Wildest Dreams

Maroon 5 – Lost BTS – For Youth Imagine Dragons – Follow You BTS – Heartbeat JungKook – Stay Alive (Prod SUGA of BTS) BTS – Let Me Know Rihanna – Stay Rihanna – Never Ending *** – Блять! – немного громче, чем планировалось, срывается со рта Сокджина, когда бумаги из папки просто валятся на пол из его рук. Он не спешит их поднимать, просто сжимает зубы и старается выдохнуть, так, чтобы злость и накопленный стресс вышли вместе с воздухом. Зажмурив глаза и нахмурив лоб, он просто стоит и смотрит на белые рассыпанные по полу бумаги пустым взглядом. Он всегда был собран, сконцентрирован. Был. Вот уже две недели он не находит себе места. Рассеянный, раздраженный и как бы не хотелось признавать – разбитый. Все валится из рук, как будто он не управляет своими конечностями. Смех, да и только. Стоило лишь сказать: «Уходи», как все полетело в пропасть после закрытой за собой двери. Нет-нет, он говорил себе, что поступил правильно, как взрослый умный человек, что не позволяет себя больше обижать, унижать. Все к этому шло, слишком большая разница, которая не давала покоя, и нужно было сделать это раньше, прогнать и не влюбляться в школьника, даже такого красивого, настырного и умного, потому что Сокджин знал, что от правильных решений все должно прийти в норму, но только вот почему-то давление прыгает, по рёбрам внутри отдает ноющей болью, голова раскалывается, и рыдать хочется каждый день, свернувшись в кровати обиженным калачиком. Но он сильный, просто нужно первое время переждать, перетерпеть. Он в этом знаток, так что знает, как пережить расставание, чтобы было легче. Заняться чем-то, чем угодно, лишь бы занять мысли. Сокджин умеет таким заниматься, ведь достиг всего упорным трудом. И время терять Ким не умеет, поэтому второй день после «ухода» у него пошёл на уборку квартиры, после работы, на которой он не вылазил из бумаг, протереть пыль, умело обходя вещи Шону, не трогая их, хотя принёс с кладовки коробки, чтобы их убрать, но потом встрепенулся с мыслью, что убирать за младшим он не будет. Пусть сам придёт и заберёт! Он в работники на полставки не нанимался, а вот ползать на коленках и почистить каждый уголок – так пожалуйста. Все вычистить, притом фырча, как разозленный волк, матерясь на каждом продвинутом сантиметре, хоть недавно купил робот-пылесос, чтобы как раз этим он и занимался. Сокджину не упало, силы есть, и он сам все сделает в десять вечера, потому что… потому! После двухчасовой уборки, которая все-таки не поумерила внутренний гнев, для чего, собственно, она и была затеяна, а наоборот распалила. Сокджин просто подумал, что не тем он занимается, нужно наоборот, что-то расслабляющее для мышц и внутреннего состояния, а не напрягающее, поэтому он набрал ванну, заливая туда масла и пену, включил плейлист с любимыми медленными композициями. Сходил за фруктовым вином и начал раздеваться, расстегивая никак не поддающиеся пуговицы на рубашке, потому что пальцы дрожали, как и его тело. Опускаться в пенную ванну было приятно, и даже отпивать вино с горлышка, потому что: «Ну и нахуй эти бокалы не сдались…» Взгляд направлен прямо, в никуда, глаза просто смотрят в точку, а уголки губ тоскливо опущены вниз. – Просто нужно пережить. Все пройдёт, – ободряющие слова себе для поддержки, чтобы сейчас просто не разреветься. Он взрослый. Они не ревут днями на пролёт. – Ты и не с такими прощался! Правильно. Не с такими. Потому что Сон Шону они и в пометки не годятся. Шону это что-то внезапное и самое окрыляющее. Настырное и любимое. Даже будучи младше, научил Сокджина быть более смелым и слишком много не задумываться над пустяками. Давал старшему большую веру в себя и свои силы не только словами, а помогал и на деле, справляться с бумажками либо помогал другим работникам в пабе после учёбы. Дарил Сокджину искренние улыбки и сладкие ночи, от которых дух захватывало. И каждый раз сам с улыбкой возвращался домой, потому что знал, тот его ждет, с вкусным ужином на столе, который сам приготовил и веселой болтовнёй за ним. Проводить вместе время было приятно, до ярких лучей в глазах. Жить вместе было – хорошо. Впустить в свое сердце было – глупо. А теперь… потухшие глаза и дрожь по телу. Кто бы думал, что, когда он ушел, Сокджин закончится. Его пустые мысли прерывает телефонный звонок, и он спохватывается, чуть не роняя бутылку на дно пенной ванны, матерится и неловко дотягивается до мобильника, потому что сердце колотится, надежда оживает, хочется до боли услышать его голос, потому что скучает, прошло всего ничего, а он ужасно скучает, не факт, что простит, но зато услышит! И надежда пропала так же стремительно быстро, как и появилась. Не Шону. Всего лишь младший брат. Наверное, снова хочет попроситься переночевать. Сокджин прочищает горло, собирается и поднимает трубку с наигранным голосом. Они болтают недолго, тот позвонил, чтобы сказать, что у него через два дня день рожденья, и что скинет список, какие подарки он хочет. «Школьник недоделанный!» – все, о чем думает Сокджин, но говорит обратное, что все подарит, пусть скидывает, может, хоть кто-то будет счастлив, если ему не суждено. Что за карма? Что за судьба? Он что, в прошлой жизни кому-то жизнь сломал, и сейчас огребает по самые?! После горячей ванны и выпитой бутылки Тугёнджу настроение лучше не становится, он охмелён и тело все будто из сахарной ваты, слушаться вообще не хочет, а голова трещит. Но Сокджин стремительно направляется в небольшую гардеробную, и там его накрывает полностью. Шону не любил складывать вещи, и всегда бросал их на полку, говоря, что потом, но этого никогда не происходило. Сокджин всегда убирался за ним. И, кажется, это его большая тайна, потому что ему нравилось ухаживать за младшим, стирать его вещи, гладить и складывать аккуратно на полки. Это его расслабляло. Запах Шону. Запах тепла и любви. Он оперся о полки плечом, и просто засмеялся, закрывая глаза, а затем рука сама потянулась за черно-белой клетчатой рубашкой, кое-как закинутой на полку. Ким вдыхает запах, близкий, родной, самый любимый, с закрытыми глазами наслаждаясь, как псих. Проклятые слезы катятся сами по себе. Той ночью он уснул в слезах. Утром пообещал себе, что больше плакать не будет, но снова разревелся уже следующей ночью. Все катилось… все бесило, все раздражало. Первую неделю он просто громко дышал и старался сосредоточиваться на работе, домой возвращаться было невозможно. Одиноко. Больно. Нужно ли говорить, что он каждый раз кидался, как только слышал звонок телефона, наверное, снова в надежде, и каждый раз разочаровывался, что это не Шону. Прокручивал у себя в голове «Что за нахуй!» Почему не звонит? Почему не просит еще прощения? Сокджин что, был для него шуткой? Разве себя так ведут, когда провинился? Они же должны еще все обсудить! А вещи? А вещи его что, совсем не нужны?! А сказать, что со мной все хорошо, не переживай, я поживу пока у матери?! Так нет, зачем же сейчас Сокджину ломать голову, где его парень, бывший вроде парень. Так ведь не поступают взрослые люди! А… вот в чем загвоздочка, Шону не взрослый! Он просто... Просто… Звонок в дверь был как оповещение прийти в себя и побежать в надежде, что вот, наконец, появился принц, но как он был снова разочарован, когда это был всего лишь его брат, с яркой улыбкой и словами: «Вот и я! Где мой подарок?» Сокджину хотелось крушить. Все крушить. Разве он не достоин хоть какого-то ебаного сообщения?! Разве… разве он не такой мужчина, чтобы за него бились, добивались? Да хотя бы прощения еще раз попросили?! – Хен, как ты мог забыть? Я же тебе список скидывал! – ныл младший Ким, вертясь на стульчике, скрещивая руки на груди и надувая губы, такие же полные и красивые как у старшего, который и в самом деле забыл купить подарок, потому что голова забита не тем, не тем. – Держи, – Сокджин, возвращаясь из спальни вместе со своим кошельком, вытаскивает оттуда деньги, больше, чем следовало, и дает брату. Сегодня у него сил препираться с Вонхё нет. – Только прошу тебя, купи что-то нормальное! Глаза Вонхё заблестели от суммы и он быстро взял, пока не забрали, уложил в карман у груди, еще так похлопал по ней, говоря «моё, моё сокровище!», а потом у входной двери, когда обувался, крикнул слова благодарности и сказал, что спешит, потому что его ждет Шону, закрывая после этих слов двери с той стороны, не дожидаясь пока Сокджин, доходящий до прихожей с кухни, замер. Как и его сердце. Это ведь ему послышалось? Или… так воображение играет с ним злые шутки? Сокджин хотел узнать истину, поэтому помчался за своим телефоном, набирать брата, который, ясное дело, не взял трубку, наверное, подумал, что Сокджин заберёт деньги или будет расспрашивать что, куда, зачем! – Да вы все издеваетесь! В тот день он кричал громко, разбивая тарелки на кухне, потому что что?! Злость брала вверх над его умом. Хотелось снова крушить. А позавчера он разбил случайно свою любимую кружку, от увиденного поста в инстаграм своего брата. Фотография. Вонхё с Шону. Улыбаются так радостно, в кафешке сидят, мяско пожирают, а ему даже не перепал кусок торта, даже не пригласили, а он, между прочим, брат! Что Вонхё делать с Шону! Мозг так и вопил: «Что происходит?!» Это просто… Сокджину волосы на голове хотелось рвать. У него было много парней, и если они расставались, то те все равно бежали к Сокджину и просили прощения и второй шанс. А этот… тусит с его братом, и не заходит… Да, признаться, Сокджин ожидал совсем иного. Он думал, что будет заставать каждый день Шону возле порога, который будет говорить «прости…прости» до изнеможения! Хотя бы звонить! А сейчас у него ровно ноль звонков и столько же сообщений! Нет... он звонит не будет, потому что это не он провинился! Он имеет хоть каплю гордости! Это ведь ему изменили! С каким-то сопливым парнем, потому что напился и ревновал?! Бред… Да Сокджин бы в жизни так не поступил! Да и ревновать было незачем, да он поздно приезжал домой, все время проводил с Су Хёком, потому что нужно привести все бумаги в порядок и найти нового доставщика на два паба, заняться закупкой, написать отчеты, провести переучет… да у него было дохрена работы, а еще нужно найти нового управляющего, потому что такими темпами он скоро деревом упадет, но куда там Шону… да, хорошо, может у него было время на младшего, но… Это он чего-то не понимает или это мир сошел с ума? А вчера он уже не выдержал, потянулся за тоненькими сигаретами и выкурил две подряд, скрывшись на заднем дворе, как злодей, чтобы никто не увидел, запил все купленным соджу в мягкой упаковке, потому что негодование брало вверх. Докатился. А сегодня из рук у него уже падают бумаги, потому что бесит... бесит… бесит! Не звонит! Не пишет! Не приходит! – Первую неделю я молчал, но вторая – это уже как пытка. Не могу смотреть на твоё кислое недовольное лицо! – Ли Сухёк закрывает ноутбук и, откидываясь на спинку кресла, устремляет свой взгляд на Сокджина. – Малой не удовлетворяет? У Сокджина сейчас, кажется, пойдет пар из ушей. Возможно, впервые в жизни так сильно хочется выговориться. И даже Ли Сухёку. – Он мне изменил! – срывается Джин потоком слов, чётко выговаривая каждое раздражённым тоном. – Я сказал ему убираться! Две недели… две гребаные недели, и он даже не позвонил! Не написал! И даже за вещами не пришел! – Сокджин обходит разбросанные по полу бумаги и направляется к дивану, садится на него, откидывая голову на спинку, сверлит прищуренным взглядом потолок, говоря себе не пустить потоки слез. Просто дышать, сжать пальцы в кулаки и дышать. – Оу… – тянет Ли и поправляет воротник рубашки, сжимая губы, кивает, больше даже для себя. – Понятно почему ты такой ходишь. Ну и с кем он переспал? – Поцеловался, – поправляет Сокджин и трет ладонями лицо. Все чешется, глаза печет, а сегодня еще когда брился, поранился, от того, что рука дёрнулась. Смех, хочется просто содрать кожу и почувствовать себя наконец нормально. Сухёк взрывается хриплым грубым смехом, потирает переносицу, пока Сокджин охреневает, даже отлипает от спинки дивана, и ошарашено смотрит. Не такую он реакцию он ожидал. Глаза Кима слишком широко открылись, а лоб покрыли неглубокие морщины. Он, хмыкнув, поднял руки вверху, молча показывая: «Чего, блять!» – Ох, Джин! – Сухёк прекратил громко смеяться, но улыбку на его губах все еще можно было увидеть. Он мотал головой туда-сюда, будто говоря «какой ты дурак», а затем перевел свое внимание на все еще ожидающего угрюмого Джина. – Не думал, что ты такая истеричка. – Прости? – с еще большим удивлением и сарказмом проговорил Джин. – Дай угадаю! Он приревновал тебя ко мне, напился и поцеловал какого-то парня. Потом приперся к тебе, признался, извинился, а ты его, как ты говоришь, выгнал! – Сокджин, как раз открывает рот, чтобы сказать, как Ли показывает рукой «лучше помолчи», и тот просто выдыхает, но молчит, внимательно слушая, что тот дальше скажет. – Я, конечно, за сеансы доброты беру деньги, но, так и быть, открою тебе глаза, потому что ты красавчик, – Сокджин на это только закатывает глаза, но продолжает молчать, сверля взглядом, как бы говоря: «Ты думаешь, ты самый умный? И что я не разобрался во всей ситуации?» – Он был школьником, который бегал за тобой хвостиком, чтобы ты обратил на него внимание. И за каждую вашу встречу он только и слышал, что мал, и у вас большая разница в возрасте, хотя по-детски вел себя ты, я бы сказал, каждый раз напоминая ему это. И что ты хочешь, чтобы он чувствовал? Паренек, который про все забыл, чтобы быть с тобой, тянулся за тобой, занятым человеком, что думал только о пабе и о разнице в возрасте! – взгляд Сокджина смягчается вмиг, и он от услышанного опускает голову, впервые задумываясь о своих словах, сказанных Шону. – И насколько мне известно, на каждый шаг у ваших отношений, инициатором был он: встречаться, переезд, познакомиться с родителями, потому что ты прятал голову в песок, еще больше говоря своими поступками, что ты не считаешь его тем, с кем можно жить всю жизнь. Мне кажется, это не отношения были, Сокджин, а просто какая-то пытка для него. Когда же ты глянешь на него, как на взрослого мужчину, соответствующего твоим критериям? – Но я… – он даже не знает, что хочет сказать, потому что, кажется, впервые смотрит на ситуацию под другим углом. Неужели Шону было так тяжело с ним?! – Да-да, Сокджин! Сначала ты относился к нему как к глупому школьнику, а потом просто как к глупому настырному ребенку. А потом появился я, выглядящий в его глазах как примерный, богатый и красивый мужчина, который должен быть рядом с тобой. Ясно, что парень начнет ревновать. А ты вместо того, чтобы ему все объяснить, кидался тем, что он еще мал и хочет развлечений в жизни?! Браво, Сокджин! И как я знаю, он приглашал тебя со своими друзьями, но ты два раза отказался, сославшись на занятость. А если честно, мне кажется, ты испугался, как они будут смотреть на тебя и как себя с ними вести?! Ты очень красивый, но видимо не слишком умный, Сокджин! – Сухёк поднялся на ноги, поправляя низ пиджака и застегивая на одну пуговицу, направляется к выходу, удовлетворенный охеревшим во всех смыслах слова Кимом, которому пролили свет на ситуацию, и выглядит так, что и пожалеть хочется. Сухёк останавливается возле двери, приоткрывая её, и кидает через плечо: – И на твоём месте я бы поменял друзей. У них язык без костей! Сокджин даже не реагирует на хлопок двери от уверенного ухода Сухёка, как застыл сидя на диване, так и сидит пялится в одну точку. Кажется, так проходит полчаса, пока он отходит и глубоко выдыхает, откидываясь снова на спинку дивана и закрывая глаза ладонью. – Как же можно было быть таким идиотом, Ким Сокджин! И что мне теперь делать? – стонет Джин и мается на диване, как раздражённое дитя. Вот за что ему это! Пару минут мучений и он поднимается на ноги, сильно сжимая губы и просит себя быть сильным и уравновешенным мужчиной, вспоминая старую поговорку: «Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе». И речь не совсем о потери гордости, а как раз наоборот, если он все время тыкал, кто старше, то видимо ему и придётся сделать первый шаг к решению проблемы. Шону поступил нехорошо, но он сразу осознал свою вину и признался, как честный малой, не взирая на то, что его ждёт. А честность в сегодняшнее время, кажется, уж совсем тяжела, это как крупица самого важного между людьми, что проливает свет на хорошее будущее, что-что, а Шону – честный и славный малый. И если подумать о их отношениях, не будь бы парень таким настырным, Джин бы и с места не шевельнулся, боясь большой разницы в возрасте, какую он и не замечал в их обыденных взаимодействиях. Так что пришло его время побороться за их отношения, пока он не потерял самого любимого человека. Поэтому, он шагает к своему рабочему столу, берет мобильник и набирает на быстром наборе номер телефона младшего, и совсем впадает в злость, когда слышит: «Абонент находится вне зоны действия сети…» – Блять! Да ты издеваешься!– вспыхивает Джин и злобно рычит. – Ну хорошо… никто не говорил, что будет легко! Работа сегодня уже точно не будет доделана, мысли совсем заняты мальчишкой, поэтому он быстро собирает бумаги с пола, кладет на стол, забирает ключи от машины и выходит из кабинета. Первым делом он едет к Шону домой, то есть к его омме, надеясь, что он там, по дороге заезжая в магазин, с пустыми руками он как бы заехать не может к своей «свекрови», как шутил Шону, хоть бери и падай, и покупает дорогой подарочный набор с женьшенем и растворимым кофе Kanu, который рекламирует ее любимый актёр Гон Ю. На удивление женщина его принимает очень хорошо и спрашивает о визите, на что Сокджин задумывается, знает ли она, что между ними случилось, но видимо нет, потому что она спрашивает, как там Шону и почему он не приехал тоже, что ставит Джина в тупик еще больше. Но он берет себя в руки, поэтому меняет резко свой потерянный взгляд и тянет улыбку, наперёд просит прощения, и говорит, что они немного повздорили, но все хорошо. Ну он на это надеется. И омма Шону отпускает его только после сытного ужина вместе. – Ну и где ты шляешься тогда, Шону! – уже в машине, бьет от злости руль ладонью, потому что придётся взяться за тяжёлую артиллерию, к которой он не хотел прибегать. Вся эта история злит. Злит то, что он вёл себя реально как последний кретин, то, что младший не звонит, не пишет, не приходит, будто сквозь землю провалился! Да, он ему сам сказал убираться, но разве он не заслуживает хоть одного звонка! Одного! Нет... конечно, ему было бы этого мало, он бы ещё в павлина поиграл! Ну и пусть! – Бесит… бесит! – но тянется к телефону, сжимая зубы и дышит нервно, длинными пальцами ищет контакт Минхёка, лучшего друга Шону, что вписал номер на всякий случай, вот и сейчас выходит тот случай. Он нажимает звонок, проводя языком по губам, слушает гудки и просто нервно сквозь зубы говорит: – Подними! Подними эту проклятую трубку! – и то ли судьба, то ли Минхёк сжалился, но тот всё-таки поднимает и довольным, высоким, напыщенным тоном тянет это проклятое: «Слу–шаю!», Сокджин просто закрывает глаза, выдыхает, но спокойно продолжает: – Это Сокджин, парень Шону, может ты… – Бывший парень! – без стыда и уважения перебивает Минхёк, а Сокджин, кажется, сейчас лопнет от злости. Да кто, блять, их вообще воспитывал! В его время такого не было! А сейчас творится чистое безобразие. И что самое худшее, ему нужно это пережить, нет, он предполагал такой расклад, Шону может и выговориться другу хотел, так заодно мог и сказать ему быть повежливее! – Ты знаешь, где он?! – меняете голос с доброжелательного на серьёзный и строгий, сжимая сильнее телефон, потому что его нервы реально на исходе, показывая этим, что играться он не будет, и тому лучше сразу нормально ответить, и то ли Минхёк сообразительный парень, то ли хороший друг, но сразу выдаёт адресу бара, в котором они видимо сидят, и кладет трубку, не удосужившись услышать «спасибо». Сокджин бросает телефон на соседнее сидение и нажимает на педаль газа, сжимая скулы. Ох он этим ребятам покажет, где раки зимуют, только дайте доехать. Его злость пылает, странно, что волосы на голове ещё дыбом не стали. Он Шону расскажет! Все расскажет! Что думает, как тот поступил, что не звонил, а Джин готов был на Луну выть. Злости и раздражённости его на долго хватит! Вы уж не сомневайтесь. Он паркуется на свободной стоянке недалеко от бара, выдыхает, собирается с духом и выходит из машины, пылая праведным гневом. Идёт уверенной походкой, поправляет воротник рубашки, представляя, как сейчас покажет, где раки зимуют, потому что с ним так безобразно поступили. Он заходит внутрь, бар небольшой, в помещении достаточно темно, всего-то пара столиков и мало посетителей, это скорее похоже на какую-то забегаловку. В углу он видит Шону с опустившимися плечами, перед ним стоит соджу, а напротив него сидит– Минхёк, который замечает Джина сразу и сужает глаза, но другу ничего не говорит, просто пялится, пока Сокджин подходит тихо сзади Шону и слышит его мягкий голос, улавливая в нем дрожь. – Я так по нему скучаю! Не могу уже! – он кладет локти на стол и зарывается головой в ладони, как обиженный маленький мальчик, нуждающийся в ласке. Злость испаряется мгновенно, все мысли только о том, как он сильно соскучился по этому парню. Он не хочет кричать, не хочет его поучать, как нужно было поступить, просто хочет дотронуться и обнять. Морщины на лбу разглаживаются, смягчая выражение лица, пронизывающий взгляд становится мягким и добрым, на губах появляется легкая удовлетворённая улыбка, показывающая, что он, наконец, увидел Шону и тревожность как рукой сняло. Он кивает Минхёку в жесте «пожалуйста, дай мне поговорить с ним», тот понимающе смотрит, опускает с выдохом плечи и поднимается со своего места, под растерянный взгляд Шону. Джин садится напротив, сжимая губы в улыбке, рассматривает удивленное лицо младшего и накрывает своей ладонью его руку. – Хён… – Пойдем домой, Шону. И, кажется, большего не надо. Всего одна фраза, от которой Шону начинает улыбаться в ответ, чтобы потом подняться и обнять крепко-крепко, прося в шею тихое прощение, на что старший нежно поглаживает его спину, радуясь, что наконец он понял, что между ними не важна разница, если они идут одним путем. Добираются до дома они быстро, молча, почти всю дорогу улыбаясь друг другу, сохраняя это мгновение, переплетая руки на светофоре. Кажется, разговоры сейчас лишние, пока, переступив порог дома, Джин не набрасывается на младшего с поцелуями, прислоняя его к двери, целует то мягко, то с нажимом, и ахает, когда Шону меняется с ним местами и с улыбкой продолжает целовать. Они целуются долго, развязно, нежно и так до боли нужно, понимая, что больше никогда не позволят эмоциям брать над собой верх и разрывать их так на долго. Но все же отцепиться друг от друга нужно и привести себя в порядок, поэтому пока Шону принимает душ, Джин готовит ужин и наливает им по бокалу вина, делая долгожданный глоток спокойствия. Шону подкрадывается сзади, поглаживая нежно бедра старшего начиная целовать шею, к которой дают доступ, откидывая голову назад. Ужин остывает на кухне, потому что они не удержались, и поцелуями шли до спальни, кувыркаться в кровати, изнывая от теплоты и нежности, любви. После потрясающего нежного секса, Шону целует Джина в губы, и усмехается, после чего поднимается с кровати дотягиваясь до своего белья, и удивляется, когда старший начинает вести себя как ребенок, говоря ему милым голоском: – Не уходи… не хочу, чтобы ты уходил! – мешая ему надеть белье, за что получает смешной шлепок по голым ягодицам. – Хён… люблю тебя! – в глаза, получая в ответ тоже признание, и клюет в кончик носа. – Я быстро. Он приходит через пару минут, разогрев ужин и все красиво уложив на одну тарелку, держа в другой руке два наполненных вином бокала, до чего сразу же тянется нагой Джин, прикрывшись одеялом. Они чокаются и выпивают, отставляя на прикроватную тумбочку бокалы и снова целуются, чувствуя себя ненасытными зверями. – Почему ты не приходил?! – отрывается Джин и спрашивает наконец то, что все время его грызло, наблюдая как младший тянет свое долгое «эээ» и почесывает затылок, прищуривая и без того маленькие темные глаза и немного напрягается. – Я приходил… – тянет Шону и прокашливается. Джин хмыкает и садится поудобнее, показывая всем своим видом «Не понял!» и скрещивает руки на груди, улавливая, что младший что-то не договаривает, и тянет, придумывая с пару минут, что говорить. – Просто… – Просто? Ты знаешь пароль от дома, ты мог бы зайти! – начинает взвинчиваться Джин, откидывая волосы назад в накатившей от нахальства младшего злости. – Забрать хотя бы вещи… позвонить мне! Я не понимаю! – и смотрит на младшего, которой только губы жует и дальше молчит. – Ты можешь уже хоть что-то сказать?! Шону! Пожалуйста… Неужели я не достоин… – Нет, хён! Все не так! Не говори так! Мне тоже было трудно, – он приближается, и берет длинные пальцы Джина в свои ладони, поглаживая, поднимая чтобы поцеловать. – Я скажу, только пообещай, что не рассердишься, хорошо? – Шону… –Сокджин… – наблюдая за сменившимся хмурым выражением своего парня, Шону сразу же выправляется, добавляя дебильное: – хён… пожалуйста! – и Джин, сдавшись, кивает, думая про себя: «Черт с ним. Больше я этого малого паршивца никогда не отпущу!» – Я не соврал, когда сказал, что я приходил. Но посчитал, что, наверно, тебе нужно больше времени, чтобы, ну… успокоиться и все обдумать, и ушел. Но не выдержал и на второй день пошел к тебе на работу с огромным букетом цветов и твоим любимым вином, – Джин не перебивает, слушает внимательно, радуясь внутри, что младший все-таки приходил. – Но тебя не было, а был Сухёк-хён и он… – тут Сокджин уже напрягается сам, наклоняя голову слегка вправо и поднимая брови вверх. – Ну, в общем, он увидел меня с цветами и спросил, что не так… и я психанул и все рассказал ему. И сказал, что он мудак и может теперь смело клинья к тебе подбивать, потому что ты меня прогнал!– лицо Шону немного краснеет на этих словах, и он отводит взгляд, стыдясь своего поступка, но все же собирается и снова смотрит на Джина с глупой улыбкой, пока тот приоткрывает рот, явно не ожидавший такого. – И… Ну в общем, он оказался неплохим мужчиной, и это он посоветовал мне тебе не звонить, не писать, и не приходить. А потом еще добавил, что ты сам ко мне, – понижает голос тише, – прибежишь! – Вот сука! – Я? Ты обещал не злиться! Хён! – Джин подрывается с кровати с криками «где мои чертовы трусы», а потом набрасывает на себя халат, нервно завязывая на узел, пока Шону нервничает, и просит прощения. – Я честно уже не выдерживал! И если бы ты сегодня не пришел, я бы сам побежал к тебе. Джин! – вроде слышит в ответ: «Успокойся! Не ты!», поэтому он просто валится на кровать головой вниз и улыбается, слыша с кухни громкий голос Джина: «Ну ты и падло, Сухёк! Где, блять, мой телефон!» Джин наконец находит телефон на полу кухни, наверное, они его бросили, когда жадно целовались, и разрывается от злости. Сухёк, блять, гад, козлина! Да он же его друг! Как позволил столько выть и обливаться слезами! Да сделал вид, что еще нихрена не знает! Посмотрите какой умный, блять! Провести его захотели. А потом выдыхает. И когда уже находит контакт, слышит из комнаты смех и любимое «Джин, ты ещё там долго?», улыбка показывается сама. Он наконец-то счастлив. Со своим нахальным младшим, упертым, смелым, любимым человеком. Поэтому он, печатает только одно слово, в которое вкладывает весь смысл, отправляет, после кидая телефон на стол и возвращаясь к Шону, наваливается на него с поцелуями. «Спасибо!» *** Празднование в доме вышло на славу, удалось в полном смысле этого слова. Хосок с Чимином пригласили близких сердцу друзей, удивившись, что Юнги пришел один, без Чонгука, и на вопрос, где младший, Юнги просто промолчал, но настаивать на ответе не стали, кажется, все поняли, что опять что-то случилось. Решили ошарашить своей новостью, особенно Тэхёна, что аж с кресла упал и потерял дар речи. Глаза друзей сначала выражали много эмоций, их даже без слов можно было прочесть, чем себя и занял Чимин, наслаждаясь моментом. Не каждый день он мог их так потрясти. Намджун точно думал: «Что они только что сказали?!» Джин просто моргал, и в голове, там кружилась красная сирена, но по малышу Шону было видно, что он и себе бы ребенка взял, а вот Юнги даже и здесь был с каменным лицом, но с широко открытыми глазами, но однозначно точно с матом в голове. «Ебать». После ошеломления, ребята сразу же выразили свои поздравления и поддержку, чего и следовало ожидать. Чимин светился от счастья, как и Хосок, восхищаясь своим сильным мужем. Чимин долго искал, кто же подойдёт на роль суррогатной матери, слишком он был в этом кропотлив, все ему было не так, он слишком нервничал и много думал, даже иногда злился на Хосока, что тот ведёт себя как бревно и не думает об этом, на что Хо ответил, что с этим угадать невозможно! И многое зависит от них самих. Чимин понимал, что его муж прав, но не понимал, почему так застрял с выбором. Страшные мысли посещали голову, что это все его сумасшедшие прихоти и они к этому не готовы. Пак даже просыпался в холодном поту и с шумным дыханием, после успокаиваясь лишь в объятиях Хосока. Хосок человек хороший, искренний, честный, и ради Чимина готов на всё. Готов ли он?! Да к такому невозможно быть готовым, просто оно случается, и ты уже в этом, а после не представляешь, как жить без этого, наверное. Ему было не все равно, его тоже страшило до глубины души, но видя, как терзает себя Чимин, решил быть смелым и сильным, опорой и надеждой для него. Вечером субботы Чимин возвращался с работы, настроение было никудышное, стресс разливался ужасным ощущением по всему телу, что он застрял с важным решением, спрашивал себя сотый раз, почему никак не может сделать выбор. По дороге домой он думал, что сейчас примет горячую ванну для расслабления и насладится ужином с любимым человеком, и, возможно, немного взбодрится. Открыв дверь, в прихожей он наблюдает пару чужой обуви. Нахмурив брови и сняв джинсовку, заходит в гостиную и застывает. Хосок над ним издевается, мать вашу. Нет, Тэхёну, что в приветствии машет рукой с дивана, он рад. Ким играет бровями, лучезарно улыбаясь, показывает бокал с коктейлем, приглашая присоединится. Но Чонгуку... Глаза б его не видели, еще и настроение никудышное. Хосок реально добрый, и очень уважает и любит этого проклятого кроля, хоть Чимин и не понимает, за что. Он наконец-то выдохнул, что Юнги правильно сделал выбор, и его Чимин больше не увидит, но нет, смотрите, тот открывает свой рот и просто говорит: «Привет, Чимин!» И нет тебе никакого «хён» и уважения, хоть бери и огнем дыши, но Хосок поднимаясь со своего места, подходит впритык, не стесняясь целует в губы, сразу же успокаивая, шепча, прося, в губы с милой улыбкой: – Будь приветливым, пожалуйста. После быстрого душа Чимин присоединяется к ним за столом, садясь возле Хосока, дотрагиваясь до него своим коленом и даже не обращает внимания на Чона, который с Тэхёном вежливо принимают приглашение посмотреть на репетиции Хосока в студии. Чимин, если бы ел, то подавился бы, а так-то он просто громко выдыхает и управно накладывает на свою порцию риса кимчи сверху, съедает, вкусно причмокивая, старается вообще не влезать в их разговоры, но после где-то пятнадцати минут не выдерживает молчания, потому что смотреть на эту улыбку Чонгука его уже тошнит, вклинивается, когда они начинают обсуждать новый фильм, что вышел на экраны и всю дорогу спорит с Чонгуком, на что те двое закатывают глаза, детский сад, но в перепалку не встревают, пока Тэхёну не звонит Намджун и он уходит на террасу, поговорить, тогда они и замолкают. Но Чимин, испепеляя глазами Чонгука, поднимается с места, под предлогом, что помоет фрукты, оставляет их вдвоём. На кухне, Чимин наливает себе шампанское в бокал, делает глоток, смакуя, заедает виноградинкой, опирается о столешницу, закрывает на пару секунд глаза, думая, что сегодня и вправду ужасный день, пока его покой не тревожит этот самый Чонгук, стуча об поверхность, привлекая внимание. Чимин оборачивается и можно заметить, как его ноздри раздуваются, а глаза сужаются в резком взгляде. Чонгук не дурак, понимает, что Чимин ему не рад, но все же выдаёт: – Хотел просто сказать – поздравляю, – Чимин лишь кивает головой, хоть и хочется сказать, что его поздравления ему нахрен не сдались, но Чонгук его добивает и удивляет еще больше, своим неожиданным: – Иногда я завидую твоей смелости, – он улыбается, искренне, растягивая губы, как бы говоря « Я и не сомневался, что у Пака получится найти свое счастье», но Чимин своим пылким взглядом замечает, как улыбка сочится личным отчаянием, которое было очень знакомо ему когда-то. Почему-то от этого становится грустно, но один раз он уже помог Чонгуку, второго не будет! – До встречи. Когда ребята уходят, Хосок сразу же прижимается к Чимину, обнимая его со спины, слегка покачивая в стороны, и целует в висок. – Я люблю тебя, мой пирожочек. Спасибо, что вёл себя более-менее хорошо, – на этом он улыбается. Да, они спорили с Чонгуком, но хорошо, что матами не крыли друг друга, и до драки не дошло, а так-то привычное дело, как кошка с собакой. – Я не понимаю, почему ты хочешь продолжать с ним общаться! – начинает возмущаться, поднимая голос, который больше не может контролировать. – Он нехороший человек! Почему ты такой добрый и ведешься на это... – Чимин, – смело перебивает его Хосок, и тянет милосердную, слегка усталую улыбку, – ты злишься сейчас не из-за этого. Тот, выбираясь из объятий, поворачивается лицом к мужу, хмурясь и делая обиженные глаза, потому что Хосок, как всегда, видит невооруженным глазом, что дело тут совсем не в Чонгуке, и нужно было просто выпалить злость, но Чимин все равно сжимает пухлые губы и надувает щеки, показывая, что он прав, потому что признается себе – он всегда остаётся самым трусливым. Но больше ничего не может сказать, потому что Хосок ещё раз показывает ему, что он сделал правильный выбор, влюбившись в такого светлого человека, что сердце стучит ради него и видит то, что тяжело разглядеть. – Чимин, – ласково произносит Хосок, целуя кончик носа. – У тебя была поддержка, а у него нет никого. Ты ведь знаешь, что такое пойти против родителей, чтобы бороться за свое. Конечно, тебе было тяжело, но ты уже с детства их ненавидел, и готов был потерять, а Чон... у них были хорошие отношения, насколько я понимаю, и он это потерял, ради запретной любви к мужчине. У него своя борьба. Ему тоже трудно. И он стремится как паровоз, не зная, как правильно все решить, потому что Юнги слепой и трусливый кот! Но он это делает, даже если остается один, а не боится... Я понимаю, что ты переживаешь за Юнги, но он всем нам дорог... – Но то, что делает Чонгук... – Чимин! Вспомни себя, что ты проделывал... пошёл в постель к Юнги?! – выпаливает Хосок и осекается со вздохом, потому что взгляд Чимина опускаются в стыде и сожалении, но сказанного уже не вернуть. Вот такой Хосок, всегда попадает в цель. – Прости милый! Не нужно было мне это говорить. Чимин не обижается, Хосок всегда говорит, как отрезает, только нежно, с любовью, как бы объясняя, на чем держится этот чёртов мир. Остаётся только думать, чем Чимин заслужил такого хорошего человека, поэтому он просто кивает, что все хорошо, ведь как бы там ни было, это их прошлое, они проделали этот тяжёлый путь вдвоём и сейчас движутся вперёд, и если сначала он был уверен, что все делает правильно, смело, то сейчас какой-то ком в животе застрял. А сможет ли он с этим справиться? Хосок оставляет нежный поцелуй на губах Чимина, и покидает его задумчивым, говоря в спину, что ждёт его в кровати. Хосок поддержит, что бы не выбрал Чимин, но сейчас он даёт ему пару минут побыть с собой в тишине. Всю долгую ночь, Хосок обнимает Чимина в постели, поглаживая его волосы и тихо шепчет, что все будет у них хорошо, потому что они есть друг у друга. Так и заканчивается, кажется, каждая их ссора, ведь Хосок совсем не умеет злиться, потому что он как клубок надежды и света. Пак Чимин хороший человек, по крайней мере, он себя считает таким, и хочется, чтобы Хосок им гордился, поэтому он и стоит возле ограды дома Чона через пару дней, не зная до последнего, для чего он это делает. Медаль ему не дадут, ну он ее и не желает, хотя он попросит потом у Хосока, чтобы ему памятник поставили, потому что то, что он делает – это выше всех похвал. Он не нанимался на эту роль, но как говорят, если уж начал – доделай, пожалуйста, до конца. Чонгук явно удивлён, это видно по его лицу и широко раскрытым глазам. Чимин застал его не в лучшем состоянии, что понимают оба. Лохматый, неряшливый, небритый, стоит весь такой побитой собакой, но с хорошим телом, без рубашки, только в одних брюках, светит своим накаченным прессом и мышцами, и чуть ли не реверанс делает, приглашая Чимина внутрь. Проходя внутрь, Пак улавливает нотки алкогольного запаха, и не удивляется, когда идёт за Чоном в гостиную, где тот останавливается возле бара, доливает себе виски из бутылки, и спрашивает наигранно вежливо, что будет его гость. Чонгуку не стыдно, по крайней мере сейчас, пока он может стоять на двух ногах ровно, да и какая разница, Чимин всегда его подлавливает не в лучшее время. – Вижу привычки остались! – дерзит Чимин, так и не присаживается на диван, только и стоит неподалёку, отказывается выпить, сминая губы, потому что выпил бы он сейчас с удовольствием, он же должен сейчас язвить по полной программе, радоваться внутри, что Чон идет плавно по наклонности, без его участия. Но какое-то противное и правильное чувство внутри толкает его на хорошие поступки. – Злорадствуешь?!– поднимает бровь Чонгук и делает глоток, облизывая после языком остатки с губ. Перед Чимином играть уже не нужно. Тот и так видит происходящее, сломленного, окутанного болью. Чонгук после того дня уже неделю выпивает, чтобы утолить боль. – Да перестань ты уже ныть! – сворачивает быстро Чимин их игры. – Я не хочу тратить своё время на тебя, но приходится! Слушай меня внимательно, – четко выговаривает каждое слово как маленькому ребёнку. – Дай ему время и самому принять решение, а не всякую хуйню делать, вроде тех псов, про которых я тогда ляпнул! – Чимин закатывает глаза, и подносит руку к виску, чтобы быстрым жестом убрать. – Кто бы мог подумать, что ты реально это сделаешь! – вынимает из кармана флешку, что будто обжигает пальцы, и бросает на маленький стеклянный столик, на поднятые брови и вопрошающий взгляд говорит: – Здесь нет грязи на Чжонмена, но на его людей есть! В том числе и на моего абоджи, – он опускает глаза, потому что доверяет важную информацию человеку, которого на дух не переносит. Наверное, он не был таким сильным, потому что ранее не объявил сам, не сдал репортёрам, но сейчас не хочет вливаться в это гнилье и быть под прицелами камер, потому что уже имеет то, чего всю жизнь хотел. И если это поможет Чону, тогда он сделал правильный выбор. – Просто сделай уже правильное решение, Чон, если ты его так любишь, как и говоришь. Чимин облегченно выдыхает, даже не хочет ничего слушать в ответ, своё дело он сделал. Поворачиваясь, чтобы быстрее отсюда уйти, слышит, как, Чон его окликает, и останавливается, но не поворачивается, чтобы услышать искреннее: – Спасибо. Спасибо за всё, хён. Дышать Чимину становится легче. Он не знает, сделал ли доброе, но возможно люди учатся на ошибках, на своих он научился, и судьба ему подарила самого хорошего человека на земле. Если б в его жизни не появился Хосок, его мир бы сейчас точно не был таким живым, наполненным счастьем, поэтому приходя домой, он выбирает первую попавшуюся в руки папку и говорит Хосоку с порога, когда тот пришёл домой после работы, что готов. И Хосок даже не проверяет папку, бросает сумку с плеч и просто обнимает, целует, и шепчет, что Чимин будет самым лучшим аппой в мире, доводя Чимина до слез радости. В один прекрасный и судьбоносный день, как бы он сказал, Чимин ждёт Хосока в больнице, тот задерживается, сказал, что уже выезжает и скоро будет. В приёмной для вип-гостей, он располагается на диване, держа в руках холодный американо. Он дергает ногой в дорогих лакированных туфлях, поджимая губы, и все смотрит на папку. Неведомое чувство не даёт успокоится внутри, пробегаясь мурашками по телу от нервов, не дает ему усидеть на месте. Он проходится к уборной, умывает лицо холодной водой, чтобы привести себя в чувства, а после, возвращаясь, поворачивает у выхода на террасу для курильщиков, находит укромное местечко опирается о стенку и вытаскивает из маленькой сумки Petite Malle от бренда Louis Vitton, которую подарил Хосок на день рождения, длинные лёгкие сигареты и подкуривает одну, блаженно делая вдох никотина, что успокаивает дыхание. Он редко курит, иногда просто балуется, или вот в такие моменты, себя чем-то занимает. Чимин поглядывает на часы, сколько бы времени понадобилось Хосоку, чтобы наконец-то появиться здесь, а то он сейчас с ума сойдет, как из-за угла доносятся женские голоса, и он слышит: – Представляешь, у малыша никого нет. Омма скончалась при родах, а мужик – самый последний козел, богатей, был ещё женат и изменял, отказался от ребёнка, как от кофе! И ещё претензии нам предъявлял! Придётся его оформить в приют, конечно, если сможет выжить. Чимин раскрывает глаза в миг, становясь потрясенным от услышанного. Неведомое чувство, когда те самые девушки-медсестры выходят из-за угла, он не понимает, что им руководит в тот самый момент, когда он не думает и быстро выпаливает: – Покажите мне ребёнка. *** – Он здесь уже пол часа, не отходит, – оповещает медсестра Хосока, кланяясь в прощании. Хосоку, кажется, и говорить ничего не нужно. Он понимает, стоит ему взглянуть на Чимина, что стоит в коридоре неподвижно, убрав руки в карманы, облокотившись лбом о защитное стекло, наблюдает за маленьким ребёнком, подключенным к аппаратам. Так как он смотрит, говорит будто это уже его дитя, и он готов ему подарить весь мир. Хосок не сдерживается, выдыхает судорожно и пускает слезу, слегка вытирает щеку, и тихо подходит к Чимину, который сразу льнет в объятия, шмыгает носом в плечо и ощущает тепло, хоть Хосок и примчался с холодной улицы, начинает плакать, выплескивая эмоции, ощущая, как муж зарывает ладонь в его волосы слегка прочесывая пальцами, целует в висок. – Он такой крошечный, – еще один поцелуй в макушку, а затем, через пару минут, когда дыхание Чимина выравнивается и он прекращает тихо лить солёные слезы, Чон поднимает ладошками его лицо, все красное, немного опухшее, но такое любимое, и, заглядывая в глаза, спрашивает только одно: – Ты уверен? – Больше, чем ты можешь себе представить! – хриплым, но сильным и уверенным голосом. Как только он увидел такого маленького беззащитного малыша, что уже сейчас борется за выживания в этом жестоком мире, его сердце будто раздавили, он ощутил, что все дороги, через которые он прошёл, привели его именно сюда, именно к этому малышу, в которого он будет верить, что он справится и выживет, и обретёт семью, ведь он его никогда не бросит. Чимин глядит на Хосока, ожидая его ответ, и совсем не удивляется, что его губы растягиваются в самой мягкой улыбке на свете. *** – Прикинь! – на стол Тэхёна прилетает черная сумочка Chanel разъяренной коллеги, которая продолжает бурчать, кривя рот, пока никого кроме них в офисе еще нет. – Мой мне изменил! Кобель! Мы четыре года встречались! А он мне: «Да это было раз! Прости!» Представляешь, какой нахал! Да я… Что она там, Тэхён уже не очень слышит, сжимает губы в полоску и опускает глаза вниз, зависая лицом, как компьютер, что начинает глючить, потому что знакомое противное чувство бьет в самое нутро. Как будто гонится, преследуя по пятам и никак не хочет отпустить. С Пак Чхэ Ён, этой самой коллегой по работе, он-таки в хороших отношениях. Она большую половину жизни прожила в Новой Зеландии, и так случилось что она сразу раскусила Тэхёна, что он по ту сторону баррикады. Но он как бы и не сильно это скрывал, но все же предпочитал на работе об этом не распространятся, так как живет в Корее, а врать ей он не стал. Сказал, как есть, на что она просто хмыкнула и ответила, что ей все равно и она даже рада, что он с ней честный, а не как большинство корейцев. Вот так и завязались дружная обстановка и шушуканья на перерывах. Она о своем парне рассказывала многое, впрочем, до того какие позы ему нравятся, она как бы была прямолинейной, иногда чересчур, честной и умела держать рот на замке, за что и нравилась Тэ. Он чувствовал себя комфортно с ней, без этих официальных рамок, которые так любят корейцы, но в их список он так и не попал. И когда он не мог Чонгуку пожаловаться на: «Намджун, любитель разбрасывать носки по квартире», потому что у Чона носков Юнги вообще не было, что его как раз злило их отсутствие, то такую информацию он как раз мог сказать Чхэ Ён. Про Намджуна пришлось рассказывать. Конечно, не все. Вот как раз о том самом моменте, что не дает покоя, он умолчал. – Так хорошо, что хоть твой мужик не такой, – Тэхён мгновенно поднимает глаза, встречаясь с ее опухшим, но мастерски замазанным косметикой лицом, наверное, всю ночь так и лила слёзы. «Да…не такой…» – думает Тэхён, от того и бросает в холод, а в офисе довольно жарко. – Ах, вот бы мне такого! – она садится на свое рабочее место и громко вздыхает, как раз в тот момент, когда заходят другие работники и уважительно приветствуют, что на руку Тэ, потому что сейчас у него желания говорить равно нулю. Тем более после услышанного: «Ах, вот бы мне такого!». Знала бы она, что Тэхёну довелось прожить за эти долбанные шесть лет, ради вот «такого!» Да. Сейчас все хорошо. Просто паника накрывает с головой, страх, что Намджун может снова изменить ради какой-то важной цели. Здравомыслящая логика и правильное рассуждение тихонечко машут ручкой в закат. Запоздалая реакция или недоверие, как сбережение себя любимого, хрен его знает, но сны продолжают сниться про эту блядскую ваниль. Даже если подумать о Пак Чхэ Ён, красотка, что поискать, и ту обвели вокруг пальца. Намджуну Тэхён верит. По крайне мере очень старается верить, вдалбливая в голову, что это была не измена по прихоти, по сути, что и было. Но каждый раз, когда они идут в кинотеатр, или дома сидят с бутылкой вина для Тэхёна, и бурбона для Намджуна, судьба как старая сучка, играет с ним в игры, кидая ему моменты в фильмах: «Ты знаешь, моя омма говорила – если изменил раз, то и второй изменит!», «Если меня обманули однажды, где гарантия, что этого не случится снова?» Вроде, у Тэхёна гарантии нет, есть только обещание. Слово. В которое он верит, кажется, но проверять телефон Намджуна ночью, это как неписаный закон. Но он и так настрадался! Если не сейчас должно было прийти его время радости?! Нет. Он радуется. Каждый день, когда видит Намджуна, зная, что идет в их общую квартиру. Когда слышит с уст своего любимого простые будничные фразы. «Ты такой красивый» и главное, искреннее и чистое – «Я люблю тебя». «Так что не так?» – спрашивает он себя каждый новый день в муках. Но эти поздние приходы домой Намджуна после работы, женские духи или раздирающие до глотки мужские, будто впиваются в кожу. Тэхён уже ощущает себя собакой, которая постоянно что-то вынюхивает. И, кажется, Тэ понял, что у него крышу рвет, когда он потянулся ночью, как шпион за телефоном своего парня, в поисках своих страшных фантазий, выдыхая потом, потому что ничего нету, только грызущее чувство вины внутри и только его поломанная психика. Об этом он бы поговорил с Чонгуком, но сейчас тому и так тяжело, отношения трещат по швам, а с другими… информация бы долетела до Намджуна быстрее, чем он открыл бы рот, поэтому о своих страхах он решил промолчать, закрывая их снова под замком. Но и замкам свойственно ломаться. И после сегодняшней истории с Пак Чхэ Ён, он ищет в интернете недорогого, но хорошего психолога. На дорогого у него денег нет, они еще те уважаемые люди. И после работы он прямиком следует к этому психологу, поскольку эту задачу самостоятельно решить он не в состоянии. Кабинет светлый, успокаивающие детали, цвета, все подобрано с умом и вкусом. И знакомство проходит хорошо. Плавно. Тэхён начинает чувствовать себя достаточно удобно и приятно, а потом начинается: – С какой проблемой вы обратились ко мне, Тэхен? «Проблемой» – так и кричит громко в голове. Про нее он бы хотел не говорить, хоть и пришел сюда именно для этого. Знает ее он очень даже хорошо. Но хотелось бы не проходить снова этот этап воспоминаний и никогда не вспоминать. Видимо сейчас придется, все с начала до конца. Мнимый счетчик в голове считает сколько понадобится визитов и сколько денег пойдет на это. Картина вырисовывается, такая, что все тараканы в голове против. И говорят уходить. А это странно, потому что замкнутым человеком он никогда не был. А еще сбивает звонок Намджуна на телефоне, на который он смотрит расширенными глазами, думая взять трубку или нет. А если возьмет, что он ему ответит? «Извини, я у психолога, потому что, кажется, тебе не доверяю»?! Перспектива такая себе. Кажется, уличный ларек и соджу, оптимальный и прекрасный вариант. Главное дешевый. А потом смотри, может и язык развяжется. – Тэхён-щи? Вы меня слышите? Тэхён трубку не поднимает. Отключает телефон, поднимает неуверенно голову и растерянными глазами смотрит, спрашивая тихим и жалостливым голосом, потому что терять уже нечего, он уже заплатил. – Если в отношениях нет доверия, значит, они обречены? – кажется психолог понимает, с чем к нему обращаются. Поэтому слегка тянет добрую улыбку. – Тэхён, если вы хотите крепкой и гармоничной любви, тогда ключевой момент – доверие. Вы сможете ощущать спокойствие и надежность. Поэтому доверие очень ценно. В противном случае, к сожалению, союз обречён на провал. Тэхён кивает головой, будто сам подытоживает и кусает нижнюю губу, переводя взгляд то на полку с цветами в синей вазе, то на висящие на стене дипломы и сертификаты, обдумывая слова. – Тэхён, если вы мне больше откроетесь, я смогу вам помочь. Тэхён думает, ну что ж, приплыли. В психи он, конечно, не записывался, но от панической атаки и бредовых мыслей в голове хотел бы избавиться. Намджуна он потерять не хочет, после того как снова обрел, поэтому придётся все рассказать от А до Я. Они пережили не самую прекрасную историю любви, которую описывают в сказках, хотя одна злобная ведьма все-таки присутствовала в их истории. Поэтому у него начинается быстрый поток слов. Он говорит, жестикулирует руками, чтобы себе помочь и еще больше говорит, ничего не пугаясь, будто все так и хотело освободиться из заточения. Он начинает с самого начала, как влюбился и чем все это закончилось, что чувствовал и что его сейчас беспокоит. Удивляется, что все можно было излить за недолгие полтора часа, вместо того чтобы молчать годами, и почувствовать наконец себя хоть намного лучше, не держа внутри. Делает вывод, что разум человека – удивительный, но в его случае, что-то свернуло не туда, потому что он закрывался все больше и больше, лишь сильнее страдая. Неужели пришлось прийти к психологу и заплатить, чтобы язык наконец развязался, и он все рассказал, как на духу. Чудеса на виражах, но нет, всего лишь правильное решение проблемы. И разумный голос: – Тэхён. Когда вы сошлись, вы поговорили о прошлом? Рот закрывается у Тэхёна, как и мысли. Потому что нет, они начали сначала, просто перечеркнув, потому что не хотелось затрагивать старую боль, но теперь «она» затрагивает его самого. Ох, какой диссонанс. Тэхён выходит из кабинета сбросившим тяжелый груз, и это только за один сеанс, но продолжать «курсы», как он подумал у себя в голове, все-таки будет. Хотя бы для того, чтобы не закрываться в себе снова. И еще кое-кого притащит. Не кое-кого. Намджуна. Они вместе в «болоте». Поэтому это хорошее решение для их светлого и лучшего будущего. Как и говорил психолог, для крепкой и гармоничной любви. Идя по вечернему Сеулу, ощущая прохладу на коже, Тэхён не спешит домой. Заходит в ближайший супермаркет, и еще может с полчаса бродит по нему выбирая продукты домой, думая, что же сказать Намджуну, смотря в телефон на четыре пропущенных звонка от него, на которые Тэхён отвечать совсем не готов, даже для простого разговора. Беспокоится. Значит любит, высвечивается в мыслях, от чего и на лице показывается улыбка, а когда подходит к дому, задумывается о Намджуне и улыбка пропадает с лица быстрее, чем хотелось. Намджун и так всю жизнь корил себя. А если Тэхён откроет рот, то тот сразу подумает, что виноват во всем он? Один? И что тогда будет? Виноваты же они вдвоём. Один, что сломался, но предупреждал, и другой, который хотел любить, не слушая здравый смысл. Остается только выдохнуть, сделать правильное решение. Вранье здесь явное лишнее. Урок усвоен, Чонгук наглядный пример, как бы там ни было. В проходе его сразу же встречает обеспокоенный домашний Намджун, в черных шортах и в майке, с телефоном в руках. – Тэхён! Все хорошо? Почему не отвечал? – он прячет телефон в карман и забирает у Тэхёна пакет с продуктами, оглядывая его с ног до головы, цел ли он, и нет ли каких повреждений. – Все хорошо. Прости. Был занят, – Тэхён поднимается на носочки и целует Намджуна в губы, будто клюет, для приветствия и сразу же отстраняется, снимая обувь и опуская взгляд. – Ну, хорошо… – растеряно произносит. – Голоден? Я налью пока вина, – оборачивается Намджун, но продолжает говорить немного громче, чтобы его было слышно, когда проходит в комнату. – Ужин остыл, я разогрею, и мы поедим. В двадцать минут уложишься? А то я такой голодный. Не ел. Ждал тебя. Тэхёну требуется минут пятнадцать, чтобы принять душ, подсушить волосы, намазаться кремами, еще раз обдумать слова, вглядываясь в свой озадаченный вид в зеркале, и сделать простое лицо, чтобы выйти уже переодетым в новую пижаму, которую подарил Чонгук. От Gucci, разумеется. Тэ усаживается на пол рядом с любимым, поджимая под себя ноги перед низким столиком с разогретой едой рядом. Тянется к бокалу вина и стучится с Намджуном, который целует его в лоб, а потом в носик, усмехаясь. – Много было работы? Над чём работал? – интересуется старший, кладя в миску Тэхёна с рисом кусочек свинины с маринованными огурцами. Тэхён пережёвывает, но молчит с пару секунд, взирая на одну точку впереди, закусывая губу. Намджун отвлекается на подозрительную тишину и не сводит задумчивого взгляда со своего любимого, понимая, что все-таки что-то случилось, младший ведет себя странно уже слишком долго, поэтому кладет палочки на стол, будто говоря «я готов». Голод просто улетучивается. – Я… – начинает Тэхён, собираясь с уверенностью, а затем поднимает взгляд на серьезного внимательно Намджуна, который кажется готов яйцо снести из-за этой тишины. – Понимаешь… я не хочу, чтобы в наших отношениях было вранье. Я не хочу, как делал… – он затыкается специально, чтобы не произносить имя друга, и глотает слюну собирая мысли в кучу. – Чонгук, – вырывается смело у Намджуна имя, на что Тэхён сразу же реагирует неодобрительно своими нахмуренными бровями. Старший сразу же понимает, что лучше было держать язык за зубами. – Прости. Видимо Тэхён и Чонгук реально друг за друга горой. Это радует. – Так вот, – Тэхён облизывает губы со вкусом вина, и поджимает пальцы на ногах, не то чтобы от страха, а больше от нервозности. – Я не хочу, чтобы наши отношения начались на лжи, Намджун. Хочу сказать, что они мне очень важны и я хочу за них бороться, – Тэхён пододвигается ближе и кладет свою ладонь в руку любимого, немного сжимая от волнения, на что Нам старается спокойно и понимающе улыбнуться, делая кивок головой, показывая, что он может не бояться и продолжать. – Но мы пережили довольно ужасную историю, и возобновили отношения, не поговорив про… нее. И… я больше не могу молчать. Не знаю, мне больно, Намджун, от мысли, что ты был с ней, когда был со мной, и все время думаю, не изменяешь ли ты мне… – Блять! – подрывается Намджун, вскакивая с места и хватаясь за волосы, шумно вдыхает вертя головой, пока Тэхён расширяет глаза, не ожидая такого поведения, охает и поднимается следом. – Это я во всём виноват, – его слова резкие, и даже не понимает, что начинает повышать голос. – Так обрадовался, что ты пришел ко мне! Подумал, что лучше не говорить ни о чем, что так тебе будет лучше, но… – Эй, хён, тише… – Тэхён дотрагивается до его рук, медленно опуская их, как старший сразу поддаётся, замолкает и просто дышит рвано, опустив провинившиеся глаза, сильно зажмурив веки. Винит ли он себя? Да все время. Словно счастливая жизнь против него, постоянно загоняет из одного болота в другое. Чем же он это заслужил? Не было и дня, чтобы он не думал о Тэхёне, о милом и любимом медвежонке, но в этот раз он не сломался, не позволил, не пошел, не умолял возвратиться, сдерживал себя из последних сил, надеялся, что Тэхён будет счастлив, хоть и не с ним. Так ведь делают влюблённые люди? Отпускают?! Но Тэхён сам пришёл. И Намджун поверил в свое счастье. Видимо зря. Поломанные вещи не чинятся, как и их счастье. Он честно заебался. Страдать. Думать. А тэхёновы «шпионские игры в недоверие» просто разносят психику к чертям. – Намджун! Эй, посмотри на меня, – Тэхён тянется ладошками к его щекам, дотрагивается и тянет подобие улыбки со влажными глазами; смотреть как винит себя во всём Намджун, становится невозможным. – Эй, хён, это не то, что я пытаюсь сказать… – А что ты пытаешься сказать?! Что не веришь мне?! Что проверяешь мой телефон? – сам не верит, что это произносит именно он. Но дальше молчать невозможно, и кто-то должен был произнести это первым. Тэхён замолкает и глотает речь, делая шаг назад, медленно опуская руки, будто сдаваясь с тем, что его поймали, и все время молчали, неся груз в одиночку. Замешательство младшего не то что на лице, но в его глазах. Там отражается все вместе, боль, переживания и где-то вдалеке огонек пылающей надежды. Намджуну хочется его обнять больше всего в мире, но обещание, которое он себе дал, просто так исчезнуть не может. Тэхён должен был улыбаться, жить счастливо, не думая о тяжёлом прошлом, но видимо ожидания превзошла реальность. Может, им просто не суждено тогда быть вместе, а только страдать? Во всем виноват он. И в искалеченных сердце и психике Тэхёна тоже. Вроде Тэ и простил, но какое это прощенные, если он заносится на каждом углу?! Это ведь не ровняется в голове у младшего: «Такое простить – значит себя не уважать?!» Тэхён не заслуживает этого. Намджун будто его якорь, держит глубоко, и не позволяет рушиться дальше. Что это за отношения, если Тэхён не может довериться? Это пропасть. Так продолжаться не может. Голова и так раскалывается. И внутри каждый удар бьет по больному, когда ночью Тэхён тянется за телефоном, а утром смотрит, как побитая собака. Хоронить злость становится очень трудно. Намджун думал, что он железный, ведь чтобы столько терпеть Даын, нужны просто крепчайшие выдержку и смирение, но Тэхён ломает его просто как засохшую деревяшку, выгоревшую на солнце. Нервы на пределе. Вены на висках вздуваются не то от злости, не то от боли. Внутренней. Нет у них этих закатов и счастливых рассветов. «Может, достаточно быть эгоистом, Намджун?» – так и вопит внутренний голос. Намджун бы стоял и дальше, сказал бы много тех самых слов, что любит, что не обидит, но сколько за это время он их говорил, уверял? Два или три месяца прошло, не помогает, и видеть сейчас разбитое выражение лица просто невыносимо. Поэтому, он просто матерится и срывается в их спальню, вытаскивая свои вещи из комода, просто бросая на кровать, делая больше с импульса, чем обдумано с мыслями: «Хватит его страданий», «Я во всем виновен», «Ему лучше будет без меня!» Тэхён стоит пару секунд, смотря перед собой, просто как в тумане, осознание приходит быстро, и он щурится, сжимает пальцы в кулаки и заходит в комнату за Намджуном, отшатываясь на месте, приоткрывая рот опущенными уголками губ вниз, поражаясь тому, что делает старший. Вот и страх догнал. – Что ты делаешь? – кричит он. – Прекрати! – Тэхён подходит ближе и импульсивно отталкивает Намджуна от комода, становясь впереди, не веря в происходящее. Намджун меняется в лице сжимая челюсти и тяжело дыша, шепчет тихо: – Давно пора было отпустить тебя, Тэхён! – старший медленно качает головой и прикрывает глаза, говоря тихо на выдохе. – Это все я… Я переночую у Юнги, пока не найду постоянное жилье… – Прекрати! – кричит еще раз Тэхён с появившимися слезами на глазах, что обжигают роговицу, будто туда попал красный перец. Слова Намджуна делают больно, попадая в самое сокровенное, глубоко внутри, заставляют задуматься, что он вообще знает о боли?! Он вырос в дружелюбной и большой, хоть и не богатой, семье, где ценили любовь и добро. У них всегда царил порядок, уважение. Он сможет с тысячу раз сказать, что понимал решения Намджуна, но это всего лишь слова. Он и толком не прожил того, что ощущал Намджун, он сражался за жизнь. Как ему винить его?! Тэхён, когда возвращался домой, представлял себе провинившееся поведение старшего, но это предсказать он не смог. Измученный, сломленный, побитый жизнью его любимый человек винит во всем себя, все свое основание за то, что ему подарили жизнь. – Прекрати! –Тэхён дотрагивается до его запястья, привлекая внимание к себе, чуть ли не в истерике. – Пожалуйста! – Тэхён… – разбито, – я всю жизнь притворялся… – с тяжёлым вздохом, – твое притворство я не смогу выдержать! – в глаза. – Точно не ко мне. Ты думаешь, мне лучше?! – он с болью отцепляет руку Тэхёна и просто хмыкает на всю одежду, брошенную на кровать. Нахрен она ему не сдалась. Может и в студии переспать и не тревожить Юнги среди ночи, поэтому оборачиваясь отступает на шаг, но его тут же сразу отчаянно хватает Тэхён двумя руками за запястья. – Нет, Намджун, прошу… Намджун останавливается, будто ощущая ожог на руке. Интересно, а может быть такое, что он просто уйдет, не слыша разбитый голос младшего и свое дрогнувшее сердце. «Просто скажи» – вопит внутри. И он просто устало и безэмоционально, безжизненно выдыхает. – Тэхён, – тихо произносит, оборачиваясь, вглядываясь в любимые, отражающие боль глаза. – У меня никого не было кроме оммы. Не было родственников, к которым я мог прийти и попросить помощи. Она всю свою жизнь положила на меня, хотя могла сделать аборт и зажить счастливо! Думаешь я мог ее просто так бросить? Кто бы что не говорил, я был пацаном. С бедного района, без денег и диплома. Как думаешь, кому я нужен был?! – он повышает голос, но Тэхён не шевелится, замер и просто слушает с обеспокоенным взглядом, пока Намджун жестко выдыхает, прокручивая в голове то время, и снова громко высказывается: – Да никому, Тэхён. Я еле концы с концами сводил… – он снова выдыхает, опуская голову, будто сам себе не верит, что это могло произойти с ним. – И тут появилась она… Демон в белом обличии. Я не долго думал, а что мне терять! Я не думал о себе… – понижая голос и поднимая взгляд. – А потом в моем поломанном мире появился ты, – смотрит в глаза Тэхёна и тянет виноватую улыбку. – Я не влюбился в тебя с первой минуты. Но признаюсь, ты был мне интересен. Квадратная веселая смущённая улыбка. Живой. Искренний. Настоящий. И я просто мог думать только о том, как можно быть таким и сиять больше солнца?! Тогда я и понял, что ты мой свет во тьме. Я влюбился бесповоротно. Но любой мой шаг в твою сторону мог стоить жизни моей омме и стать угрозой твоей, – Намджун мимолётно тяжело улыбается, сдерживая слезы, вспоминает момент, когда он впервые увидел Тэхёна. – Я думал, что я сильный, но каждый раз ты меня ломал своим взглядом… – Тэхён всхлипывает и одёргивает руки, чтобы прикрыть рот ладошками от признания Намджуна, еле себя сдерживая, чтобы еще больше не разреветься на месте и выслушать дальше, не сделать шаг и обнять сильно-сильно, потому что дико хочется. – А потом я поддался, рискуя твоей жизнью. Нет мне прощения, Тэхён. Ты в таком состоянии из-за меня. Так продолжаться не может… Он, быстро махнув головой выходит из комнаты, направляясь к входным дверям, с бушующими мыслями и истекающим сердцем внутри. Тэхёну будет лучше без него. – Намджун… – догоняет Тэхён и хватает снова за запястье с заплаканными глазами, привлекая к себе внимание. В тот момент, когда Намджун сделал шаг, у Тэхёна чуть ли не остановилось сердце и дыхание. Он этого не допустит, ни за что. Он всего лишь хотел сказать, что нашел решение, что больше не будет держать в себе, и молчать, но видимо Намджун это понял по-своему. Глупый, глупый умный Намджун! От которого волосы дыбом встают, потому что без него и жизнь эта не нужна. Тэхён всхлипывает, и начинает говорить сквозь текущие по щекам слёзы: – Нет, Намджун! Это я… я виноват, не знал куда лез, и ты потерял ее. А я и не знал, что творится у тебе на сердце! Думал только о себе, а сейчас веду себя как кретин, – Тэхён вытирает уже беспрерывно льющиеся слезы, и вдыхает воздух, пока Намджун, не веря в происходящее, просто пошевелиться не может. Его снова не отпускают. Любят всей душой. Разве он такого заслуживает?! – Я не позволю. Не позволю тебе так думать! Виноваты мы оба! Не бери все бремя на себя одного! Прошу… Не делай мне больно… Если ты продолжишь, я тебя возненавижу, Намджун! – глаза Тэхёна блестят, и уже покраснели, но его взгляд сейчас ломает все стены. Он, собирает всю волю, чтобы наконец показать, что он сильный, и это его не сломит. Хватит бояться и накручивать себя! Он готов, готов как никогда бороться и показать, что он не боится преград. В его голосе уверенность, решительность и сила, наверное, впервые, от чего Намджун удивленно поднимает брови. – Хватит! Хватит нести всякий бред! Я не говорил, что хочу расставаться с тобой! Я знаю, что ты всю жизнь пытаешься быть сильным, но со мной не нужно, хён. Мы оба виноваты в той истории! Да, я старался молчать и просто спрятаться за этим. Этого больше не будет, Намджун! Я устал терпеть это. Я люблю тебя! Так сильно люблю, что я боялся начинать этот разговор, потому что ты все возьмешь на себя, но ты не один! Ты со мной! – он выдыхает, и Намджун просто в потрясении открывает рот, и даже не пытается его перебить. Кажется, он впервые так сильно гордится своим медвежонком, который проявляет силу. – Прошлое – это наша часть. Но мы смело с тобой перешагнем все это! И будем бороться за наше будущее. Я … у меня реально панические атаки, потому что мне страшно, что ты снова сделаешь мне больно, но больше я не хочу бояться. И жизнь нахрен мне не сдалась, если в ней не будет тебя… Я готов, Намджун. И если ты готов идти со мной до конца... - Готов, – быстро срывается, от чего и сам удивляется, снова ломается внутри, но видит такого Тэхёна, это как подарок судьбы. – Ради тебя на все готов, Тэхён, – тянется и прижимает к своей груди несопротивляющегося, рыдающего младшего, который сильно хватается пальцами за его майку, шепча: «Не отпущу, не отпущу!», зарываясь ладонью в его волосы, нежно поглаживая, успокаивая, слегка покачивая из стороны в сторону. – Не уходи… – еле слышный умоляющий голос младшего, что еще крепче сжимает в объятиях закрывая глаза. – Не уйду. Прости, снова виноват я, – Намджун понижает голос, говоря нежным шепотом. – Защищаешь всех, но только не себя, Тэхён. Так нельзя, – он немного отстраняет от себя младшего, чтобы было удобно ладонями взять его заплаканное и милое лицо, вытирая большими пальцами влажность со щек, вглядывается в глубины темных любимых глаз, грустно улыбается. – Бросаешься в омут с головой, а потом думаешь. Так на тебя похоже, – Тэхён смотрит в ответ, вздёргивает носик вверх и хлюпает им, держа внизу ладошкой край намджуновой белой майки, сжимая в кулак, держась как за последнее, драгоценное. – Я люблю тебя! –всхлипывает, стараясь говорить дальше, но через нахлынувшее эмоции ему тяжело, – и я… – Шш, тише. И я тебя, мой медвежонок! Больше всего в мире! Ему уже не нужно слушать, что Тэхён будет говорить дальше. Потому что, если тот готов, тогда и он все сделает. Первый шаг уже сделан, дальше некуда отступать. Думал, что если он уйдет, то Тэхёну наконец будет лучше. Но видимо жизнь их слишком крепко сплела. Какой же он все-таки дурак, раз подумал, что сможет быть без Тэхёна и смотреть как восходит солнце… От заката до рассвета… всегда. Только с ним! Обнимать и прижимать к себе, как самое драгоценное. Намджун еще раз медленно обводит взглядом заплаканное лицо, поглаживает ладонями щеки, с нежностью улыбаясь, вымаливая глазами прощение за то, что хотел уйти, и прижимает к своей груди, запутывает руку в кудряшки младшего, слегка ероша. Они стоят так, пока Тэхён не перестаёт шмыгать носом, и улыбается, отойдя от стресса. – Не уйдешь? – тихо спешивает Тэхён, наконец отлипнув от груди старшего, где всю майку на груди промочил в слезах. – Куда я без тебя-то… – он нагибается и впечатывается смачным поцелуем, прижимая его к себе, еще ближе, за талию, посасывая соленые от слез губы, на что Тэхён отвечает с улыбкой. Отстраняясь, он берет Тэхёна за руку и ведет за собой в их спальню, скидывает вещи на пол, легко укладывает несопротивляющегося младшего на кровать, нависая сверху, придерживая себя локтями с одной стороны, чтобы Тэхёну не было сложно его держать; приближается к лицу учащенно дыша, наблюдая за каждой эмоцией на лице, наблюдая в глазах не боль и сомнения, а освобождение от груза, блестящие, хоть и красные, но уверенные глаза полны любви, где нет места сомнению. Он целует каждый глаз по очереди, на что Тэхён мило смущается, хоть что они только не делали в кровати друг с другом. – Ты же знаешь, что я слишком люблю тебя, чтобы изменять, – произносит серьезно прямо в губы. – Знаю, – он слегка поднимается, чтобы клюнуть старшего в губы, и снова упасть на постель, – знаю, и я постараюсь… ради нас. Намджун хмыкает, но сразу же целует, ощущая, как руки Тэхёна сползают ниже на бока, просто поглаживая. Они целуются долго, с нежностью, страстью, любовью, соприкасаясь телами, будто если сейчас оторваться, произойдет конец света. Греясь в теплоте и нежности рук, Тэхён отвечает на мягкие поцелуи, закатывая каждый раз глаза, когда ощущает теплые губы Намджуна на своих. Старший последний раз нежно целует и падает рядом, обнимая Тэхёна сбоку, накрывая их одеялом. Намджун больше ничего не говорит, просто прокрадывается рукой под пижаму, и ласково поглаживает младшему животик, целуя в затылок. Тэхёну не нужна романтическая атмосфера с маленькими красными зажженными свечами вокруг кровати, звучащими любимыми джазовыми исполнителями и тысячами рассыпанных роз на полу, чтобы почувствовать себя любимым и важным, сейчас, все, что ему нужно это горячие и ласковые прикосновения Намджуна и его тихое, хриплое: – Я жить без тебя не хочу… Которое чувствуется каждой клеточкой тела. Разве можно так сильно любить?! Можно. Без Намджуна и правда не хочется жить. Тэхён ощущает каждое теплое проникновенное касание, и уплывает мысленно, прикрывая глаза. Намджун его Галактика. Холодные желтые лунные лучи проникают через окно, освещая комнату, погруженную в темноту, где слышится умиротворенное дыхание двоих человек, что прислушиваются к сердцебиению друг друга. Прошёл, кажется, час в тишине, но они не заснули; Тэхён, уместившись головой, лежит на вздымающейся нагой груди и указательным пальчиком левой руки рисует невидимые узоры с расслабленной и спокойной улыбкой на лице, нежась от того, что Намджун мило играется с его кудрявыми прядками волос, то наматывая себе на палец, то отпуская. Боже… Как же он рад, что все осталось позади… – Я сегодня был у психолога, – продолжает Тэхён после умиротворённой тишины, и Намджун от удивления, замирает ладошкой в его волосах, наконец получил на свой мысленный вопрос: «Почему сегодня Тэхён решился высказаться», внимательно слушая. – Он помог мне разобраться с этим. И я хочу продолжить ходить к нему. И… было бы хорошо если бы мы пошли вместе. Ну, знаешь, как бы... – Я пойду. – Вот так вот просто?! – интересуется Тэхён, потому что знает, как Намджун относится к врачам, любым врачам, после смерти оммы, называя их «недееспособными людьми», поднимается на ладони, чтобы взглянуть в лунном освещении на спокойное лицо своего парня. – Без твоего, – перекривляя его голосом: «Не пойду, не хочу их видеть и слышать!». Почему? – Потому что люблю тебя, – просто срывается с языка, а Тэхён поднимает брови. Если это нужно Тэхёну, то он не то что пойдёт, а побежит, переступив через себя, лишь бы у них все было хорошо. – Чему удивляешься?! Я говорил серьёзно, когда сказал, что сделаю все ради нас. – Ты такой подхалим, Ким Намджун! – шутит Тэхён и прыскает от смеха в кулачок, пока Намджун начинает искренне смеётся в голос. – Давай спать. Мне с утра в студию, а тебе в офис. Нужно хорошо выспаться. – Да. Давай. Завтра тяжелый день, – Тэ закрывает глаза, но через пару минут снова открывает, потому что один вопрос не дает ему покоя. – Хён… – начинает, продолжая лежать на груди, чуть ли не утыкаясь носом в шею Намджуна, который уже начинает засыпать, и чуть ли не через сон спрашивает с закрытыми глазами, что случилось. – Как думаешь… они справятся на этот раз? Намджун сразу же открывает глаза, обречённо вздыхая. Ему даже не нужны объяснения на тэхёновое «они». Ох, если б он знал… Если бы. Последние недели Юнги как в воду опущенный, иногда кажется, что ему самому нравится это состояние, вечно молчать и думать, загружая себя ещё больше, чем просто взять и поговорить, как это делают взрослые люди. Вон… даже Тэхён научился. Разве так сложно?! Да и злит его эта тема. Тэхён за этим Чонгуком, как мамаша за малышом, со своим чуть ли не ежедневным: «Поговори с Юнги, ну же...», на ответ: «А сам почему не поговоришь», говорит – страшно же. Типа ему, блять, не страшно, нет, не страшно, просто желание отбивает, а ударить рука не поднимется, а каждый раз видеть эту кислую мину, которая говорит: «А не пошёл бы та нахуй!» не очень хочется. Пережили они вместе слишком много дерьма, чтобы он ещё в этом участвовал. Снова. Взрослые люди, сами как-нибудь разберутся. Может быть. И ещё его хваленое, но неверяще произнесенное: «Чонгук вообще ничего плохого не сделал!» и на скептичное лицо Намджуна сам хмурится, потому что кролик-то милый, но дел слишком много натворил. Чонгука своего он, конечно, оправдывает своим: «Он же правду рассказал!», на ответное: «Не сказал, а его поймали» Намджун получил по лбу, но все ровно закатывал глаза. – А что, у психолога был и не спросил?! – за глупую и жёсткую шутку, ему ясное дело прилетает кулаком от Тэхёна по прессу, слава небесам, что у него он хороший, и удар не сильно болит, но все равно чувствуется и как младший надувается тоже. – Прости… – обнимает его Намджун, прижимая к груди, целуя в лобик. – Просто я не понимаю, как у тебя получается говорить про нас, а потом все-таки заканчивать ими. – Сам не знаю, – бубнит в грудь, но успокаивается и закрывает глаза. Слишком он устал, чтобы сейчас начинать спорить. – Люблю тебя. – И я тебя, медвежонок. Засыпай. C утра Намджун поднялся тихо, чтобы не будить Тэхёна, поцеловал тихонько в щеку, потому что ему в студии нужно быть в шесть часов утра, поскольку у Айли дальше забитое расписание, но нужно кое-что исправить. На часах блядское утро, даже на улице еще довольно темно, но что поделаешь, он сам выбрал этот путь. Принял быстро душ, оделся в светлое уютное худи. Захватив черную кепку, Намджун как-то случайно роняет с комода дорогущие часы Тэхёна, которые ясное дело подарил золотой Чонгук. Они шумно падают на пол и, кажется, разбиваются, от чего старший шипит и матерится тихо, сразу же поворачивая голову в сторону Тэхёна. – Хён… – сонно бормочет Тэхён в подушку, открывая еле как глаза. – Ты снова что-то разбил? – Прости, твои часы, – тянется вниз, забрать все-таки разбитые часы с пола, цокая языком, и кладет обратно. – Ничего… – хрипло отзывается Тэ, снова возвращаясь в свои сны, не вдумываясь, но добавляет, проезжаясь по самооценке Намджуна. – Чонгук новые подарит. «Кто бы, блять, сомневался! Вся хата в подаренных вещах Чонгука». Намджун думает молча, сжимая губы. Они только помирились, нечего ему свои ревности показывать. Потерпит. Поэтому просто закатывая глаза, говорит на прощание: «Люблю тебя», уходит из дома. *** – Так, я на перерыв. Тебе взять кофе, Юнги? – после пары просиженных за работой часов, обращается Намджун, поднимаясь с кресла и разминая мышц рук, пока Юнги не сводит глаз со студийного монитора, нажимая что-то на микшерном пульте. Мин отвечает отчуждено, даже не удосуживаясь повернуться: «Чай. С ромашкой. И сигареты. Мятные», потому что от кофе начинает болеть проклятый живот, и все из-за язвы, но курить от нервов хочется все больше и больше, он сдерживается, стараясь курить только две сигареты в день. Ебаное обещание, что стреляет в голову каждый день. Намджун спускается по лестнице вниз, открывает дверь, выходя, наконец, на свежий воздух, вдыхает полной грудью, подставляя лицо утреннему солнцу, думая, как бы было замечательно покурить, и направляется в место для курильщиков. Вытаскивая сигарету и поднося ее ко рту, он замечает мнущегося на парковке Чонгука, одетого с иголочки, в черные брюки и темно-синюю шёлковую рубашку, что подчеркивает его мышцы, стоит возле машины, раздумывая над чем-то с хмурым лицом. «Ну пиздец», – думает Намджун, – «покурил нахуй!». Он засовывает сигарету обратно в пачку и окликает младшего, дразняще, по-дружески: – Директор Чон, какими судьбами! – Намджун-хён… – удивленно, понимает, что его застукали. Чонгук приходит в себя, прокашливаясь, подходит ближе, кивает головой и здоровается рукопожатием. – Я так понял, заходить ты не собираешься, – Чонгук сразу же опускает глаза, потому что да – не собирается. Хоть и часто сюда наведывается с какой-то мнимой надеждой в обед, надеясь увидеть Юнги, который в это время любит идти за кофе, а еще особенно ночью, когда сон не идет, и сердце чувствует, что Юнги все еще в студии, чтобы краем глаза увидеть его усталое лицо на расстоянии, думая, что записался в сталкеры. Но он ждет, как и сказал Чимин. Ждет, верит, что с Юнги все не закончилось, а до того времени, он не хочет вторгаться в его безопасную «башню». Намджун понимающие хмыкает. - Пойдем. Здесь Starbucks недалеко, попьём кофе. Ты угощаешь! – Как запись? – интересуется Чонгук, после покупки кофе, когда они присели за столик у окна, наблюдая за суетившимися на улице людьми, чтобы не смотреть прямо в глаза. – Не думаю, что ты там стоял, чтобы спросить именно это, – делая глоток американо, улыбаясь отвечает Намджун. – Но… все хорошо. Спасибо. Чонгук просто выдыхает, опуская глаза, переминая в пальцах пакетик с сахаром. Кого-кого, но Намджуна обманывать тупыми фразами, это как себе оплеуху дать. – Как он? – всё-таки вырывается у него, как и неугасающая надежда в глазах. – Он… он хоть что-то говорит обо мне? – Что же я буду за друг, если его сдам?! – наблюдая как Чонгук сжимает губы, опуская понимающий взгляд. – Чонгук… – Кажется, он… просто меня ненавидит, – Чонгук так и говорит, тихо, огорченно, с каплей жалости, с опущенными глазами разглядывает кружку в руке, глотает вставший в горле ком, надломлено усмехается. – Чтобы я не делал, я делаю всё неправильно. А я лишь хотел быть с ним, но блять… снова испугался, что потеряю, поэтому промолчал, думал, что это не столь важно сейчас, – правда слетает с губ слишком легко, и он откидывается на спинку кресла, слегка качая головой. – Да что со мной не так?! – он это больше говорит себе, чем Намджуну, и тот, понимая, просто закусывает губу и решает, что на этом их разговор окончен. Он Чонгуку не поможет, как бы не хотел. Юнги сложный человек, но в правилах его жизни ничего сложного. Может быть. Факт в том, что он еще тот пугливый кот, который боится выйти из зоны комфорта. Намджун поднимается на ноги, привлекая взгляд Чонгука на себя, улыбается успокаивающее ямочками. - Он тебя не ненавидит, Чонгук. Это я могу сказать точно. Рад был тебя видеть, – и просто уходит, подбодрив жалким похлопыванием по плечу, оставляя Чона одного со своими глубокими мыслями. После кафе Чонгук отправляется в компанию, сидит на одном совещании, на втором, где чуть ли не витает в небесах, раздумывает над разговором с Намджуном, пропуская все мимо ушей. После, возвращаясь в кабинет совсем усталым, он решает не засиживаться, сил нет, как и настроения, вникать в монитор или бумаги. Месяц пустого ада. Голова болит, как сердце, хочется просто схватиться руками за нее и кричать во весь голос. Вызывает шофера, потому что сейчас садиться за руль это чуть ли не самоубийство, и уже в машине, на пассажирском, растягивает пару первых пуговиц, вдыхая полной грудью. Такими темпами он долго не выдержит. Шикарный дом за солидные деньги в самом богатом районе, в котором хочется пойти в бассейн и просто утопиться. Чонгук криво улыбается, потому что кажется план не совсем плохой. Будут интересные заголовки в СМИ: «Директор "ЧонГрупп", Чон Чонгук, был найден мертвым в бассейне». Вот бы «стервятники» обрадовались. Он снимает рубашку в прихожей, все тело будто сковали, бросает просто на пол, растрепывает волосы в разные волосы, что с утра были идеально уложены. Уверенными шагами идет в сторону бара, наливает дорогое виски в бокал, чтобы облегчить сегодняшний день и, возможно, если повезет, сегодня тоже напиться, чтобы забыться и просто отключиться. План кажется идеальным. Прямая дорога к алкоголизму, но что поделать, если это единственный способ заглушить внутреннюю боль. – Господин Чон, – он оборачивается на виноватый тихий голос уборщицы, взрослой женщины, которая кланяется ему в уважении. – Простите, я не успела закончить, а вы сегодня так рано… – Ничего, не волнуйтесь об этом, – он кланяется в ответ. Ему до жути неудобно стоять с голым торсом перед ней, хоть она старается не смотреть на него. Совсем забыл, что сегодня она приходит убирать. – Вы можете идти. Не нужно доделывать, – он готов поспорить, что его абоджи бы просто плюнул ему в лицо, за то, что он так добр и уважительно говорит с людьми, которые просто убирают. Он вытаскивает из кармана брюк кошелек, вынимает несколько крупных купюр и подходит к ней, вкладывая деньги в руки. – Вы говорили, у вашей дочери скоро день рожденья. Отметьте хорошо. – Господин Чон, я не могу, – но он показывает жест рукой, что ничего не хочет слышать, говоря спокойно: «Пусть ваша дочка будет счастлива», с мыслями, что может кто-то будет счастлив от его денег, ступает на лестницу, поднимаясь на верх, слыша в спину: – Спасибо вам. Он заходит к себе в комнату, просто разваливается на кровати, даже не снимая брюк, прикрывает глаза руками, немного потирает, вспоминая ту прекрасную ночь месяц тому, проведённую с Юнги, где целовал его шею, губы, тело, сплетался с ним на простынях, а потом… невыносимое, болезненное утро. ***Flashback*** – Прости, Чонгук… Отчаянно. Раздирающе. Тихо. – «Прости»?! Я не понимаю, – удивленно, напуганно, сощуривая глаза, когда Юнги в миг под тяжёлый отчаянный выдох сбрасывает с плеч плед и убирает его руки, что сжимают талию. Мин поднимается с шезлонга, неторопливо ступая босиком по холодной зелёной траве, покрытой росой, идет ко входу, не продолжая разговор, но сделав пару шагов, выдохнул протяжно и обернулся вполоборота, не глядя на младшего, добивает хрипло всего одним предложением: – Я так больше не могу, мне нужен перерыв. Туман словно поглощает все внутри тела, когда Юнги, опускает взгляд и продолжает путь после сказанного. Чонгук хмурит брови, и быстро поднимается, не думая, догоняет Юнги возле входа, разворачивает к себе за локоть, сжимая немного сильнее, не контролирует свою силу из-за волнения и ошеломляющих слов. – Юнги, ты о чём? Ты куда? Страх подбирается слишком близко. Сердце внутри начинает дико колотиться. Дышать становится трудно от подступившей тревоги. Он снова проебался. – Я думаю, что лучше нам побыть немного друг от друга подальше, – Юнги все говорит тихим и спокойным голосом, опустив взгляд, чтобы не смотреть в глаза Чонгука, пытается лёгкими касаниями другой рукой освободиться из крепкой хватки младшего, но все тщетно. – Дай мне время, Чонгук. Слова бьют под дых, перекрывая воздух. Чонгук не верит в то, что слышит, замирает. Следующее действие он не обдумывает, хоть и следовало, но паника вещь не из приятных. Он себя, кажется, не контролирует, разум машет ему ручкой. Чонгук хватает Юнги за другой локоть, слегка вздергивая, заставляя смотреть себе в глаза, от чего Мин сжимает губы, умоляя себя не потерять самообладание, слушая, как его малыш бьётся в истерике. - Время? – выкрикивает он, хмуря все лицо, не понимая, что происходит, ведь ночь была такая волшебная, тем более, когда казалось, что он идёт в правильном направлении, а сейчас происходит то, чего он боялся с самого начала. Потерять. За ложь. Нет, не ложь… ведь Юнги не знает, это лишь чтобы уберечь его. – О каком времени ты говоришь? Тебе было недостаточно того, что мы потеряли? Зачем ты так со мной? – дышать становится трудно, грудная клетка, кажется, сейчас взорвется. – Юнги, пожалуйста… не делай этого снова со мной! Я ведь… – Чонгук! – повышает голос Юнги, перебивая младшего, поднимая наконец-то глаза, делает взгляд более убедительным, начинает злиться, медленно проговаривает грубым тоном: – Убери руки! Чонгук сжимает зубы, загнано дышит, но руки убирает, и тогда Юнги сразу же оборачиваясь, открывает дверь и заходит внутрь, и если он думал, что Чонгук его просто так отпустит, тогда он, кажется, сам сошёл с ума, потому что младший срывается за ним, когда он идёт в прихожую, чтобы обуться и уйти к чёртовой матери, проклиная свою слабость поддаваться Чону, слушая нервный трёп младшего. – Ты просто так уйдёшь, ничего не сказав?! – Чонгук говорит через зубы, требовательно, с мольбой, немного повышая голос, бросая слова в спину Юнги, который даже не думает остановиться и поговорить. Ярость начинает вскипать. Слишком долго он молчал, терпя и ожидая, что все наладится без слов. Как же он ошибался. – Я знаю… понимаю, что все не идеально было, но я старался! Юнги… – Я тебе потом напишу, Чонгук, – стараясь быть безразличным, Юнги уже надевает кроссовки. Он устал… устал бороться с собой, Чжонменом, с Чонгуком, к которому тянет, как пчелу на цветок, но простить ложь снова невозможно. Чонгук сам отдаляет, даже не понимая этого. Ему нужно сначала разобраться с собой, обдумать все. Эти отношения снова начались неправильно! – Так что прекрати эту сцену… Он тянется к ручке двери, как дергается от звука чего-то разбившегося о стену рядом. Опуская руку с ручки, прикрывая глаза на миг, переводит взгляд на пол, где лежали осколки разбитой вазы. Юнги вслушивается в тяжёлые шумные выдохи Чонгука, у которого нервы оголены, как провода с напряжением. Вот и пришёл их пиздец. – Убегаешь! Ты всегда, блять, убегал от меня! – низко, приглушенно. С отчаянным выдохом и болью в голосе, наконец-то показывая свои истинные эмоции, что бушевали и прятались внутри столько времени. Юнги сильно зажмуривает глаза, делает долгий выдох, сжимая пальцы на руках в кулаки, оборачивается через плечо, встречаясь с потерянным взглядом тёмных глаз Чонгука, в котором читаются лишь боль и бессилие. Если Чонгук думает, что ему сейчас легко уходить и он ничего не ощущает, то он глубоко ошибается, но у них нет будущего, и Юнги это, кажется, понял. Их миры слишком разные. Но они живут в одном мире, где у одного трусость нарушает все границы, и он опасается делать шаг вперёд, всегда ожидая подвоха, боясь прыгнуть со скалы в тёмную воду, где нервы щекочет от невидимости дна. – Я готов бороться за нас! – слова тяжело слетают с губ, хочется, чтобы все это было просто страшным сном, а не явью. Но молчать Чонгук больше не может, горло режет, и он продолжает: – а ты… ты просто трус, Юнги… Мне тяжело, но я стараюсь… я стараюсь, все сделать, чтобы наши отнош... – Снова своим враньем?! – срывается с губ и он наблюдает, как брови Чонгука поднимаются вверх от удивления, взгляд меняется от понимания, что он снова совершил ошибку. Юнги хотел промолчать, видит бог, хотел дать шанс признаться… но слышать, как на него перекидывают всю ношу, становится до одури противно. Боль разъедает все внутри. И только один вопрос: «Сколько это все ещё будет продолжаться?» – Я хотел рассказать… – произносит в глупом желании защитить себя. Чон приближается за пару шагов, хватается за плечи старшего, смотрит виновато, хочет продолжить свою речь, но ему даже и это не дают. – Да, Чонгук, да, блять, только твой папаша это сделал, блять, первый! – начинает орать Юнги, не сдерживая себя, собирается с силами и отталкивает младшего ударом в грудь, от чего тот отступает назад, глядя с недоверием и слушая слова, что срываются с языка старшего. – Ты клялся мне! Сука! – кричит Юнги, хватаясь за волосы. –Обещал, блять! Молил, смотрел мне в глаза! Чонгук, кажется, понимает, что это конец, но позволить этому случится он не может. Нет… не так… – А что, по-твоему, мне нужно было делать?! – тоже повышает голос, привлекает к себе внимание, скрежеща зубами. – Ты, блять, отдалялся от меня, чуть ли не по минутам! Давая понимать, что тебе противно слушать о моей жизни! Как я должен был тебе сказать, если ты не давал мне шанса раскрыться! Не делай из одного меня виноватого! Ты сам закрывался от меня! Я на стенку лез, чтобы ты хоть посмотрел на меня… что ты хочешь?! Чтобы я бросил компанию?! – истошно в крик. Чонгук начинает трястись, едва ли дыша, срывается на отчаянный вопль души, от чего Юнги сжимается внутри, показывая усталый и хмурый взгляд, сдерживая себя от того, чтобы не отвалить Чону сильную пощёчину от злости, боли, любви, проклятой любви. – Я брошу, – понижает убитый голос, чуть ли не молящий, от чего у Юнги начинают мокнуть глаза, но он встряхивает головой, не позволяя себе дать слабину, – только скажи, скажи и я брошу… ты этого хочешь?! Как мне ещё доказать, что я хочу быть с тобой?! Без этих ебаных рамок, что ты ставишь? – снова требовательно повышает голос. – Скажи мне! Скажи, что мне сделать, чтобы ты был со мной?! Юнги практически физически ощущает, как кровоточат раны на груди, и такое же раненое сердце. Видеть младшего таким очень больно, до слез, которые становится все сложнее сдерживать. – Ты, блять, так нихрена и не понимаешь… – но кажется, он сам запутался, потому что в отношениях всегда виноваты двое. И в словах Чона есть толика правды, он боится, и с каждым разом все больше и больше отдаляется. – Ты хоть любишь меня?! – понижает голос Чонгук, дела осторожный шаг вперёд и останавливаясь, потому что Юнги делает шаг назад, врезаясь в дверь. Кажется, только что его сердце упало вниз. Чонгук себя не сдерживает, солёные слезы все быстрее стекают по щекам. Кажется, Юнги понимает, что сейчас именно тот момент, чтобы сделать им ещё больнее, чтобы уйти. Убежать. Поджать хвост, но сделать правильный выбор. Упасть в пропасть... Чжонмен не оставит их в покое. – Я ненавижу то, что ты Чон. Чонгук делает шаг назад от его слов, забывая вдохнуть. А есть ли теперь смысл дышать?! Его грудь вздымается медленно, а неверящий взгляд направлен на Юнги. Чонгук сокрушен. Неужели он это услышал… из уст любимого человека? Юнги же просто кусает губу, чтобы не закричать несдержанно из-за того, что позволил себе сделать настолько больно младшему. Он просто слегка крутит головой, находит ручку двери, открывает. Хочется сказать, крикнуть «прости», обнять, поцеловать… но он просто молча уходит, оставляя рухнувшее сердце и любовь младшего разбитыми на полу, как и свои. Трусость побеждает. *** Чонгук знал, что справиться в одиночку со своим абоджи, когда с него взгляд не сводили, не выйдет. И как только он вошел в дверь компании директором Чоном, он сразу же обратился к единственному человеку, которому мог довериться, как себе самому, и к тому, кто разбирался в этом финансовом хаосе – его двоюродному брату Сынхо. Чонгук не врал Юнги, что у него есть план и что он справится с этим, просто на это нужно время, к сожалению, много времени, на протяжении которого Чжонмен умело вставлял палки в колеса. Чонгук бы посвятил Юнги в план, если бы тот позволил, а не отдалялся с каждым шагом. А последняя ссора просто выбила желание жить. Юнги, замкнулся в себе, и даже не думает открыться и довериться, боясь, отталкивая от себя всеми возможными способами, что пронзают сердце колючими иголками. И Чонгук, может быть, списал бы это на конец их отношений, поверил, что Юнги его не любит, даже ненавидит, но только глаза старшего врать совсем не умеют, они отражают внутреннюю боль, что сжимает лёгкие. Имя, выбитое под сердцем, не просто тату, и сказанное «я тебя люблю» – не просто слова. Чонгук готов бороться, хоть и за них двоих, а потом они заново перепишут свою судьбу. Он верит, потому что судьба или звезды его столкнули с самым прекрасным человеком в этом мире. И свое он не упустит… Ни за что! Поэтому, узнав от секретаря Кима, опускаясь до угроз, что Чжонмен дальше не дает Юнги прохода, приходится напомнить и показать ему, что он уже не щенок, который нихрена не может сделать. Теперь у щенка появились острые и большие зубки, что научились нещадно кусать, выгрызая себе свободу. Он продолжает быть будущим компании, чтобы сохранить лицо и место Чонов перед всеми, взамен получая свое личное счастье. – Ты понимаешь, что потом он тебя сам убьёт?! – уверенно произносит двоюродный брат Чонгука Сынхо, который прилетел в Сеул, отвлекая младшего от мыслей. Он бросает флешку на стол и крупную папку бумаг. – Ты играешь с огнём, Чонгук. Для Чжонмена эта компания – всё. Своих конкурентов он просто рвал на куски! Я даже не знаю, повезло ли тебе с тем, что он – твой абоджи… – Господи! Откуда у тебя все это?! – поднимаясь с кресла, пропускает слова мимо ушей, берет в руку флешку, вставляя в макбук. Чонгук встревожен и одновременно счастлив. – Я же говорил, что можешь положиться на меня! И не забывай, что моя покойная омма тоже была замешана в этом «гнилье», пока не бросила меня, оставив, спасибо и на том, акции компании мне. – На сколько важна информация на флешке? – На столько, что Чжонмен больше не позволит себе лезть туда, куда не следует, – подмигивает брат с деловой улыбкой, делая глоток горючего виски, а после продолжает деловым и серьёзным голосом: – Я нашёл подробности управления Чжонмена в ранние годы, когда он оказывал давление на компании, чтобы те перечисляли большие суммы в подконтрольные ему фонды. Это коррупционный скандал, Чонгук. Его могут посадить, если информация всплывёт. А если у тебя есть ещё информация от Пака, как ты говоришь, от сторонников, то и они молчать будут, поджимая хвост! Над информацией Сынхо довелось как следует попотеть, чтобы собрать всю «грязь» на компанию, делая все как можно тише, собирая маленькие запутанные пазлы, играя грязную игру. Управление системой показало, что цифры лгать не умеют. Сынхо в этом бизнесе уже долго, и разбирается в людях, это как вторая незаконная, но особенная профессия, что значит – у каждого есть своя цена. Чонгука в это втягивать не хотелось, слишком он еще в этом неопытен, но дело даже не в этом, он не такой, как большинство прогнивших уже изнутри, поэтому захотелось поиграть в старшего брата и спасти от дерьмовой дыры младшего. У Сынхо будто долг перед братом, которого очень любит. Он лишь хочет поддержать его в личной жизни, зная как в Корее, будучи важным лицом, сложно любить того, кого выбрало твое сердце. Хоть Чжонмена он уважает, его дядя достиг многого, только жаль, что кроме своих чувств, он не видит других, даже если речь о родном сыне, который, как он говорит, свернул не туда и хочет его опозорить перед всеми и уничтожить нажитое. Может, если Сынхо не уехал бы в Америку и не начал там бизнес и свою жизнь, наверное, так же застрял бы в этих жёстких консервативных взглядах. Через пару минут он вздыхает, обдумывая и наблюдая за Чонгуком, у которого глаза горят от избытка радости: вникает в информацию и нелегальные чёрные цифры прибыли. – Слушай, Чонгук, – он подходит ближе, и осторожно закрывает рукой макбук с задумчивым лицом, видя на себе любопытный взгляд младшего. – Я знаю, что такое любовь, конечно, но почему ты уверен, что он и только он? В мире есть и другие люди! Я знаю, что расставаться сложно и иногда кажется, что ты умрёшь… но нет. Жизнь продолжается. Люди влюбляются и во второй раз. Что в этом Мин Юнги такого, что тебя держит? Для чего ты губишь свои отношения с семьёй ради того, кто… – Чонгук хмурит брови, делая тяжёлый взгляд на брата, ожидая продолжения этого «который…». Стоило только посмотреть на изменившуюся мимику Чонгука, приобретшую гневливость, стоило зацепить Мина. Сынхо закусывает губу, выдыхая, но все же продолжает: – … который сам убегает от тебя. Почему он, Чонгук? Чонгук расслабляет лицо, опускает взгляд, прикрывая глаза, вспоминая улыбку старшего. «Почему?» Он не раз себя спрашивал, чтобы получить разумный ответ. И есть ли он? – Я не знаю, хён, – пожимает плечами, слегка качая головой, поднимает оживленный взгляд. – Не знаю, как тебе объяснить это чувство. Но Юнги… он как будто мой внутренний мир. Мы с ним такие разные, но я истинно верю в нас. Я… понимаешь, я чувствую, что живу, когда я рядом с ним, – Чонгук закрывает глаза на миг представляя Юнги и хмыкая, растягивает губы наподобие улыбки. – Думаешь, я сошёл с ума? Наверное! – Ты уверен в том, что он любит тебя также? – внимательно, не моргая смотрит на брата, будто хочет прочесть все без слов. Удостовериться в том, что делает Чонгук, хочется на все сто процентов знать, для его же безопасности. – Я… – задумываясь на пару секунд, проводя указательным пальцем по месту, где находится тату, смело отвечает: – Я знаю, знаю, что он любит меня так же! Мне стоит посмотреть ему в глаза, и я вижу… да… это странно и безумно, но… если он пытается отстраниться от меня, это не значит, что он не любит меня. Там точно другая причина, хён, я уверен, что он даже себя винит в этом. Так что, да. Я уверен. – Не думал, что такое могу произнести, но ты сияешь, когда говоришь о нем. Я рад за тебя, братец! – гордо говорит, смягчаясь во взгляде. – Удачи, Чонгук! Надеюсь, оно того стоит, и ты знаешь, что делаешь! – а затем подходит к бутылке виски, поигрывая бровями. – Отпразднуем? *** Резкое, но приятное шипение при открытии бутылки пива, затяжной глоток, а после выдох сизого дыма в час ночи на балконе. Мин наблюдает за тёмным хмурым осенним небом без звезд, потому что уснуть так и не удалось, целый час крутился в кровати, думая об одном человеке, в воспоминаниях, здесь, в этой маленькой квартире, его улыбка расцветала все ярче и ярче, стоило взглянуть в милые, оленьи, влюблённые глаза. Юнги вытягивает телефон из заднего кармана, хмуря лоб, раздумывает пару долгих минут, делает еще глоток холодного пива, все-таки решаясь, заходит в какао, находит контакт Чонгука, пытается набрать хоть слово, но пальцы как будто проклятые, застывают над хангылем. Оказывается, сложно написать даже простое «привет». На этом попытки закончились. Парень лишь безнадежно вздыхает в пустоту. Верно, ведь что он ему напишет? Что готов поговорить наконец-то, если это не правда? Как посмотрит в глаза после того, как сбежал, сказав, что ненавидит его сущность? Что он ему скажет?! «Твой абоджи снова послал своего верного пса, секретаря Кима, с деньгами и конвертом в руках»? «Здесь больше, чем ты себе можешь представить. Чонгук не узнает, что ты их взял! Единственное, что тебе стоит сделать, это не приближаться к нему!» Ясное дело, что конверт был разорван к чёртовой матери. Да и сам секретарь был послан с этими деньгами далеко и надолго. Но Чжонмен умеет держать за яйца и не давать спокойно дышать. Гребаный манипулятор. Деньги, угрозы, слова… все как в лучших боевиках. Был бы Чжонмен даже единственным человеком на земли, Юнги бы в жизни ему не поверил! Как и не взял бы деньги. У Чонгука нет цены… «Подумай о нем… Ты же желаешь ему лучшего». Сука…. Хотелось кричать во все горло на мосту и упасть в реку Хан, чтобы услышать только тёмную тихую бездну. Конечно, Юнги желал ему лучшего, поэтому и старался держаться подальше. Он не хочет портить жизнь Чонгуку. Непонятно просто кого он обманывает, себя или Чонгука… Чонгук прав, он сбежал как последний трус. Нет, не трус, просто младший не думает головой! Юнги за него переживает. Зачем Чонгуку перечеркивать жизнь, когда он все имеет. Если всплывет информация, что он встречается с парнем, его тут же уволят, после чего последуют страшные скандалы и упадок компании. Как бы это не было, Чжонмен прав, потому что Чонгук ему потом не скажет спасибо за то, что все потерял. Он уже и так потерял из-за него семью… Больше не хотелось усложнять жизнь младшему. Они слишком разные. Их миры слишком разные. Пора посмотреть правде в глаза. Это реальность, а не сказка о нищеброде и богаче, что в конце будут счастливы. Юнги в такое не верит. Или слишком упертый, или практика показала, или просто готов отпустить «во имя любви». Враньё он все равно ему простил. Потому что и сам честен не был, отдаляясь все дальше и дальше, расставляя точки после каждого предложения, не желая даже слышать о его жизни, лукаво, наводя тень на плетень, молча наблюдая, как Чонгук страдает, разрываясь, но все равно не уходит, старается, как ума лишённый. Так чем он же лучше, чтобы винить Чонгука во лжи. – Да ебаный пиздец, – он смачно выругивается, ударяя кулаком в стену, потом шипит от боли и злости. В голове набатом: «Ты меня хоть любишь?!» Любит… Любит! Больше жизни любит, поэтому и боится, что эта любовь навредит ему. Почему-то вспоминаются обиженные глаза Тэхёна и последнее его сказанное: «Не думал, что ты такой эгоист, хён!» А может, он реально долбаный эгоист и трус. Может быть, он видит то, что другие не видят, или наоборот? Самое дивное, он думал, что Чонгук попытается снова сделать попытки помириться, но на удивление, или к сожалению, даже ни одного сообщения… от чего становится ещё страшнее. Возможно, Чонгук понял тоже, что у них нет будущего? – Да нахуй! – он выходит с балкона, набрасывая кожаную куртку поверх черной футболки и идет на улицу. Ему нужно подышать, точнее выпить, и желательно в шумном месте, чтобы не слышать свои громкие мысли, что не дают спокойно жить в четырёх стенах. На оживленном не спящем Итэвоне веселье как раз в самом разгаре. Пьяная молодёжь в очередях в очередные крутые рестораны, бары и дискотеки, постоянно меняя места посиделок, как и принято в Корее. Выбор Юнги падает на бар Prost Pub & Grill в центре шумной улицы, для погружения в атмосферу района. Здесь в самом деле живо, толчея, заводная музыка, как и должно быть в таких заведениях, а еще приятно достаточно темно для глаз, то, что нужно, чтобы развеяться. Свободное место только у бара, что ему до безумия подходит. Цены на алкоголь немного дорогие, но он все равно заказывает виски со льдом, выпивает первый залпом, чувствуя, как внутри становится горячо, просит повторить, безэмоционально делает новый глоток, ощущая как алкоголь расслабляет тело и мозг. То, что доктор приписал. Четвертый по счету стакан с виски, непонятно в какой промежуток времени, он вертит в руках, играя, наблюдает, как жидкость бьётся о края, думает, что пора бы остановиться, потому что не его это, заливаться алкоголем до потери пульса, лучше пойти в студию и всё выразить на бумаге или в битах, а еще лучше уснуть, поэтому он просит у бармена счёт. – Сука… – шипит он про себя, проверяя карманы куртки, а потом и джинсов, на предмет денег или карты, которые он наверняка забыл или потерял, как и не находит телефон. Бармен уже искоса смотрит, хмуря брови, спрашивает, все ли в порядке, подразумевая под этим: «платить есть чем?!» – Я заплачу! – вклинивается чужой голос над ухом. Юнги кажется, что ему послышалось на фоне, но нет, он видит, как мужская рука тянется вперёд, подавая пластиковую чёрную карточку, уже выдохнувшему бармену, который охотно берет с улыбкой, пробивая счёт. Юнги медленно поднимает взгляд, чтобы поблагодарить спасителя и взять его номер карты, чтобы не оставаться в долгу, но тут же слова просто застревают в горле. Первая мысль, что он перепил, и алкоголь так хорошо постучал по голове, что ему привиделось, но нет. Тот самый… острый и ровный взгляд, разве что с заметными, более выразительными морщинками у глаз. Пухлые красивые губы, что когда-то целовали и признавались в любви. Та же крепкая хватка большими ровными пальцами за локоть, когда пытаешься уйти. – Юнги, подожди, – тот же глубокий и ласковый голос, что хотелось слушать. Жизнь любит преподносить подарки. Признаться, не самые лучшие. Юнги на миг прикрывает глаза, сжимая зубы, выдыхает глубоко, но все-таки разворачивается с хмурым видом, встречаясь с чужим взглядом в полумраке. Ким Чже Ук отпускает локоть, показывая облегченную и томную улыбку. Удивительно... Попасть в тот же бар, что и он. – Ты изменился. Совсем другой, – открывает пиво, которое купил по дороге, подает в руки Мину, а после прикуривает сигарету, заодно и Юнги, делает затяжку, выпуская изящно дым вверх. Если бы у Юнги спросили, зачем он пошёл с бывшим парнем Ким Чже Уком ночью, в тихое место у реки, опираясь о перила, куря сигарету и запивая пивом, он бы, наверное, сказал – и в душе не ебу... Может, потому что вообще все равно?! Былые чувства исчезли, и единственное имя, что крутится в голове – Чон Чонгук? Может, потому что звёзды так сошлись?! Что именно в этот день, когда слишком тяжело, он, увидев его, понял, что в жизни для него важен только один человек, что волнует сердце. Вот она, настоящая любовь?! А может судьба отвечает на его вопросы?! – Хм... – отзывается Юнги, смотря вперед и наблюдая за темной рекой, что течёт себе спокойно. – Тогда я был подростком. Так что неудивительно. Прошло много лет. – Я всегда слушаю твои песни. Юнги будто останавливает взгляд, переваривая информацию. Такого он явно не ожидал. Покачивая головой, начинает тянуть грустную, но удивленную улыбку. – Кто он? И, как всегда, попадает в цель. – Ты серьёзно думаешь, что я буду вести с тобой личные беседы? – поворачивая голову в сторону Кима, вопросительно смотрит, как тот просто ухмыляется, опуская голову, тихо усмехаясь про себя. – Ты все ещё дикий кот, – напряженный выдох. Он делает большой глоток пива, выкидывая сигарету в реку, опускает плечи, будто снимая непробиваемую броню, поднимает утомлённый и искренний, неподдельно жалостливый взгляд. – Я часто о тебе вспоминаю, – Юнги молча наблюдает, как разрешают смотреть на жалкий и разбитый вид. – Сука... – он больно усмехается, потирая лоб. – Я плохо поступил с тобой... Если бы судьба дала мне ещё один шанс, я бы никогда не сделал такого. Ты не представляешь, что это за гнилой мир. Я думал, что буду богатый и мне больше нихуя не будет нужно, – он слегка качает головой в стороны. – Блять, я богат, но так несчастен, – изливает свою душу, нетерпеливо выдыхая. – Брак по договору, который трещит по швам, но уйти никак не могу, один ребёнок, которого люблю и терплю все это, наверное. Вечные измены с парнями, потому что к ней я ничего не чувствую и не хочу. Алкоголь после работы, чтобы расслабиться и вернуться в ненавистный дом. Я думал, что смогу стать другим, но потом... я понял, что, блять, даже не имею с кем поговорить и выговориться... – начинает смеяться в голос, словно просит о спасении, после шумно выдыхая носом. Юнги молчит, потому что не знает, что на такое ответить, но внезапно понимает, что даже и не нужно. Это тот самый момент, когда оголяются все потайные мысли, и нужно просто выслушать. – Самое ужасное, что я не могу отказаться от всего этого, – продолжает Ук, делая очередной глоток. – Как последний ебаный трус, ей богу... Заставляет задуматься... В затянутом молчании Юнги подкуривает еще одну сигарету, хоть курить даже не хочется, предлагает Уку, который берет предложенную сигарету, делает затяжку и кривит лицо. – Сука... как ты вообще это куришь?! Теперь уже Юнги начинает смеяться, как и тот, дурашливо ударяя Кима кулаком в плечо, после меняя взгляд на серьёзный, когда слышит, болезненный, искренний крик души: – Прости меня. Ты, кажется, единственное хорошее, что случалось со мной. – Я давно уже простил, – Юнги смотрит прямо в глаза, поднимая уголок губ. Он сказал правду. Сейчас, вот так, вблизи, друг перед другом, чуть ли не соприкасаясь плечами, стоять, на удивление, просто. Легко. Как будто общаешься с приятелем, которого сто лет не видел, притом ничего не испытывая. Этот будто разговор двух заплутавших овечек… – Расскажешь? И Юнги сразу же понимает, о чем, и может он бы снова смолчал, но почему-то даёт себе волю тоже открыться. Они видятся первый раз после долгой разлуки, Юнги уверен, что и последний. И это ему кажется правильным, ответить правдой на правду, что сохраниться в тайне. – Чон Чонгук. Наследник «ЧонГрупп». Ким пару секунд жмурит глаз, а потом широко открывает в шоке. – Чеболь? – и, видя, как Юнги опускает опустошенный взгляд, сжимает губы в полоску, говорит: – Да как тебя только угораздило?! Они начинают снова смеяться, то ли от алкоголя, что течет в крови, то ли от того, что оба безнадежны в своей судьбе, боятся ее изменить, смеются от безвыходности. Засыпает Юнги в своей кровати под утро, попрощавшись с прошлым у реки, навсегда. Судьба в самом деле удивительна, понимает Юнги. И она любит самые неожиданные повороты. Всё время он думал, что как только увидит Ким Чже Ука, то пошлёт на все четыре стороны, но на удивление, в итоге, они поговорили по душам, оставив обиды в прошлом. И из этого Юнги понимает, что нужно извлечь урок, который преподнесла жизнь, приведя его в тот бар. Очередная напряжённая неделя проходит достаточно быстро, по уши в работе, и как-то поздним вечером, в студии, когда они решили распить бутылочку соджу на двоих с Намджуном, он все-таки немного открывается, и говорит другу, что встретил Чжи Ука в баре. Удивлённый и не моргающий взгляд Нама нужно было видеть. Юнги бы это даже позабавило, не будь он сейчас в прострации. – Мне даже жаль его стало… – продолжает Юнги, удобно умостившись на диване, забросив ноги. – Если я когда-то увижу Чонгука такого, я себе не прощу. Но, кажется, – он облизывает языком губы после выпитого соджу, обдумывая, останавливает тусклый взгляд на телефоне, где хранятся любимые воспоминания с младшим, – он решил жить дальше. Может, это и к лучшему, ведь я так эгоистично поступил с ним… Я даже, блять, не спросил, как он… – Юнги дотрагивается до глаз пальцами, потирая их, чтобы не пустить слезу. – Он приходил, Юнги… и не раз, – решает рассказать правду Намджун, видя, как Юнги расширяет глаза, в которых показывается оживленный огонёк, и приоткрывает рот в потрясении, желая услышать дальше. – Спрашивал о тебе. Он думает, что ты его ненавидишь, хён, так что… Все в твоих руках… После Намджун оставил рассеянного Юнги одного со своими мыслями и тишиной. *** Чхусок большой и традиционный праздник в Корее, поэтому Юнги его встретил в Тэгу, чтобы с оммой провести церемонию поминовения предков. После завершения церемонии, за ужином, омма только и бросала на него сочувственные и беспокойные взгляды, которые были видно невооруженным взглядом. Она, наверное, еле сдерживалась, чтобы не спросить о Чонгуке. Больно. Но он выдержал, возвращаясь в пустую квартиру, наделенную воспоминаниями. Погрузившись в них, будто в песок, Мин остается наедине со своими мыслями. Сегодня ему особенно трудно. Куда не встань, прошлое будто преследует его чуть ли не в каждом углу. Тогда он жил… был счастлив. Юнги улыбается, вспоминая, как они украшали ёлку, как смотрели дорамы, обсуждая целую ночь, как целовались, как любили друг друга до дрожи… А сейчас… сорок два дня без младшего. Пиздец. Без него не хочется жить, все будто серое, пустое. Разве может так быть? Двадцать четыре на семь, как выброшенная на сушу рыба. Чувствуется, будто все внутри медленно, но верно умирает. Сколько еще таких дней, полных грусти и отчаяния, должно быть в его жизни?! Чонгук… Чонгук… Чонгук… Хочется повторять имя до визга внутри. Собраться и решиться наконец-то поговорить, не защищаясь жалкими отмазками, что они из разных миров… Его мысли прерывает вибрация телефона, звонит Хосок, спрашивая, не забыл ли он, что сегодня они договорились встретиться. Юнги реально забыл, но быстро собирается. На встрече в пабе Джина снова терпит на себе сочувственные, молчаливые взгляды. – Ох, да… это круто. Я буду самым лучшим папой в мире! Даже не сомневайтесь, – хвалится Хосок, выпивая очередную стопку соджу с красными щеками от уже выпитого алкоголя. На столике около восьми пустых бутылок, но разве это много для семи человек?! Хосок как не умел пить, так и не умеет. – Да ты хоть что-то знаешь о детях?! – хмыкает Намджун, поглаживая коленку Тэхёна, который задумался, что здесь явно не хватает Чонгука и счастливой улыбки Юнги, который подпер голову рукой, все время смотрит отстраненным взглядом, блуждает глазами по пустым бутылкам. – Вообще нихуя! – отвечает Хосок, икая, и получает от Чимина по лбу, из-за чего все начинают смеяться. – Но если честно, мы с Чимином прочли пару книг и ходили на курсы! Но кто знает, как быть с реальным ребенком! - Ох… Вот и прощай, беззаботная жизнь, – тянет Джин, под столом сжимая ладошку улыбчивого Шону, а потом быстро выкрикивает: – Чур! Я крестный! И тут ребята начинают спорить о том, кто будет ближе ребёнку, и кто будет крестным, когда его наконец выпишут из больницы, пока их не перебивает Юнги, поднимаясь из-за стола. – Так, я ухожу. Спасибо за все, – и когда все на него косятся, он просто закатывает глаза. – Хочу спать. Я старею! Даже не смотрите… Вроде и правда, на часах за двенадцать, но все же так плохо на душе, что хочется закрыться и рыдать в три ручья в уголке комнаты. Каждый день, будто это вполне себе обычная рутина. Ничего не хочется. Юнги выходит из бара немного подвыпившим, но все-таки к алкоголю он очень стойкий, просто ощущается расслабленное, чуть ли не ватное тело, но не душа, к сожалению. Он вынимает из пачки последнюю сигарету, подкуривает зажигалкой, вдыхает, закрывая глаза, будто полностью отключается от этого мира, даже если вечерний Итэвон сплошной шум веселящихся людей на улице. Выдыхает сизый дым, но лучше нихрена не становится, только горло дерет и думается, что нужно бросать наконец-то эту херню. Стоит остановиться и задуматься хоть на минуту, хочется сразу же позвонить Чонгуку. Услышать его голос, блять, хотелось до одури… так же, как и крепко обнять. Почему он такой безнадёжный?! Хочется крикнуть в голос, но выходит только жалкая улыбка. – Хён… – Юнги оборачивается на Чимина, что его окликает и держит его телефон, протягивая вперед. – Ты забыл… Юнги тушит сигарету, складывая обратно в пачку, прячет в карман, и забирает свой телефон. – Спасибо, Чимин, – но не спешит уходить, опирается о стену, поднимая взгляд на небо, чувствуя, как Чимин мнется первое время, а потом тоже прислоняется молча, опускает взгляд, разглядывая свои ботинки. Они стоят пару минут, разделяя тишину между собой, но Юнги все же прерывает молчание, потому что Чимин тоже важен в его жизни. Они друг за друга горой. И правда, это так много значит для него… для них. – Хосок… он… рассказал нам, через что тебе пришлось пройти… Мне правда жаль, что твои родители такие… – стараясь подобрать слова, замолкает. – Подонки… – заканчивает смело Чимин, но почему-то улыбается, посмотрев в глаза. – Это уже не важно, хён, потому что у меня есть вы. Хосок. А скоро еще будет ребёнок. Вы – моя семья. – Мы семья, – соглашается Юнги. Потому что, чтобы ею быть, не нужно быть кровными родственниками. – Я очень рад за вас! Вы будете хорошими родителями, – он дотрагивается до плеча Чимина, легко, по-дружески сжимая, показывая этим поддержку. – Не представляю, как ты с этим всем справился. Хоть и прозвучал риторический вопрос, но Чимин не может заставить себя промолчать. Это в первую очередь, а во вторую, он хочет, чтобы на него сейчас что-то свалилось с неба, чтобы он заткнулся, но, конечно же, ничего не происходит, и он просто сжимает челюсть, но выдаёт из себя то, что поможет Чонгуку! Хоть делается это исключительно для старшего. – Поддержка, хён, – произносит по складах, и Юнги слегка прищуривает глаза, наблюдая за счастливым выражением лица Чимина. – Хосок сильно меня поддерживает, будучи рядом со мной, – проскальзывает лёгкая благодарная улыбка, которую замечает Юнги. – Без него я бы не справился… Он делает меня лучше. Он протягивает мне руку, хён, и я её беру без сомнений, не отворачиваюсь, зная, что мы вместе должны пройти этот путь, если верим в нашу любовь. Главное не бояться. Юнги будто огревают лопатой по голове. Вместо дома он приходит в студию, разбитым вхлам, понимая то, что, пытаясь убежать, ты не делаешь лучше. Он был таким хреновым хёном, парнем… Помирившись, даже не старался сделать шаг навстречу, прячась за своими страхами, думая, что наоборот спасёт. Никакой поддержки или слов… все, что он отдает – одну лишь ломающую боль. Господи… Какой же он кретин! Как же он скучает, хочет увидеть, дотронуться, поцеловать, а главное БЫТЬ в жизни Чонгука. Может, уже просто перестать бояться и убегать, но посмотреть страху в глаза?! Юнги не мнется, хватит, плюёт на позднее время на часах и открывает какао, чтобы написать Чонгуку, надеясь, что тот все ещё хочет его видеть. Он в самом деле думал, что Чонгук не отстанет, будет писать, звонить… Но оказалось совсем не так. В один миг схватил панический жуткий страх, что Чонгук решил все оставить в прошлом… И если бы Намджун не сдал младшего, Юнги бы затаил обиду, что засела в сердце, как и эгоистичная, неправдивая благодарность, что оставил его в покое, потому что знает, стоило бы ему увидеть Чонгука, как его бы снова сломало, и все внутри скрутило, а сейчас… Он даже не знает, что написать, потому что все кажется до одури неправильным. И он с тяжёлым вздохом, собирая себя по частям, нажимает на вызов. Пусть все идёт нахрен… Гудок… один… два… А потом голос, до чего родной, любимый… Тихий и удивлённый, чуть ли не потерянный, со своим вечным вопросительным и неуверенным: – Хён? – Привет, – хрипло, тихо, но зато кричаще внутри, чувствует, как по телу проходятся мурашки, от чего и начинает сам дрожать. В кончиках пальцев покалывает, и дышать становится тяжелее. – Извини, если разбудил. Но… – впервые ощущает себя таким нерешительным, перепуганным, подумал о том, что Чонгук все-таки решил двигаться вперёд… Без него… Стало даже смешно, от чего он нервно выдохнул в трубку, начиная ходить кругами по студии. – Юнги… Все хорошо? – Чонгук сам начинает нервничать, боясь услышать, что ему скажет старший, ведь он совсем не ожидал звонка, принимая пенную ванную, даже содрогнулся всем телом, как только увидел, кто звонит, хватаясь резко за телефон, напридумывал себе уже все плохие исходы. – Умоляю, скажи, что с тобой все хорошо! – «и с нами тоже…» – Да… – слышно, как Чонгук с облегчением выдыхает, кажется, успокаивает себя. – Чёрт… – матерится Мин, хватаясь за волосы, потому что даже подобрать слов не может, останавливается, переводя дыхание, будто поднимался по лестнице. – Извини ещё раз, что так поздно, но… Я не хотел, чтобы все так случилось… – Юнги... – перебивает его Чонгук и, вылезая из ванны, берет полотенце, садясь на край бортика, сильнее сжимает телефон и слышит, как Юнги затяжно дышит, и как ему тяжело даются слова, впервые в жизни. Хочется просто прокричать: «Только не смей говорить, что ты бросаешь меня по телефону!», «Пожалуйста, не уходи…», но он тихо произносит: – Я скучаю… – и слышит, как Юнги вроде расслабленно выдыхает, молчит секунду, а потом: – Я в студии. Ты можешь приехать сюда? Я вышлю пароли. – Да… – громче, чем хотелось выходит у Чона. – Я буду… Подожди меня, пожалуйста, я быстро, – и Юнги, кажется, даже через телефон слышит громкое биение сердца Чонгука. – Чонгук, осторожнее на дороге! – и отключается, бросая телефон на небольшой диван, где иногда остаётся ночевать, весь начиная дрожать, кусает нижнюю губу, честное слово, как пацан зелёный, не зная, как себя вести и скоротать время, нервно поправляет чёрные отросшие волосы назад. Сейчас ему нужно собраться и расставить все точки над i, быть взрослым ответственным хёном. Чонгук чуть ли не вылетает из ванны, сбрасывая полотенце на пол, набрасывает первую попавшуюся одежду. Он даже не сушит волосы, быстро мчится в гараж, садится за руль машины, все время про себя думая «быстрее, ну же, быстрее». Радует, что уже достаточно поздно, и ночные дороги Сеула свободны. Чон выжимает из машины позволительную скорость, хотя хочется сильнее нажать на газ. Добирается он достаточно быстро, останавливается возле парадной двери, даже дыхание не переводит, вводя пароль, что прислал Юнги. И вот… он стоит возле него… улыбается, как умалишённый, когда смотрит под ноги, думая, что такую надпись на коврике мог только взять хён, с котом, который показывает фак: «go away». Улыбка сходит с лица, потому что сейчас он точно не знает, чего ожидать, но без Юнги он не будет. Для себя он все решил. Особенно в день Чхусока, когда отдал дань, а потом поговорил с абоджи с глазу на глаз в закрытом кабинете, бросив на стол «черную информацию», что было малоприятным для Чжонмена. Его пронзающий взгляд был полон презрения, конечное поражении, злость и недовольство говорили только о том, что Чонгук больше ему не сын. Разговор был тяжёлый, но принёс свои плоды в будущем. Чонгук держался уверенно, как мог, словно акула в бизнесе, но абоджи – игрок высшего ранга. – Я перед семьёй в долгу, поэтому я продолжу то, что вы начинали, сохраняя место и выполняя все уговоры. Я благодарен за всё, за то, что вы мне подарили жизнь и что дали! – он опускает глаза и говорит медленно, вежливо, благодарно, с расстановкой, на коленях прося прощение, что не может быть таким сыном, как они хотели. Чонгук понимает, что это крах отношений с семьёй. Сейчас ему больно душевно, но, если его не хотят принимать такого, какой он есть, и такова цена его счастья – значит тому быть. Он поднимается на ноги и переводит взгляд на гневного абоджи, что сжимает челюсти от злости, обдумывая слова. – Но ты больше никогда не должен лезть в мою жизнь! И в его тоже! Я не буду больше предупреждать! – Ты думаешь я поверю, что ты готов это обнародовать?! Потерять все ради него? Все достигнутое нами за все время просто будет уничтожено! Ты не сделаешь этого, Чонгук… – Ради него – сделаю. Чонгук перебывает, что не нравится абоджи, тем более от сказанного, сразу изменяется в лице, и, наверное, если б мог, то и пулю бы в лоб пустил. Кажется, Чжонмен понимает, что в этой схватке он проиграл. Чонгук не врёт и даже бровью не ведёт. Вот его сын. Сильный, смелый, умный и имеет хватку, которой он учил все время, что сыграла против него. – Я тебя никогда не прощу! – Чжонмен, садится от нервов на диван, понимая, что пути назад нет. Не удостоив Чонгука взглядом, проговаривает свирепым и твердым голосом: – С сегодняшнего дня тебе не позволено приходить в этот дом! Ты больше не сын нам! Как ты вообще смеешь открывать рот и произносить такое… уходи! Вон из моего дома! Вон! Убирайся! – кричит он с яростью, поднимаясь на ноги, и Чонгук, кивнув, сразу же покидает дом, бывший, родной дом, но с улыбкой вырванной свободы. Так что, стоя перед дверьми, он еще раз пользуется паролем, и когда они открываются, и он заходит внутрь, жизнь приобретает краски. Юнги оборачивается и их потерянные взгляды встречаются. В этих взглядах столько нежности и трепета, что на душе расцветает покой. Как же он скучал… Старший открывает рот, чтобы что-то произнести, но Чонгук не медлит, не ждёт разрешения, просто срывается и обнимает, крепко, вдыхает судорожно, втягивая в себя запах Юнги, будто кислород, вжимает сильнее в свое тело ощущая безмятежность и покой внутри, где бегло бьётся сердце, шепчет на ухо: – Чтобы ты не сказал, я не смогу тебя отпустить. Не могу, не хочу… Отталкивай, проклинай… Не могу без тебя. Не хочу… Юнги сам прижимается, утыкается головой в плечо, держась, чтобы не пустить слезу, от того, что приятно, уютно быть в этих объятиях, протягивая руки, поглаживая младшего по спине, успокаивая, ощущая как напряженные мышцы Чонгука немного расслабляются. – Прости меня, малыш. Они стоят в обнимку достаточно долго в безмятежной тишине, приводя дыхание и мысли в порядок, наслаждаясь близостью друг друга, пока Юнги сам не отрывается всего на маленький шаг назад, всматриваясь в большие затуманенные, но утомлённые глаза, в которых уже давно утонул, и готов, видимо, ещё пару раз утонуть, потому что, когда Чонгук так проницательно и открыто тепло смотрит, Юнги видит в них лучезарный свет, что сочится мягкостью и безграничной любовью. Хочется обнять и больше никогда не выпускать из объятий. Мин протягивает руку и проводит по темным волосам младшего, сразу хмуря лицо и вопросительно-нежно растягивая его имя. – Чонгук… – Да? – показывая ласковую и неуверенную улыбку, младший дышит полной грудью от волнения. – У тебя влажные волосы, – утверждает Юнги, убирает чужие пряди со лба за уши, улыбаясь в ответ и не сводя своего взгляда. – Я спешил. – Я бы не убежал… Чонгук прыскает с улыбкой в голосе, как и Юнги, который закатывает глаза. Кажется, шутка удалась, если он смог рассмешить младшего и отогнать его волнения хоть немного, но у самого сердце хочет выпрыгнуть из груди. Юнги не представлял, что это будет так… спокойно? Легко? Они стоят почти что впритык, немного взволнованные. Так не хочется прерывать эти минуты лёгкой душевной идиллии, но пришло время наконец все прояснить и перестать бояться. – Я много думал о… нас, – начинает Юнги, наблюдая, как мышцы на лице Чонгука напрягаются, и как он вмиг неосознанно задержал дыхание, а потом выдохнул, опустив ненадолго глаза в сторону, но возвращаясь взглядом к Мину. – Я… я тоже не был честен с тобой, если посмотреть. Я отдалялся от тебя из-за своего эгоистичного страха, искал причины, чтобы еще больше отдалиться, хоть должен был быть рядом с тобой. Поговорить, решить проблемы, открыться, – глотая слюну, делает паузу. Оказывается, это не так сложно, быть смелым и открыться своему любимому человеку. Чонгук молчит, слушая внимательно каждое слово, вбирая в себя, а когда Юнги дотрагивается до его щеки, проводя пальчиком по маленькому шраму, прикрывает глаза и тянется к горячему касанию, как кот, что любит ласки. – Говорил, что люблю, и даже не смог тебя поддержать. Дерьмовым я был парнем, – Чонгук выдыхает смешок, открывая глаза, берет ладошку Юнги в свою руку, проводит большим пальцем по костяшкам. Юнги переводит взгляд на их руки, и это кажется таким правильным, таким завораживающим, что больше не хочется и слова проронить, но заставляет себя с громким выдохом, продолжить: – Но твоя ложь, Чонгук… – Я хотел… хотел тебе сказать, – шепчет задушевно младший, поднося его руку к губам, целует в костяшки с закрытыми глазами, впадает в ужас, говоря: – Хотел, честно… хотел… – Шшш… Чонгук-а, – Юнги прижимает его к себе, и тот утыкается ему в шею, горячо выдыхает, снова сжимая в объятиях, окольцовывая талию старшего, который набирается сил и снова говорит: – Я верю тебе, но… Чжонмен… Чонгук, он не даст нам быть вместе. Я не хочу, чтобы ты однажды потерял все из-за меня и страдал. Я не переживу этого… Чонгук оставляет лёгкий поцелуй в шею и, выпрямляясь, обхватывает лицо старшего ладонями, смотрит уверенно и серьёзно, но с теплотой. – Я уже все решил! – и Юнги раскрывает глаза шире, слыша, как тон младшего становится твёрже, а в глазах проскальзывает печаль, которую он пытается заглушить. – Он больше не тронет нас. Я сделал… я не горжусь этим, хён, но… Такова была цена, и я её заплатил. Я не боюсь все потерять, если у меня будешь ты, – Юнги хочет что-то сказать, и Чонгук даже понимает что, потому что лицо старшего отображает сейчас только растерянность с ноткой жалости, но он вмиг его перебивает, серьёзно, честно, так, чтобы даже не сомневался в его словах, выговаривая четко смотря в кошачьи глаза: – И я не жалею, Юнги. Ни минуты… Я хочу быть с тобой. И я говорил, что я все сделаю ради этого! Даже не смей сомневаться в моих словах и корить себя! Мне жаль, что я их потерял, но если они меня не принимают таким, какой я есть, тогда они путают меня с другим человеком. Дорога одна. И её я вижу только с тобой! Да… у меня есть перед ними обязательства! Поэтому я дальше руковожу компанией! Но одно твоё слово… – Чонгук… – Мин потрясенно выдыхает. Как же он ненавидит себя за то, что Чонгук сам проходил через этот путь, без вшивой поддержки с его стороны, через закидоны и обременительные думы. Его малыш даже мысли не допускал, чтобы сдаться и забить на их отношения. – Я знаю, что ты даже не заикнешься о выборе, хён. Думаю, ты знаешь, какой бы он был, – Чонгук отпускает лицо старшего, делает пару шагов в сторону, опирается на стол, давая Юнги несколько минут, чтобы прийти в себя, а после уже решает рассказать все от А до Я, без всяких тайн. – Меня прогнали, как собаку, когда я вручил Чжонмену папку с незаконными переводами и остальными проделками как его самого, так и его людей... Юнги слушает и просто не верит ушам, пока он мучался с собой, убегая, боясь столкнуться с трудностями, его малыш, такой взрослый, решал проблемы, веря в них. Это одновременно вызывает гордость за младшего и дикую печаль. С сегодняшней ночи, он себе обещает, что больше никогда, никогда не отвернётся от Чонгука, и будет поддерживать, держать руку, как и должно было быть. Чонгук тепло дышит в изгиб шеи, играясь с отросшими чёрными волосами Юнги на затылке одной рукой, потому что на второй лежит голова старшего. Они еле расположились на этом самом небольшом диване большой и маленькой ложечкой, после долгих разговоров, что уже забрали все «соки». В студии тихо, слышно только ритмичное и спокойное дыхание в унисон в полумраке, от которого глаза закрываются, как и от тепла сплотившихся тел. – Значит, у нас все хорошо? – хрипло и сонно спрашивает Чон, все ещё перебирая пряди волос, ощущая, как вторая рука начинает затекать, но он терпит, потому что так приятно наконец ощутить тепло близости, вот так лежать в маленьком помещении с любимым, будто больше никого не существует в этом мире, что даже время замирает. – Да, – просто отвечает Юнги, ловя кисть младшего, и оставляет лёгкий чмок на ладони, от чего Чон мягко улыбается. – Мне нравятся твои отросшие волосы, хён. Ты выглядишь так мило и сексуально, – на это Юнги легко, игриво кусает кисть Чонгука, на что тот тихо смеётся. – И твоя студия. Здесь уютно, – Чонгук, как только они легли после долгих объятий, позволил себе наконец расслабиться и посмотреть вокруг. – Спасибо, что… – «наконец-то впустил в свою жизнь и позволил увидеть убежище», думает как лучше сказать, но Юнги понимает и без слов, оборачивается к нему осторожно, чтобы не упасть, прижимается своими губами к его, оставляя нежный поцелуй, после снова повторяет, но более затяжно, сминая губы ласково, с любовью, не спеша, чтобы ощутить, как внутри все ещё переворачивается, разжигая пламя и ощущение комфорта, потом отрывается, но все же ещё раз, не удержавшись, легко клюёт в красные губы, по которым безумно скучал. – Я люблю тебя, Чонгук. – И я тебя, больше жизни, хён. Они так и засыпают, всего проспав каких-то четыре часа, пока в студии не показывается утром Намджун, который случайно слишком громко хлопнул дверью, чем и разбудил парочку. Ким замирает и удивленно смотрит, держа в руках два стаканчика, один с кофе, второй с чаем. Они выглядят супермило с опухшими, сонными лицами, взъерошенными волосами, сонно промаргивающиеся. Намджун прячет улыбку, хоть получается плохо, ждет, пока они принимают сидячее положение, потирая глаза. Он рад, рад за друга, что тот наконец-то собрался и позволил себе быть счастливым, переступая через боль и страх. Им, конечно, предстоит тяжёлый путь, но если они будут держаться вместе, то и самая крутая гора не страшна. Ему хочется сказать многое, и, наверное, мудрое, но решает, что ещё будет время, а сейчас просто выпаливает со смешным лицом: – Я надеюсь, вы не трахались на этом диване! Юнги просто закатывает глаза, поднимаясь на свои две, и берет протянутый чай в руки, а Чон светится глазами, смотря на Намджуна, говорит тихо «спасибо за все», ведь знает, что тот всегда поддерживал его. Волшебства, конечно, не происходит за три недели проведённого времени. Но Юнги вправду старается больше не закрываться и быть с Чонгуком открытым, спрашивая, как дела на работе, и все ли хорошо, когда тот приходит к нему вечером в квартиру вечером, где они проводят время наедине, расслабляясь, понимая, как скучали друг по другу. Чонгук, как только они встречаются в месте подальше от людских глаз, долго держит в объятиях, дыша, наполняя лёгкие запахом старшего, который совсем не против, потому что чувствует тоже самое, как слишком скучал по нужному теплу, исходящему от тела. Что касается секса, то его было много, почти что везде, на каждой поверхности, потому что хотелось друг друга до одури, будто спермотоксикоз ударил в голову, или головку, но что самое важное, это после… Душевно-искренние, тихие, открытые разговоры, лежа обнажёнными в кровати в обнимку, про все, что их волновало, что они делали неправильно и к чему это привело. Они учатся на своих ошибках, и все свободное время проводят вместе, будто нагоняя упущенные моменты, наслаждаясь компанией друг друга. Немного сложно все время кочевать с одного конца Сеула в другой, потому что приходится таскать с собой вещи, но Чонгук ничего не говорит, потому что хоть и Юнги старается больше открываться и верить, видит, что он ещё не готов съехаться, поэтому даже не поднимает эту тему, только однажды, просто так, бросил фразу за просмотром дорамы, когда они обсуждали желания, высказал: «Ты знаешь, чего я хочу, но я не давлю». Чонгук просыпается рано от того, что слышит шум из кухни, думая, что это, неверное, Тэхён с ума сошёл, что так рано припёрся, или уборщица попутала дни, потому что Юнги у него вчера не ночевал в связи с работой. Он встает с кровати с нахмуренным лбом, поглядывает на часы, он еще должен спать полчаса, а потом собираться в компанию, но его сон тупо прервали, от чего он не в восторге. Накинув на себя футболку, чтобы не маячить только в одних боксерах, он открывает дверь и до носа сразу же доходит вкусный запах еды. Быстро спускаясь по лестнице вниз, он замедляется на нижней ступени, его глаза чуть ли не выпадают, как и сердце. Он видит чемодан. Самой простой, большой, чёрный. В голове появляется мысль: «Неужели Тэхён поссорился с Намджуном и приехал скрыться?», но нет, у Тэхёна чемодан от Gucci, а значит... он быстро возобновляет ход, и когда добирается до кухни в спешке, замирает у прохода, не веря самому себе. Юнги, стоящий спиной к нему такой... уютный, в домашней, белой длинной футболке, чёрных шортах. Чонгук любуется красивыми, ровными, худыми ногами и поднимает взгляд вверх на взъерошенные волосы, будто старший их даже не расчесывал, а примчался, как только встал с кровати. Стоит босыми стопами на плитке, беззаботно накладывает омлет со сковороды на тарелку и напевает неизвестную мелодию, кивая головой. Чонгук бы пискнул и вскрикнул от счастья, если бы сейчас мог хоть звук поддать. Он разрушен и очарован одновременно. Боже... как он ждал и хотел этого момента... ведь это значит то, что он думает?! Правда?! Юнги ведь никогда не делает необдуманных вещей, и раз его чемодан с вещами здесь, это ведь значит то, что старший решил удивить и перебраться к нему жить?! Вот так, без лишних разговоров, сделать самому первый шаг, показав, что верит в них и откидывает страх прочь. – О, извини, – оборачивается Юнги, делая притворно невинный взгляд, показывает белозубую милую улыбку, увидев застывшего с приоткрытым от удивления ртом Чона, что не может от него взгляда отвести. – Я старался не шуметь, но раз ты встал, садись. Завтрак гоготов. Юнги берет тарелку с омлетом в руку, чтобы поднести к столу, как дергается от того, что Чонгук чуть ли не ветром срывается с места и сильно сжимает его в объятиях, как самое важное, опуская голову на плечо, закрывая глаза и совсем не веря в происходящее, стоит так пару минут, наслаждается, делает глубокие и медленные, но такие счастливые, эмоционально-трепетные вдохи и выдохи. Юнги понимает даже без слов, стоило только взглянуть на мерцающие глаза Чонгука. Ему было тяжело решиться, и вот так шагнуть, почти бесстрашно, на встречу новой главе. Их главе. Этим жестом Мин говорит, что больше он не отступит, не испугается, не убежит и будет поддерживать. Чонгук нежно утыкается кончиком носа, водит за ухом, тихо шепча и выдыхая на ухо значимое, благодарное: – Спасибо. *** – Почему ты не сказал, что у тебя проблемы с Намджуном?! Что ходишь к психологу? – сочувственно и с недопониманием в голосе произносит Чонгук, хмуря брови, буравит взглядом друга. Они разместились на диване в гостиной у Чонгука в доме, распивая первую бутылку соджу, которую принес Тэхён в гости вместе с пиццей и другими закусками, расставленными на столе. – Если нужно, я найду лучшего специ… – Так, так, – перебивает его Тэхён, тряся в воздухе перед ним ладошкой, чтобы он замолчал и не начинал переживать больше, чем нужно, но перед этим выпил содержимое в стопочке, а потом озвучил свои мысли: – Проблема не с Намджуном. Проблема со мной, Чонгук, и в том, что в моей голове! Не зря говорят, что нужно овладеть своими мыслями, иначе все пойдёт по пизде, как и у меня. Так вот, уже с самим собой я в лучших отношениях, так сказать, чем был! Все хорошо, не о чем волноваться. Поэтому я не хотел тебя беспокоить! У самого-то было… – он замолкает, потому что и озвучивать даже нет нужды, когда Чонгук чуть сам не умер от своего поскуливания в душе по Юнги. Ким наливает снова себе, кивая на Чона, чтобы тот выпил, и наливает ему тоже. – Мы справляемся с этим! И я бы сказал, что очень успешно. – Я могу чем-то помочь? – искренне спрашивает Чон, выпивая содержимое, причмокивает и закусывает куском пиццы. – Да расслабься ты уже! Говорю же, я стараюсь со своими тараканами быть на ты! – он подсаживается ближе и шевелит бровями делая забавное лицо. – Лучше расскажи, как наш дикий кот здесь обустроился! – имея ввиду Юнги, а потом с облегчением выдыхает: – Я так рад за вас! Не могу поверить, что он просто взял и переехал! Собрал яйца в кулак и сделал как мужик! – Чонгук качает головой и усмехается эмоциям Тэ, который поднимает руки вверх, к потолку. – Наконец-то небеса услышали мои молитвы! – Он… Юнги старается. Всё ещё его иногда передергивает, но, думаю, это пройдёт. Господи! Чонгук откидывается на спинку дивана, вспоминая, как рассказывал о доме, технике охраны и о другом важном, чтобы Юнги знал. Показал также студию с дорогими принадлежностями для записи, что сделана на заказ для старшего, чтобы тот писал музыку в своём уюте. И когда ответил на вопрос Юнги, сколько это все стоит, тот чуть не упал в обморок со словами: «Чувствую себя ебаным альфонсом!», но когда увидел начинающую скапливаться в глазах грусть младшего и его тарахтения, что можно все поменять, как он захочет, Юнги успокоил поцелуями, а после обнял и сказал: «Дом мне действительно нравится. Я не хочу ничего менять. Прости, я знаю, кто ты такой, и что много зарабатываешь. Просто… Я постараюсь уже на это не обращать так внимание». Они живут уже две недели ноября вместе, и Чонгуку хочется каждый раз пищать, с утра пробуждаясь в одной кровати с Юнги, теперь в их доме, или как старший расхаживает по дому в одних боксерах. И Чонгук теперь ждёт лучшего времени, точнее, чтобы Юнги себя чувствовал здесь на все двести процентов уютно, а потом уже и даст подписать бумажки, что этот дом зарегистрирован на него. Вот это ещё придётся ему пережить… Стоило ещё вспомнить, как Юнги вытянул из чемодана порванную футболку, сказав, что, кажется, уже пора обзавестись обновками, и как глаза Чонгука сияли, потому что старший разрешил себя поводить по модным бутикам и купить ему одежду, с условием, ничего лишнего, только важное, каждый раз прикрывая глаза от цифр на бирках, но радуясь, что Чонгук ярко светился. – Чонгук… – вырывает его из мыслей Тэхён с еле заметными розовыми щеками от выпитого. – Да, прости, задумался. – Так… Вы уже обо всем поговорили? – Тэхён тянется к другой бутылке, откручивая и наливая по новой. Сегодня ему хочется расслабиться – это вечер пятницы после работы. Спешить некуда, потому что Намджун, как и Юнги сегодня в студии будут где-то до полуночи. Они доделывают новый альбом этой Айли, до которой все таки ревность немного берётся. Он понимает, что это просто работа, но выпить хочется больше обычного, и Тэ его предупредил, что придёт в стельку, на что старший только посмеялся и сказал, что очень скучает. – Тебе сказал, почему так мялся, будто яиц не имеет? – Ну, я не могу его винить за страх. Мой абоджи не дал бы нам нормально жить, и Юнги это понимал, был полным реалистом, забыв про то, что я уже не простой студент Чонгук, и, если дать мне время, я могу решить эту задачу. Но… он не только переживал за это, он сказал, что не простил бы себя, если бы я потерял все из-за него, и не хочет вставать между мной и родителями. И ещё заикнулся о моменте про жалость… Ну я так и не понял к чему он это сказал, – Чонгук нахмуривает брови, стараясь вспомнить слова хёна, делает сосредоточенный взгляд на стопочке, берет ее в руки, стучась с Тэ, выпивает соджу, морщится и снова продолжает: – Что просто с ним случился один случай, что изменил его мысли. Что-то такое, я не помню… Мы так много говорили… – Да… – тянет Тэхён, понимая, что за эпизод с жалостью. – Кто знал, что для того, чтобы к нему снизошло озарение, нужно было встретиться с Ким Чже Уком. – Ага, – бездумно кивает Чонгук, а потом будто замирает весь, сразу же напрягаясь, ощущая как сердце только что пропустило громкий удар. Взгляд изменился за секунду с расслабленного на серьёзный. Чон поворачивает голову к другу, громко выговаривая: – Прости?! Что ты только что сказал?! Чонгук вспоминает имя, да кого он обманывает, это имя он помнит особенно хорошо. Первая любовь Юнги, которая задела на долгие годы… Неужели… Да быть не может. Нет, он не ревнует, у него ведь с Юнги сейчас все хорошо, и он верит ему, да, только кого он снова обманывает, ревнует, до дерущих кожу кошек и змей, что душат, перекрывая воздух. – Ой… – выпаливает Тэхён, не церемонясь и просто делает глоток из бутылки на нервах, вытирает рукой губы и поджимает их. Вот любит он что сболтнуть и не подумать. – Я думал… Честно, я думал вы обо всем поговорили и Юнги тебе рассказал. Ой, не надо мне было открывать рот. Эй, Чонгук, – Тэхён тормошит его за плечо, потому что тот вообще не реагирует, забивая голову, наверное, дурными мыслями. – Ну же… Да брось, он ведь с тобой… - Да, да… – громко сглатывает слюну, делает также глоток из бутылки и опирается о спинку дивана, немного расслабляя лицо. Чёртовы собственничество и ревность – вот, наверное, плохие качества Чонгука. – Я просто спрошу у него. – Нет! – тут же выкрикивает друг, пугая этим Чонгука. – Намджун рассказал мне по секрету, взял слово, что я об этом тебе точно не скажу! Снова! Так что, может, Юнги тебе не говорил, потому что не о чем? Чонгук опускает голову, прикрывая глаза. Он бы хотел смолчать, пропустить мимо ушей и даже не задумывается, но, к сожалению, процесс уже запущен. – Прости, Тэхён… – Понимаю! – выдыхает друг, опираясь головой о его плечо. – Я бы тоже не смог. Ох… Придётся сделать Намджуну сногсшибательный минет, чтобы он забыл, что я все разбалтываю тебе… – Тэхён ощущает, как плечи Чонгука содрогаются от беззвучного смеха. Тэхён уехал два часа назад, после второй бутылки соджу, на вызванном и оплаченном Чонгуком такси, разумеется, с порцией новой одежды в подарок. Чонгук принял душ, немного освежился и алкоголь будто растворился, потому что все, что он чувствовал, как скучал по Юнги и как до одури хотелось спросить про бывшего… Бывший… Кажется, Чонгук ненавидит это слово. Он ложится в пустую кровать, поворачиваясь на бок, но заснуть так и не может, мучается от того, что все время думает, как Юнги встретил его, что он ему сказал, о чем говорили… Или самое ужасное, почувствовал ли Юнги что-то к нему… Он слышит как машина презентабельного класса, которую он подарил Юнги, заезжает в гараж. Мин смотрел сначала как на подачку или зло и долго отнекивался, а потом, сдавшись, вздохнул, поцеловал в щеку, и сказал просто: «спасибо, но не нужно было». Слышит, тихие, как у котика, шаги по ступенькам, и открывающуюся дверь, как старший ступает в душ и проводит там всего пару минут, а потом тихо, чтобы не разбудить Чонгука, подсвечивая себе телефоном путь, забирается в кровать устало выдыхая. Чонгук, вот честно, он бы мог вести годами тихую борьбу на работе, молчать, держать все в себе, но что касается Юнги, это, кажется, то, что выделяется из системы. – Ты поздно… – срывается с уст Чонгука. Он поворачивается к Юнги и улыбается, хоть в темноте улыбку не разглядеть, но старший, кажется, чувствует. – Прости. Было много работы, не хотел тебя разбудить, – хрипло отвечает и тянется, чтобы оставить на чужих губах лёгкий поцелуй. – Ничего, я не спал, хён. Тэхён заходил, мы немного выпили… – Надеюсь, ты хорошо провел время, – Юнги двигается ещё ближе и рукой поглаживает мягкие и слегка еще влажные волосы младшего, от чего улыбается и будто даже мурчит. – Да, но… – Чонгук тяжело, глубоко вздыхает и набирает воздух в лёгкие, подтягиваясь вверх, от чего одеяло соскальзывает, открывая нагую накаченную грудь, чтобы опереться о мягкую спинку кровати, и Юнги сразу же настораживается, понимает, что что-то тревожит младшего, поэтому сам приподнимается, включая на прикроватной тумбочке небольшую круглую лампу, чтобы осветить и посмотреть на Чонгука, что опустил голову, как и взгляд на свои пальцы, сжатые в ладони. Будто собирается с силами. – Что-то случилось? – Хён… – вымученно и неуверенно тянет из себя Чонгук, поднимая взгляд на старшего. И Юнги думает: «начинается пиздец, всегда после этого тянущего и неуверенного – х-ё-н». – Я узнал, что ты виделся с бывшим… – срывается отчаянно у Чона, от чего он потирает лицо ладонью, и у Юнги почему-то это вызывает усмешку. – Я дико ревную, прости… Я не могу контролировать это… «Вот и пиздец». – Кажется, теперь даже Намджун трепло… – в голосе не слышится даже нотки осуждения или чего-то негативного, наоборот, Юнги кажется, это даже веселит, и он бы рассмеялся в голос, но видя обеспокоенное лицо младшего, сразу же привстаёт на колени и тянет Чона к себе, льнущего в ответ, тихо шепчущего «прости». – Он же твоя первая любовь… Юнги не тот, кто легко со всем мирится, но он тот, кто не бросает свои слова на ветер. Если он сказал, что больше не повторит своей ошибки, значит, он приложит все усилия к этому. Отношения дело не лёгкое, но, когда ты любишь – ты идёшь на уступки. Он любит Чонгука, больше жизни. Чонгук не мало доказал ему, что он для него все, значит, настала его очередь. Теперь он не позволит младшему усомниться в себе, и будет тем старшим, которым он и должен быть. – А ты последняя… Чувствуешь разницу? – нежно произносит Юнги, целуя в губы для спокойствия, ласково сминая верхнюю и нижнюю, медленно отстраняясь, щурит глаза, вглядываясь в любимые напротив, сверкающие нежностью и любовью. – Увидевшись с ним, я ещё раз убедился, что каждая частичка моего тела и души принадлежит тебе, Чонгук. На лице младшего расцветает удовлетворенная и счастливая улыбка, как и по телу разносится спокойствие и тепло. – Прости меня, я не сомневался в тебе, просто… – И ты меня. Наверное, я должен был тебе рассказать, но… чтобы ты правильно меня понял, я рад, что это встреча произошла. Она многое мне показала, Чонгук. Это не объяснить, просто я отпустил свое прошлое без толики сожаления и начал свое будущее с тобой. Этому я рад, малыш. Что готов быть для тебя опорой и идти с тобой за руку до самого конца. – Кажется, это самое милое, что ты когда-либо говорил, – Чонгук приближается, и обхватывает лицо старшего ладонями, зачарованно разглядывая, а после оставляя на губах затяжной поцелуй. – Ты моё всё в этом мире… Юнги проводит ладонью по щеке младшего и шепчет тоже самое в ответ с кошачьей улыбкой на губах. После он размещается на груди довольного младшего, проводит пальчиком по своему имени, под сердцем, закрывает в трепете глаза, сплетая пальцы в замок с младшим, и желает спокойной ночи. Эта ночь ещё раз показывает, что они идут в правильном направлении, держась за руки. Они открыты друг перед другом, как и должно быть.