Драконы — существа гордые, тщеславные, амбициозные и азартные. Но, как и у всякой другой твари, будь она величественна или ничтожна, у них имеются свои недостатки. И, если принимать за достоинства качества уже отмеченные, для драконов, при всём их величии, также был характерен кое-какой недостаток: они весьма часто были подвержены скуке.
Владыка северной провинции Осю, Датэ Масамунэ, тоже слыл драконом и, словно оправдывая своё родство с легендарным зверем, время от времени терзался тоской. Если соседи не шли на него войной, если кровь не устилала путь под ногами, если интриги полу-союзников и почти противников не свивались петлей вокруг шеи, если Санада Юкимура тихо сидел в своем поместье в Уэда, то ему становилось до ужаса скучно. И от чудовищного сплина непредсказуемого и эксцентричного даймё, как правило, страдали некоторые, особенно неудачливые его подчинённые.
— Ичимару! Нико!
Когда на требовательный зов страдающего от недостатка адреналина в крови лорда никто не отозвался, Масамунэ, решительно вышагивающий по центральному двору замка Аоба в поисках служащих его роду синоби, хищно ухмыльнулся. Охота на запропастившихся невесть куда подчинённых — какое-никакое, а развлечение. Датэ вскинул на плечо свой нодати, набрал в лёгкие побольше воздуха и зычно позвал снова. Безответно. В тёмном левом глазу блеснул азарт, который, впрочем, быстро потух, стоило за спиной своевольного даймё раздаться спокойному глубокому голосу.
— Масамунэ-доно, если вы ищете Ичимару и Нико, то они в данный момент исполняют ваше распоряжение.
Датэ обернулся и недоверчиво посмотрел на Катакуру, своего самого преданного вассала, того, кто помимо «правой руки» и «правого глаза» был для него и голосом разума, и здравым смыслом — единственным, кто мог сдержать его необузданный драконий нрав.
— Неужели высаживают сливовые деревья у храма? — с подозрением спросил он. Масамунэ действительно в порыве гнева за проваленное задание сказал незадачливой парочке ниндзя, что они больше сгодятся для посадки деревьев, и велел им задуматься над сменой рода деятельности. Но он не подозревал, что они воспримут его слова настолько всерьёз. Датэ, вроде как, и приказа как такового не отдавал. Намекнул только. Кто ж знал, что Ичимару и Нико возьмутся за это дело с таким рвением. Впрочем, о благоустройстве прихрамовой территории Масамунэ задумывался уже давно…
— Именно так, — подтвердил Кодзюро.
— Отлично! — воодушевлённо воскликнул Масамунэ. — Тогда прогуляюсь до храма.
Они обогнули могучую, гордо возвышающуюся белокаменную цитадель, и направились через великолепный цветущий сад, тихо пересмеивающийся под взбалмошными порывами весеннего ветра. Датэ недовольно нахмурил брови и плотнее закутался в одежды. Он ненавидел ветер, ненавидел приносимый им холод, который отвратительно щипал кожу. Не только ветер. Масамунэ ненавидел любое прикосновение к обнажённой коже. Этим и объяснялась его привычка носить одеяния, полностью скрывавшие его тело, и кутаться поверх в длинный плащ так, чтобы уж наверняка не оставлять никакому ветру ни единого шанса добраться до него.
Новый шальной порыв, словно дразня Одноглазого Дракона, резко растрепал его длинные светлые волосы, и Датэ чертыхнулся. Катакура, шедший немного позади господина, молчал. Его всегда серьёзный взгляд задержался на чуть сгорбившейся спине Масамунэ, проклинавшего докучавший ему ветер и запахивавшего развевающийся плащ. Взгляд, в котором на одно краткое мгновение мелькнула жгучая чёрная ярость…
— Ты выглядишь жутко, Кодзюро, — бросил ему обернувшийся Масамунэ. — Если собираешься мне врезать, то хотя бы объясни — за что.
Голос Датэ подействовал отрезвляюще, и черты Катакуры смягчились. Ярость исчезла из взора — но не из сердца. Она, прочно осевшая в душе, как муть на дне чаши с водой, затаилась и продолжит накапливаться, не имея возможности найти выход, излившись на виновника этого ядовитого чувства. Того, кто был для него недосягаем, по крайней мере сейчас.
— Не собираюсь, — спокойно отозвался Кодзюро. — Не берите в голову, господин.
Масамунэ взглянул на соратника пристально, и, будто подметив что-то, подозрительно сощурил глаз, но ничего не сказал, развернулся и продолжил путь к храму. Если Катакура не намерен делиться своими тревогами, говорить его не заставят даже боги. И Датэ не спрашивал. Он просто ему доверял, уважал безоговорочно и ценил его гораздо сильнее, чем собственную гордость.
Пропажа отыскалась там, где и сказал Кодзюро. Двое молодых людей-синоби, чьи лица были скрыты — у одного маской, у второго повязками, усердно вскапывали землю перед храмом, заботливо пристраивали саженцы в лунки и осторожно прикапывали будущие деревца слив. Работа была выполнена на добрую половину — старательно и качественно. Совсем недавняя пустошь начала приобретать умиротворенные прекрасные черты храмового сада, молодого, крепкого и полного жизни, как сам повелитель этих земель.
— Превосходная работа! — оценил Масамунэ, какое-то время тихо наблюдавший за занятием своих людей. Он говорил с нескрываемой насмешкой, но искренне, так что, несмотря на ироничный тон, это была настоящая похвала, сказанная от всего сердца.
Ичимару и Нико немедленно склонились, приветствуя господина, старательно пряча выступившие на глазах слёзы. Они всегда реагировали слишком чувствительно, когда даймё их хвалил — не важно за что, будь то боевые заслуги или, как теперь, забота о саженцах. Кто бы что ни говорил об их лорде, а его люди уважали и любили своего взбалмошного повелителя, со всеми его достоинствами и недостатками, и готовы были ради него на всё. Даже, как Катакура, дать оплеуху, когда это необходимо.
— Я гляжу, садоводство вам всё-таки больше подходит, — весело оскалился Масамунэ. — Поразмыслили над моими рекомендациями?
— Да, господин! — хором воскликнули парни. И Нико добавил: — Мы готовы служить вам на любом поприще.
Датэ на секунду задумался, затем удовлетворённо кивнул головой.
— Что ж, похвально, — проговорил он, отчего пара синоби вновь радостно зарделась. — Тогда дуйте в Уэда и приведите мне девчонку из поместья Санады.
На лице Кодзюро явственно выразилось недовольство. Эта одержимость господина потусторонней силой юной жрицы из числа Храбрецов Санады зачастую влекла к, мягко говоря, неблагоприятным последствиям. В груди шевелилось нехорошее предчувствие из-за внезапного приказа Датэ, однако Масамунэ просил верить в него, и Катакура мучительным усилием сдержал интуитивный порыв высказаться наперекор своему сюзерену. Он решил быть осмотрительней и надеялся вмешаться в действия молодого господина до того, когда всё пойдёт прахом.
— А как же сливы? — удивился Ичимару, а Нико неуверенно уточнил:
— И что за девчонка?
Масамунэ снисходительно закатил единственный глаз, подавив желание треснуть непонятливого синоби по голове своим нодати. Всё же для исполнения поручения Нико нужен был ему здоровым. А травма головы в миссии будет основательной помехой.
— Девчонка — та, что шумная и плоская, — лаконично проинструктировал Датэ. — А сливами займусь я. Катакура мне поможет.
Словно в подтверждение своих намерений, Масамунэ взял в руку лопату и бросил инструмент своему Правому Глазу, грозно шикнув на пару синоби, чтобы они немедленно исчезли. Утомлённо вздохнув, Катакура принялся за работу, радуясь хотя бы тому, что господин не отправился в Уэду вместе со своими ниндзя. Уж лучше пусть его руками сливы сажает.
А Дракон скучал…
Дракона будоражила близость смерти — будь то смерть противника или его собственная. А девчонка из Уэды несла с собой смерть — когда намеренно, когда невольно. Девчонка из Уэды была самой Смертью. Идзанами.
И она была способна привнести в мир первозданный хаос и навечно рассеять его смертную скуку…
* * *
То, что праздники в Уэда стали проводиться с завидной регулярностью, безусловно, не могло не радовать, однако такое постоянство не всегда сулило только веселье и беззаботность. И главная причина тому — неумение некоторых обитателей поместья Санады пить. Особенно одного конкретного персонажа — вспыльчивого, шумного и неожиданно обидчивого. Каманоске.
Вот и сегодня, повинуясь этикету праздника, воле старика Юкимуры и собственному упрямству, Каманоске, не меряя выпитого, хватил лишку, и, как обычно, начал приставать к Сайдзо с настойчивыми требованиями совершить с ним двойное самоубийство. Ну, то есть сразиться насмерть, да так, чтобы кровь дождём пролилась над Уэда. Этими кровавыми фантазиями он напоминал Киригакурэ одного жестокого дракона, затаившегося в северных горах Аобаяма, а упорным преследованием — Исанами. Вот Сайдзо и — в очередной раз на беду себе — не выдержал пьяной блажи запальчивого парня и, сравнив его со жрицей, обозвал девчонкой. И теперь, не желая доводить дело до настоящей драки, он прятался от Каманоске в лесу, окаймляющем поместье по всему периметру. От очень разъяренного и серьёзно настроенного на битву Каманоске.
Сайдзо тяжко вздохнул. Уж лучше бы он сравнил его с Датэ…
— Эй, Сайдзо! Не прячься, лжец! — кричал, едва ворочая языком, где-то совсем рядом Юри, захмелевший, пошатывающийся на каждом шагу, чудом сохраняющий устойчивость. — Выходи! Я покажу тебе, как сражаются девчонки!
Дальше последовала бессвязная ругань, которая всё отдалялась и отдалялась, затем, ещё тише, раздался возглас:
— Сайдзо! Где ты?! Покажись! Посмотрим, кто здесь девчонка!
Киригакурэ на раскидистой ветви вяза затаил дыхание, прислушиваясь. Каманоске определённо удалялся всё дальше от поместья, и его звонкий голос через какое-то время совсем затих.
Сайдзо чертыхнулся, злясь на себя. Спрятался здесь, под сенью древесных крон, как последний трус, оскорбил товарища и сбежал от ответственности. Лидер называется, с горечью подумал Киригакурэ. И правда, всё как сказал Каманоске: ещё не ясно, кто тут ведёт себя как девчонка.
Выпрямившись во весь рост на крепком суку, Сайдзо, потянувшись и размяв затёкшие конечности, бросился в том направлении, где исчез чистый, почти мальчишеский ещё голос Юри. Парня нужно было вернуть, пока он на хмельную голову не попал в неприятности.
* * *
Когда спустя десять дней Датэ Масамунэ доложили, что Ичимару и Нико благополучно вернулись с добычей из Уэда, он незамедлительно велел звать синоби к нему с докладом. Когда Докуганрю хмуро и грозно долго смотрел на возвратившихся в Осю ниндзя, они было подумали, что снова где-то в чём-то напортачили, и их господин из-за этого недоволен. Когда Масамунэ звучно и весело засмеялся, у Ичимару и Нико камень с души упал.
Ненадолго.
— Слушайте, болваны! — отсмеявшись, рассерженно прорычал владыка Осю. — У меня половина зрения, а не половина мозга. Или вы думали, что, раз у меня один глаз, я девчонку от пацана не отличу?
Масамунэ поднялся с татами и подошел к неподвижно замершим коленопреклонённым синоби и их связанной спящей добыче — юноше с яркими алыми растрепавшимися волосами и татуировкой на веке левого глаза. Да, он был миловиден. Да, был симпатичен и строен. Да, был плоским и — Датэ помнил — шумным. Но он точно не был девчонкой. Масамунэ, уже успокоившийся, жутко усмехнулся, обнажив зубы. Этот парень тоже мог его развлечь на какое-то время…
— Ладно, не тряситесь! — бросил Датэ ожидающим кары подчинённым, которые, услышав, что тон господина сменился на благодушный, выдохнули с облегчением. До этого момента они вообще старались не дышать. — Вам повезло, что я отходчивый. Развяжите парня и приготовьте комнату для нашего гостя. А завтра… — Масамунэ нехорошо ухмыльнулся, и синоби вновь прошиб холодный пот. — Завтра вас ждут сливы!
Скрывшийся за фусума Датэ, поразмыслив, нашёл, что такая оплошность Нико и Ичимару ему даже на руку. Теперь у него либо возникли все основания ждать к себе в гости кого-либо из Храбрецов Санады, либо был благовидный предлог наведаться к Юкимуре самому — под видом возврата юного дарования. Второй вариант будоражил сердце больше, и Масамунэ решительно остановился на нём.
Но это будет через день-два. А до тех пор Дракон намеревался развлечься с попавшим к нему в руки парнем…
