Переступая черту

Когда Паша пришел в отдел в обнимку с какой-то рыжей девицей и с нервической веселостью объявил, что это его невеста, обалдели все: начиная от дежурного Олега, прекрасно помнившего, как опер Ткачев увлеченно «оформлял» проституток, и заканчивая Савицким, который вообще впервые услышал о переменах в бурной личной жизни друга.       — Ткач, ты че творишь? Когда опера вышли покурить под лестницу, маска беззаботности и наигранной радости слетела с Ткачева вмиг. Даже несмотря на лихорадочный блеск глаз и шуточки, которые Паша отпускал весь день, сразу стало ясно: все неправда. Не по-настоящему, неискренне. И эта смазливая девочка ему на самом деле совсем не нужна — ну кого он пытается обмануть? Себя?       — А что такое? — Ткачев выдохнул дым и с вызовом глянул на друга.       — Ткачик, жениться это тебе не в магазин за пивком сгонять, уж я-то знаю, — Савицкий раздраженно сунул пачку сигарет в карман. — Ну ты ж ее не любишь. Зачем девчонке голову морочить?       — А я уже любил, — глаза Ткачева стали почти черными от нахлынувшей горечи, — сам видишь, ни хрена хорошего из этого не вышло. Все, хватит. Если я ей не нужен… Как-нибудь и без нее проживу.       — Вот именно — «как-нибудь», — пробормотал Рома, проводив Пашу хмурым взглядом. Майору все отчетливей казалось, что после исчезновения Ирины Ткач с каждым днем теряет себя и совершенно не отдает себе отчета в том, что творит. Как бы крыша у него не съехала окончательно…

***

Временами Паше чудилось, что он начинает ненавидеть Ирину. За все: за то, что успел испытать рядом с ней, за то, что так подло бросила, ничего не объяснив и умело заметя следы, за то, что без нее у него ничего не получается. Совсем ничего. Во всех смыслах слова.       — Извини, день был тяжелый, устал. Когда Карина потянулась к нему, устало рухнувшему на постель, — свежая, легкая, будто не было долгого муторного дня, в каком-то кружевном одеянии на голое тело, внутри ничего не дрогнуло. Вдруг оказалось, что на трезвую голову обмануть самого себя не так-то просто. Все было не то и не так: вместо мягкого сияния кожи — слишком яркий загар, вместо янтарного оттенка карих глаз — светлая зелень, вместо терпко-острых духов — какой-то сладковато-нежный парфюм… Она была не той — но признаться самому себе в том, что все еще испытывает что-то к Ирине, было выше его сил. Иногда, ловя на себе взгляд не-той, словно гребаную мантру твердил, что у него все получится: все забудется, все наладится, он научится жить без нее… Она ведь смогла без него. Вот только чувствовать что-то он уже больше не сможет никогда. Рыжее пламя оставило после себя только пепел.

***

После работы Ирина решила наконец-то заехать к маме: с переездом, новым местом службы, вечной текучкой никак не получалось выкроить время, хотя мама, с удовольствием обживавшая новую квартиру в приятном тихом районе, уже давно зазывала на новоселье. В небольшом магазинчике, набрав полную корзину всяких вкусностей, Ира остановилась возле холодильника с тортами, прикидывая, какой лучше выбрать. Рядом суетилась какая-то высокая ярко-рыжая девица, увлеченно перебирая коробки с пирожными. Где-то совсем рядом проскребла колесиками пол проехавшая тележка, а потом послышалось нетерпеливое:       — Карин, ну ты где там застряла, очередь пропустим! Голос отдался в висках острой пронзительной болью, на миг показалось, что испуганно трепыхнувшееся сердце пробьет навылет грудную клетку. Еще не совсем уверенная, что ей это не показалось, Ира подняла голову, сталкиваясь с растерянно-больным взглядом бесконечно-родных теплых глаз.