сопротивляйся, — она легко вытаскивает одну руку из его захвата и касается его груди. Внутри два сердца бьются, наперегонки, разгоняя кровь по венам. Она запускает пальцы в его волосы, притягивая его к себе. И сопротивляться больше нет никакой возможности.***
Время шло, ветреный сентябрь сменился дождливым октябрем, а тот уступил место холодному ноябрю. Жизнь в лагере оборотней неожиданно стала куда приятнее. То, что происходило между ним и Реей, он не взялся бы назвать «отношениями», но они определенно стали ближе друг другу. Ему нравилось узнавать ее лучше, хотя она по-прежнему ужасно мало рассказывала о своей прошлой жизни. Как-то так получилось, что самым разговорчивым в их маленькой компании оказался именно он. Ему нравилось рассказывать ей о Хогвартсе, своих друзьях, родителях и приятелях из Ордена. И Рея будто с интересом его слушала. Она многому его научила. Научила лучше чувствовать себя и собственные желания; научила чувствовать природу, считывать сигналы и знаки с малейшего дуновения ветерка, шороха листьев; она показала ему, как проникать в сознание животных и управлять ими. Она помогала ему лучше контролировать себя. Правда, по большей части она предпочитала иное времяпрепровождение. Но в этом имелась одна проблема — глаза и уши, принадлежащие оборотням или вампирам, и которые были на каждом квадратном метре на многие километры в округе. А еще в лесу всегда находились немногочисленные надзорные — егеря, которых Волан-де-Морт посылал следить, чтобы вампиры и оборотни не поубивали друг друга и не провоцировали конфликты. И потому уединиться было практически невозможно. Приходилось скрываться, выбираться из лагеря тайком и вылавливать редкие мгновения, когда можно было остаться вдвоем в палатке Ремуса или в доме Реи. Ремус в школьные годы при нарушении правил и запретов не испытывал столько адреналина и азарта, как сейчас. Да что там, он в принципе не думал, что способен испытывать нечто подобное, уверенный, что эмоций ярче, чем в полнолуние, он в принципе не способен испытать. Но минуты, проведенные с ней наедине в моменты близости, открыли нечто новое для него. Она будто своей магией делилась каждый раз. Ему казалось, он становится сильнее; казалось, он легко может подчинить себе то, что внутри. А последнее ноябрьское полнолуние прошло для него так, словно он принял Противоядие. Возможно, дело было в том, что Рея нравилась не только ему самому, но и тому, что жило внутри него. Впервые в жизни появилось нечто, что смогло объединить две его части. Единственный момент, в котором они не могли прийти к единому мнению, это его работа на Орден. Она злилась каждый раз, когда он передавал информацию Дамблдору; она демонстративно уходила от него и игнорировала пару дней. После этого обязательно происходила крупная ссора, в которой Рея участвовала в одиночку, поскольку Ремус даже не собирался поддерживать ее выяснение отношений. Но ее гнев быстро проходил, натыкаясь на его спокойствие и железное терпение, и следом шло бурное примирение. Он понимал ее злость. И злилась она, скорее, не на него, а на себя. Потому что ей приходится поступиться своими принципами; приходится покрывать его «предательство»; приходится рисковать благополучием и безопасностью ее новой семьи. И она прекрасно знала, что Ремус не отступится от своих убеждений, а значит, делать это придется ей. Ремус, однако, все равно не терял надежды и неустанно капал на ее мозги, маленькими шажками и не спеша пытаясь поменять ее мнение насчет волшебников. Война однажды закончится, и ему не хотелось, чтобы Рея оставалась с Сивым. Нет, они должны быть вместе. У него не оставалось сомнений — его друзья легко и с радостью примут ее в свой круг, а Рея увидит, что не все волшебники — зло в чистом виде. Ранним утром лагерь практически пуст. Половина их стаи участвовала в очередном нападении и должна вернуться только к вечеру. За главного оставался Гарм, который сейчас ушел на охоту вместе с парой оборотней. И Ремус, пользуясь тем, что дети еще не проснулись, неслышно пробрался в дом Сивого. Он беззвучно ступал по полу, и, когда до комнаты Реи оставалось пара шагов, дверь вдруг неслышно отворилась. — Ты меня услышала, — улыбнулся он, проходя внутрь и аккуратно закрывая дверь, накладывая заглушающие чары. — Ты слишком шумный. Наверняка мальчиков разбудил. Она вновь рассержена и недовольна. Конечно, ведь Ремус опять сообщил о планируемом нападении Ордену. Сидя на своей кровати, скрестив ноги, она вплетала веточки вербены в один из своих многочисленных браслетов. Все они всегда были из природных материалов: из дерева, камня, корней и веток растений и цветов; испещренные рунами и неизвестными Ремусу значениями. — Слышно, как прошло очередное нападение? — Надеюсь, наши не пострадали. Ремус устроился возле нее и искренне произнес: — Надеюсь. Но Рея все равно подняла на него осуждающий взгляд. — Может быть, — улыбнулся Ремус, — мы пропустим эту ссору? Ты же знаешь, я не изменю своего решения. В ответ — тишина, тяжесть которой он ощущает кожей. Рея продолжает вплетать веточку; глаза ее закрыты, а из-под пальцев вылетают едва заметные искорки — она беззвучно зачаровывает браслет. — Дай руку. — Это… для меня? — удивленно спрашивает он, послушно протянув ей правую ладонь. — От злых духов, — не поднимая на него глаз, она огибает тонкий браслет из веревки и трав вокруг его запястья и завязывает. — И от вампиров тоже помогает. Полностью их, конечно, это не остановит, но… хоть немного поможет. — Спасибо, — он с благодарностью на нее посмотрел. — Рем… Она смотрит на него, словно хочет что-то сказать, но не решается, и вдруг неуверенно улыбается — она так редко это делает, но как же ей это идет, и его это сразу отвлекает от ее странного взгляда. — Согласна пропустить ссору в первый и последний раз, — она приподнимается, перекидывая через него одну ногу и усаживаясь на коленях. — Ты тоже знаешь, что я своего решения не изменю.***
— Фенрир! Ремус подскочил на ноги, услышав громкий и встревоженный голос Джонатана, ворвавшегося на поляну и бегом устремляющегося к дому. — Фенрир! Там… чужие, — выдохнул он, останавливаясь перед крыльцом, на котором уже появился Сивый со своей ближайшей свитой. На поляну уже стянулись все оборотни, но не успел Сивый отдать приказ, как вдруг из-за деревьев выступил Мёрдок в сопровождении крупного белого волка, у которого вместо одного глаза шел жуткий, короткий рубец. Ремус бросил взгляд на дом, выискивая Рею. Она стояла чуть позади Сивого. Старалась сохранять самообладание, хотя Ремус и успел заметить испуг и ненависть, промелькнувшие в глазах. Мёрдок с Лицинией уверенно двигались вперед, остановившись лишь в десятке метров от дома, когда им путь преградил Гарм. Мёрдока, впрочем, это ничуть не смутило. Устремив взгляд на Сивого, он произнес: — Жизнь по соседству с вампирами… Бог мой, Фенрир, до чего же ты опустился. Жалкое зрелище. — Что ты тут забыл? — перебил его Сивый. — Для начала, здравствуй, дорогой брат. — Ты мне не брат, Мёрдок, — с отвращением выплюнул Сивый. — Ох, да брось, Фенрир, — на его губах мелькнула слабая усмешка, — у нас один Отец. — Которого ты убил. — Руководить стаей мог только один из нас, — Мёрдок равнодушно пожал плечами. — Ты знаешь правила. Выживает сильнейший. Ремус старался тихонько и незаметно двигаться к дому. Слишком мало шансов, что Мёрдок и Лициния пришли с благими намерениями. А слова о том, что Лициния еще обязательно убьет Рею, слишком хорошо отпечатались на его подкорке мозга. — К слову, когда ты от нас ушел, я увеличил стаю в четыре раза, — произнес Мёрдок. У Сивого на мгновение неверие на лице нарисовалось. — Так что, если вам все еще нужна наша помощь, — усмехнулся Мёрдок, — мы можем помочь не только от грязнокровок избавиться, но и от волшебников в принципе. Ремус остановился, уже с интересом посмотрев на Мёрдока. Неужели, он и правда пришел предложить помощь? Но Сивый, кажется, тоже в этом сомневался. — И что ты хочешь взамен? — Кстати, — проигнорировал его вопрос Мёрдок, — я уже говорил, что твои оборотни привели за собой охотника? Он нам доставил немало проблем… — Что ты хочешь? — еще громче прорычал Сивый, в очередной раз перебивая его. Выразив на лице притворную досаду, Мёрдок ответил: — Во-первых, руководить стаей буду я. А подчиняться мне будут не только твои оборотни, но и ты сам. Звериное лицо Сивого искривила кривая ухмылка — он никогда не отдаст власть другому. — А во-вторых, — Мёрдок перевел взгляд на Рею, — ее ты отдашь мне. — А она-то здесь причем? — воскликнул Ликаон, выйдя вперед и не обращая внимания на грозные взгляды Сивого. Мёрдок устремил на него скучающий взгляд и, чуть помедлив, словно сомневаясь, достоин ли он вообще ответа, произнес: — Она должна ответить перед своей семьей за содеянное. — Убирайся. Мёрдок оборвался на полуслове, стоило Сивому спуститься с крыльца и ступить ему навстречу. — Разве тебе не нужна была моя помощь? — он в удивлении приподнял брови, при этом совершенно не меняясь в лице. — Твои… — Мёрдок обежал взглядом присутствующих, останавливаясь на Ремусе, — оборотни умоляли помочь тебе. Говорили, ты никак не справишься без нас. — Больше я в твоих услугах не нуждаюсь, Мёрдок. — Что ж, — Мёрдок изобразил на лице сожаление, взглянув на белого волка, — извини, Лициния. Придется отложить твои планы на неопределенный срок. Сама видишь, договориться с ними не получится. А белая волчица вдруг приподнялась на задних лапах, в следующее мгновение превращаясь в человека. — Тебе от меня не сбежать, Рея. Ремус вновь бросил испуганный взгляд на Рею. В голосе Лицинии так и сквозила ненависть и угроза, и уверенность в собственных силах. — Я уже говорил твоим оборотням, Фенрир, но, так и быть, скажу еще раз, — произнес Мёрдок. — Ты зря ввязался в эту войну. Ты погубишь себя, погубишь свою стаю. — Мне плевать на твое мнение, Мёрдок, — оборвал его Сивый. — Ты, насколько мне известно, вообще собственного дома не имеешь. А у нас есть хотя бы это, — он обвел рукой обустроенный лагерь, который вполне себе можно назвать домом. — А ты скитаешься по лесам и горам, без всякой надежды, что твоя стая выживет в завтрашнем дне. Сивый остановился возле Мёрдока. Он возвышался над ним на целую голову и раза в два был шире в плечах. — А теперь убирайся из моего дома, — процедил Сивый, склонившись к его лицу. В глазах Мёрдока ни одной эмоции не отразилось, только губы искривила наигранная усмешка: — Всего доброго, Фенрир. Надеюсь, твоя надежда на завтрашний день еще жива. — Я не прощаюсь, Рея, — оскалилась напоследок Лициния. Стоило им скрыться за деревьями, в лагере поднимается суматоха. Кто-то предлагает убить Мёрдока и Лицинию, но Сивый против. Надо же, какое милосердие, Ремус и не думал, что Сивый на такое способен. Другие предлагают проследить за ними, чтобы знать наверняка, что они покинули их лес. Хотя бы здесь, но Сивый соглашается, посылая двоих оборотней вслед за незваными гостями. Все спорят друг с другом, переругиваются. В воздухе витает отчетливое напряжение, словно перед большой опасностью. Либо же это Ремус стал столь чувствителен к переменам? Он натыкается взглядом на Рею, которая смотрит прямо на него. Плотно сжав губы, нахмурив брови и чуть склонив голову вбок. В ее глазах… сожаление? Ремус хмурится, силясь понять, что она пытается ему сказать. — Рем! Он дергается от неожиданности и переводит взгляд на Сивого, стоящего прямо перед ним. — За мной. Нам нужно наложить дополнительную защиту. Мёрдок обязательно подложит нам большую свинью, мы должны быть готовы. Устремившись за ним, Ремус обернулся напоследок, но Рея уже скрылась в доме.***
Ремусу не спалось. Тревога не покидала душу, сердце без конца ускоренно колотилось в грудной клетке. Опасность словно в воздухе витала. Мёрдок с Лицинией ушли несколько часов назад, а напряжение в лагере все равно осталось. Выставили дополнительные патрули, наложили еще один защитный барьер. Сивый говорил, что Мёрдок не уйдет просто так. То, что он пришел сам, в принципе, совершенно не походило на его «брата», а значит, приходил он со злым умыслом. Больше всего Ремус переживал за Рею. Отчего-то ему казалось, что Мёрдок сюда пришел, в том числе, из-за Лицинии, которая жаждала мести. Иначе он не видел других причин. Сам Мёрдок не походил на мстительного или злобного человека, который может навредить просто из вредности. Хотя Сивый и пытался убедить всех в обратном. Впрочем, Ремус не брался утверждать, он ничего не знал об отношениях между Мёрдоком и Сивым. — Рем, — тишину палатки нарушил свистящий шепот Ликаона, — тоже не спится? — Не спится, — вздохнул он. Ремус даже раздеваться не стал, так и лежал полностью одетый и с палочкой в руке, готовый в любой момент сорваться. В одном кармане куртки у него сквозное зеркало, в другом пергамент. — Как думаешь, что Мёрдок имел в виду, когда говорил про ответ за содеянное? Чуть помедлив, Ремус произнес, не глядя на него: — Думаю, он просто хотел позлить Фенрира. — И просто забрать Рею себе? — Наверное. Ликаон замолчал, хотя Ремус и чувствовал его взгляд на себе. — Что Рея нашла в тебе? Ушам своим не веря, Ремус повернул голову, успевая заметить злой блеск глаз Ликаона в темноте. А он и сам не задавался этим вопросом. И правда, что она в нем нашла? Ремус отчетливо помнит, что он всегда считал себя недостойным Эшли. Но Рея… она совершенно другая. Не хуже и не лучше. Другая. Он не боялся загубить ее жизнь, напротив, он искренне полагал, что они смогут сделать жизнь друг друга только лучше. — Ты это о чем? — Ой, да ладно тебе! — громко прошептал он. — Я не идиот, и все вижу. Ремус знал, что она привлекает Ликаона, она многих привлекает, но он считал это несерьезным влечением, однако Ликаон не спускал с него озлобленного взгляда. — Хочешь сказать, я так плох для нее? — Ремус улыбнулся, попытавшись свести все в шутку. — Она ненавидит волшебников, — вместо ответа произнес Ликаон. — А ты ненавидишь оборотней. — Это не так, — перебил его Ремус. — Кое-кто считает, что ты работаешь на Орден. — Бред какой, — ненатурально усмехнулся Ремус, садясь на матрасе и крепче сжимая палочку. — Кто тебе это сказал? Рея не могла его выдать. Только не после того, что между ними было. Ремус отказывался в это верить. Но кто тогда? Если бы Сивый или Гарм подозревали его в связях с Орденом, они бы давно вызвали его на личный разговор, а не стали делиться сомнениями с Ликаоном. Возможно, это был… — Ты всегда был чужим здесь! — выпалил Ликаон, тоже поднимаясь и обрывая его поток мыслей. — Странно, что я сразу это не заметил! — Ликаон… Ремуса оборвал страшный шум за пределами палатки. Громкие, нечеловеческие крики резали слух и заставляли внутри все сжиматься от ужаса. Вампиры. И одновременно с криками полыхнул настоящий пожар. Огонь был настолько яркий, что ослеплял сквозь плотный брезент. Ликаон тут же рванул наружу, но Ремус успел перехватить его за локоть, останавливая. — Держись рядом. Тот возмутился, в глазах неподдельная злость промелькнула. — Там вампиры, Ликаон. А у меня палочка. — Отвали, — процедил он, сбрасывая его руку и выскакивая наружу. А на поляне все затянуто черным дымом, гарью. По всей округе, радиусом в пару километров кольцом полыхает яркое пламя. И вампиры, находящиеся внутри кольца, с жуткими криками устремляются к середине, пытаясь спастись. А ведь у них соглашение — никакого огня за пределами лагеря оборотней. И вполне очевидно, что устроили пожар Мёрдок с Лицинией, чтобы спровоцировать их. Совершенно обезумевшие от страха и боли, в панике вампиры бросаются на оборотней. В десятке метров от Ремуса сразу четверо созданий, с горящими красными глазами, выступающими челюстями набросились на Джонатана, разрывая его на куски. — Инсендио! Яркая вспышка огня вырвалась из его палочки, но в следующую же секунду растворилась в воздухе, так и не добравшись до цели. — Инсендио! — громче выкрикнул Ремус. Но результат тот же. В воздухе витали уловимые чары; воздух влажный, плотный, тяжелый. Лициния. Она что-то сделала, чтобы они не могли использовать огонь, единственное, что способно защитить от вампиров. — Долбанная стерва украла детей! Ремус слышит звериный крик Сивого, устремляется к его дому. Рея должна быть где-то там. Но из дома вслед за Сивым появляется только Гарм и еще трое оборотней. — Рея?.. — произносит Ремус, но Сивый и внимания его не удостаивает, оборачиваясь к остальным. — Найдите ее! Она не должна была далеко уйти! Ремус не верит, что Рея могла сбежать. Не верит, что могла уйти, не попрощавшись. Он врывается в дом, прямиком в ее комнату. — Рея! И правда ушла. Ни вещей, ни одежды, ничего. Будто заранее готовилась к побегу. С кончика палочки срывается яркая вспышка, молнией ударяется в стену, разрушая непрочную конструкцию. Первое желание — броситься за ней на ее поиски. Но если она не захочет, ее никто не сможет найти. И ищейки Сивого тем более. А сейчас надо думать, как спастись самому. Он с опаской выглядывает в окно. Оборотней не видно: кто-то сумел сбежать, кто-то мертв — несколько окровавленных и изуродованных тел лежат на поляне, которая быстро заполняется удушливым дымом. Вампиры по-прежнему мечутся в панике, не имея возможности вырваться из огненного кольца. Они перепрыгивают с дерева на дерево, собираются в небольшие группы и движутся к дому, как к единственному укрытию. Оставаться здесь — смерти подобно. Попытаться прорваться сквозь плотное кольцо вампиров — самоубийство. Только выхода другого нет, он должен попытаться, потому что выжить в доме у него однозначно не выйдет. Любые скрывающие чары накладывать бесполезно — они его скорее по запаху найдут, чем увидят. Медлить нельзя, он вылезает из окна и бегом устремляется к лесу, прямо навстречу трем вампирам. — Протего! — яркий защитный луч отбрасывает их в стороны. Но в чаще, в темноте, в удушливом дыме их слишком много. Он выставляет очередную защиту от двух вампиров, как третий набрасывается на него сверху, Ремус едва успевает отскочить в сторону. — Инкарцеро! Один крепко связан веревками, но чьи-то жилистые, с острыми когтями руки ухватывают его за шиворот, царапают кожу. Он дергается, пытается вырваться. А с другой стороны на него несутся еще трое вампиров. Он резко подается вперед, вытаскивая руки из куртки, снимая ее и избавляясь заодно от вампира. — Импедимента! Ослепляющий луч ударяется в вампиров, замедляя их. Разворачивается, направляя палочку на вампира, который в порыве ярости разодрал его куртку надвое. — Дуро! Вампир, с застывшей искаженной уродливой маской на лице, камнем падает на землю. Палочка в руках нагревается от беспрестанно летящих из нее чар. Вампиров становится все больше, они захватывают его в кольцо, приближаются. — Конфринго! Бомбарда! Но взрывающие и воспламеняющие чары по-прежнему не работают, рассеиваясь и только больше раззадоривая вампиров. — Fiendfyre! — прокричал Ремус, передавая в палочку всю силу, что была. Последняя надежда на Адское пламя — сильная Темная магия, которая должна сработать, перекрыть чары, наложенные Лицинией. Его отбрасывает назад, с силой впечатывает в толстый ствол дерева, когда из палочки вырывается мощный поток огня. Ремусу кажется, он слышит настоящий, утробный рев, с которым огонь, словно живой, бросается за вампирами. Пламя кругом огибает его, разгоняет вампиров в разные стороны. Но оно быстро рассеивается, то ли из-за чар Лицинии, то ли из-за того, что его палочка не способна творить в полной мере Темные заклинания. Однако в руках вдруг появилась легкая слабость, собственная палочка кажется неподъемной, свинцовой. Но у него появилось несколько секунд форы — он вглядывается вперед, пытается различить движение — крики и голоса вампиров все еще слышно поблизости, но, кажется, впереди путь чист. Он на тяжелых ногах устремляется вперед, как вдруг — негромкий взрыв позади него. Ремус резко разворачивается, успевает лишь увидеть рассеивающееся фиолетовое облачко прямо перед его лицом. А следом, глубокий вдох и в нос ударил яркий аромат аконита. Раздирая слизистую, пробираясь в легкие, вызывая нестерпимое жжение и боль. В ушах зазвенело, перед глазами черные точки поплыли. Он рухнул на четвереньки, задыхаясь кашлем и выронив палочку. — Вы достойно сражались, мистер Люпин. Он слышит смутно-знакомый голос над собой. Но внутренности раздирает яд, заставляя его выплевывать легкие и кашлять кровью. Режущая, острая боль дезориентирует и лишает способности мыслить. — Но у всех нас есть слабые стороны, правда? Ремус головы поднять не может, жмурится от боли и задыхается, но по язвительной усмешке узнает человека. Дрожащими руками он пытается нащупать в траве палочку. — О, оставь, тебе она уже не поможет. Он приоткрывает слезящиеся и воспаленные глаза, замечая, что палочку придавил к земле блестящий ботинок из драконьей кожи.