Шесть демонов Беверли Марш

Сейчас. Июнь 1995 года.

— Беверли! Бев! — Бев, я чувствую, ты жива. Вставай! — Беверли, очнись! — БЕВЕРЛИ! Беверли открывает глаза. Вокруг слишком темно, и она осторожно приподнимается, чтобы осмотреться. Под её ладонями — холодный бетонный пол. Вокруг — почти полная пустота, только грязь и лужи. Беверли моргает, медленно поворачивает голову, и взгляд наконец натыкается на что-то. Огромная куча мусора уходит вверх, и Беверли приходится подняться на ноги, чтобы разглядеть её поближе. — Оно забрало тебя, Беверли. — Ты сейчас у него в логове. То есть не совсем в логове, логово находится ниже, и тебе нужно туда попасть, обязательно нужно, Беверли, только там мы сможем… — Бип-бип, Тозиер. Дай ей прийти в себя. — Оно не будет ждать. — Оно ждёт. И мы тоже подождём. Беверли спотыкается, но тут же выравнивает шаг — скорее, с чьей-то помощью, нежели сама. Её сознание всё ещё слишком затуманено, чтобы она могла сделать это. Куча мусора оказывается детскими вещами. Беверли понимает это сразу же, как замечает с краю весёлую, расшитую разноцветными пайетками сумочку с инициалами «Б.Р.» возле смеющейся Минни Маус. — Бетти… — с бессильной злобой выдыхает она в сырую, зловонную тишину канализационного туннеля, сжимая кулаки. — Беверли, — голос Уриса серьёзный и громкий, — ты должна заставить Оно утащить тебя глубже. Пока ты не боишься, Оно не сожрёт тебя — Оно питается страхом. Смейся над ним. Заставь его стыдиться. — Пусть он почувствует, какой он маленький, — добавляет Хэнском, — ты знаешь, как унижения заставляют чувствовать себя маленькой и жалкой. — Заставь его вжаться в угол, — усмехается Каспбрак, — ты и глазом не успеешь моргнуть, как всё кончится. — И мы больше никогда не дадим тебя в обиду, — голос Хэнлона мягок, как всегда. — Мы сами прикончим тварь. Просто выпусти нас, сеньорита, — Тозиер в кои-то веки серьёзен. — Т-ты не д-должна б-бояться, — заикаясь, говорит Денбро. — Мы с тобой. Беверли медленно разжимает и снова сжимает руки, чтобы дать им понять, что она услышала. Ковыляет вперёд, вновь спотыкается, падает — прямо в лужу. Её взгляд выхватывает сначала болтающуюся на шее подвеску-ключ, а потом собственные глаза, отражающиеся в мутной грязной воде. Из зрачков тут же начинает сочиться чернота, пока не затягивает глаза целиком. Беверли моргает и вновь видит радужки и белки. — Удачи, Беверли. — Не бойся мерзавца. Беверли поднимает голову. Перед ней — афиша, намалёванная на разваливающемся старом цирковом фургончике. «Пеннивайз — танцующий клоун». Беверли встаёт, не сводя глаз с ехидно улыбающегося клоуна в середине афиши, но невольно переводит взгляд всё выше и выше, пока увиденное не заставляет её отступить на пару шагов. Куча детских вещей, сваленная прямо на фургончик, почти достаёт до решётчатой крышки канализационного колодца, через которую проникает бледный, потерявший всю свою яркость свет солнца. И вокруг этой кучи медленно, словно плавая в невесомости, вращаются трупы детей, убитых Оно. — Они и правда летают, — шепчет Хэнском, — вот же сраный ублюдок. Беверли стискивает зубы, глубоко вдыхая. Оглядывается кругом, видит огромную дверь, через которую, вероятно, можно выбраться потом — если будет кому выбираться. Но сейчас бежать она не станет. — Иди сюда, Беверли! — раздаётся из фургончика приглушённый булькающий голос, словно принадлежащий человеку с перерезанным горлом, из которого с каждым произнесённым слогом толчками выплёскивается кровь. — Ближе! Беверли сглатывает, делая шаг вперёд. Следом, вторя голосу, звучит музыка, сопровождаемая скрипом — как от проворачивающейся ручки заводной игрушки. — Тебя здесь ждут и слёзы, и смех, и пир, и сме-е-ерть… На последнем слове голос преломляется, будто зажевало кассету. На мгновение остаётся только скрип от вращения ручки в игрушке, но потом кто-то снова говорит из ниоткуда: — Сегодня на арене Пеннивайз, танцующий клоун! Беверли ищет глазами игрушку и находит в тот момент, когда из неё начинает литься злобный смех. Вновь все звуки обрываются, и в оглушающей тишине из коробки под потусторонний хохот выстреливает фигурка клоуна. Беверли даже не вздрагивает. Просто переводит взгляд на открывающуюся дверцу фургончика, из-за которой льётся красно-оранжевый свет, будто из самой Преисподней. — Да нет, — ласково поправляет её Хэнлон, — в Аду свет скорее сине-фиолетовый. Как от молнии, ударившей в айсберг. И, когда лицо Беверли оказывается освещённым, становится видно, что на губах её играет улыбка.