Swan Dive

      Изуку оцепенел от страха и боли. Он был единственным без ранений, но сейчас это не имело значения. Его мама была мертва. Его мамы больше не было. Убита… замучена до смерти его тупым биологическим отцом, который появился из ниоткуда, и Изуку не знал, зачем.       Прошло несколько часов. Они даже не могли дотянуться до нее, чтобы закрыть глаза. Ее взгляд словно глумился над Изуку, напоминая ему о том, что ее смерть частично его ошибка.       Шота пытался удержать его от того, чтобы Изуку смотрел на нее, но поймал сам себя на том, что пялился больше, чем один раз. Они оба были в шоке. Они оба скорбели. Но Шота, в конце концов, пытался как-то помочь Изуку. Изуку абсолютно не мог понять, как может помочь папе в ответ.       Никто из них не спал, и шаги, наконец-то, вернулись. Они оба застыли, и Шота крепко прижал к себе мальчика, Изуку чувствовал себя безопаснее в его руках, хотя логически понимал, что Хисаши может забрать его у Шоты, почти не прилагая усилий.       Хисаши открыл дверь и спустился вниз с большим мусорным мешком. Желудок Изуку скрутило, и он старался сделать все возможное, чтобы его не вырвало, когда мужчина коснулся его матери (это моя мама! Верни ее! Она не заслуживает этого!), засунул тело в мешок и стал медленно подниматься по лестнице. Каждый удар тела о ступеньки заставлял его тело болезненно сжиматься.       Как только Хисаши закрыл за собой дверь, Изуку отполз от Шоты так быстро, как мог, прежде чем жалкое содержимое его желудка вырвалось наружу. Герой был в минуте от того же действия, но Изуку подумал, что тут могло быть причастно сотрясение мозга. Мужчина и так едва держался на ногах.       Закончив, он неуверенно вернулся к отцу, потому что он — все, что у меня осталось. От этой мысли к горлу подступили слезы.       — Шшш… Я здесь, Зузу, я здесь… Папа здесь, — Шота держал его на руках и нежно покачивал. Это действительно немного успокоило его, и он сосредоточился на сердцебиении отца — физическом доказательстве того, что он не один.       Изуку сильно вздрогнул, когда заскрипели дверные петли. Должно быть, он заснул в объятиях Шоты. Герой все еще защищал его, и мальчик почувствовал, как напряглись его руки, когда Хисаши приблизился к ним с отвратительной ухмылкой.       — Так вот, Инко была… несговорчива. Может, вы сможете ответить на мои вопросы?       Они оба молчали, затаив дыхание, ожидая, когда мужчина задаст вопрос, убивший маму Изуку.       — Где я могу найти Все за одного?       — Все за… что? — моргнул Изуку. Он никогда раньше не слышал о таком. Это было оружие? Человек?       — Он миф, — сердито сказал Шота.       — О, нет. В конце концов, доказательство его существования находится прямо здесь, — он улыбнулся Изуку, и мальчик почувствовал себя куском мяса под его взглядом. — Но сейчас это не имеет значения, — он покачал головой. — Я получу ответы, всему свое время. В конце концов, я терпеливый человек. Сейчас меня больше интересует твоя причуда, Изуку.       Изуку прикусил язык. Он чуть не рявкнул на него, чтобы тот не называл его по имени, но почувствовал, как Шота предупреждающе сжал его руку. Он знал, что это будет плохим решением.       — А что с ней? — осторожно ответил Изуку, поняв, что мужчина ждет ответа.       — Что с ней? Согласно, твоим медицинским документам, у тебя ее нет. Но ни один мой сын не может быть беспричудным, — он ухмыльнулся, поддавшись вперед. — Это значит, что ты ее прячешь, — Изуку почувствовал, как напрягся Шота, словно собираясь ударить, но быстро ущипнул его за руку, отговаривая от этого действия. У него было предчувствие, что это будет еще одно плохое решение.       Изуку открыл рот, чтобы что-то произнести, солгать и сказать, что у него есть причуда анализа или что-то в этом роде, но обнаружил, что обычный бесконечный поток словесной рвоты, который он излагал каждый день, просто исчез. Он закрыл рот, не в силах придумать, что сказать, что было бы достаточно безопасно в данной ситуации.       — Ну что ж… Полагаю, мне просто придется… вытянуть это из тебя.       — Ты оставишь его в покое, — голос Шоты был жестким и холодным, и Изуку почувствовал, как дрожь пробежала по его спине от такого тона.       — Не волнуйся, отец года, — прорычал Хисаши, — Я не оставлю тебя в стороне от веселья. Почему бы тебе не присоединиться к нам? — его губы скривились в отвратительной надменной усмешке.       Хисаши — как же Изуку ненавидел, что имя этого монстра так сильно напоминало имя другого человека, о котором он думал, как об отце — потянул за цепи Шоты, заставив героя застонать от боли, когда он ударился о землю.       Хисаши оттащил его подальше от Изуку. В тот момент, когда теплая рука Шоты была оторвана от его холодной липкой руки, он почти ослеп от паники. Он не мог потерять и Шоту. Он лучше умрет.       — ПАПА! — крикнул он, отчаянно протягивая руку, когда Хисаши потащил Шоту вверх по лестнице за волосы, точно также, как вчера тащил мать… в тот день, когда она умерла.       Несколько минут — часов? — его хриплое, неровное, паническое дыхание было единственным звуком во внезапно ставшей слишком большой комнате. Он был один. Шоты уже не было. Он ушел, и Изуку остался один, и никого не было рядом и…       Дверь снова открылась, и Изуку чуть не отпрянул, когда мужчина вернулся один.       — Твоя очередь.       Изуку не сопротивлялся крепкой болезненной хватке мужчины на его волосах, ведь если он отведет его к Шоте, тогда все будет в порядке. Пока он с Шотой, все будет хорошо.       Он грубо протащил его вверх по лестнице, и Изуку ослепил внезапный поток света. Однако Хисаши не остановился, и они повернули налево, прошли немного и остановились у другой двери.       Изуку почувствовал, как его зрение приспосабливается, когда они вошли в место, выглядящее как настоящая камера пыток. Булавы, мечи, хлысты и цепи украшали стены комнаты, а в углу стояла небольшая двуспальная кровать. Один металлический стул был привинчен к полу, наручники прикреплены к подлокотникам.       На другой стороне комнаты был набор традиционных цепей и наручников (таких, на которые вешают человека, чтобы он был вынужден стоять), и Изуку вздохнул с облегчением, когда увидел живого Шоту, закованного в цепи, с кляпом из грязной тряпки во рту.       Он посмотрел ему в глаза, и Шота не смог скрыть своего страха. Он был в ужасе за Изуку.       — Я дам тебе выбор, мальчик, — Хисаши зарычал, и окаменевшее лицо Изуку оказалось в нескольких сантиметрах от лица мужчины. — И тебе, черт возьми, лучше ценить это. По твоему слову, я посажу этого твоего так называемого папашу в пыточное кресло вместо тебя, — он ухмыльнулся, и Изуку почувствовал, как его внутренности оледенели. Это казалось нереальным.       Изуку увидел, как Шота решительно кивнул ему — он пытался убедить Изуку согласиться. Пытать Шоту вместо него. Но Изуку не мог. Он не сможет спокойно жить, если поступит так. Вместо этого он свирепо посмотрел на Хисаши и заговорил самым смелым голосом, на какой только был способен:       — Я бы никогда не хотел, чтобы он сидел в этом кресле. Ты можешь мучить меня, но не смей трогать моего отца! — это прозвучало гораздо агрессивнее, чем он думал, и он увидел, как Шота побледнел от ужаса, услышав его слова.       Мгновение спустя острая боль отвернула его голову в сторону. Хисаши дал ему пощечину.       — Очень хорошо. Тогда давай добавим условие к этой пытке, а? — мужчина криво улыбнулся Изуку. — Если ты закричишь, хоть раз… даже полу-крик… То он занимает твое место.       Изуку почувствовал, как его сердце пропустило удар, прежде чем внутри него вспыхнул колодец решимости, более горячий, чем пламя самого ада.       — Я не закричу, — заявил он, вкладывая в свой голос как можно больше решимости.       Шота выглядел так, словно у него вот-вот случится паническая атака (или, может, она у него уже была), когда Хисаши грубо удерживал сопротивляющегося Изуку на металлическом стуле.       — Это мы еще посмотрим.       Изуку почувствовал, как засохшая кровь на внутренней стороне наручников отслаивается, когда они затягивались на нем. Здесь умерла мама. Внезапно он все понял. Этот вид оружия и искаженное лицо чудовища составляли последние мгновения жизни его матери. От этого осознания ему захотелось плакать. Но сейчас он не мог себе это позволить. Не тогда, когда он должен быть храбрым. Он не мог кричать. Он должен был справиться.       Сегодня он будет героем для Шоты.       Хисаши ухмыльнулся и воткнул иглу в кожу Изуку.       — Моя особая сыворотка. Я использовал слишком много вчера и у твоей дорогой матушки не выдержало сердце — я совсем забыл о ней… ослабло физическое здоровье. Не беспокойся. На этот раз я уменьшил дозу. Ты должен выжить.       Боль не была медленной. Она не нарастала. Все началось с сильного ожога, который пробежал по его руке и за считанные секунды охватил все тело. Он не чувствовал ничего, кроме боли. Он временно ослеп, и ему потребовался каждый грамм самоконтроля, чтобы удержать голосовые связки в спокойствии.       Он бился в агонии, даже не чувствуя, как грубый металл наручников врезается в его запястья и лодыжки. Он не чувствовал, как выгибается его спина, когда жидкий огонь обжигал его вены. Позже он будет благодарен за мягкий подлокотник кресла, который не позволил ему добавить сотрясение мозга к списку полученных травм. Сотрясение мозга могло развязать ему язык.       Время растаяло, остановившись перед лицом его агонии. Изуку никогда раньше не испытывал такой боли. Это было неописуемо, в десять раз хуже, чем та дурацкая причуда третьегодки.       Не кричи. Мелькнуло окаменевшее лицо Шоты, бледное и дрожащее. Не кричи. Яркая улыбка Хизаши, когда он целовал Шоту по возвращении домой… мысль о том, как он будет опустошен, если Шота никогда не вернется домой. Не кричи. Образ Шоты, лежащего на больничной койке после тяжелой ночи в патруле, взволнованного Хизаши, Немури и Инко, торгующихся, поскольку они составляли ему компанию круглосуточно. Не кричи. В его сознании промелькнули картины счастливых времен с семьей. Не кричи. Он не мог нарушить свое слово. Он не мог убить Шоту. Не кричи…       Через какое-то время Изуку почувствовал, что боль начала отступать. Его зрение сменилось с белого на цветное, формы снова стали узнаваемыми. Приглушенные звуки проникали в его уши, но он не мог понять их смысла. Не кричи. Его мозг был похож на кашу, а тело онемело, и покалывало, и замерзло, и болело. Каждый мышечный спазм ощущался как тысяча крошечных игл, прокалывающих кожу. Не кричи. Он не мог связать мысли, и его челюсть болела от того, что он так долго сжимал зубы. Вероятно, у него даже был сломан один. Не кричи.       Он встретился взглядом со знакомым черным — Шотой. Глаза героя расширились от страха. Он был бледен и дрожал, и по его лицу текли слезы. Он выглядел таким отчаявшимся. Не кричи.       Он почувствовал, как кто-то схватил его за волосы, когда с окровавленных запястий и лодыжек сняли кандалы. Рука в его волосах была слишком горячей, как будто под кожей была раскаленная лава, и внезапное движение заставило его тело сжаться в агонии. Не кричи. У Хисаши было заинтригованное выражение лица, и Изуку не смог понять, что он сказал. Не кричи. Единственные слова, которые еще имели смысл. Его мантра. Все остальное не имело значения. Не кричи. Защити Папу. Не кричи.       Он почувствовал, как на запястьях снова натянулись кандалы, и его охватила острая паника. Не кричи!       Затем нежные руки обвились вокруг него. Он посмотрел на заплаканное лицо Шоты. Темнота окутала их, как одеяло, говоря Изуку, что Хисаши больше нет.       Он открыл рот и испуганно прошептал:       — Я-я кричал? — его горло болело, как будто говорить физически было трудно. Возможно, так оно и было.       Шота слабо улыбнулся ему.       — Нет. Ты не кричал, Зузу, — он баюкал Изуку в своих теплых, надежных руках.       — Я очень рад… Папа… Б-был ли я твоим героем сегодня? — герой подавил рыдания, уткнувшись лицом в волосы Изуку, и тихо заплакал.       — Д-да. Мой Маленький Герой.       Изуку, наконец, позволил себе поддаться темноте с мягкой улыбкой на лице. Я не закричал.