Мы – акацита!

* * * Старая Энн Глядящий Олень жила в лачуге у самых предгорий Паха Сапа. Сколько ей было лет, никто толком не знал, в метрике, выданной Бюро по делам индейцев, значился 1890 как год её рождения. Но старуха всегда утверждала, что помнит знаменитую битву у Литтл-Биг-Хорн, когда военный отряд вождя Ташунки Витко наголову разбил кавалеристов полковника Кастера. А ведь это произошло на десяток лет раньше. Она уверяла, что воочию видела, как Ташунка Витко проскакал по селению, собирая всех, кто ещё мог держать оружие, даже раненых, даже подростков. Мэтт и верил ей, и не верил. Но сейчас ему было не до рассказов о старинных сражениях. Его волновали куда более насущные дела. По дороге он всё-таки решил объяснить кое-что Маленькому Камню. — Если это тайный обряд, то его мог совершить и шаман. Но их почти не осталось у нас, ты прав. Последний, кого я знал в Оглале, Орлиное Перо, спился и умер от цирроза года полтора назад. Огненная вода, — он покривился, — куда сильнее древних духов. Разумеется, он сразу же вспомнил о треклятой бутылке «Джека Дэниелса». — А к кому же мы тогда едем? — растерянно пробормотал Камень. Как пить дать, тоже припомнил чёртов апрельский вечерок и бутылку виски. — Осталась одна старуха, — нехотя проронил Мэтт, не отрывая взгляда от дороги. «Форд» так подпрыгивал на ухабах, что у обоих лязгали зубы. — Она вроде как только баб врачует. Роды принимает и всё такое. И ещё она почти что слепая и дряхлая. Так что живность кромсала точно не она. Вот я и хочу… проконсультироваться. — А как же она тогда врачует, если слепая? — не отставал Маленький Камень. Глаза его блестели любопытством. Вот чем был хорош этот стервец, не мог не отметить сержант, ему всё было интересно. — На что там у бабы смотреть, её щупать надо, — невольно хмыкнул он, но тут же едва не откусил себе язык по двум причинам: машина в очередной раз подлетела на ухабе, как норовистый конь, и за поворотом открылась лужайка перед домом Энн, где старуха деловито и сноровисто колола дрова. Колола дрова! — Ну ни хрена ж себе, — протянул Маленький Камень, как зачарованный, уставившись на неё. — Это она-то слепая?! Женщина неспешно выпрямилась и повернулась к ним, с размаху воткнув топор в треснувший чурбак. Ветер раздувал подол её длинного, до пят, платья, вернее, бесформенного чёрного балахона. Седые волосы были туго связаны в узел на затылке, плотно закрытые глаза провалились в глазницах. Её лицо, обтянутое тёмной сморщенной кожей, походило на череп. — Де-действительно, слепая, — со страхом и благоговением выдохнул Маленький Камень, проворно срывая с головы шляпу. — Хейапи, бабушка, — проговорил Мэтт и неловко поклонился. — Наколоть тебе дров? Старуха засмеялась неожиданно мелодичным, молодым смехом, необычайно обаятельным, хотя сразу стало видно, что во рту у неё нет ни единого зуба. И голос её оказался таким же мелодичным, певучим и тёплым. — Сама справлюсь, внучек. Уже справилась. Я привыкла. — Как же вы это делаете? — робко подал голос Камень, выглянув из-за плеча Мэтта. — Просто я смотрю не глазами, — объяснила Энн как само собой разумеющееся. — Вы из акацита? — Да, мы племенная полиция, бабушка, — подтвердил Мэтт. Он понятия не имел, как она это узнала. — Хотим расспросить тебя кое о чём. Тем временем Камень принялся старательно собирать разлетевшиеся из-под топора старухи поленья и складывать их у сарая. — Хороший мальчик, — одобрила старуха, обратив к Мэтту своё слепое лицо. — Ты нашёл хорошего мальчика, акацита. Держись его. Камень почти неслышно фыркнул, а Мэтт кашлянул и коротко представился: — Я Мэтт Воронье Крыло, а его зовут Саймон Маленький Камень. Ты прожила вдвое больше зим, чем мы оба, бабушка, и видела куда больше. — Это верно, — Энн снова засмеялась и закивала. — Что ты хотел узнать у меня, акацита? И Мэтт, наконец решившись, рассказал ей о растерзанных трупах животных. Он очень осторожно подбирал слова и запинался, так что Энн в конце концов вскинула костлявую руку и прервала его: — Я поняла тебя, акацита. Я не делала такого, мне это ни к чему. — Я и не думал… — Мэтт запнулся. Он не мог кривить душою перед этой женщиной — увидев, как она ловко обращается с топором, он хотя бы на миг, но заподозрил её. — Уоштело, это не ты. Но для чего это было сделано? И кем? Старуха помолчала, поджав сухие тонкие губы. — Я слышала о таком, когда была совсем юной. Когда ещё смотрела глазами. Так делает человек, который хочет перестать быть человеком. Камень ахнул, а Мэтт, наоборот, затаил дыхание. — Что это значит? — наконец напряжённо спросил он, потому что Энн снова умолкла. — Души мёртвых — нагийя — уходят к Бесконечному огню. Но наги сапа, чёрная душа, живёт между мирами, вечно странствует и никому не принадлежит, — проговорила старуха негромко. — И никто не принадлежит ей. Она творит зло с такой же лёгкостью, как добро. Наги сапа может принять обличье живого существа, но обычно это не человек. — А кто? — выдавил Камень дрогнувшим голосом. — Койот, — буднично объяснила Энн. — Тот, кто это делает, хочет стать наги сапа в обличье койота. Он ищет тех, кто поможет ему перейти на ту сторону. — Но почему он убивает не диких зверей? — снова не вытерпел Камень. — Потому что он не охотник, — пожала Энн худыми плечами. — Он не умеет охотиться, только и всего. Поэтому он берёт тех, кто подойдёт к нему сам. И ещё, акацита… — Что? — почти со страхом выдохнул Мэтт. У него вся кровь заледенела. О Вакан, легче было стоять под дулом ружья какого-нибудь перепившегося алкаша, чем слушать про эдакое. К нему будто подступало само зло. Сама Смерть. — Он откуда-то узнал, как это делается и для чего предназначено. А такое знание получает не каждый. Он нашей крови, акацита. Он считает себя лакота. * * * Возвращаясь к «форду», Мэтт ярко представлял, как рвёт с места на полной скорости, не щадя покрышек и рессор. Если бы не Маленький Камень, он бы так и сделал. Вместо этого он повёл машину преувеличенно неспешно и наконец, съехал к обочине, едва лачуга Энн исчезла из виду за поворотом грунтовки. — Что скажешь? — ровно поинтересовался он, снова нащупывая в бардачке сигареты. — Я чуть не обосрался, вот что, — честно признался Камень. — Этот ублюдок убивает тех, кто будет провожать его куда-то там, потрошит и забирает головы. В жизни о таком не слышал. Мэтт поморщился: — Мы должны поймать его прежде чем он сделает это ещё раз, вот и всё. — Угу, — пробубнил Камень. — Легко сказать. Значит, мы ищем того, кто считает себя лакота, узнал все подробности такой херни и находится здесь не так давно, потому что эдакого раньше не бывало. Верно? — Ну, допустим, — согласился Мэтт. — И кто же подходит под это описание? — Да кто угодно, — сержант чуть усмехнулся. — Ты, например. Ты лакота по крови, отсутствовал здесь три года, приехал недавно… ну и начал вытворять непотребное. Он с удовольствием увидел, как вытянулась у мальчишки физиономия. — Я-а? — прошептал тот, вытаращив глаза. Мэтт не выдержал и расхохотался: — Уоштело, я пошутил. На, закури. Он дождался, пока Маленький Камень затянется дымом и неторопливо продолжал: — На самом деле я бы сначала поискал тех, кто имеет какое-то отношение к умершим шаманам. Старуха не зря сказала, что такое знание не просто получить. Насколько мне помнится, — но это ещё надо проверить, — никто из них не оставил кровных родственников, но у них могли быть друзья, родственники друзей, словом, кто угодно — кто мог услышать про этих самых наги сапа и как ими стать, — он вдруг осёкся. — Что? — с тревогой выпалил Камень, впиваясь взглядом в его лицо. — Вспомнил, кто был близким другом шамана, недавно умер и оставил кровного родственника, — бросил Мэтт и торопливо завёл мотор. — И кто же это? — Камень разинул рот. — Сейчас узнаешь, — Мэтту нравилось его дразнить, нравилось, что он надулся, а то ишь, много о себе возомнил, умник. Но Камень тут же взял реванш, заявив: — А ты слышал, Крыло, что она еще сказала? Ну, Энн Глядящий Олень? Чтобы ты держался за меня! В голосе его звучало нескрываемое торжество. — Не-а, не слышал, — отрезал Мэтт и прибавил скорость. * * * Их «форд» приближался к одинокому дому между холмами, где когда-то жил весёлый старик по имени Болтливый Дрозд. Он считался в Оглале кем-то вроде общинного шута. Над ним все беззлобно потешались, а он откалывал разные коленца, чтобы поддержать эту репутацию. Вот он-то как раз дружил с последним в Оглале шаманом по имени Орлиное Перо и помогал его похоронить по древним обычаям — в Чёрных горах. Теперь и сам Болтливый Дрозд лежал в могиле, но на местном кладбище. — Он в прошлом году умер, по осени, — скупо пояснил Камню Воронье Крыло. — Но у него остался внук, который только-только школу закончил. Тоже в прошлом году. Но в колледж по правительственной программе, как ты, не поехал, прибился к этим бунтарям из ДАИ. — Я его знаю? — живо осведомился Камень. — Ещё как, — хмыкнул Мэтт, заглушив мотор. — Это же наша рок-звезда. Певцом кличут. По мнению Мэтта, парень был чертовски талантлив, но свои таланты направлял не туда, куда надо. Его задиристые песенки, высмеивающие племенной Совет, Бюро по делам индейцев, шерифа и племполицию, немедля подхватывал весь бесстыжий молодняк. Никакого уважения к власти. Мэтт несколько раз арестовывал Певца за участие в несанкционированных митингах, нарушение общественного порядка и сопротивление полиции. Тот был острым на язык нахальным засранцем, заслуживавшим каждый полученный от полицейских увесистый тумак. Но был ли он способен, унаследовав от деда некие знания о живых и мёртвых, воспользоваться этими знаниями из жестокого любопытства? Или с какой-то целью? «Наги сапа — чёрная душа, живёт между мирами…» — вспомнил Мэтт слова старухи. В доме, доставшемся Певцу от деда, никого не оказалось. Мэтт оглядел входную дверь, которая была не заперта, и откинул крючок, её придерживавший. Все в резервации, у кого дома было хоть шаром покати, сроду дверей не запирали, к чему? Так что сержант просто зашёл внутрь, поманив за собой напарника. — Ордера-то нету, — помявшись на пороге, заявил тот, но вошёл. — Законник, — буркнул Мэтт с насмешкой и невольным одобрением. — Ладно, мы только глянем, что у него тут. В лачуге царил обычный пацанячий бардак. Не то, что у Мэтта, который поддерживал в своём жилище почти идеальную чистоту и порядок: каждая вещь на своём месте, всё строго функционально. Здесь же на койках в обеих комнатах валялась ношеная одежда, стены украшали пучки сухих трав и плакаты с очередными патлатыми то ли рокерами, то ли революционерами, в углу — грязная обувка и домотканые половики грудой. А на кухонном столе, хоть и отскобленном ножом — примерно такая же груда немытой посуды, исчерканные вдоль и поперёк тетрадные листки, несколько изгрызенных карандашей и пара худосочных книжек обложками вверх — какие-то Гинзберг и Керуак. Неодобрительно покачав головой, Мэтт принюхался, но ни сивушным духом, ни конопляным дымом в доме не разило. И на том спасибо, но где же сам пацан? Сержант сделал знак Камню, который уткнулся в сцапанную им со стола книжонку, и оба вернулись на крыльцо. Мэтт накинул крючок на место и огляделся — из соседней лощины поднимался лёгкий дымок. Там обитало семейство Марджи Храброй Медведицы. В Оглале всегда говорили именно так: семья Храброй Медведицы, дом Храброй Медведицы, хотя у той был муж, тихий и незаметный, успешно пропивавший детские пособия и подрабатывавший ковбоем. Детей у них было то ли четверо, то ли пятеро, Мэтт точно не помнил. Медведица мужа терпела, но, по слухам, поколачивала. Опять же по слухам, именно у неё очень часто ошивался Певец. Видать, собственный дом после смерти деда ему опостылел. Мэтт решительно зашагал туда, Камень заторопился за ним. Они не таились, но никто не вышел им навстречу, кроме старого пса, лениво гавкнувшего пару раз и завилявшего бурым хвостом, едва лишь Крыло протянул к нему руку. — Сторож, — хмыкнул тот, подходя к дому с чёрного хода. Здесь на верёвках сохло разноцветное детское бельишко, к стене был прислонен велосипед с погнутыми спицами, валялась жестяная собачья миска. Окно было распахнуто. Внутри дома раздавались голоса. Крыло приложил палец к губам, обернувшись к Камню, и оба напряжённо прислушались. — Ты у нас чаще бываешь, чем у себя, — низковатым густым голосом сетовала Медведица, брякая посудой. — Не дело это. Твой дед бы хотел, чтобы ты обзавёлся семьёй, чтобы дом ваш не стоял в запустении. Крыло понял, что женщина обращается именно к Певцу, и не ошибся: тот расстроенно проговорил в ответ: — Я вам так сильно мешаю? Но я же приношу еду. — Не мели ерунды, — отрезала Марджи. — Авось, не объешь. Я не про то. Тебе нужна своя семья, жена! Тебе уже восемнадцать. — С девчонками хлопот больше, чем от них пользы, — пробурчал Певец. Марджи гулко расхохоталась, а Мэтт невольно кивнул, соглашаясь со сказанным. — Если мне приспичит перепихнуться, то я… ой! Раздался звук шлепка, и Крыло, как и скорчившийся от смеха Камень, вмиг сообразил, что парню досталось от Марджи. — Думай, что городишь, — сердито произнесла она. — Дети наверху! Совсем от рук отбился. Собаку хоть заведи или конягу дедову забери обратно. Зачем нам отдал? Всё будет, ради кого домой возвращаться. — Не могу, — тяжело вздохнул Певец. — Я как перекати-поле, сегодня тут, завтра там. В нашем Центре, в Паха Сапа, в тюряге, ещё невесть где. Мне по душе такая жизнь, я же бродяга. И дед мой таким был, ты же знаешь. — Но он забрал тебя к себе. И вы жили счастливо, — не сдавалась женщина. — Ему ничего другого не оставалось, когда мои мать с отцом погибли, — возразил парень. — Но мы и правда здорово жили, — голос его потеплел. — Знаешь, он только с виду был стариком, а на самом деле — мальчишкой. Он научил меня охотиться и рыбу ловить, но никогда не убивать без нужды. Он со всяким зверьём разговаривал… Я всегда чувствую, что он рядом со мной, где-то тут. Ему, наверное, скучновато в своей Стране Вечной Охоты. И мне бы там скучно было. И знаешь что ещё, Марджи? — Певец заговорщически понизил голос. — Иногда он даже подсказывает мне, что делать, но ни про какую женитьбу ни разу не толковал! Он заразительно расхохотался и тут же ойкнул, видимо, снова заработав оплеуху от суровой и скорой на руку хозяйки. Крыло дёрнул Камня за локоть, и они потихоньку направились прочь от дома. — Это не он, — уверенно заявил Крыло, усаживаясь за руль. — Не врёт, не прикидывается и уж точно не будет мучить какую-нибудь животину, чтобы переселиться в Страну Вечной Охоты, не померев при этом. Скучно там, видите ли. Коня своего соседям отдал, и собака тут же вертится, он их не тронул. — И ещё он и правда охотник, — задумчиво подхватил Камень. — Если бы ему надо было, он бы легко добыл зверюгу для своего ритуала в лесу. — Блядь, как я уже устал от всей этой херни, — исчерпывающе высказался Мэтт и направил «форд» обратно к участку. — Как бы я хотел, чтобы она — раз, и закончилась! Но его желаниям не суждено было сбыться. * * * Ещё с неделю всё было тихо. Маленький Камень выпросился сгонять на денёк в Рапид-Сити, а когда вернулся, загадочно сообщил Мэтту: — Надо потолковать. Про то, что я в Рапиде разузнал. «Форд» стал для них местом, где можно было обсуждать всё, не опасаясь посторонних ушей. Так что Мэтт и Камень без конца колесили по резервации. Вот и опять они выехали на дорогу. Мэтт внезапно с некоторым злорадством подумал: малолетки из ДАИ, должно быть, недовольны тем, что полицейские мотаются туда-сюда по Оглале, как заведённые. Ничего, зато порядка будет больше. Посторонние им, кстати, вовсе не встречались. Никаких приезжих, никаких голосующих на дороге хиппарей. А жаль — Мэтту отчаянно хотелось, чтобы помешанным придурком был кто-то чужой. — Я в библиотеке был, — с гордостью доложил Маленький Камень, едва дождавшись, когда Мэтт заведёт мотор. — Полдня сидел. Читал учебник по психиатрии. — И что-нибудь понял? — искренне удивился Крыло. Камень с подозрением глянул на него — не издевается ли сержант — и честно признался: — Не сразу и не всё. Короче, неважно, я понял, что можно в поступках этого еблана, если он шизанутый, а он точно шизанутый, нормальную логику не искать. Потому что у психов своя логика, им, может, какие-то голоса её подсказывают или ещё что. Это по-научному «паралогика» называется. «Паралогика», вот спасибо. Мэтту и «наги сапы» вполне хватило. — Я скоро сам крышей съеду от всего этого, — проворчал он почти жалобно. — Уоштело, если шиз прикидывается нормальным, нам его так просто не вычислить. Блядь. Дело казалось совершенно тухлым. Забыть бы про него к херам, подумаешь, растерзанные собака и телёнок! Но Мэтту никак не хотелось найти в холмах растерзанного точно так же человека и потом всю жизнь упрекать себя за то, что он бросил своё расследование на полпути. Он отвечал за Оглалу, за каждого её жителя. Он же был акацита. Чёрт! — А если псих всё-таки не выглядит нормальным? — выпалил вдруг Камень. — У нас в округе есть явные психи? В этих рассуждениях был резон. — Если наших алкашей считать, то до фига, — Мэтт покрутил головой. — Но они всегда бухали, чтобы по мирам с помощью сивухи шляться. Им для этого другие проводники не нужны. — А та девчонка, дочка Медвежьего Ожерелья? Стрела? — скороговоркой спросил Камень. — Я, по правде говоря, про неё ещё в Рапиде подумал, когда читал учебник. Странная она. Стрела была странной, это точно. Все считали её чокнутой или, как минимум, глухонемой. Потому что она обычно с людьми не разговаривала. Она ходила в мужской одежде и вкалывала на чужих ранчо, как мужик, ни с кем особо не сходясь. — Эта девка сильная, она смогла бы, — раздумчиво произнёс Мэтт, похлопывая ладонью по баранке руля. — И она не охотится в горах, зато за скотом ходит! — Камню явно нравилась его версия. — Но как проверить? — Следить за ней, — отозвался Мэтт, сворачивая с грунтовки на полное бездорожье, и бедняга «форд» послушно запрыгал по ухабам. — Уоштело, поставим зарубку. Кого ещё можно у нас шизанутым назвать? — Шульца, кого, — пробормотал Камень со вздохом. — Нас не касается, почему шериф этого психа помощником сделал, но у чувака шарики за ролики давно заехали, это точно. Крыло поднял брови: — Но он же не лакота. Бесспорно, псих, но это не тот еблан, которого мы ищем. Джеки Шульц был приёмным сыном богатого скотовода, чьи земли граничили с землями резервации. Мать у него умерла несколько лет назад, потом от несчастного случая погиб отчим — насколько помнилось Крылу, сломал себе шею, сорвавшись по пьяни в погреб. И парень остался хозяйничать на доставшемся ему по наследству ранчо. У него был жестокий и вздорный нрав, как у бешеного быка, он вечно с наслаждением ввязывался в драки. Особенно с индейцами. И именно этого говнюка шериф сделал своим помощником, уповая на него и собранную им банду дружков как на силу, способную приструнить строптивый индейский молодняк. Крыло всегда обречённо думал, что вот-вот Шульц и его громилы забьют кого-нибудь из молодых бузотёров ДАИ насмерть. Понятно, что те сами бы накликали на себя беду — сидели бы смирно, и никаких проблем не было бы. Но, рассуждая так, с той же ясностью Мэтт понимал, что кривит душой. Не будь активистов ДАИ — разрешённой цели для охоты, бандиты Шульца развлекались бы, травя и законопослушных краснокожих. А поделать с ними племенная полиция ничего бы не смогла, помощники шерифа, как-никак. Мэтт представил себе лицо Шульца: скуластое, загорелое, в серых глазах всегда будто таятся тоска и вызов, губы плотно сжаты, как от сильной боли. Странный парень. — Старуха сказала — псих считает, что он нашей крови. Понял? Считает, — Камень сделал ударение на последнем слове. — Да брось, — недоверчиво протянул Мэтт. — Шульц — расист из расистов и люто ненавидит всех лакота. — А ты знаешь, как он назвал своего коня? Ну, на котором всегда состязания по родео выигрывает? — вдруг тихо спросил Камень, и Крыло даже сбросил скорость, повернувшись к нему. — И как же? — Вассаха. Сильный, — торжествующе объявил напарник. — Назвал лучшего коня лакотским именем! Он может ненавидеть нас просто потому, что в нём есть часть нашей крови. Мы же не знаем, кто его настоящий отец. И Шульца, возможно, притягивают наши обычаи, поэтому он ненавидит нас ещё сильнее. — Э-э, приятель, да ты обчитался своего библиотечного психиатрического бреда, — махнул рукой Мэтт. — Очень уж сложно завёрнуто. И знаешь, что ещё? Шульца хлебом не корми, дай с кем-нибудь сцепиться, это верно. Но бессловесных тварей он не обижает. Когда пацан из его банды, Морган, пнул какого-то бродячего пса на заправке, Шульц ему всю физию расквасил, я сам видел. И лошадей он обихаживает, нянчится с ними, как будто они ему родня. — Так и Стрела лошадей обихаживает, а ты предложил за ней следить! — резонно напомнил Камень. Мэтт нахмурился, уныло глядя, как летний ветер гонит перед собой волны сухой травы. До самых предгорий будто рыжее море раскинулось. «Наги сапа, чёрная душа, живёт между мирами, вечно странствует и никому не принадлежит. И никто не принадлежит ей. Она творит зло с такой же лёгкостью, как добро…» Кто же был этой чёрной душой? Шульц? Стрела? Кто-то ещё? — Надо же с кого-то начинать. Сперва последим за Стрелой, — решительно заявил Мэтт. — Она уж точно нашей крови. И её отец мог со стариками-ведунами болтать про всякое, а она — слышать. Взъерошив чёрный ёжик своих волос, Камень согласно кивнул. Мэтт снова покосился на него и почему-то брякнул: — А ты схуднул. Он тут же пожалел о сказанном, потому что Камень немедленно расплылся в изумлённой и счастливой улыбке, Бог весть что вообразив. А ведь Мэтту не было до него никакого дела. Абсолютно никакого. Он хотел только вернуться домой, подрочить и завалиться спать. Хейапи. * * * Они не успели заняться слежкой за Стрелой, потому что девчонка сама заявилась к ним. Случилось это на другой же день после их разговора. Стрела подкатила к участку на замызганном ржаво-белом грузовичке, из кузова которого торчали мешки — видимо, с комбикормом. Мэтт и не знал, что она умеет водить. Она так развернулась перед крыльцом, что из-под колёс затормозившего грузовичка едва ли дым не пошёл. Выскочила из кабины и кинулась к участку, как ошпаренная. Мэтт, наблюдавший за этим из окна, успел лишь подняться со своего места за письменным столом, когда она влетела в дверь и яростно закричала: — Моего коня убили! Её глаза пылали на потемневшем лице, пропылённая грива нечёсаных волос растрепалась, смуглые кулаки были судорожно сжаты, словно она собиралась драться. Мэтт едва не попятился, но, опомнившись, строго велел ей: — Расскажи по порядку, как, когда и где. Какого коня-то? Твоего собственного? Девчонка была явно не в себе, и, находись на её месте любая другая, он бы прежде всего попытался усадить её на стул и дать стакан воды. Но Стрела, пожалуй, могла бы ему и палец откусить за эдакое. — Моего годовика, Ахпету, — она судорожно перевела дыхание. — Поедемте, я покажу вам. Он там лежит, за пастбищем. То, что от него осталось. Голос её внезапно выровнялся и стал почти бесстрастным. — Где это случилось? — На выпасе у Беннингтонов, они разрешили мне держать своего коня вместе с ихними. — Его задрали койоты? — спросил Мэтт, заранее зная ответ, и Стрела отрицательно качнула растрепанной головой: — Хийа. Нет. Сержант кивнул в знак понимания и вызвал по рации Камня, который как раз укатил на «форде» к заправке Майерса — залить в бак бензина и заодно купить еды. Мэтт приказал ему: — Рули к Беннингтонам, там происшествие с конём. Я сам туда подъеду. Приём. Не было смысла мотаться туда-сюда, если Мэтта могла довезти Стрела. — Вас понял, сэр. Приём, — упавшим голосом отрапортовал Камень, наверняка сразу сообразивший, что дело нечисто. Мэтт внезапно порадовался, что ему есть на кого положиться. Угу, на молокососа-извращенца, вот радость-то. Он взгромоздился в кабину рядом со Стрелой, а она, коротко глянув на него, дала по газам так, что сержант едва не клюнул носом лобовое стекло. Грузовичок попылил по шоссе. До ранчо Беннингтонов было не так далеко. Стрела каменно молчала, сосредоточенно уставившись на дорогу, Мэтт краем глаза видел её чёткий тонкий профиль да исцарапанную руку на баранке руля. — Никого подозрительного не замечала на выпасе? — осведомился он. — Хийа. — Ни вчера, ни сегодня, ни на днях? — Хийа. Она, казалось, с трудом разлепляла обветренные губы. — Ахпету твой доверчивый был, ко всем подходил или только тебя знал? Стрела повернула голову. — Знал меня, но за сахаром к кому угодно подошёл бы. Яйца вырву тому мудиле, который это сделал, — процедила она хрипло, вцепившись в руль. «Эта может», — понял Мэтт, а вслух спросил: — Как погиб Ахпету? Его застрелили? Незаметно убить лошадь куда сложнее, чем пса или телёнка, подумал он. Девчонка долго молчала, а потом выдавила, снова уставившись на дорогу: — Я не знаю. Никто не слышал выстрела. Или его убили ножом, но это тяжело, или ствол был с глушителем. Может, ветеринарный пистолет? Он бьёт потише, — пояснила она, неправильно истолковав смятение в глазах Мэтта. Ветеринарный пистолет, оглушающий животину? — Головы нет? — вырвалось у Мэтта. — Откуда вы знаете? — вопросом на вопрос ответила Стрела, но Мэтт больше ничего не сказал, с огромным облегчением разглядев подкатывавший с другой стороны полицейский «форд». Камень выскочил оттуда пулей, но под жёстким взором напарника придал своей взволнованной мальчишеской физиономии бесстрастное выражение. — День добрый, что случилось? — одним духом выпалил он, переводя взгляд с сержанта на Стрелу. — Ни хрена не добрый, — буркнул Мэтт, широкими шагами направляясь вслед за Стрелой, которая почти побежала к дальнему концу пастбища. — Пошли! Картина была тошнотворной: недалеко от изгороди — огромная лужа крови, почти не впитавшаяся в землю, безголовая ободранная туша несчастного жеребёнка, рядом — багрово-сизая груда кишок и другой требухи, над которой роились мухи. Ноги тоже были отрублены. Мэтта передёрнуло, а Камень, сжимавший в руках фотоаппарат, заметно побледнел и пару раз сглотнул, видимо, борясь с подступавшей к горлу тошнотой. Стрела, встав на колени рядом с трупом коня, поглядела на обоих: — Если вы не разберётесь… то я сама. — Не лезь в это, винчинчала, — посоветовал Мэтт как мог спокойно, — Мы разберёмся, я обещаю. Стрела скривила губы, но смолчала. Они помогли ей закопать останки коня тут же за выгоном, — хотя по правилам должны были вызвать живодёров, — и зашагали к машине. Оглядываясь, Мэтт видел на холме тонкий силуэт девчонки, которая сидела на могиле, сцепив руки. — Уоштело, это не она делала, — констатировал Мэтт, привычно усаживаясь рядом с Камнем. — Но она сказала интересную штуку. Камень вопросительно посмотрел на него. Он уже оправился от своей слабости, тёмные глаза сверкнули неистребимым любопытством: — Что такое? И Мэтт рассказал ему про ветеринарный пистолет. — Вот же, я это знал, но забыл, — сокрушённо добавил он. — У коновалов есть не подлежащее регистрации оружие, и каждый из них имеет навык в разделке туш. Как-никак они этому специально учились. — Ветеринарный пистолет стреляет тихо, но не бесшумно, — возразил, однако, Камень. — И потом, ты эту бандуру видел? Она же здоровенная, как пулемёт. — Может, он её в мешке таскает, — не сдавался Мэтт. — Вместе с пилой-ножовкой. Короче, как версия, это вполне годится, надо отрабатывать. Сколько ветеринаров у нас в округе? Кто они? — В Оглале — ни одного, — пожал плечами напарник. — Какие тут ветеринары. Может, в Мэндерсоне? — Надо разузнать, — велел Крыло, откидываясь на сиденье. — Но я тебе вот что скажу, парень — мы здорово лоханулись. Мы не спросили у старухи Энн про самое главное. — Э-э? — оторопел Камень, часто и тревожно моргая. — Блядь, мы не спросили, нужен ли в самом деле для этого паскудного обряда человек, а не только всякое зверьё… и что это должен быть за человек. — В-верно, — с запинкой выдавил Камень и завёл мотор. —Но ведь ещё не поздно? — Надеюсь, — сумрачно бросил Крыло. * * * Энн Глядящий Олень их новому приходу ничуть не удивилась. Как и заданному Мэттом — очень осторожно! — странному вопросу. Возможно, она и не сочла его странным. Полицейские нашли старуху на заднем дворе, где она проворно полоскала в корыте бельё. В ногах у неё, утробно мурча, вертелся огромный чёрный кот. При виде подошедших он зашипел, вздыбив шерсть, но не спрятался, не убежал. Единственный его глаз горел яростным жёлтым огнём. — Я так и думала, что вы вернётесь, акацита, чтобы выспросить побольше, — почти весело проговорила старуха, выслушав Мэтта, и цыкнула на кота. Тот забился под табуретку, на которой стояло корыто, и теперь обиженно оттуда поглядывал. — Наги сапа берёт проводников одного за другим… только если ничего не получается. Маленький Камень придушенно ахнул, а Мэтт задумчиво кивнул. Ритуал у мудилы где-то явно пробуксовывал. — И если так и будет дальше, то наги сапа возьмёт в проводники человека, — заключила Энн, снова как ни в чём не бывало принимаясь за стирку. — Вещего человека, который говорит с духами. — Уоштело, — пробормотал Мэтт, испытывая сильное желание присесть, пусть даже прямо на землю. — Такого, как ты, бабушка? Энн рассмеялась своим мелодичным грудным смехом: — Пусть попробует. — Ну нет уж! — воскликнул Мэтт. Он лихорадочно прикидывал, куда можно отправить старуху — хотя бы недели на две. Выходило, что только в общинную тюрьму. Но ведь если еблан прознает про это, то попросту затаится! — Я никого не боюсь, — величественно сообщила Энн, выжимая бельё. — И вы не бойтесь за меня, акацита. Легко сказать! Мэтт боялся, да так, что у него поджилки тряслись. Но, может быть, чёртов обряд всё-таки удался, и еблан улетучился отсюда, превратившись в кого хотел? Нет. Сержант это чувствовал. Он коротко бросил: — Нам надо всё обсудить, хейапи, — и попятился к дороге, увлекая за собою напарника. Тот открыл было рот, но под взглядом Мэтта тут же притих. Зато, едва плюхнувшись на сиденье «форда», возмущённо заорал: — Что тут обсуждать! Её нужно забрать отсюда! Она же совсем одна! Она слепая! Мало ли что она говорит! — Можно найти семью, которая её приютит, — рассудительно сказал Мэтт. — Да, чёрт возьми, я и сам готов забрать бабку к себе вместе с её склочным котом, — он крякнул и покрутил головой, представив себе такую перспективу. — Но это никак не выведет нас на вообразившего себя хрен знает кем говнюка. Мы должны его поймать. На живца. — Как это? — захлопал глазами парень. — А очень просто. Допустим, мы забираем старуху и увозим её подальше отсюда. Но для всех остальных она должна оставаться в доме. То есть кто-то из нас выряжается в её чёрную хламиду, нахлобучивает парик и разгуливает тут по двору. Второй тем временем сидит в засаде и караулит. Считаю, подонок непременно выползет, чтобы прикончить бабку, тут-то мы его и накроем. — И кто же это будет? — очень тихо осведомился Маленький Камень со странным прищуром. — Вот тогда мы и выясним! — Мэтт был очень доволен своим планом. Наконец-то замаячила реальная возможность схватить мерзавца! — Да я не про этого еблана спрашиваю! — ощетинился Камень, совсем как старухин кот. — Кто будет разгуливать по двору в платье? — Ты, кто же ещё, — невозмутимо ответствовал Мэтт. Чуйка у пацана работала как надо. — Ты молодой, длинный и тощий, совсем как бабка, — продолжал он, хотя видел, что глаза у Камня угрожающе сужаются. — Не ссы, я же тебя прикрывать буду, да и пушку у тебя никто не отнимет. Уделаем мудака вдвоём, уоштело. Он даже похлопал Камня по плечу, чтобы приободрить. Но тот дёрнулся как ужаленный и гневно выпалил: — Хитрый ты какой! Давай тянуть жребий! — Не обсуждается, — сурово отрезал Мэтт. — Мы тут не в игры играем. — Ну пусть Стрела наденет бабкино платье! — не сдавался Камень. Предстоящий позорный маскарад его совсем не радовал, он, видимо, уже представлял, как над ним будут потешаться остальные ребята, если вдруг всё узнают. — Она же хотела нам помогать. Собственная чуйка подсказывала Мэтту, что Стрела скорее умрёт, чем наденет бабкино платье, но вслух он бесстрастно осведомился: — Подставлять вместо себя девчонку? Ты, должно быть, пошутил, Саймон Маленький Камень? Мы же акацита. Тот побагровел, до самой макушки залившись краской стыда. Мэтт, укоризненно глядя на него, больше ни слова не сказал. Он ждал. И дождался. — Уоштело, — хрипло вымолвил наконец Камень, поднимая на него решительные глаза. — Ладно, я согласен. Пусть меня, блядь, прикончат в бабкином платье. Но если я всё-таки выживу, Крыло, я буду с тобой ещё раз, так и знай. Яростные глаза его снова сузились. Мэтт сперва не сразу понял, о чём он толкует, а, поняв, обомлел. Ему следовало вколотить наглеца в землю, как когда-то или хотя бы разораться до хрипоты, объясняя извращенцу, где его место. Да как тот вообще посмел рот раскрыть, чтобы торговаться с ним! Но в словах Камня и в его глазах было столько тоски, вызова и… страсти. Да, вот именно, страсти. Направленной на него, Мэтта. О Вакан… На него в жизни никто так не смотрел. Крыло почувствовал, что сам вспыхнул до ушей, надеясь только, что при его более смуглой коже это не так заметно. — Да ты совсем чокнулся… — выдавил он, чтобы только что-то сказать. Камень угрюмо кивнул: — Ага. Чокнулся, точно. Так что, по рукам? Мэтт почувствовал себя какой-то сраной принцессой из прочитанных в школе, мать их, арабских сказок. — Меня, может, этот мудак как раз и прикончит, — процедил он сквозь зубы. Чёрт, это прозвучало почти с надеждой! Потому что постыдный жар неумолимо распространился по всему его клятому… организму. Даже сидеть стало неудобно. Мэтт едва не застонал. — Хийа, — возразил Маленький Камень. Маленький стервец. Он не спускал с Мэтта пылающего взгляда, прожигавшего насквозь, до самых печёнок. И в этом взгляде медленно проступало ликование. Поганец уже понимал, что выиграл. Выиграл Мэтта. * * * К старухиному дому они вернулись заполночь, и то Мэтт опасался, что их отследят. Но в округе было тихо. Чёрные горы высились совсем рядом молчаливой тёмной громадой, оттуда всё время словно дул леденящий ветер, заставлявший невольно ёжиться. Дверь дома была не заперта, Мэтт пару раз стукнул в неё костяшками пальцев и осторожно отворил. Старуха сидела на табурете, опустив узловатые руки на стол. Электричества в доме не было, тусклый свет древней керосиновой лампы выгонял из углов длинные раскачивающиеся тени. Мэтт сперва машинально удивился, зачем вообще слепой старухе лампа, а потом сообразил, что она зажгла её для них. В доме горько и пряно пахло сухой травой, вязанки которой были развешаны там и сям, как в доме Певца. Мэтт ожидал, что Энн будет спорить и протестовать против их решения. Но она, как ни странно, сразу согласилась пустить их вместо себя в своё жилище на несколько дней. — Он придёт, акацита, — уверенно заявила она. — Вы же тоже это чувствуете. И правда. Мэтт не просто чувствовал это — он знал. И ощущал себя одновременно охотником и добычей. — Это вам надо, — загадочно произнесла старуха. Её тонкие сухие губы улыбались, и Мэтт вдруг подумал, что в молодости она, наверное, была весёлой бойкой хохотушкой. По крайней мере, сейчас ей очень нравилось то, что они затеяли. Она показала полицейским, где хранится её незатейливое добро, и живо поинтересовалась у Камня: — А как же ты, внучек, собираешься прикидываться слепым? — Надену тёмные очки, мэм, больше ничего не остаётся, — ответил Камень. — Если буду рубить дрова с закрытыми глазами, точно ногу себе оттяпаю. Энн предсказуемо засмеялась, и Крыло поймал себя на том, что тоже лыбится, как дурак. Он согнал с лица эту неуместную улыбку и деловито проговорил: — Тогда мы пока всё подготовим, а завтра явимся за тобой, бабушка, по той же поре. Он надеялся, что они не опоздают. И точно знал, куда отвезёт старуху на время их операции. В полицейскую казарму, под бок Кону и Джереми. Ребятам он уже накрутил хвост, строго-настрого предупредив, чтобы не болтали о бабкином присутствии, а для пущей важности напугал их рассказом о спятившем мудиле, возомнившем себя койотом. Парни наперебой стали предлагать свою помощь, но Мэтт отказался, пояснив, что их задача пока что — охранять бабку и помалкивать. С Камнем он почти не разговаривал. Всё самое важное уже было сказано. Проклятье, у Мэтта замирало сердце, когда он думал о плате, которую потребовал с него этот мелкий засранец. Поэтому он старался вообще думать пореже, просто отдал засранцу распоряжение сгонять в Рапид, купить седой парик в какой-нибудь лавке, торгующей театральным реквизитом, и к вечеру быть на месте. — Есть, сэр! — отрапортовал Камень, сияя улыбкой. Зараза. Когда стемнело, они снова стояли в доме старухи, следя за её сборами. Хотя следить-то было особо не за чем — Энн сложила в холщовую, расшитую бисером сумку какие-то свёртки и мешочки с травой и объявила, что она готова ехать. Её кот, о котором Мэтт, грешным делом, подзабыл, выскочил из-под крыльца, когда они выходили из дома, и стремглав припустил в кусты, распушив хвост. — Поймать его? — с готовностью предложил Камень. Но Энн покачала головой: — Он хочет остаться здесь. Он сам знает, что ему делать. Не беспокойтесь о нём. Мэтт заботливо усадил старуху в машину. На ней теперь было надето изрядно выгоревшее на солнце серое платье в мелкий цветочек, худую морщинистую шею украшало два ряда бирюзовых бус, седые волосы, как обычно, были собраны в тугой пучок. Проводив её в казарму и сдав на попечение Кона и Джереми, обращавшихся с ней так почтительно, словно она была посетившей их королевой Англии, Мэтт ещё раз строго приказал им беречь старуху, никого в казарму не впускать, даже председателя племенного Совета, и не болтать. Сунул им двадцатку — мало ли какие предстояли расходы! — и покатил с Камнем обратно к горам. Ехали они уже не в казённом «форде», а в пикапе Мэтта, который пришлось оставить на стоянке у Майерса и телепаться к развалюхе Энн пешком и в темноте. Будь он трижды проклят, тот урод, из-за которого им приходилось так выдрючиваться! Но почему старуха сказала: «Это вам надо»? Мэтт в очередной раз велел себе не думать лишнего. Это, с одной стороны, было просто — вроде как рольставни опускаешь, а с другой, — ну очень сложно, потому что как не думать лишнего, когда сукин кот Маленький Камень, зашторив оба окна и запалив бабкину керосинку, принялся неспешно переодеваться. Вернее, раздеваться. Красноватые блики света играли на его смуглой коже, подчёркивая крепость перекатывавшихся под ней мускулов. Мэтт негодующе кашлянул и изрёк: — Что, не мог поверх футболки надеть эту хламиду? Спасибо, штанов не снял, пила майа. Чёрный балахон доходил Камню до пят — точь-в-точь, как старухе. Он ничего не ответил, лукаво покосившись на сержанта, и жестом фокусника извлёк из своего рюкзака седой парик. — Мать твою, — вырвалось у Мэтта. Парик тоже было не отличить от старухиных волос. Теперь стоило надеяться, что всё получится. Камень с прежней театральной показушностью, — ей-Богу, Мэтт совсем не знал своего напарника! — натянул парик, пришпандорив его чем-то вроде клейкой ленты, и принялся закалывать волосы в пучок на затылке, втыкая в них шпильки. — Ты что, в колледже своём в театре играл, что ли? — не выдержал Мэтт, невольно уставившись на него, хотя стоило бы произвести рекогносцировку местности. И в самом деле, почему засранец упирался и вопил, как подстреленный, когда узнал, что ему предстоит обрядиться в бабкино платье, если так ловко управлялся со всеми женскими тряхомудиями? Чтобы получить возможность манипулировать Мэттом, вот почему. Засранец опять загадочно ухмыльнулся и промолчал, не прекращая своего умосворачивающего занятия. Мэтт мысленно сплюнул и с непроницаемым, как он надеялся, лицом отправился обследовать дом. Домишко этот, переделанный из трейлерного фургона, не отличался изысканностью планировки: два окна, две двери напротив друг друга, никакого чердака, никакого подпола, зато уборная внутри, а не снаружи, чем не каждое жилище Оглалы могло похвастаться. Ещё у старухи была жестяная печка, стол, два табурета и топчан, на котором бабка спала. Довольно широкий, между прочим. Мэтт наглухо забил заднюю дверь, закрыл окна ставнями, чтобы оставить маньяку один-единственный вход, ну или путь к отступлению, и вернулся к топчану, на котором расселся Камень. — А ты где будешь спать? — поинтересовался тот, невинно хлопая ресницами. — Не с тобой, бабушка, — отрезал Мэтт. — А то чёртов еблан очень удивится, обнаружив полицейского в твоей постели, да и сбежит к херам. Камень только хихикнул, почёсывая нос. — Я вот тут, за печкой, лягу, — ворчливо сообщил Мэтт. — Чтобы от двери не было видно. Но в эту первую ночь еблан не пришёл. Мэтт, завернувшись в пару пропахших плесенью, но тёплых одеял, действительно устроился на полу за печкой, уповая на то, что в лачуге не водятся какие-нибудь мерзкие насекомые. Камень, видать, подумал о том же, потому что проговорил заботливо, но прерывающимся от смеха голосом: — Если тараканы будут тебя донимать, внучек, иди под бочок к бабуле. — Вали подальше, бабуля, — огрызнулся Мэтт и услышал в темноте противное хихиканье. Напарник вольготно раскинулся на топчане, насколько Мэтт мог различить в темноте, и явно наслаждался происходящим. Стервец. Разумеется, эта ночь для сержанта стала почти бессонной — надо же было караулить, чтобы стервецу не отрезали его дурную башку, а сам Камень при этом преспокойно дрых, сладко похрапывая. Мэтт подумывал о том, чтобы растолкать засранца, но пожалел — какой смысл не спать обоим? Наутро Камень был свеж и бодр, как жаворонок, только что не насвистывал. Он украсил наглую морду тёмными очками и отправился рубить дрова и изображать постирушки, рассекая туда-сюда по двору, пока Мэтт, мрачно усевшись на топчане, чистил револьверы и клевал носом. Бабкин кот так и не появился. Видимо, он привык сам добывать себе пропитание в лесу, молодец. В течение дня, тянувшегося, как патока, Мэтту удалось немного покемарить, растянувшись на топчане. Камню всё-таки должно было хватить ума позвать его при малейших признаках опасности. Один раз, подняв тяжёлые веки, Мэтт обнаружил, что тот сидит рядом на краю топчана и, сдвинув на лоб пластиковые очки, увлечённо читает тонкую книжицу. Мэтт протянул руку и повернул её обложкой к себе. Это оказался какой-то Гинзберг. Он тут же вспомнил, где уже видел эту книженцию — на столе в доме у Певца. — Тыришь вещдоки? — укорил он, сладко зевнув. От бедра Камня исходило приятное тепло. — Это не вещдоки! — возмутился тот, стянув очки. — И я верну! Дочитаю и верну! Мэтт отобрал у него книжонку, заглянул в неё и, запинаясь, прочитал вслух. — Бремя мира — любовь. Под ношей одиночества, под ношей недовольства бремя, бремя, что несём мы — любовь. Во сне она касается тела, в мыслях сооружает чудо, в фантазиях страдает, смотрит из сердца, горит непорочно, ведь бремя жизни — любовь… Э-э? Весь сон враз слетел с него, и он сердито сунул книжонку Камню: — Ну и бред! — Да ладно, это поэзия, — возразил тот, и, сердито отворачиваясь к стене, Мэтт почувствовал, что мелкий засранец заботливо укутывает его одеялом. Как когда-то. Тьфу на него. * * * Новая ночь выдалась пакостной — безлунной, холодной и ветреной. Под порывами ветра бывший фургон подрагивал, словно желая сорваться с прикола и укатиться прочь. Мэтт и Камень наскоро перекусили припасённой консервированной ветчиной и сухими галетами, выпили кипятку с какими-то травами — чаю или кофе у бабки не водилось. — Надеюсь, мы не засядем до утра в уборной от этой травы, — пробурчал Мэтт и в очередной раз услышал весёлый смешок Камня. Против воли на сердце у него потеплело. Он не удивился бы, если б пацан светился в темноте вместо лампы, которую они погасили, устроившись каждый на своём месте: Камень — на топчане, сержант — на одеялах за печкой. — Всё, хватит веселиться, — осадил Мэтт напарника и прислушался, настороженно, как пёс. О Вакан, в этой холодной тьме он ничего не мог разглядеть, снаружи было черным-черно, как и внутри, но он всей шкурой чуял, что к ним приближается зло. Приближается смерть. Он быстрым шёпотом напомнил Камню: — Не забудь, нам нужны доказательства, чтобы прищучить подонка. Если он появится, постарайся включить диктофон на запись. Он же не сразу кинется отрубать тебе башку. Потяни время, сколько сможешь, но, если что, просто пали в него. Чёрт, всё это звучало как-то не очень обнадёживающе! А Камень снова зафыркал, зараза, и так же почти неслышно прошептал в ответ: — На крайняк мы пришьём ему сексуальное домогательство по отношению к бабке! Блядь! Мэтт понял, что сам ухмыляется. Засранца ничто не брало! Единственным его слабым местом был сам Мэтт… и он вдруг поклялся — себе, Вакан Танке, незримому и вечно живущему, Чёрным горам Паха Сапа, — что защитит мальчишку, хотя бы и ценою собственной жизни. Он сглотнул — в горле пересохло, как в месяц суховеев, когда тот же ветер гоняет по прерии колючие растрёпанные комки перекати-поля. Чувствуя, что сердце болезненно и гулко бьётся, Мэтт осторожно приподнялся на локте и в этот миг увидел, как медленно и бесшумно отворяется входная дверь, бросив на дощатый пол тусклую полоску света. Всё же снаружи было светлее, чем внутри. Но у вошедшего оказался с собой фонарь — жёлтый луч заплясал по закопчённым стенам старого фургона. Держа револьвер наготове, Мэтт скрючился за своей печкой, как кот. Насколько он мог судить, Камень притворялся виртуозно: он закутался с головой в одеяло и даже похрапывал. Вошедший вовсе не таился. Кого ему было бояться, одинокой слепой старухи, что ли? В два шага он преодолел расстояние, отделявшее его от лежанки, и бесцеремонно сдёрнул с Камня одеяло. Тот тонко вскрикнул и засучил ногами, ёрзая на топчане и инстинктивно прикрывая руками голову. — Я ничего не вижу! — запричитал он высоким срывающимся голосом. — Кто вы? Что вам нужно? У меня нет денег! Он принялся хлопать ладонью по подушке в поисках очков. Нападавший молча ждал. Его лица не было видно, луч фонаря освещал только топчан, но Мэтт уже с величайшим облегчением убедился, что перед ними — не житель Оглалы, ведь все в резервации от мала до велика знали, что Энн очки не нужны, она безнадёжно слепа и видит, как сама утверждает, не глазами. Мысленно Мэтт благословлял длиннющий балахон, прикрывавший мнимую старуху от подбородка до босых пяток. Ещё он молился о том, чтобы парик удержался на непутёвой башке Камня. Ну и чтобы тот не забыл включить диктофон, само собой. Камень ухитрился тем временем отпихнуть ногами нападавшего, луч фонаря дрогнул и описал дугу. На краткую долю секунды Мэтт ясно увидел лицо чужака. Молодое лицо белого парня, исполненное какой-то злобной решимости, с плотно сжатыми, как от боли, губами. Опять же на миг Мэтту показалось, что это Джеки Шульц, но он тут же понял свою ошибку — лицо было незнакомым. Кроме того, непокрытая голова парня была наголо обрита. — Прекратите шуметь, мэм, это бессмысленно, — он наклонился и встряхнул мнимую Энн за плечо, словно пытаясь привести в чувство, отчего та опять истерически взвизгнула. А ведь настоящая Энн приняла бы смерть стоически и гордо. Кем бы парень себя ни мнил, он совсем не знал лакота. И никакого оружия у него в руках не оказалось. Только за спиною — что-то вроде рюкзака. И шума его подъехавшей машины Мэтт тоже не слышал. Шёл пешком? Ехал верхом? Голосовал на дороге? И почему у него всё-таки нет даже ножа? Мысли Мэтта лихорадочно метались из стороны в сторону. — Будете хорошо себя вести, мэм, — продолжал тем временем чужак с какой-то старомодной учтивостью, — я позволю вам дойти до нужного места на собственных ногах и в полном сознании, а не обездвижу, как скотину. «Обездвижу, как скотину»? Ещё одна догадка осенила Мэтта. У ветеринаров же есть какие-то препараты, чтобы парализовать любое животное. Так что никакой пистолет ему и не был нужен! Парализовав несчастных тварей, он мог кромсать их, как хотел. Значит, всё-таки ветеринар? Но для практикующего вета он был слишком молод — лет двадцати, не больше, на вид. Студент ветеринарного колледжа? Сын ветеринара? Или просто имеет отношение к медицине и доступ к лекарствам? Санитар? Парамедик? Тем временем тот дёрнул Камня за локоть, побуждая подняться. — Обуйтесь, мэм, — велел он заботливо. — Путь, хотя и близкий, но по горам. Да уж, полицейские ботинки сгодились бы тут куда лучше, чем старухины стоптанные мокасины, которые Камень принялся послушно нащупывать возле лежанки. Парень наклонился и помог ему, а потом потащил за собою, крепко держа за локоть. — Куда ты меня ведёшь, внучек? — плаксиво осведомился Камень, шаркая за ним. — Чего ты хочешь от меня? За «внучка» он вполне мог и по роже схлопотать, от белого-то, но чужак не оскорбился, напротив, в его голосе, когда он заговорил, прозвучало нечто вроде удовлетворения: — Вы, мэм, священный человек, или, как таких тут называют, «вичаша вакан», не так ли? Вы прорицаете и тому подобное? Мэтт невольно усмехнулся. Нет, этот подонок точно был не местным. — «Виньян вакан», — хриплым полушёпотом поправил его Камень и кашлянул. — Я ведь женщина. Виньян. Крыло не удивился бы, если б чужак достал из кармана блокнот и принялся бы педантично записывать услышанное, но тот лишь настойчиво повторил: — Но вы прорицаете? Беседуете с духами? Я выяснял. Интересно, кто ему это рассказал? Да кто угодно мог, решил Мэтт, осторожно высовываясь из-за спасительного укрытия. Ему не хотелось пропустить ни слова из этого странного разговора, а между тем парень уже собирался вытолкнуть мнимую Энн на крыльцо. Мэтт безнадёжно глянул на захлопнувшуюся за ними дверь. Если Камень позабыл о диктофоне, он с него сам шкуру снимет. Досчитав про себя до ста — эти сто секунд показались ему самыми длинными в его жизни, — сержант прокрался к двери, бесшумно приоткрыл её и чуть ли не на четвереньках сполз с крыльца. Впереди плясал жидкий луч фонарика и слабо вырисовывались две тёмные фигуры на фоне затянутого облаками неба. Мэтт даже не знал, молить ли ему Вакан Танку, чтобы облака разошлись и выглянула луна. В конце концов, именно в его интересах было оставаться невидимым. Стараясь не издавать ни звука, он двинулся следом за уходившими, изо всех сил напрягая слух. Уши у него, казалось, встали торчком, как у сторожевого пса. Но он мало что мог разобрать. Высокий голос псевдо-Энн бубнил и бубнил — чёрт знает, что долдонил Камень своему похитителю, видать, просто зубы заговаривал. К счастью, он всегда был мастером плести всякие небылицы. Сам бы Мэтт на его месте просто тупо молчал, и это наверняка взбесило бы психа. Тропинка, по которой они шли, вела на плоскогорье под названием Бизонья Спина. Мэтт неплохо знал эти места, он подростком охотился тут на кроликов и белок со старым дробовиком отца. Ему отчаянно хотелось подкрасться поближе, но он не смел. Похититель шёл так уверенно, словно побывал тут много раз, а вот Камень то и дело спотыкался, останавливался и что-то умоляюще канючил. Тянул время, ясное дело. Молодец, сообразил. Чужак всякий раз терпеливо ждал. Возможно, ему просто влом было тащить старуху на собственных плечах. Бабка-то при её росте явно была не лёгонькой. Ещё пара поворотов — на подъёме вверх тропинка стала гораздо уже, потом снова расширилась. Внизу еле слышно бормотал ручей, струясь по камням. Темнеющая во мраке скала, опять поворот — и Камень с похитителем вышли на плоскогорье, а Мэтт — за ними, в десятке шагов поодаль. Холодный ветер пробирал до костей… или же предчувствие чего-то невыразимо ужасного промораживало его насквозь? Парень остановился и придержал псевдо-Энн за плечо. — Сейчас мы придём на моё потайное место, — торжественно и гордо объявил он. — Это место Силы. Я его сам нашёл. Там, за кустами, оно и так достаточно скрыто от посторонних глаз, но я его ещё замаскировал. Идёмте же. «Скрыто от посторонних глаз», ну надо же. Этот урод выражался, как в книжке. И чуть ли не кланялся. Он даже взял Камня за руку. Тому повезло — руки у него были небольшими, ладони — узкими, как слишком хорошо помнилось Мэтту. Колючие ветви кустов безжалостно хлестали его, впиваясь в одежду, пока он пробирался следом за быстро удалявшимися фигурами. Оставалось надеяться, что Камень не бросит своё выламыванье перед чужаком и задержит его, как может. Поляна открылась впереди так неожиданно, что Мэтт едва не выдал себя, вывалившись из зарослей молодого сумаха. Теперь его пробил пот, на лбу проступила испарина. Он споткнулся и замер, вцепившись в ствол деревца и пытаясь унять своё запалённое дыхание. Но чужак явно и понятия не имел, что кто-то следует за ними, он даже ни разу не обернулся, торопясь показать старухе своё таинственное «место Силы». — Вот, это здесь, видите! — громко и восторженно воскликнул он и тут же разочарованно сник. — Ах, да, вы же не видите… Зато видел Мэтт. Слишком хорошо видел, потому что луна, как нельзя более кстати, выскользнула из-за туч и ярко осветила поляну. Мэтт не знал, что испытывает Камень, на котором всё-таки были тёмные очки, но у него самого вся кровь в жилах превратилась лед, и сердце остановилось. По периметру поляны торчали заострённые колья, всего шесть, машинально подсчитал Мэтт, водя по сторонам остекленевшим от ужаса взглядом. И на каждый из них была насажена голова. Некоторые владельцы животных не заявили о своей пропаже. Собачьих голов было две, затем голова жеребёнка, овцы, телёнка и, наконец, человеческая. Голова женщины с распущенными, спадавшими вниз, растрёпанными волосами и ртом, распахнутым в мучительном вопле агонии. Днём, очевидно, над этой трупачиной кружились довольные мухи. До Мэтта донёсся слабый тошнотворный запах разлагающейся плоти. Ноги у него подкосились, и он снова ухватился за тонкий ствол сумаха, судорожно сглатывая горькую слюну. — Вот проводники, — снова возбуждённо заговорил парень, волоча упиравшегося Камня за собой. — Я не сразу понял, почему у меня не получается так, как надо, но потом понял. И нашёл вас, виньян вакан. Вы можете пощупать их, вот так. Они ждут только вас. Они вам рады. Он неожиданно опустился на колени, восторженно глядя на Камня снизу вверх. — Вам выпала честь стать последней в этом кругу Силы. Последним звеном цепи. Вы проводите меня… туда. — Куда? — проскрежетал бедняга Камень, рефлекторно отпрянув от окровавленного кола с собачьей головой на нём. — Что ты тут наделал, мразь?! — Сила войдёт в меня, — почти бессвязно забормотал тот, вскочив с колен и снова попытавшись ухватить Камня за локоть. — Сила всех проводников, встретившихся здесь. И ваша, виньян вакан. Вы отдадите мне её, чтобы я мог вечно странствовать между мирами. Я никогда не умру! Никогда! — Наги сапа. Койот, — прохрипел Камень, видимо, припомнив недавние слова Энн, и парень отчаянно и радостно закивал. На его худом лице блуждала изумлённая, почти детская улыбка. — Да! Да! Вы тоже знаете, виньян вакан! Почему же вы сами не воспользовались этим знанием? Ведь вы так стары… — Потому что чужие мучения моего сраного бессмертия не стоят, — отчеканил вдруг Камень своим настоящим голосом, сорвал с себя мешающие очки и, изловчившись, пнул свихнувшегося мудилу в колено. У него, видимо, не осталось сил больше слушать, и Мэтт его за это не винил. Мудила взвыл, опрокидываясь навзничь, но, прежде чем покатиться по земле, схватил Камня за полу чёрного балахона и сильно дёрнул на себя, так что наземь рухнули оба. — Сучий потрох! — взревел Мэтт, вылетая наконец из кустов с револьвером наизготовку. — Подними руки, тварюга! Полиция! Камень безуспешно пытался заломать мудилу, а тот выворачивался с неожиданной силой, рычал и выл, будто настоящий койот. Спину Мэтта вновь пробило морозом. Возможно ли, чтобы поганое заклятие всё-таки сработало?! Подбегая к дерущимся, он отчаянно прокричал Камню: — В сторону, дурак! Но тот в азарте схватки его не слышал, одной рукой вцепившись мудиле в горло, а другой — лихорадочно пытаясь достать револьвер из складок старухиного балахона. Это ему никак не удавалось. Бледный гнойник луны и раздувшиеся окровавленные головы бесстрастно взирали на всё происходившее, а Вакан Танка, наверное, отвернулся от них! — Дайте же мне… дайте мне завершить обряд! — завизжал чужак, задыхаясь. — Вы не смеете! Я так близко… так близко! Я почти… дошёл! Мэтту наконец удалось ухватить его за шиворот и приподнять с земли, заглянув в белое оскаленное лицо с расширившимися глазами. В углах его большого рта проступила пена. Он наверняка ещё и обмочился, будто припадочный. Мэтт беспощадно вывернул ему правую руку так, что хрустнул сустав. Парень в очередной раз истошно взвыл, но свободной рукой всё-таки успел выхватить из кармана расстегнувшейся куртки какой-то блестящий предмет. Шприц! Здоровенный шприц из тех, какими колют лошадей, с иголкой чуть ли не в ладонь длиной! — Мать твою! — беспомощно выдохнул Мэтт, а парень, булькая судорожным смехом, с размаху всадил иглу в бедро пытающегося увернуться Камня. Тот упал, дёрнулся пару раз, его пальцы судорожно сжались и разжались, хватаясь за пожухлую траву, и он вытянулся неподвижно на каменистой твёрдой земле. Последним усилием Мэтт оттолкнул убийцу в сторону. Тот пошатнулся, но на ногах устоял. Его тёмные глаза были полны всё той же дикой мольбы, ненависти и страха. — Почти дошёл, говоришь? — бесстрастно спросил Мэтт, вскинув револьвер. — Так вали уже, тварь! И он без колебаний всадил две пули в грудь стоящего перед ним… нет, не человека. Человеком тот давно не был. Выстрелами его отшвырнуло к обрыву, но он не скатился вниз, просто тяжело грохнулся набок. Его ноги, согнутые в коленях, задёргались, оставляя на земле глубокие борозды, а потом он затих. Мэтт глянул на него лишь мельком. Он с наслаждением разнёс бы мудиле его тупую башку для верности, но прежде всего, прежде всего… Спотыкаясь, он подошёл к Камню, машинально сунув за пояс свой револьвер. Опустившись на землю возле неподвижно лежащего напарника, он приложил пальцы к его шее и затаил дыхание. Глаза Камня были плотно закрыты, но кожа под пальцами оказалась тёплой, сердце, хоть слабо и неровно, но всё-таки билось. Значит, мудила просто обездвижил его, как и обещал. — О Вакан… — прошептал Мэтт, с ужасом чувствуя, как к горлу подступает рыдание. Пиздец какой-то. Но он ничего не мог с собой поделать. Он лишь надеялся, что Камень находится в полной отключке и не запомнит этого позорища. Наконец Мэтт кое-как утёрся рукавом, высморкался и принялся сдирать с напарника чёртов балахон и седой взлохмаченный парик. Камень не хотел бы, чтобы его нашли в таком постыдном виде. А как только всё станет известно, народу тут окажется хренова прорва, это к гадалке не ходи. Потом Мэтт стянул с плеч собственную куртку и закутал в неё безвольное тело Камня, вытряхнув у того из карманов револьвер и злосчастный диктофон. — Я скоро вернусь, — выпалил он, глядя в посеревшее лицо мальчишки. — Я мигом. Ты жди. Через несколько минут он уже спускался по тропе, таща на плече скрюченный труп недоделанного койота, чья кровь пропитывала ему рубашку. Нельзя было оставлять урода здесь, мало ли что, вдруг всё-таки возьмёт да прочухается, а подмога ой как требовалась. Когда примерно на полпути до равнины почти из-под ног у Мэтта раздался дикий кошачий мяв, он подскочил на целый фут, едва не уронив свою ношу, и привалился боком к утёсу. Сердце колотилось так, что едва не проламывало рёбра. — Чтоб тебя разорвало, — еле шевеля языком, пожелал он старухиному коту, чей единственный круглый жёлтый глаз светился в рассеивающемся мраке, будто фара аварийной тачки. — Я же чуть не обосрался, ты, поганец. Кот снова мявкнул, на сей раз с полным удовлетворением, и даже замотал драным хвостом. — Сволочь, — устало констатировал Мэтт, поправляя труп на плече. — Давай, подымайся наверх, там Камень мой лежит в отключке. Слово «мой» сорвалось с его пересохших губ совершенно естественно. — Так что иди и присмотри за ним, — велел Мэтт, дождался, пока зверюга скроется в кустах, оттолкнулся локтем от утёса и поспешил дальше. Он не сомневался, что кот его послушается и приглядит за пацаном. * * * Воронье Крыло проклял всё на свете, пока, пошатываясь и спотыкаясь, не добрёл до бензозаправки Майерса. В том числе всех всевидящих прорицающих старух, полоумных вонючих койотов и стервеца Камня, который преспокойно отдыхает себе на полянке, когда он тут надрывается похуже вьючного мула. Блядь, уже светало! Он не стал пугать Майерса и его работников видом окровавленного трупа. Как не стал даже подходить к своему одиноко торчавшему на стоянке пикапу. Он пошёл к оранжевой будке телефона-автомата, усадил труп всё ещё безымянного мудилы, отмотавший ему все руки, наземь, и принялся накручивать диск телефона, бросив внутрь десятицентовик. Пускай шериф уже тащит сюда свою толстую задницу. Дальше события разворачивались именно так, как и предполагал Мэтт. Когда окончательно рассвело, округу наводнили всевозможные силы правопорядка, среди них даже вертолёт ФБР, на котором Мэтта и доставили на пресловутую поляну. Труп мудилы к тому времени уже увезли в морг. — Послушайте, сержант, — осторожно спросил Мэтта агент в чёрном отутюженном костюме и галстуке, сидевший напротив него в вертолёте, — но почему вы забрали с места происшествия тело преступника, а не своего напарника? Мэтт крепко потёр ладонью затылок, — башка у него просто раскалывалась, — и сказал чистую правду: — А вдруг бы сукин сын ожил и испарился? Ищи его сызнова потом. Преступника отпускать нельзя. — У него две пули в груди, — напомнил агент. И он, и вертолётчик уставились на Мэтта во все глаза, как на диковинку какую-то. Понятное дело, он был для них дикарь дикарём. Для них — дикарём, для бунтарей из ДАИ — продажным цепным псом… а ведь он только исполнял свой долг. Он и Камень. — М-м, — промычал Мэтт, прикрывая глаза, и даже не демонстративно. — У вас аспирину не найдётся? Голова болит. — Но, сержант, — не отставал фэбээровец, настырный, как чёрт. — жизнь вашего напарника должна быть для вас в приоритете. Слова-то какие наворачивает! — Я должен прежде всего пресечь преступление, — отчеканил Мэтт. — А Камень, как и я — акацита. Он знал, что эти васичу, бледнолицые в отглаженных костюмчиках, ровным счётом ничего не поняли. И тем более не стал говорить им, что за Камнем присматривает старухин кот. Они бы решили, что он совсем рехнулся. — Так где аспирин-то? — напомнил Мэтт, разлепляя веки, под которые будто песку насыпали. И забросил в рот пару капсул из протянутого ему пузырька. — Спасибо, пила майа. Вертолёт начал снижаться, и агенты прилипли к окошкам. Вот она, поляна, вот они, колья. И распростёртое на земле, неподвижное тело Камня. Кота уже, разумеется, не было видно — заслышав стрёкот вертолёта, тот живенько убрался в кусты, не дурак. Мэтт снова порадовался, что по взаимной договорённости всех участников этой операции было решено как можно дольше держать в неведении газетчиков, телевизионщиков и прочую пиздобратию. Пока агенты и помощники шерифа табуном носились по поляне, фотографируя страшные находки, Мэтт присел на корточки возле Камня и привычно пощупал пульс у него на шее. Потом выдохнул с превеликим облегчением и уселся на земле, вытянув ноги. Не было никаких сил. Просто не было, и всё. Кончились. По сторонам он даже не смотрел — только на осунувшееся, посеревшее и безмятежное лицо своего напарника. — Эй, — тихонько позвал он. — Батарейки-то в диктофоне насмерть сели. Ты их когда вообще менял в последний раз, обалдуй хренов? Камень, понятное дело, молчал. Дрых или притворялся, зараза. — Так что только в городе выяснится, чего там записалось, — продолжал Мэтт. — Того и гляди, меня самого заметут за убийство, если ничего не удастся пришить тому еблану. Но Камень не отреагировал даже на эдакое. Мэтт лишь крякнул. Вдруг на него упала чья-то тень, и он вскинул голову. Рядом стоял Джеки Шульц и смотрел на него непонятным, напряжённым взглядом. — Так вы только вдвоём пытались поймать этого гондона? — негромко спросил он, кивнув в сторону кольев. — Чего ж вы не пришли к шерифу? Мэтт вздохнул: — О пропаже той бедной девчонки никто не заявлял. А то, что погибли индейские коняги да собаки… кому это надо? Твой шериф про такое и слушать бы не стал. — Мог бы меня попросить помочь, — буркнул Джеки, отходя. — Учту, — с облегчением крикнул Крыло ему вслед. Он, конечно, не стал говорить парню, что подозревал и его. Подоспевшие парамедики с санитарного вертолёта уложили Камня на складные носилки и утащили. Подумав, Мэтт поднялся и поковылял за ними. Пока его действительно не упекли за решётку, надо было присматривать за Камнем. Теперь именно это стало его первоочередным долгом. * * * Мэтта никуда не упекли, хотя судебное разбирательство по факту смерти еблана, то есть Фрэнка Генри Лоусона, двадцати четырёх лет от роду, белого, студента ветеринарного колледжа, состоялось, как и положено. Мэтту пришлось написать такую гору бумаг, что руки отваливались. И до хрипоты отвечать на вопросы всевозможных служб. Его допрашивали и так, и эдак, пытаясь найти дыры в показаниях, но правда говорила сама за себя. Правда и голос дохлого еблана на диктофонной плёнке, которую всё-таки удалось прослушать — запись на ней длилась вплоть до двух прогремевших выстрелов Мэтта. Ему, можно сказать, повезло. Ну и, пока Камень вылёживался в городской больнице, — его увезли аж в Миннеаполис, потому что доза парализатора, которую ему вкатил еблан, предназначалась, как минимум, лошади, — Мэтт доставил домой старую Энн. Кон Дождь В Лицо и Джереми Зимний Ветер прощались с ней чуть ли не со слезами, а старуха тепло их обнимала. За несколько дней своего пребывания в полицейской казарме она вычистила эту берлогу до блеска, перестирала молодым засранцам все найденные — видимо, по запаху — носки и закормила кукурузными лепёшками вместо опостылевших консервов. Мэтт строго прицыкнул на приунывших сопляков, поглядел на их расстроенные физиономии и разрешил навещать старуху у неё дома, по выходным. Те сразу приободрились. — Бабушка, — проговорил Мэтт по дороге, глядя на сидевшую рядом Энн, чинно сложившую морщинистые тёмные руки на коленях, — ты сможешь очистить то место в Паха Сапа, которое осквернил своим поганым обрядом этот ублюдок? Чтобы выветрился даже запах его зла? О том, что произошло на плоскогорье Бизонья Спина, в Оглале ходили лишь смутные слухи. История эта так и не попала в прессу, а непосредственные участники событий предпочитали помалкивать. В том числе старый Уолт Прыгающий Волк и Стрела. Однако Энн сразу узнала обо всех подробностях от проболтавшихся ребят. Подумав, она спокойно кивнула: — Смогу. — Уоштело, я отведу тебя туда, — сдержанно проронил Мэтт. — Прямо сейчас, акацита, — велела Энн. — Прямо сейчас, — согласился Мэтт, посмотрев на неё. Её глаза по-прежнему были плотно закрыты, но от остроносого птичьего лица и костлявой фигуры веяло силой. Настоящей силой. Виньян вакан. Мэтту вдруг пришло в голову, что с помешанным подонком старуха, возможно, справилась бы куда лучше них. Но… «Это вам надо», — загадочно сказала она тогда. И вот, вместо того, чтобы ехать домой со своими пожитками, Энн Глядящий Олень направилась прямиком в горы. В её холщовом мешке нашлись и пучки трав, и орлиные перья. Мэтт провёл старуху дорогой, по которой шёл впервые в ту ночь, когда урод волочил здесь Камня, и вступил вместе с ней на страшную поляну, утоптанную за это время десятками пар ног. Ни кольев, ни голов, ни пятен крови здесь уже, разумеется, не было, но то, что витало над плоскогорьем, всё ещё обдавало Мэтта промозглым вонючим холодом. Он помог старухе разжечь костёр и благоговейно отступил назад, в тень зарослей сумаха, сев там на землю и склонив голову. На поляну он не смотрел, лишь слышал тихое монотонное пение Энн, чувствовал запах горящих трав. …Передо мною покой, И за мною покой, Подо мною покой, Надо мною покой, Кругом со мною покой… — Ты убил убийцу, — проговорила Энн своим мелодичным грудным голосом, безошибочно подойдя к нему. Мэтт вздрогнул и вскинул голову. Он, должно быть, задремал, пока она… пока она… Он потряс головой и хрипло вымолвил: — Чтобы его не было. Он вдруг вспомнил, как фэбээровцы — наверно, из самых лучших побуждений — предлагали ему помощь психолога, и криво усмехнулся, неловко поднимаясь с земли. Над плоскогорьем веял свежий ветер, напоенный дымом костра и влажностью близкого дождя. Мэтт с наслаждением вдохнул этот ветер. — Ты стал рукой Вакан Танки, акацита, — неожиданно сказала старуха, и Мэтт потрясённо взглянул на неё. Она улыбалась. — А теперь проводи меня домой, — добавила она просто. Кот ждал хозяйку у порога, тут же принявшись обтираться об её длинную юбку и гнусаво жаловаться на то, как с ним тут плохо обращались, гоняли по горам и всякое такое. Мэтт ему не мешал. Он чувствовал в душе какое-то странное умиротворение. Пора было забирать Маленького Камня из больницы, вот что. — Хокси чан ки уа, корень и семя, — загадочно произнесла старуха, стоя на крыльце. — Давай же, акацита, поезжай. * * * Мэтту не пришлось торчать в миннеаполисских пробках — больница, куда упрятали Камня, находилась на окраине. Он позвонил в приёмный покой и битый час терпеливо дожидался, сидя на скамейке в больничном сквере и мусоля книжку какого-то Макбейна про полицейских из Нью-Йорка. Те были круты. И небось, никогда не забывали менять батарейки в казённых диктофонах. Наконец на крыльце показался Камень. Вернее, инвалидная коляска с восседающим в ней Камнем. Её ловко катила прехорошенькая смуглянка-медсестра. — А я-то всё гадал, с чего ты здесь застрял, — проворчал Мэтт, подходя к ним. — Приветствую, мэм. Медсестричка зарделась, Камень зафыркал, а Мэтт без церемоний вытряхнул его из этого средства передвижения и подпихнул к своему пикапу, дожидавшемуся на стоянке. — Всего хорошего, мэм, — обернулся он к девушке. — Спасибо, Луиза! — весело проговорил Камень, лыбясь до ушей, паразит. — Садись уже, — прикрикнул на него Мэтт и забросил сумку с его пожитками в кузов. Но, когда оба уселись в машину, и пикап резво покатил по шоссе, между ними повисло неловкое молчание. Вернее, это Мэтт молчал, Камень же, выставив локоть в открытое окошко, насвистывал что-то себе под нос. Покосившись на него, Мэтт кашлянул и наконец спросил: — Ты как? — Видишь же, выпустили, — живо ответил Камень, не переставая улыбаться. Его физиономия всё ещё была осунувшейся, скулы торчали, под карими глазами залегли тёмные тени. — Значит, в порядке. — Вижу уж, — вздохнул Мэтт. — Ты не в обиде, а? — задал он вопрос, мучивший его всё это время. Камень недоумённо моргнул: — В обиде? На кого? — На меня. Я же тебя бросил, — тяжело выговорил Мэтт. Он вырулил на обочину, в подвернувшийся кстати «карман», и закурил. — Там, на той проклятущей поляне. Рядом со всеми этими жуткими головами на кольях. А сам попёр вниз, к шерифу, того дохлого койота. То есть Фрэнка Лоусона, мать его за ногу. Он передохнул. Наконец-то самое важное было сказано. — Но я же всё равно без сознания был, какая мне разница, — отозвался Камень, изумлённо глядя на него. — Я нихрена не помню. О Вакан, значит, он не помнил и того, как Мэтт позорно лил над ним слёзы там, на поляне. — Ты из-за меня всё это время дёргался, что ли? — продолжал Камень, таращась на него, будто впервые видел. Мэтт молча кивнул. — Ну и дурак, — объявил Камень дрогнувшим голосом. — Нельзя же было выпускать этого подонка из виду, хоть он и дохлый, мало ли что… Свалил бы куда и ещё кого-нибудь укокошил. Я бы и сам тебя оставил, а его утащил на твоём бы месте, если на то пошло, клянусь. — Врёшь, — уверенно сказал Мэтт. Что-что, а это он знал наверняка. — Ты бы меня нипочём одного не бросил. Теперь наступил черёд Камня закашляться и заёрзать на сиденье. Он перестал улыбаться и отвёл глаза. — Ну-у… да. Но я же ещё не такой крутой, как ты, я, наверное, пока не настоящий акацита. Но я буду стараться. Хейапи. Мэтт закатил глаза. На душе у него стало смутно и смурно… но очень тепло. — Старайся, старайся, — проворчал он. — Фигни вон сколько напорол. Батарейки проебал… и даже пушка у тебя в кармане застряла, виданное ли дело. — Угу… — покаянно промычал Камень, косясь на него. — Дай курнуть, что ли. — Последняя сигарета была, — буркнул Мэтт, отдавая ему незатушенный окурок, и Камень снова счастливо заулыбался, сунув его в рот. Мэтт даже понял, отчего, и ещё понял, что безнадёжно краснеет. Он сдвинул шляпу пониже на лоб и строго сказал: — Давай сверим наши показания. Тебе что-нибудь рассказывали про всё это дело? Камень качнул головой: — Хийа. Больше выспрашивали. — Так вот, — Мэтт откинулся на спинку сиденья, — этого двинутого мозгом урода звали Фрэнк Генри Лоусон, он и правда заканчивал ветеринарный колледж в Миннесоте. Когда был практикантом, стырил там все эти чёртовы препараты. Руководство колледжа, кстати, получило по шапке за халатность. Он посмотрел в посерьёзневшее лицо Камня. — А откуда Лоусон узнал про обряд? — нетерпеливо спросил тот. — Он был вместе с одним чуваком в онкодиспансере, — бесстрастно пояснил Мэтт. — Он вообще-то умирал, этот Лоусон. Рак поджелудочной. Но со своей смертью он нихрена не примирился. В его съёмной хате нашли дневник с подробными записями. Это мне и помогло открутиться от тюряги, помимо диктофона, кстати. Так вот, тот чувак, с которым он лежал в одной палате, был нашей крови, лакота. Но не из Оглалы, откуда-то из Небраски. Он много болтал и хвастался тем, что узнал от деда-шамана. Послушав чувака, Лоусон решил, что теперь сумеет не только выжить, но и стать бессмертным. Я так понимаю, он первым прикончил как раз соседа, прямо там, в палате, чтобы тот больше не болтал лишнего. Никто не забеспокоился, ну, откинулся пациент и откинулся. А Лоусон вбил себе в башку, что теперь к нему вроде как переходит душа и прошлое убитого. Вроде как он сам стал лакота. Вот тогда он и начал собирать своих проводников. Сбежал из больницы, снял в Рапиде хату, а сюда приезжал, чтобы рыскать по округе. Тачку напрокат брал. Мы на него ни разу не наткнулись. Не знаю, почему так. Но у него всё равно всё шло сикось-накось. То есть как бы он ни старался, обернуться койотом ему нихера не удавалось. И тут его осенило, что самым главным проводником должен стать шаман. — Кто была та девчонка? На поляне? — спросил напряжённо слушавший Камень. — Синтия Купер, шестнадцати лет. Ушла из дома, голосовала на шоссе. Ну, Лоусон её и подобрал. Решил, что это знак. Её тело недалеко от той поляны нашли, всё раскромсанное и землёй присыпанное. Не повезло бедолаге, — вздохнул Мэтт, и Камень поёжился: — Да уж. — Мы ей ничем помочь не смогли, — устало продолжал Мэтт. — Блядь, спасибо, что этот урод ещё с десяток таких девчонок не набрал, — его даже передёрнуло. — Слушай, колись, ты сильно натерпелся? — Камень остро глянул на него. — Да не особо, — соврал Мэтт как мог непринуждённо. На самом деле он был в шаге от каталажки, а председатель племенного Совета рвал и метал, требуя его увольнения за самоуправство. — Разобрались же. Всё обошлось. Ну чего ты так уставился? Нормально всё, говорю тебе. — Знаешь, что, — выпалил Камень, не слушая его, — даже если бы тебя посадили, даже если бы отобрали значок, ты всё равно бы остался акацита, Мэтт Воронье Крыло, и я… я горжусь тобой. Голос его сорвался, глаза заблестели. — Э-э… — промямлил Мэтт, потрясённый до глубины души этой вспышкой. Ничего подобного с ним сроду не бывало. Маленький Камень просто взял и признался ему в любви, чёртов сын. И что теперь с ним делать? — Я… ну, в общем… — Слушай, я на тебя тогда напёр, ну, когда мы спорили, кому бабкино платье надевать и всё такое, — взахлёб продолжал Камень, мотнув головой, — Так вот, я по-мудацки поступил, так нельзя, — он скривился, словно от боли, — короче, я отзываю свою кандидатуру. — Чего-о? — до Мэтта не сразу дошло. «Пусть меня прикончат в бабкином платье, но если я всё-таки выживу, Крыло, я буду с тобой ещё раз, так и знай…» — Отзываешь свою кандидатуру? — медленно повторил Мэтт и грозно прищурился, закипая. — Ты что, стервец, в племенной Совет баллотируешься, что ли?! Надо же, какой благородный, зараза! Раскаялся! По-мудацки он поступил, видали! — Я… э-э… м-м… из-извини, я не хотел, чтобы ты чувствовал себя обязанным… не хотел тебя при-принуждать, я и так тогда с тобой обошёлся не очень… ой! Он прикусил язык, когда Мэтт, полоснув по нему свирепым взглядом, дал по газам так, что их обоих вдавило в сиденья будто в самолёте, идущем на взлёт. Камень немного помолчал, невидяще глядя на стремительно мелькающие вдоль шоссе рекламные щиты, наконец не выдержал и взмолился не своим голосом: — Сержант, сэр! Так куда мы едем-то?! Мэтт скосил на него глаза, собираясь съязвить, но смилостивился и проворчал: — Ко мне домой, куда. Кандидатуру он снимает… Я тебя всё равно выбираю, понял? Ему показалось, что Камень сейчас потеряет сознание, такое у него стало лицо, но тот, распластавшись на сиденье, блаженно пролепетал: — Бутылку… возьмём? — Не требуется, — сурово отрезал Мэтт, хотя внутри у него всё переворачивалось от смятения и предвкушения. — Мы — акацита и должны сами в первую очередь соблюдать закон. А распивать спиртное в резервации запрещено. * * * Глубокой ночью Мэтт натянул штаны и вышел на крыльцо своего дома. Сел на верхнюю ступеньку, влажную от росы, и закурил, бездумно и умиротворённо глядя на звёзды. Он нисколько не удивился, когда позади него еле слышно заскрипела входная дверь. — О чём ты думаешь? — прошептал Маленький Камень, устраиваясь рядом. Его голое плечо было тёплым, но покрылось мурашками. Дурень вообще не стал одеваться, только трусы натянул. Мэтт покачал головой, взял его за запястье и повернул руку ладонью вверх, разглядывая синяки и дырки от криво входивших в вены иголок. — Как наркоман какой, — буркнул он. — Чего голяком шляешься? Холодно, иди оденься. — Мне не холодно. Так о чём ты думаешь? — не отставал Камень, щуря довольные глаза, и Мэтт со вздохом сказал: — Думаю, что Стрела сама найдёт себе другого жеребёнка, а вот старому Прыгающему Волку надо принести щенка взамен его собаки. Не знаешь, у кого недавно псина ощенилась? — У Дэнни Бычка, — неспешно кивнул Камень. — Уоштело, я спрошу. А ещё о чём ты думаешь? Приставучий, чертяка. — О том, что твой «ещё раз» закончился, — ответил Мэтт ехидно и беспощадно, хотя сердце у него невольно дрогнуло. Сердце, но не голос. — Всякие там любови и внеуставные отношения мешают делу, понял? «Хокси чан ки уа, корень и семя…» — вдруг вспомнил он старухины слова и даже вздрогнул. «Бремя мира — любовь… смотрит из сердца, горит непорочно…» — Понял, — легко согласился Камень и так же легко поднялся, демонстративно почёсывая пятернёй голую грудь, а Мэтт поспешно отвёл взгляд. Зараза, вот же зараза! — Значит, я тебя добьюсь ещё раз, Мэтт Воронье Крыло. И ещё раз. Я же обещал, что буду стараться. Я же — акацита. КОНЕЦ