***
Ирина сбежала из больницы сразу, едва смогла более-менее уверенно двигаться — оставаться в казенных стенах было невыносимо. То и дело дергал следователь, но, судя по его вопросам и кислому выражению лица, дело не двигалось с мертвой точки: никаких зацепок по маньяку по-прежнему не находилось. Нужно было подключать своих ребят, но Ира боялась, не хотела спешить — не хватало еще им всем оказаться под колпаком у СК, история с Лаптевым и выходка Русаковой и так дорого им обошлись… А еще к ней снова вернулись поутихшие было кошмары, и даже смеси из снотворного и успокоительного помогали слабо: за ночь просыпалась по нескольку раз, с противной дрожью в руках и бешено колотящимся сердцем. Смутные, кровавые сны сменились другими, ясными, пугающе-четкими, реалистичными — чужие наглые, грубые руки, отвратительный шепот в лицо, треск разрываемой ткани, железная хватка на запястьях… и то, самое страшное, самое унизительное, что едва не произошло — теперь оно раз за разом происходило в ее кошмарах. Всегда непобедимая, сильная, несгибаемая — могла ли она представить, что и ее коснется такое? Мразь, какая же мразь… Если бы она только смогла до него добраться… Он бы ответил ей, лично ей, за все: и за этот оглушающий ужас, и за мерзкое, уничтожающее ощущение беспомощности, и за тех, кто успел от него пострадать. И рука бы уж точно не дрогнула и на этот раз… А потом позвонил Савицкий. И сказал то, что безжалостно перевернуло в ней все.***
— Господи, Паш, ну что же ты делаешь? Подняла на него совершенно больные глаза — Ткачев, сидя у раскрытой дверцы машины, только мрачно, тяжело молчал и сжимал кулаки. — Разве он этого не заслужил? — ответил не сразу вопросом на вопрос. — Этот урод столько человек убил… Других покалечил. Тебя чуть… — запнулся, с трудом сглотнув: явственно, словно на видеопленке, мелькнули страшные кадры того, что могло с ней случиться. Бедная… ну за что ей все это? Почему снова она? — Да эта тварь заслужила сдохнуть, — процедил сквозь стиснутые зубы. — И еще не так просто… Она судорожно вцепилась в его руку — костяшки были сбиты в кровь. Решительный. Упрямый. Жестокий. Да это ведь все из-за тебя, дура! Холодная, тяжелая волна осознания пробила насквозь — стало ощутимо зябко и снова страшно. Из-за нее. Снова из-за нее. Но тогда он мстил вместе с ней за своих — всего лишь долг перед теми, кого они не смогли защитить. А сейчас… сейчас — это личное. И это из-за нее. — Ты не будешь этого делать, — отчеканила медленно и очень тихо. — Это приказ. Он вскинул голову — из теплых, спокойных глаз плеснуло холодом и абсолютной, непроглядно-тягучей темнотой. — А вы не можете мне приказывать, Ирина Сергеевна, — произнес все с той же мертвенно-жуткой невозмутимостью. — Мы не на службе. — Ты не будешь этого делать, я сказала! — Я сделаю то, что должен, — ответил в тон ей, еще сильнее стискивая кулаки. — Сам. И вас здесь быть не должно. Ирина с трудом поднялась — вдруг накатила невыносимая слабость, затряслись руки. — Савицкий! — рявкнула в сторону ангара. Из-за тяжелых дверей показался Рома. — Я надеюсь, этот урод не видел ваших лиц? — Получив утвердительный кивок, медленно выдохнула. — Ну вот и хорошо. Звони Щукину. И слушай, что нужно сделать.***
Домой вернулась только через три часа. Возни было много: с формальным задержанием, уликами, уточнением каких-то деталей. Преступника радостно приняли в СК, а когда туда примчался возмущенный папаша, объяснили ему весь расклад: дома у его сыночка нашли вещи убитых женщин, алиби на момент преступлений у него нет, две пострадавшие, из которых одна — полковник полиции — его опознали. Оставалось надеяться, что подстава сработала как надо и дело в суде все-таки не развалится… Но сейчас Ире думалось об этом меньше всего. Паша… И то, что он едва не совершил из-за нее… Это будто окатило холодом, отрезвило: она не имела права. Не имела права поддаваться, расслабляться, забывать о самом главном. И, шагая сама в темноту, уводить туда и его не имела права. Но она все же забылась — и этим едва не погубила его. Мобильный на столе задрожал вибросигналом — Ирина бросила взгляд на дисплей и до боли закусила губу. На экране высветилось скупое «Ткачев». Звонок затих, но тут же раздался новый — но не было сил даже нажать на сброс или отключить телефон. Гулко и резко била по вискам одна-единственная больная мысль. Из-за тебя. Это все из-за тебя. Ирина медленно опустила плечи, закрыла руками лицо и все же позволила себе расплакаться — беззвучно, жалобно и отчаянно-горько.