И под действием её взгляда Может мне ещё пройти надо Сквозь горящие врата ада За ней. ©
К вечеру разошлась непогода. Ветер грохал приоткрытой форточкой, парусом раздувал невесомые занавески. Пахло близким дождем, пыльной листвой, свежестью летней ночи, цветами. Плавились ледяные кубики на дне стаканов с виски; усталость повисла неподъемным удушливым маревом. — Мне, наверное, пора, Ирин Сергевна. — Ткачев тяжело смотрел прямо перед собой; от дикого напряжения все расплывалось перед глазами — светлая скатерть в крупных узорах, почти пустые стаканы, крепко стиснутые пальцы Зиминой. — Да, конечно, — без выражения отозвалась полковник, даже не пошевелившись. Нужно было подняться, попрощаться, но последнее желание двигаться, что-то говорить рассеялось, стерлось. Внезапно обострившимся невесть откуда взявшимся чутьем остро ощутил в это мгновение их странную сродненность — словно рядом с ней все, совершенное несколько часов назад, уменьшало свой страшный смысл, приглушалось будто бы. Катя уж точно не захотела бы его понять… — Спокойной ночи, Ирин Сергеевна. — Усилием заставил себя подняться, стараясь не встречаться с начальницей глазами. Зимина тоже встала, как-то неловко, медленно, будто надломленно, — и теперь они стояли меньше чем в полушаге. От нее веяло безграничой усталостью, пьянящей крепостью виски и почему-то сладковато-теплыми нотами корицы и земляники — может быть от чуть влажных огненных прядей, на секунду коснувшихся его щеки. И посветлевшие в ненавязчивом свете глаза были совсем близко — жаркая песчаная буря, закружившая в безумном мелькании золотых искр. Не помня себя, не совсем понимая, что делает, медленно протянул руку, касаясь подрагивающими пальцами обесцвеченной бледностью щеки; скользнул чуть ниже, затем — к напряженно сжатым губам, словно собирался остановить протестующий возглас. Она молчала. Взгляд, напряженный, немигающий, вжигался в его лицо, но что отражалось в хищно расширившихся зрачках, он не мог распознать. Сердце отчаянно грохотало где-то в горле, а чувство было такое, будто рушится с головокружительной высоты бесконтрольно куда-то вниз — страшно, стремительно, но остановиться уже нет возможности. Опьяненный этим странным ощущением невесомости, склонился к ее губам — и реальность, оглушительно вспыхнув, погасла. А может быть, он просто сошел с ума? Ведь этого не могло быть на самом деле — этой лихорадочной жадности, сумасшествия, перехода за грань. Хотя сегодня они перешли куда более страшную черту — и по сравнению с этим то, что происходило сейчас, разве могло казаться настолько недопустимым… И все, абсолютно все, вдруг обесцветилось разом, став незначительным и неважным — должности, звания, уставы и правила, звездочки на погонах. Только они остались.***
Ослепительно. Ярко. Неуправляемо. Пылать. Взрываться. Лететь. Жар. Пустота. Невесомость. Губы, пальцы, запястные косточки. Кожа — каленый мрамор, легкой бронзовостью разбавленный. Ключицы бритвенно-острые, жилка на виске судорожно бьющаяся. Огненные завитки касанием шелка; зрачки яростно расширенные, а карие радужки — солнцем пережженные пески пустыни за секунду до бури. Падать в седьмое небо. Заживо гореть в раю. Жить в эту секунду так ослепительно-остро, что не страшно и умереть. За нее. Ради нее. С ней.