Девять месяцев назад. Сентябрь 1994 года.
В принципе, нож или ножницы — неважно. Беверли нечем было порезать себя, чтобы добыть необходимую для ритуала кровь. Всхлипнув, она принялась расчищать пол, надеясь, что придумает что-нибудь, пока будет работать. Шприцы и вправду нашлись, так что Беверли кое-как смахнула мусор с валявшегося тут же куска брезента, свернула в несколько слоёв и осторожно очистила себе достаточно большой пятачок, чтобы нарисовать на нём пентаграмму. Доски на полу будто специально не рассохлись, прилегая одна к другой так плотно, что демон, если появится, точно не вырвется наружу. Но Беверли сперва нарисовала маленький защитный круг для себя, внимательно просыпав его солью. Пентаграмму пришлось чертить на глаз, однако Беверли, привыкшей ради развлечения рисовать сложнейшие выкройки без каких-либо вспомогательных штук вроде линейки, начертить круг и вписать в него аккуратную звезду было раз плюнуть. Она по памяти повторила все символы между лучами звезды — они не были сложными, так что Беверли не думала, что ошиблась. Потом она тщательно втёрла в меловую линию по всей пентаграмме крупицы соли, всё больше думая, что занимается какой-то чепухой. Какие демоны, о чём она вообще? (Мы все летаем здесь внизу, Беверли) Впрочем, пара поводов верить в то, что демон явится, у неё всё-таки была. Если есть такая штука, как это таинственное злобное Оно, то почему бы не существовать Аду? Закончив рисовать, Беверли встала и осмотрелась вокруг. Использованные иглы она отмела сразу — кто знает, что было на них, и не заразится ли она, например, ВИЧ. Деревянные щепки и палки не подходили — от заноз тоже бывает много боли. Беверли шарила во всех уголках, но ничего не находилось. — Дьявол! — ругнулась она в отчаянии, и рядом с ней скрипнул, выдвигаясь, ящик комода. Беверли отшатнулась, испуганная, но никаких новых запахов или звуков не появилось, и она решилась заглянуть внутрь. Там лежали ножницы. — Будто только из магазина, — задумчиво пробормотала Беверли, взяв их в руки. — Эм… Спасибо? В воздухе витал еле заметный аромат серы, и более всего — из ящика. «Из Канала пахло гнилью, — вспомнила Беверли, — сера была в библиотеке». Эта мысль странным образом успокаивала. На улице почти совсем стемнело, так что Беверли расставила по лучам пентаграммы свечи и зажгла их. Комната осветилась неровным, дрожащим от неощутимых сквозняков пламенем, и Беверли встала в круг. Время подошло, а она так и не придумала, что делать. Изначально она хотела порезать себя — кровь девственницы вполне подходила как жертва, но после того, что сегодня они делали с Бетти, вряд ли её кровь могла оказаться подходящей. Или с женщиной для демонов не считается? Воспоминания о руках отца в трусиках накатили совершенно некстати, и Беверли всхлипнула. Он вновь назвал её Элфридой, спутал — или нет? — и едва не изнасиловал собственную дочь. Беверли отчаянно желала, чтобы такое больше не повторилось. Она запустила пальцы в волосы… Вот оно! Где-то она читала, что длинные волосы являются проводником жизненной энергии, антеннами для связи с космосом и так далее. Чем не жертва? А если ещё и пролить на них кровь, чтобы рыжий цвет намокших прядей сменился на тёмно-багровый, в сумерках — так и вовсе чёрный… Беверли наклонила голову, взяв в ладонь толстую прядь волос. — Демон желания, я призываю тебя. Услышь мой зов. Не ради забавы тебя призываю, я хочу, чтобы ты выполнил моё повеление. Явись же ко мне и исполни мою просьбу. Щелчок ножниц — и рыжий водопад посыпался прямо в пентаграмму. Ещё щелчок — ещё один. — Демон желания, я призываю тебя. Услышь мой зов. Не ради забавы тебя призываю, я хочу, чтобы ты выполнил моё повеление. Явись же ко мне и исполни мою просьбу. Беверли методично обрезала волосы, медленно и чётко проговаривая каждое слово. Слёзы вновь подкатили к глазам, но она продолжала сдерживать рыдания — в книге строго-настрого запрещали читать заклятие призыва дрожащим голосом. Волосы становились всё короче и короче. Беверли нащупывала торчащие пряди, отсекала их и кидала в пентаграмму. С каждым произнесённым словом ей казалось, будто свечи горят всё ярче и ярче. К седьмому разу поняла, что не казалось — в комнате стало светло, как днём. Каждая свечка превратилась в подобие маленького солнца. Беверли занесла ножницы над рукой, примериваясь, где бы сделать лучший надрез. Бетти как-то говорила, что перерезанные запястья потом хуже слушаются хозяев, если задеть сухожилия или мышцы. — Демон желания, я призываю тебя. Услышь мой зов. Не ради забавы тебя призываю, я хочу, чтобы ты выполнил моё повеление. Явись же ко мне и исполни мою просьбу. «Ладонь», — наконец решила она и полоснула зубцом ножниц по средней линии из трёх. Боль пронзила руку. Беверли скривилась, но сжала кулак, позволяя крови закапать на волосы. Рыжий цвет, как она и думала, сменялся на багрово-чёрный. — Демон желания, я призываю тебя. Услышь мой зов. Не ради забавы тебя призываю, я хочу, чтобы ты выполнил моё повеление. Явись же ко мне и исполни мою просьбу. Беверли договорила и замерла, ожидая. В книге говорилось, что демон попытается её обмануть, заставить выйти из круга… — Здорово, шлюха. Вздрогнув всем телом, Беверли обернулась — и только теперь поняла, что забыла закрыть дверь. На пороге, гадко осклабившись, стоял Генри Бауэрс.***
Ни в одном худшем сценарии из самых худших сценариев Беверли не думала, что, убегая от отца, может попасться кому-то гораздо более ужасному. Отец хотя бы просто трахнул её. А в руках Генри сверкнул нож. Беверли попятилась, забыв о том, что нельзя нарушать границы защитного круга. — Мой отец сказал, что я не должен тебя убивать, — ехидно сказал Генри, поигрывая ножом, и неотвратимо надвигаясь на неё. — Он не хочет, чтобы я сел в тюрьму из-за какой-то ёбнутой шлюхи, вздумавшей спиздануть про меня, что я педик. — Генри, — прошептала она и остановилась, почувствовав около пятки жар свечи. — Не надо. Почему-то нарисованная на полу пентаграмма показалась ей сейчас настоящим жертвенным алтарём. Вот только вызванного ею демона накормит Генри. И попросит чего-то злого, чтобы все вокруг него страдали, а он наслаждался их ужасом, словно лучшей в мире потехой. Генри сложил нож и отбросил в сторону. — Я мог бы и не послушать отца, но знаешь — в этот раз он прав. Зачем мне убивать тебя, если я могу сделать с тобой всё, что угодно, и ты никому не расскажешь, потому что тебе придётся рассказать, какого хуя ты сунулась в эту развалину? Беверли в панике огляделась. — Да, — продолжал Генри, — я и раньше думал, что ты ёбнутая, но теперь вижу, что вообще отбитая наглухо. Аж руки марать перехотелось. Но знаешь, что, Маршлюха? От прозвища, придуманного Гретой Боуи, Беверли вздрогнула — из уст Генри оно звучало по-настоящему зловеще. — Я могу изнасиловать тебя. — Он смаковал каждое слово, наслаждаясь её страхом. — И ты всё равно никому не расскажешь, потому что твой дебил-папочка помешан на том, что ты должна быть «чистой». Кстати, поверить не могу, что ты, выглядящая как натуральная шалава, ещё ни разу никому не дала. Или ты даёшь только папочке, а, Маршлюха? Случайная догадка попала не в бровь, а в глаз. Беверли смахнула покатившиеся по щекам слёзы, но они не останавливались. — Что, язык проглотила? — поддел её Генри, подходя уже совсем близко. — Допизделась ты, Марш, ой, как допизделась. Говорила, у меня на тебя не встанет? А это, блядь, что? Он схватил её за руку и прижал ладонью к своему паху. Почувствовав горячую твёрдость, Беверли рванулась прочь от Генри, но это был не её пьяный отец. Генри был трезвым и гораздо более сильным. Он с размаху дал ей пощёчину — щека онемела, в ушах зазвенело. — Даже не вздумай пытаться бежать от меня, тупая сука, — процедил он, — а не то передумаю насчёт убийства. Поняла, тварь? Беверли кивнула, несчастно всхлипнув. Боль была такая, будто Генри ей что-то сломал. — А теперь — сладенькое, — сказал он и швырнул Беверли на пол. Она упала точно по центру пентаграммы, вовремя шарахнувшись от горящей как от бензина свечи, и сжалась в позу эмбриона. — Раздвинь ноги, сука, — прорычал Генри, опускаясь на колени, — говорю же — выпущу тебе кишки, если не дашь. Не станешь рыпаться — так и быть, не скажу твоему ненаглядному папуле, какая его дочь шалава. Беверли разразилась рыданиями, но расслабила ноги. Её замутило, а когда лапы Генри опустились на её бёдра, насильно раздвигая их в стороны, едва не вырвало. — Блеванёшь — прирежу нахуй, — со знанием дела рявкнул Генри, и Беверли с ужасом поняла, что она не первая его жертва в этом плане. Часто сглатывая, она кивнула. Лицо Генри расплывалось перед глазами из-за слёз, и Беверли прижала руки к груди. — Сиськи наружу, — велел Генри, стягивая с неё трусы, — живо. Беверли непослушными пальцами начала расстёгивать пуговицы на платье. Промежность обдало холодным ветерком из-за приоткрытой двери. Генри встал на колени между её ног и рванул платье. Оставшиеся нерасстёгнутыми пуговицы брызнули в разные стороны, и Беверли подумала: «Он не человек. Человек бы не смог оторвать их все разом, они сидели крепко. Может, ему помогает Оно?» В ответ на эту мысль откуда-то из глубины дома потянуло сыростью и гнилью. Беверли дёрнулась, но тут же получила ещё одну пощёчину от Генри и вскрикнула от боли. — Ты и вправду тупая, Маршлюха, — прорычал он, расстёгивая джинсы. — Лежи, блять, смирно! Бетти и ласковые прикосновения остались где-то далеко позади. Беверли апатично подумала, что не предупредила её об Оно, только упомянула о голосах — и это выглядело так, будто у неё начиналась шизофрения. Казалось, сегодняшние ласки на кровати были совсем в другой жизни. В этой же Генри Бауэрс сплюнул на пальцы, небрежно потёр её промежность, размазывая слюну возле входа во влагалище, и резко толкнулся внутрь. Беверли вновь вскрикнула, инстинктивно попыталась ударить Генри, но он перехватил её руки одной ладонью, прижал к полу где-то в опасной близости от свечи, а другой смял обнажённую грудь. Качнул бёдрами назад, потом вновь вогнал член в неё и уже больше не останавливался. Беверли рыдала навзрыд, отвернувшись к свече. Ей было больно, ужасающе больно, в разведённых до предела ногах ныли связки, пульсировали сдавленные запястья и до безумия жгло каждое скольжение члена внутри неё. Генри всё это не волновало. Он с взрыкивающими стонами толкался в неё, ускоряясь, пока не начал долбиться, как дятел. Беверли от этой мысли пробрал истерический смех, и рука, мявшая грудь, вновь залепила ей смачную затрещину. По бёдрам что-то текло на пол, и Беверли отстранённо вспомнила про требования ритуала. Кровь — кровь уже не девственницы. В воздухе вдруг сильно, одурманивающе запахло серой вперемешку с вонью из глубины дома. Беверли зажмурилась, но сквозь веки видела, что стало темнее. «Это Оно, — подумала она, решив не открывать глаз, — это конец». Но сырость и гниль вдруг исчезли, будто то, что распространяло их, ретировалось. — Демон, — выдохнула она вслух, связав наконец запах серы с тем, что сотворил с нею Генри, и в один миг всё прекратилось. Движение члена в ней остановилось. — Ёбаный в рот, чел, — сказал Генри каким-то не своим голосом, — охуевший ты мудила, яйца тебе оторвать. — Или отгрызть, — тоже Генри, но с другой интонацией, — с особой жестокостью и удовольствием. Что?..***
Беверли открыла глаза, протянула дрожащую руку вверх и вытерла слёзы тыльной стороной ладони. Генри застыл прямо над ней с ошеломлённым выражением на лице — и не двигался. Совсем. Глаза его залила сплошная, непроглядная темнота. — В-всё прошло п-по плану, — его губы шевелились, голос звучал, но Беверли почему-то знала, что говорит вовсе не Генри, — извини, Б-беверли. Этот вариант б-будущего был единственным, где Г-генри Бауэрс не убивает т-тебя. И он же б-был тем вариантом, где мы выб-бираемся в мир. — Единственным вариантом, ты же сам говорил, Денбро, — опять Генри, ещё одна, уже четвёртая интонация, — а теперь давай, выметайся из неё. — Ой. Тело Генри пошевелилось, будто не знало, как двигаться, и наконец вытащило из Беверли член. Она сразу сжалась в клубочек, тревожно, но без особого страха глядя в чёрные, без белков и радужек глаза Генри. — Эт-то же вы? — спросила она ломким тонким голосом, звучащим как писк умирающей от голода крохотной мыши. — Она ещё и разговаривает как ты, Денбро, — проворчал кто-то, — и дьявола ради, отдайте Каспбраку руки! — Чёртова человеческая шкура, чёртов Ад, чёртова бюрократия и чёртов план побега, который чуть было не пошёл к чёртовой матери! — затараторил вдруг Генри, встряхивая кистями рук. — Денбро, мы, конечно, выбрались, но чтобы я ещё хоть раз согласился на авантюры Тозиера… Руки Генри прикоснулись к её бедру, и Беверли тоненько вскрикнула, попытавшись отодвинуться. — Лежи, пожалуйста, смирно, — сказал ещё один, уже знакомый по предыдущим репликам голос, — Каспбрак умеет лечить. Он поможет. — Заткнись, Хэнском, не мешай! — Речь снова ускорилась, и Беверли поняла, что это был Каспбрак, кем бы он ни являлся. — Но полежать тебе всё же стоит спокойно. Будет щипать и зудеть, не пугайся. От ладоней по бедру вдруг прокатилась тёплая волна, похожая на возбуждение, но явно направленная. Она пробежалась к синякам на запястьях — и они выцвели в один миг. Лизнула порезанную руку — и та заросла. Коснулась ноющих мышц ног — и их перестало тянуть. Сосредоточилась на горящем от боли влагалище — и Беверли почувствовала, как уменьшается пульсация, уходит ощущение, будто изнутри вырвали кусок плоти. Ещё несколько секунд, и боль ушла совсем. — Порядок, — выдохнул Каспбрак, — эмоциональную травму, мне, конечно, убрать не под силу, но зато я могу сделать этого мудака импотентом. Хочешь? Беверли, не задумываясь, кивнула и посмотрела вниз. Каспбрак положил ладонь Генри на его же окровавленный член и зажмурился на мгновение. Член тут же безжизненно повис. — Готово, — Каспбрак брезгливо вытер руку о штанину, — отвратительное тело. Ни секунды не хочу тут оставаться. — Ничего не поделаешь, синьор, — Генри заговорил другим голосом, который тоже был Беверли немного знаком, — мы заперты здесь вшестером до того, как создадим себе подходящие тушки. Меня тоже не прельщает, знаешь ли, сидеть в шкуре импотента, я хочу поскорее насладиться всеми прелестями человеческой жизни! — З-заткнитесь, — заикающийся голос Денбро отличить было легче всех, — извини, Б-беверли. Тозиер слишком много б-болтает. Тело Генри сняло с себя майку и принялось оттирать с её бёдер кровь. Беверли лежала, раскинувшись морской звёздочкой точнёхонько в лучах пентаграммы, и, закрыв глаза, просто ощущала. Слушала шорох ткани и тихую перебранку демонов, засевших в Генри, чувствовала, как кровь исчезает с кожи. Ей хотелось заплакать, свернуться в комочек, но сил не было — только отупение и апатия. — Беверли? Она открыла глаза и посмотрела на Генри. — Да? Генри вздохнул и заговорил сам с собой: — Урис? — Как договориться, так сразу Урис, — этот голос Беверли тоже уже слышала, — а всё потому, что не надо было соглашаться на дипломатические диверсии во времена Вавилонского столпотворения. Теперь вот записали, дьявол их подери, в переговорщики… Беверли, меня зовут Урис. Мы демоны, ты понимаешь? Она кивнула. — Сколько вас? Генри-Урис нахмурился: — Вообще или здесь, в этом теле? Беверли блекло улыбнулась: — В теле. Хотя про первое мне тоже интересно. Она не знала, почему верит демонам, почему ни капельки не боится. Просто чувствовала, что бояться не нужно. Урис побарабанил пальцами по губам. — Нас вырвалось шестеро — по одному на каждую жертву. Один — за волосы, другой — за добровольно пролитую кровь. Ещё четверо пролетели по твоим боли, стыду отчаянию и унижению. Для людей разница мала, но нам достаточно. Пентаграмму нарушил тот, в чьей шкуре мы сидим — поэтому мы вселились в него. Предупреждая твой вопрос — так получилось, что мы знали, что ты будешь проводить ритуал, и подгадали момент побега из Ада. Беверли привстала на локтях: — Побега? А разве демоны не добровольно находятся там? — О, сеньорита, как вы могли так подумать? — воскликнул Генри, воздевая руки к небу, и Беверли поняла, что это — Тозиер. — Ад ведь не зря зовётся Адом! Даже Утренняя Звезда, Люцифер, спустился туда не по своей воле, а потому, что пал! Урис, Хэнском и Хэнлон у нас ведь тоже когда-то были пернатыми… — Ради всего осквернённого, ЗАТКНИСЬ, ТОЗИЕР! БИП-БИП! — это рявкнул Каспбрак. — Этот кретин любит выпендриваться, но говорит верно, — вздохнул вернувшийся к управлению голосом Урис, — трое из нас — бывшие ангелы. Мы участвовали в сотворении мира, а потом… Беверли слушала, приоткрыв от удивления рот. — Я схожу с ума? — спросила она вслух. — Генри… Напал на меня, и теперь мне кажется, что он говорит на разные голоса? — Нет, — тот, кто перехватил голос, взял её руку в свои ладони, — Беверли, ты не сошла с ума. Долгая история, но ты помогла нам шестерым покинуть Ад в обход Короля перекрёстков, который сейчас слишком занят. Демонов желаний редко вызывают. Денбро видит различные варианты будущего, и он заметил в одном из них тебя. Генри убивал тебя почти во всех, и только в том, где ты вызывала демона, а Генри усилил твою жертву своим нападением, мы прорывались в Дерри. — Один шанс из м-миллиона, — снова Денбро, — Хэнском п-прав. Спасая себя, м-мы спасли тебя. Но т-ты ничем нам не обязана. Беверли села по-турецки, совершенно не стесняясь своей наготы — почему-то ей казалось, что для демонов это не имеет особого значения. — Могу я задать ещё пару вопросов? Трогательно-нежная улыбка Денбро на лице Генри смотрелась гротескно. — С-спрашивай. — Почему моя жертва подействовала? Денбро опустил взгляд на её руку между ладоней, которые ему не принадлежали. — Хэнлон, объяснишь? — Конечно, — голос, уже знакомый по интонациям умудрённого — теперь Беверли отчасти могла это представить — тысячелетиями жизни бывшего ангела, — Ты хочешь знать, почему твоя кровь подействовала, хотя ты уже не являлась девственницей? Беверли кивнула. — Считается ведь, что именно у девственниц кровь самая ценная? Хэнлон покачал головой: — И да, и нет. Девственницы, чаще всего, невинны. Ещё не успевают достаточно запятнать себя грешными с точки зрения Небес деяниями. Но подходит кровь любой невинной жертвы, потому что это недобровольно отданная кровь. Отнятая у таких, как ты. Генри причинил тебе боль, нанёс вред, моральный и физический, и эта жертва засчиталась. Никакая голубиная смерть не стоит столько же, сколько страдания невинного разумного существа от стыда, боли и унижения. В твоём сердце в тот момент буквально взорвалась, скажем так, пространственная бомба, открывшая проход нам шестерым. То, что в начале ты добровольно отдала свои волосы и немного крови, просто довершило дело. Из тебя могла бы получиться сильная ведьма, но не советую — ведьмы после смерти попадают в Ад, а делать там нечего. — Кроме пыток грешников и соревнований, кто больше людей совратил на грех в свои короткие вылазки на землю, — вставил Тозиер — его игриво-насмешливую интонацию Беверли начала узнавать слёту, — поэтому мы, собственно, и свалили из Ада. Никаких развлечений. — Т-тозиер утрирует, — Денбро вновь улыбнулся ей с лица Бауэрса. — Мы хотим обрести настоящие т-тела, и только в Дерри есть существо, п-поглотив которое, мы шестеро снова с-станем людьми, сохранив п-при этом способности. — Трое из нас — снова, — поправил его Урис — его интонации были певучими, похожими на мелодичный щебет птиц, — а трое — впервые. Надо же узнать, ради чего Он сбросил нас с Небес. — Он — это Бог? — спросила Беверли. — Да, — Урис вздохнул, — как-нибудь я расскажу тебе эту историю, но не сейчас. На улице уже темно, тварь, живущая под этим домом, отправилась на охоту через чёрный ход — почувствовала нас. А тебе совершенно нечего делать тут, когда у тебя дома есть постель и еда. При этих словах Беверли резко вспомнила, чем занималась до того, как пришёл Генри. И что демонам верить нельзя. — А сейчас т-ты скажешь, что д-демонам верить нельзя, — грустно улыбнулся Денбро — кажется, он улыбался всегда, — но б-будешь не п-права. Азазель, может, и з-забыл, но я п-помню, что при сделке д-демон не имеет п-права лгать. Только т-тогда сделка будет иметь цену. — Ты нас вызвала, крошка, — Тозиер наклонил голову, пристально глядя на неё, — мы обязаны тебе нашей свободой. И будем ещё более обязаны, если ты решишься на то, что предсказывал Денбро. Только ты можешь предложить это нам, и только тогда мы спланируем то, как и когда убьём ту тварь, что жрёт здесь людей почти с тех самых времён, как наши пернатые превратились в кур гриль. — Бип-бип, Тозиер, как же ты заебал! — взвыл Каспбрак. Беверли осмотрелась — заляпанные кровью волосы на изрядно стёршихся меловых линиях пентаграммы, валяющийся неподалёку нож, который, как она теперь знала, стал бы последним, что к ней прикоснулось, если бы не демоны. И ругающийся сам с собой, явно неадекватный Генри Бауэрс. Ответ пришёл сам собой, и Беверли произнесла его, не раздумывая. — Возьмите меня. — Мы бы с радостью, сеньорита, — весело затараторил Тозиер, опередив остальных, — да этой тушке уже никого не взять. Беверли измученно скривилась и выдернула у него руку. — Б-бип-бип, Тозиер, — сказал Денбро укоризненно и обратился к ней: — Т-ты уверена? — Если что-то случится с Бауэрсом, пусть даже он самая распоследняя в мире тварь, я не хочу, чтобы это случилось по моей вине, — медленно произнесла Беверли. — И вам будет удобнее, если вы будете говорить в моей голове. Я же смогу слышать вас как собственные мысли? — Да. Конечно, сможешь, — ответил Хэнском — он говорил с ней тоном восхищённого мальчишки. — Только так и должно было быть.