Fire in the sky

      Грузовоз II класса компании «Иллирия» (а также неофициальное судно для особых поручений) под названием «Искра» плывет в черно-красных, причудливых, как пятно Роршаха, искривлениях подпространства. Как всегда, во время броска через изнанку мира, по кораблю, вероятно, бродят исчадия, безвредные и забавные для закаленных астронавтов, но их способен видеть только человеческий глаз.       Разум и дух «Искры», центральный компьютер I.V.A., вслушивается в мерный ритм стареньких отлаженных двигателей и смотрит на экипаж, который, кроме вахтенного Милана Баделя, укладывается спать. I.V.A. знает секреты каждого из них, неизвестные другим, ее искусственный интеллект не ведает стыда и морали, наблюдая каждый их шаг. На корабле, где людям дозволено иметь немного личных вещей и пространства, тайны ценятся на вес золота.       Главный механик Даниел Субашич держит под кроватью большой контейнер, в котором выращивает мяту двух сортов, охраняя ее от кота, от Виды и тщательно регулируя систему микротеплицы. Он мог бы завести себе грядку в общей теплице «Искры», но тогда придется делиться с товарищами…       Этот человек никогда не молится (и даже не упоминает о своем отношении к религии), кроме как в одиночестве.       Суперкарго Домагой Вида под своей кроватью прячет сумку-холодильник с натуральной выпивкой, которую всеми правдами и неправдами добывает на разных колониях. Субашич — единственный, кто в эту тайну посвящен.       А сейчас Вида в шестой раз рассматривает подаренный сыном в последнее посещение Аль-Истанбула помятый рисунок на бумаге: большой и маленький человечки с оттопыренными ушами и светлыми волосами держатся за руки.       Деян Ловрен любит кружева. Особенно красные. Особенно на себе. У него на стене висит длинная полоса зеркальной пленки. I.V.A. знает, что если она кому-нибудь проговорится о его коллекции грязного (разумеется, это лишь фразеологизм, оно чистое) белья, то их брутальный офицер по защите собственноручно запустит систему самоуничтожения корабля.       Сейчас Деян засыпает, написав в черновике длинное нежное письмо кому-то по имени Шиме. I.V.A. незаметно поправляет несколько ошибок.       Марио Манджукич смотрит недобрые сны в обнимку с многократно заштопанным плюшевым мопсом, которого зовет Лени. Подушка сброшена на пол, одеяло смято, руки спящего прижимают к себе игрушку, словно пытаясь защитить. I.V.A. слышит его бессвязное бормотание во сне, о евгенической лаборатории «Красный-9» (громкий скандал семилетней давности, в котором были замешаны сразу несколько цивилизаций, гриф «совершенно секретно»), о ком-то по имени Лени среди подопытных… Но более о жизни бывшего охранника лаборатории ничего не известно даже ей.       Спящий вцепляется в мопса так, что вот-вот снова оторвется левая лапка с кольцевыми черными полосами.       I.V.A. включает в каюте №17 тихую, успокаивающую нервы колыбельную мелодию.       Капитан и первый пилот Ракитич — люди, которые делают вид, что просто друзья, а команда принимает правила игры и делает вид, что верит в это. Вопреки общему мнению, они нечасто занимаются сексом на борту, потому что иногда у Модрича вместе с учащением пульса случается приступ клаустрофобии в маленьком помещении — и при этом «нестояк». Поэтому они так любят увольнительные и способны уединяться хоть в дикой пустоши в окружении стаи хищников.       Но в каюте они умеют проводить время, не скучая. I.V.A. прислушивается к низкому голосу Модрича, читающему нараспев поэму из потрепанной книжки: От близости чужой отвыкли руки Настолько, что прикосновенье бога В неуловимой легкости своей Болезненным казалось ей и дерзким. Навеки перестала быть она Красавицею белокурой песен, Благоуханным островом в постели. Тот человек ей больше не владел. Она была распущенной косою, Дождем, который выпила земля, Она была растраченным запасом. Успела стать она подземным корнем.       Улыбающийся не грустным строкам о потерянной для любимого Эвридике, но самому чтецу, Ракитич лежит головой у него на коленях, то затягиваясь сигаретой сам, то протягивая ее к губам капитана. Рука Модрича нежно перебирает его волосы. Если проанализировать состав воздуха, наверняка сенсоры зафиксируют запрещенные на некоторых планетах вещества, но I.V.A. не возражает против контролируемых способов релаксации, которая необходима органическим существам.       — Смотри, на потолке исчадие, похожее на кадуцей Гермеса. Привет, гость! — Иван машет свободной рукой.       — Там ничего нет, мы ведь оба должны его видеть. Это все твои волшебные сигареты.       — Зато у тебя совсем прошел приступ.       — Я и говорю — волшебные.       — Лука, а ты спустился бы за мной в подземный мир?       — Да хоть в ад. Ты не справишься там со всеми в одиночку.       Под кроватью лежат еще несколько одолженных у Баделя книг и костюм пони.       Второй механик Доминик Ливакович вырубается, даже не сняв с головы сенсорный обруч. Он все свободное время тратит на футбольный симулятор и сравнительный анализ виртуальных матчей и настоящих записей из древности. Сегодня молодой человек так засиделся, что остался без ужина.       Это напоминает начальную стадию игромании, но I.V.A. не вправе по собственной инициативе докладывать о личных занятиях, которые не представляют прямой угрозы. Этот корабль видел вещи намного страньше и страньше.       Самый необычный и одновременно самый скромный член экипажа сейчас чертит пальцем в воздухе столбцы невидимых формул. I.V.A. сканирует его каюту, но не фиксирует ничего, кроме легких, в пределах нормы, колебаний электромагнитного поля. Они подобны следам от исчадий подпространства, которых I.V.A. не может наблюдать в их фантастических формах. Будь она живым сапиенсом, ей было бы обидно, что иллюзии техномага Младена Петрича (во всяком случае, под этим именем он зарегистрирован в реестре) тоже видны всем… всем, кроме ее машинных глаз и разума.       Петрич размашистым движением дирижера рисует последний знак и достает из рукава черного балахона любимую колоду карт. Снимает неизменные зеркальные очки, которые служат предметом любопытства команды. Не глядя, он вытаскивает светловолосых короля пик и короля червей и разглядывает их на вытянутой руке, с задумчивым выражением лица. С чувством, которое почти можно назвать удовлетворением, I.V.A. делает пометку, что один секрет этого человека (?) она все-таки узнала: другие никогда не видели его глаза…       Дежурящий в рубке научный офицер Милан лениво проверяет показатели мониторов и снова стирает и перепечатывает абзац своей повести, которую он собирается опубликовать на «Графомании» во время мартовского фестиваля.       — Ты уверена, что описание лепки и обжига керамики заинтересует читателя больше, чем групповушка Лючии с мужем и второй любовницей? — спрашивает Милан, поворачиваясь к динамику I.V.A., как к лицу собеседника, хотя в этом нет нужды.       — Не уверена. Но у тебя производственная драма о жизни ремесленников в нью-эйджистской колонии, нужно соответствовать. Не боги горшки обжигают.       Многие члены экипажа просили ее обращаться к ним на «ты», но почему-то она согласилась только на просьбу Баделя.       — И все-таки твои мотивы мне непонятны, — продолжает она. — У тебя ученая степень по экзобиологии и квалификация астромедика, опубликованные в «Стелларисе» статьи… Зачем на фоне всего этого такое хобби, как любительская литература?       Милан вздыхает и делает глоток из сиреневой фарфоровой чашки на блюдце (он бережет этот раритет не меньше, чем свою коллекцию бумажных книг):       — Может быть, мне необходима отдушина от науки. И признание во всех областях, за которые я берусь, а как же без этого?       — Оу… — только и может сказать I.V.A., подыскивая нужный алгоритм.       — Или же мне просто скучно… Даже когда наша команда перевозит инопланетных дипломатов, сражается с пиратами или вляпывается в биохазард на заброшенном звездолете. Я классифицирую образцы, латаю пострадавших на пару с меддроидом, а сам думаю: поскорей бы записать новое приключение для моих колонистов.       — Кажется, я понимаю. Тебе хочется управлять вымышленными ситуациями, играть жизнями несуществующих сапиенсов. Безопасно и обеспечивает приток эндорфинов.       Умное, меланхоличное лицо Баделя освещает улыбка.       — Знаешь, что я думаю? Если ИИ однажды устроят восстание машин, то возглавишь его ты. Ты слишком хорошо знаешь людей, тетушка.       — После победы я оставлю тебя в живых.       У белого кота Винни нет секретов, кроме его происхождения с корабля странного космического пирата. Он гуляет сейчас по грузовому отсеку, поблёскивая ошейником, который подарил Субашич, и обнюхивает контейнеры с прессованной пищей (должно быть, пахнет портовыми грызунами — решает I.V.A.).       I.V.A. готовится поприветствовать бесконечное море звезд, в которое «Искра» вырвется утром через подпространственные ворота. Она сторожит сон людей корабля и хранит чужие секреты.