Сказ о человечности

Шорохи. Пение птиц. Шёпот листьев. Как по щелчку, звуки заполонили пространство вокруг, а затем и уши, вынуждая разлепить глаза. Перед носом покачивалась травинка. Волк поднял голову с лап и несколько сонно фыркнул, прогоняя дремоту. Сонливость не уходила, да и тепло от солнечных лучей, пригревавшее шкуру, не способствовало пробуждению. Зверь ещё немного понежился на солнце, а затем медленно поднялся, чтобы через мгновение покачнуться и почти упасть на бок. Нега утра была мгновенно нарушена неожиданно вгрызшимся во внутренности голодом. Волк тяжело задышал, а сверкающие глаза исподлобья уставили в глубину утреннего леса. Инстинкт звал на охоту. Справившись с секундной слабостью, волк покинул место ночлега и неспешно отправился туда, куда вёл его острый нюх. Обострённые чувства улавливали малейшее изменение в окружающем мире. Скребущийся звук крошечных лап - белка в вышине перескочила с дерево на дерево. Щелчки и хлопанье крыльев - птица на ветвях орешника лакомится гусеницей. Яркий запах, заполонивший пасть при глубоком вдохе - длинные стебли полыни примяло обломившейся сухой веткой дерева. Запах травы был так настойчив, что волк отдернул морду от повреждённых листьев, мотнул головой и продолжил свой путь. Всё внутри тянуло вперёд, на охоту, но против своей воли хищник останавливался, слыша резкий шорох или какой-то сильный запах. Шум дневной жизни леса дезориентировал, и хищнику понадобилось немало времени, прежде чем он смог перестать отвлекаться от главной цели своего пути. Помог отвлечься от внешних раздражителей голод, разыгравшийся не на шутку. Лапы были тяжелы от подступающей слабости, и глухое ворчание само собой вырывалось из груди. Желание вонзить зубы в добычу захватило весь разум, поэтому когда острый нюх уловил тонкий запах живого существа, волк замедлил шаг и замер у низко склонившихся ветвей кустарника. Сырость у корней обдала подушечки лап неприятным холодком. Прелый запах листвы и грибная затхлость, тяжёлым облаком повисшие в воздухе, не могли заглушить того самого манящего аромата будущей жертвы. Пасть приоткрылась, обнажая розовое пятно языка и кончики острых зубов. В прищуре серебристых глаз промелькнуло что-то хищное, более древнее, чем этот лес и все его обитатели. В крови проснулся Зов. Зверь выжидал. Казалось, всё вокруг тоже замерло. Притих ветер, до этого шелестевший кронами деревьев. Умолк далёкий стук дятла. Мышиное копошение в корнях стало еле различимым даже для острейшего слуха волка. Лес прислушивался вместе с хищником. Тишина момента была неожиданно торжественной, словно вся природа боялась спугнуть охоту. Лишь одно живое существо совсем не чувствовало разлившегося в воздухе напряжения. С ясно различимым щелчком от ствола дерева отделилась тонкая полоска коры. Прихватив её зубами, заяц опустился с задних лап и принялся поглощать щепку. Длинные уши подергивались, а животное, тем временем, продолжало увлечённо насыщаться. Волк напрягся. Ощетинился. Как глупа добыча! Внутренний зверь ликовал. Внезапно жертва замерла, видимо, запоздало почуяв что-то недоброе. Заяц прислушался и через мгновение рванул в противоположную от волка сторону. Инстинкт хищника протестующие взвыл, а голод резанул острыми когтями по внутренностям. Мгновенное движение. Неразличимый прыжок, неестественно легко покрывший огромное расстояние между удирающим зверьком и волком. Дикая ярость внутри неистовствовала от того, что наглая добыча посмела попытаться уйти. Недовольство беснующегося внутри хищника мгновенно утихло с теплом крови, опалившим пасть, и конвульсивным подергиванием умирающего зайца. Усилившийся хват пасти окончил судорожное сопротивление. Волк с упоением вгрызался в теплое мясо, заглушая дикий голод. Он не замечал ни того, как жадно впитывала черная земля свежую заячью кровь, ни того, что в тенях кустов вокруг мелькают неясные силуэты, довольно щерящиеся и удовлетворённо шипящие. Прошло незамеченным и то, что волк, околдованный зовом охоты, покинул своё убежище в корнях утром, а сейчас же вокруг разливались краски закатных сумерек. Ничего не могло отвлечь хищника от заслуженной трапезы. Лишь когда мясо было обглодано до костей, а выворачивающее наизнанку чувство голода было утолено, волк поднял окровавленную морду от добычи. Хищное свечение, до этого осколками звёзд сиявшее в глазах, угасло, а взгляд приобрел осмысленность. Волк поднялся с земли и недовольно тряхнул мордой. Почему-то теперь запах свежей крови и мяса не казался таким привлекательным, а вызывал лишь желание рыкнуть. Магия таинства первой охоты окончательно отпустила волка, и дурманящая пелена рассеялась. Вокруг сразу стало слишком много звуков: шорохи, вскрики птиц, шевеление ежа где-то неподалеку, шелест веток от поднявшегося вновь ветра. Вновь вернулся аромат грибов и полыни. Робко-робко заскреблась землеройка в сухой листве под умирающим терновником. Всё вернулось на круги своя. Шерсть на ухе волка взъерошило что-то невидимое, и тот глухо заворчал. Вместе с освобождением от голода и помутнения разума пришло и ощущение того, что вся окружающая природа пристально наблюдает сотнями глаз и душ. Впрочем, угрозы от них не ощущалось. Напротив, мелькание бесплотных существ возле морды и туловища можно было бы назвать довольным. Легчайшими дуновениями-прикосновениями духи высказывали своё одобрение. Теперь то, что останки зайца теряют последние куски плоти даже после трапезы, незамеченным не прошло. Серебристые глаза увидели, как чёрный сгусток, отделившись от тени дерева, юркнул под мокрую от крови шерстинку. Через мгновение та словно впиталась в тень. Потеряв всякий интерес к костям добычи, волк развернулся и побрел к кустам, возвращаясь тем же путём, что и шел за зайцем. Его не волновало ни тихое хихиканье теней подступающей ночи, ни чавкающие звуки, оставшиеся позади. Если бы всё-таки волк обернулся, то увидел бы, что кроме влажного пятна на земле ничто бы больше не напоминало о оборвавшейся жизни зайца. Тьма не брезговала подбирать крохи с чужого пира. Мелкие духи сыто увивались за степенно шагавшим хищником. Резные листья юных клёнов легко касались шкуры волка, чтобы через мгновение боязливо расступиться. Кривые валежниковые пальцы слепо тянулись вслед. Пристальное внимание души чащобы заставляло шерстинки на хвосте нервно подниматься. Множество цепких взглядов было приковано к фигуре волка, медленно огибавшей сучья и стволы. Первое испытание было пройдено. Власть над душой, запертой глубоко в волчьем теле и сознании, подтвердилась первым же глотком чужой крови. Лес ликовал.