Сказ о человечности

Лесу было отрадно сопровождать волка в его странствиях. Тёмная душа чащи забавлялась с новым чадом и баловала его. Духи впутывали в шерсть зверя травинки и ветки, подсовывали под нос волку пух тополей с окраин леса и беззвучно смеялись, когда волк фыркал и оглушительно чихал. Новорожденное дитя тьмы, почти забывшее ужас своего перерождения, полюбилось чёрной силе чрезвычайно быстро. Особым удовольствием было раз за разом искушать волка человеческим мясом, а сопротивление древней магии лишь раззадоривало. Липкие щупальца про́клятой сути мрака в исступлении обвивались вокруг спящего волка, жадно обхватывали светлые лапы, упоённо ожидая, когда же зверь сломается и падёт жертвой старой как мир волшбы. А в том, что это случится, сомневаться не приходилось. Ещё не находилось никого в этом лесу, кто бы не покорился воле древней грозной тьмы. Кроме, разве что... Чернильная душа яростно зашипела, плеснув девятым валом едкой злобы. От разошедшейся во все стороны волны ненависти с веток испуганно вспорхнули сонные птицы, а волк чутко дёрнул ухом и мгновенно проснулся. Вспоминать об ЭТОМ существе духи не любили. В некоторых из них ещё жила память прежней жизни до присоединения к общей воле мрака леса, и боль от воспоминаний заставляла их метаться в бессильной ярости. Более тёмные и древние части души чащи усмиряли бунтующих всплеском силы, но волнение передавалось всей сущности. В такие моменты лес был особенно мрачен и опасен, и те, кому не посчастливилось оказаться в нём, навсегда исчезали. Тьма убивала их с особой жестокостью ради успокоения. Помогало ли это? Нет. Ничто не могло успокоить злобу и смятение неупокоенных душ. И то, что ОН находился совсем рядом, превращало существование в жестокую пытку бешенством от невозможности ЕГО уничтожить. *** Волк оказался разбужен каким-то тревожащим чувством, нахлынувшим со всех сторон. Пушистое ухо нервно дёрнулось, а светящиеся глаза уставились в полумрак. Беснующиеся тени корчились в ночи, распугивая ночное зверьё волнами необъяснимой агрессии. Неторопливо поднявшись, волк потрусил к прогалине, заливаемой лунным светом. Чутьё подсказывало, что лучше убраться подальше от бывших не в духе тёмных созданий, которые, несмотря на своё покровительство, внушали порой иррациональный страх. Удушающая злоба осталась позади, когда волк выскочил на озаряемую неярким светом проплешину. Духи отчего-то не стали следовать за зверем, разливая своею ненависть под сенью раскидистых ветвей. Было непривычно не ощущать на шерсти хвоста пощипывающих прикосновений, но неожиданное чувство кратковременной свободы влилось в мышцы пружинящей силой. Волку захотелось бежать. Сорваться с места сразу в стремительный бег было упоительно. Без чужого незримого присутствия лес ощущался совсем иначе. Казалось, что вся его тёмная суть сконцентрировалась сейчас там, на лежбище, оставленном позади, и это открытие дарило ощущение непонятной лёгкости, словно бы до этого постоянный надзор духов тяготил и давил. Может, так оно и было. Роящиеся в зловещих оврагах сгустки тьмы внушали трепет, и без опаски спускаться вниз за добычей никогда не выходило. Сейчас же волк смело спрыгивал в овраги, несясь куда-то, куда вёл его внутренний зов. В животе скрёбся привычный голод, сжимающий внутренности, но отчего-то сейчас игнорировать его было легче. Без влияния сущностей словно бы преобразился не только лес, но и сам волк. Уверенно нёсся он, сорвавший на недолгие мгновения оковы слежки, и лес почтительно смолкал перед ним, отдавая дань уважения. Что-то светлое, ещё остававшееся в чащобе, воспряло, прокладывая зверю новую дорогу, по которой прежде не ступали его лапы. О пути этом не ведала тьма, вросшая в душу дубравы многие столетия назад, как не ведал и сам волк, но он не колебался, продолжая бежать. Его вёл тихий зов чего-то воскресшего в эту ночь, благословленную затишьем. Путь окончился небольшой поляной, возникшей из ниоткуда. Лес остался позади, напутственно шурша ветвями и подбадривая уханьем одинокой совы, понуждая идти дальше. Желание бежать стихло, и зверь мягко шагнул вперёд. Замерев с приподнятой передней лапой, волк втянул свежий ночной воздух. Дурманящий аромат прелой травы и сырости наполнил лёгкие. Ветер покачивал одинокие былинки, а поваленный ствол дерева шелестел высохшими листьями, трепыхавшимися от легчайшего дуновения. Это место казалось не принадлежащим лесу. Нигде не ощущалось ни единого отпечатка силы тёмных духов. Как могло существовать в зловещей чащобе место, подобное этому? Чистота и безмятежность царили здесь, и впервые за долгое время хотелось поднять голову к луне, не скрытой облаками. Тихий вой заполонил округу. Осмелев и став крепче, он отразился от стволов и разнёсся эхом. Поляна, до этого тихо дышавшая дуновениями ветра, замерла совсем, словно затаив дыхание. Вой длился недолго. Опустив морду, прежде задранную к небу, волк фыркнул и тряхнул головой. Звериная сущность, однако, не была удовлетворена, и через мгновение волк упал на траву, дурашливо перекатившись по ней и собрав на шерсть ночную влагу. Что-то пискнуло и поспешило скрыться в небольшую норку у поваленного дерева. Острый серебряный взгляд внимательно проследил за маленьким юрким тельцем, но волк не стал преследовать зверька. Вместо этого он положил голову на лапы и прикрыл глаза. Вокруг снова зашелестели листья кислицы, шёпот леса наводил умиротворение. Мгновения без влияния духов тьмы были наполнены спокойствием и какой-то щемящей негой, которая обещала стать вечной. Всего-то и нужно было, что просто закрыть глаза. Ветки деревьев мягко дрожали, убаюкивая, тихая песня звёзд журчанием лилась в уши, и волк постепенно засыпал. Постепенно стиралась граница между миром грёз и реальностью. Зверь размеренно дышал с закрытыми глазами, не видя, что его лапы постепенно становятся прозрачными, а шерсть всё явственнее серебрится звёздным светом. Волк мирно уснул. - Проснись. Прикосновение чьей-то руки резко стряхнуло с волка размеренную дрёму. Вскочив, тот настороженно повернулся в сторону, откуда исходил голос. Лунное сияние стекло со светлой шерсти и растворилось в воздухе. Сонливость исчезла, словно её и не было. На полянке больше не было никого, кроме волка. Кто же прикоснулся к нему? Зверь тихо рыкнул, ощущая укол тревоги. - Уходи отсюда. Тихий шелест фразы прозвучал словно бы со всех сторон. Едва уловимая печаль неразличимой ноткой проскользнула в чужих словах. Лес загомонил под порывом сильного ветра, который гнал волка прочь. Теплые потоки настойчиво толкали тело зверя, заставляя его сделать шаг назад. Решившись, он ринулся в густые ветви, с неохотой пропустившие его. Поляна мягко прощалась с волком, с сожалением отпуская его и сплетая дорожку к покинутым ранее про́клятым угодьям. Недовольное покачивание тонких стволов молодых осин всё продолжалось, не останавливаясь даже тогда, когда ветер полностью стих. Сердились и могучие дубы, неодобрительно шелестевшие листвой. - Ради чего ты привёл его ко мне? Тихий вопрос заставил ветки закачаться интенсивнее, однако шум чащобы не мог перекрыть чужого голоса. - Вечный сон не спасёт его. С каждым словом очертания фигуры, стоящей у поваленного ствола, становились всё чётче. Длинный плащ, аскетично украшенный лишь тонким узором орнамента у подола, надёжно укрывал высокого человека. В глубине тьмы накинутого на лицо капюшона переливались красным полуприкрытые глаза. - Моей власти недостаточно, Франкенштейн. Второй силуэт чуть заметным мерцанием обозначился у самой границы деревьев. Лунный свет не достигал его, так как человек предпочёл остаться в тени от раскидистых ветвей. - Я понял, Мастер, - тише шелеста сухой листвы прозвучал ответ. Различить его было почти невозможно - настолько тихим он был, но первый человек услышал, в знак принятия прикрыв алые глаза. Больше слов на этой поляне не звучало. Две фигуры провели время до самого рассвета в молчании. С первыми лучами солнца мерцающий силуэт испарился, а фигура в капюшоне, ещё немного постояв, также покинула своё священное место. Лишь примятая кое-где трава напоминала о том, что здесь кто-то был.