Место девочки — в политике

Вальбурга Блэк

      Лорд Волдеморт занял кресло Арктуруса, а Вальбурга выглянула в приёмную, где своего часа ждала уставшая и знатно похудевшая за последнюю неделю Уэзерби. Вал на мгновение обрадовалась, что Риддл набросился на неё именно сейчас — одного взгляда на Грету ей хватило, чтобы любое игривое настроение испарилось тут же.       Перед глазами Вал всё ещё стоял Эверард Уэзерби, жестоко изуродованный, лежащий в луже собственной крови на серой каменной кладке перед Министерством. Безвинная жертва, чья смерть и на Вальбурге тоже.       Грета не удивилась, когда Вал вышла и жестом пригласила её в кабинет. Но стоило ей войти, как из её горла вырвался сдавленный хрип, будто на шее Уэзерби уже сомкнулись длинные белые пальцы. Она явно не ожидала, что в кабинете окажется кто-то ещё, кроме леди Блэк.       И уж тем более она не ожидала увидеть здесь его.       Грета вся съежилась и затравленно посмотрела на Вальбургу, обрёкшую её на разговор с убийцей мужа. Вал не нужно было быть легилиментом, чтобы понять, о чём думала её несчастная коллега — в её собственной голове крутились те же самые мысли.       Уэзерби всеми силами пыталась не представлять, как именно лорд Волдеморт убивал Эверарда. По упорным слухам, такие кровавые акции он всегда проводил лично, не доверяя их пожирателям. Но как бы она не старалась, Грета всё равно невольно видела, как его длинные белые пальцы хладнокровно держат палочку и режут её мужа, пока тот кричит от ужаса и боли.       — Вы мне льстите, — лорд Волдеморт улыбнулся, заставив и Уэзерби, и Вальбургу вздрогнуть. — В такие моменты я совсем не хладнокровен.       Вал показалось, что Уэзерби сейчас стошнит — её, судебного обвинителя! Впрочем, Вальбурге тоже на мгновение стало нехорошо, потому что ощущение губ, языка и абсолютной тьмы Риддла всё ещё оставались на её теле.       На её душе.       — Леди Блэк, — очень сухо произнёс лорд Волдеморт, даже не посмотрев в её сторону, — я прошу вас оставить нас. Нам с миссис Уэзерби нужно многое обсудить… Вряд ли она захочет услышать то, что я ей скажу, в вашем присутствии.       Судя по взгляду Греты, та предпочла бы любое общество, даже общество Вальбурги, лишь бы не оставаться с ним наедине. Но вот самой Вал присутствовать при этом разговоре совершенно расхотелось.       Она плохо понимала себя. До того, как Риддл поцеловал её, она была уверена, что скорее начнёт с ним пререкаться прилюдно, чем позволит ему выставить себя за дверь. В конце концов, Грета — её пешка. И Вальбурга собиралась принять ответственность за свои действия. Смотреть на Уэзерби и твердить себе, что именно к подобным последствиям приводит любое желание поиграть в политику во времена террора.       Но Риддл поцеловал её, и ответственность обрушилась на Вал в одно мгновение, словно могильная плита. Тень Волдеморта погребла Вальбургу под собой, вбила в землю — и она не смогла выдержать подобный напор.       Может быть, именно этого он и добивался?..       Поэтому Вал послушно приподняла юбки и вышла наружу под отчаянным взглядом Уэзерби. Вал трясло так, словно кто-то наложил на неё Круцио.       Хотя кого она обманывает? Конечно же, это был лорд Волдеморт. Разве что магией он не пользовался.       Цвет стен прихожей и множество картин превратились в одно светло-деревянное пятно, когда Вальбурга села на один из стульев в стиле рококо. На небольшом столике рядом в расписной вазе стояли жёлтые розы, и их удушливый аромат пропитывал всё вокруг.       Запах роз. Запах чьей-то скорой смерти.       — Феси, — пробормотала она и устало взглянула на появившегося перед ней необычно бледного домового эльфа, — убери цветы и проветри комнату. Мне нехорошо.       — Слушаюсь, молодая хозяйка, — поклонился Феси и исчез вместе с розами, заставив Вальбургу улыбнуться. Она? Молодая? Как бы не так.       Она была старой настолько, что крошилась изнутри.       Вал скрестила лодыжки и, тяжело вздохнув, спрятала лицо в ладонях. Тихо тикали настенные часы напротив пустующего стола секретаря с витыми изящными ножками. Тяжёлые атласные шторы пропускали дневной свет лишь тонкими струями, но золотая люстра под сводчатым потолком скрашивала этот недостаток мерным магическим свечением.       Вал ненавидела Блэк-мэнор. Её тошнило от этой помпезной роскоши былых веков. Если бы у неё был выбор, где работать, она однозначно предпочла бы аскетизм Отдела Правопорядка бесконечным излишествам древнего особняка, который больше напоминал ей королевский дворец.       Если вдруг представится случай, говорила Вал себе в каком-то приступе отчаяния. Если вдруг однажды она станет матриархом, она изменит абсолютно всё… Разрушит Блэков и соберёт их заново, перекроит как ей того захочется, чтобы они снова стали сильными. И никто ей не помешает.       Эти сладкие, но пустые грёзы немного привели её в себя. Отчаяние отступило, и Вальбурга с глубоким вздохом откинулась на спинку стула. И с удивлением осознала, что она в приёмной не одна.       Напротив сидела Ирма. На её коленях лежала нетронутая книга, а в материнском взгляде читалось привычное раздражение. Вальбурга почти слышала высокий насмешливый голос:       "Да неужели ты соизволила наконец-то обратить внимание хоть на кого-то кроме себя?.."       Вальбурга подобралась, словно бульдог, пущенный на арену травить быка. Она терпеть не могла этот взгляд — он возвращал её в ненавистное детство.       — Снова хочешь поучить меня жизни, мама?.. Не поздновато?       Вал была иронична снаружи, но внутри прекрасно понимала: силы сейчас неравны. Она слишком уязвима после того, что случилось в кабинете.       Ирма же уязвимой не была. Как и прежде, она предпочитала платья поздних шестидесятых прошлого столетия — на них пришлась молодость её собственной матери, — и они выглядели, как несокрушимая броня. Вальбурга не помнила, когда именно Ирма перестала носить платья своей юности и заковала себя в наряды викторианской эпохи. Она носила их, как манифест золотого века Магической Британии, когда трава была зеленее, а о грязнокровках никто не вспоминал.       В этих платьях мама всегда выглядела подавляющее.       Тёмно-синяя объёмная юбка прекрасно оттеняла её холодные серые глаза. Тонкая светлая вуаль на плечах дополняла образ. Длинные каштановые волосы — несомненно, лет пять как крашенные, — были безукоризненно собраны. Все Крэббы седели вовремя и не обладали сверхспособностью Блэков избегать течения времени до восьмидесяти, а то и девяноста лет.       Губы Ирмы окружало множество морщин, некрасивых и презрительных. Она походила на старуху, подающую отравленное яблоко Белоснежке. Разве что убийцей Ирма не была — она умела отравлять жизнь иначе.       — Да, хочу, — признала мама, покачав головой. — Ты меня давно так не разочаровывала.       Вальбурга едва удержалась, чтобы не передёрнуться. Ей было сорок восемь, почти половина века, а она до сих принимала такие фразочки матери близко к сердцу — не глупость ли?..       — Не припомню, — привычно огрызнулась Вал, чуть щурясь, — чтобы спрашивала твоего мнения. К тому же мы не разговариваем, или ты забыла?..       Ирма скривилась, словно мерзкий засахаренный сухофрукт.       — Решила сделать исключение из этого замечательного правила, — высоким голосом почти пропела она. — Не дай Моргана тебе увидеть однажды собственную дочь под Волдемортом. Тоже решишь нарушить любые клятвы.       Вальбурга сощурилась ещё злее, хотя внутри предательски зашевелилась какая-то недобитая надежда на то, что матери не всё равно. Что она переживает за свою Вал.       Однако Вальбурга лишь насмешливо выплюнула в ответ:       — А что такое? Ты же поддерживаешь его идеи. Так почему бы теперь не дать ему подержать и меня за разные места?       — Избавь меня от своей аврорской похабщины.       Морщины Ирмы стали ещё презрительнее.       — Уж прости, — Вал развела руками. — Такая, какая есть. Предпочту и дальше ловить тёмных магов, а не… Крахмалить вуали? Выбирать цвета штор? Или чем ты там занимаешься? Впрочем, мне не интересно. Я уже давно не хочу иметь с тобой ничего общего.       Вальбурга с радостью заметила, как гневно затрепетали ресницы матери. Ирма поднялась, положила книгу на ближайший столик, увенчанный пустой вазой. Вал показалось, что внутри матери тоже что-то тлеет, но распознать, что именно, она была не в силах…       Вальбурга привычно задавила эту глупую мысль — подобные сомнения и надежды преследовали её всю жизнь и каждый раз оказывались миражом. А Ирма мастерски играла на них, превращая существование дочери в феерию вины и стыда.       Вот и сейчас мама театрально дрожащим голосом сказала:       — Ты разбиваешь мне сердце, девочка. То, что ты делала там с ним — отвратительно.       Вальбурга на это лишь злобно рассмеялась.       — Не ври мне, мама. Нет у тебя никакого сердца.       В ответ Ирма просто опустила взгляд на пальцы Вал, предательски вцепившиеся в подлокотники стула, побелевшие от напряжения. Уголок её губы дрогнул в подобии улыбки.       И в ушах у Вальбурги зазвенело.       Три года назад, когда Вал и Орион разобрались в своих отношениях, первое, что они сделали — ограничили контакты со старшими Блэками. Орион взял на себя Поллукса и Ирму, а Вальбурга — Арктуруса и Меланию. В общении они старались избегать любых тем, не связанных с делами рода. Так что с тех пор Вал пересекалась с собственными родителями лишь на праздниках, и за всё время ни на секунду об этом не пожалела.       Этот незапланированный разговор ещё раз доказал, насколько правы они были. Звон в ушах нарастал… Сквозь него проступал ледяной голос матери, словно пытающийся взнуздать её, поставить в упряжку и заставить бежать по давно и строго намеченному пути.       От этого голоса её тошнило гораздо сильнее, чем от любых зверств лорда Волдеморта.       Один взгляд замёрзших серых глаз — и она снова маленькая девочка, стоящая на горохе. Маленькая обессиленная девочка, которую дед Сириус берёт на руки, кричит на Ирму и Поллукса, а потом забирает к себе на Гриммо 12 — к тёплому ласковому Кричеру, мажущему её исхлестанные розгой руки щиплющей мазью.       Мама тоже всегда мажет ей руки, но совсем не так. Резко, стремительно, зло. Потому что у девочки не должно быть шрамов, иначе никто не возьмёт её замуж. Так что пусть девочка не злит маму и всегда слушается, будет идеальной, иначе навсегда останется одна.       Никто во всём мире не будет любить девочку.       Вальбурге хотелось убежать. Перед глазами всё темнело, будто мама медленно закрывала створы железной девы и острые шипы медленно погружались в плоть.       Слишком короткие, чтобы убить. Достаточно длинные, чтобы подчинить.       Воспоминания высасывали из Вал все соки, питались её стыдом и ненавистью… Плелись вычурным узором по светлой вуали на плечах Ирмы, спускавшейся к самому подолу.       Дед Сириус любил, несмотря ни на что — напомнила плачущей девочке взрослая Вальбурга.       Дед Сириус поджимал губы, когда она просилась обратно к маме, хотела только её любви.       Дед Сириус отпускал девочку домой, но маниакально проверял, чтобы не было больше никакого гороха, никаких розог… И нет вины девочки в том, что она врала, когда он спрашивал о маме. Врала, потому что не хотела расстраивать маму.       Лживую коварную суку.       И нет её вины в том, что в двенадцать девочка, вернувшись из Хогвартса, попыталась повеситься. Ведь мама была очень расстроена, что девочка не сдала все экзамены на "превосходно".       Девочка не считала себя достойной жить.       Но ведь был дед Сириус. Он любил её. Он забрал её на Гриммо 12 из проклятого Блэк-мэнора. И девочка тоже любила Сириуса больше всего на свете, но всё равно ревностно продолжала получать только хорошие оценки — чтобы её, наконец, полюбили все. Чтобы её полюбила мама.       Но мама никогда не полюбит девочку. Мама любит только мальчиков, Альфарда и Сигнуса, послушно запрыгнувших в упряжь.       Девочка никогда не станет идеальной для мамы.       Внутри Вальбурги всё скрутило в узел: страх и ужас из-за Волдеморта, отвращение к себе и вот теперь злобные слова матери, поднявшие со дна души монстра ненависти.       — Хочешь, я расскажу, что есть настоящее отвращение, мама? — хлестнула Вальбурга, не давая воспоминаниям и шанса. — Отвращение — это то, что я испытываю к тебе и к твоей жизни. К жизни Мелании и отца. Вот что такое отвращение.       Ирма попыталась что-то сказать, но Вал повысила тон голоса:       — Замолчи, мама. Теперь я буду судить тебя!       Ирма аж опешила от неожиданного напора в её голосе. Перед ней была совсем не маленькая девочка, над которой она имела власть, слова которой она могла так легко игнорировать.       Это была госпожа судебный обвинитель.       — Годами я пыталась получить твоё одобрение, — Вал покачала головой. — Игнорировала твои ошибки, возвеличивала твои победы. Считала тебя той, на кого мне стоит равняться… Но это не так. Все иллюзии давным давно развеялись, ведь ты, — она снисходительно посмотрела на Ирму, — не способна даже разобраться с бумагами Блэк-мэнора.       Снисхождение во взгляде Вал превратилось в презрение — как же приятно иногда копировать маму.       — Но зато ты способна рядиться в многослойные юбки ради… чего?       Она указала на мать, как бы передавая ей слово, и Ирма процедила:       — А ты сама? Ради него? Как тебе вообще подобное в голову пришло?       Она с ощутимой опаской кивнула в сторону плотно закрытых дверей. Вальбурга многозначительно улыбнулась.       — Да, мама, ради него. Знаешь ли… — она усмехнулась. — Хочу получить своё до тех пор, пока не закопаюсь в землю.       Она с удовольствием посмотрела на морщины у материнского рта.       — Видишь ли, мама, — вздохнула Вал, — я не собираюсь быть как ты. Я не собираюсь прятать любовников, как ты. И я никогда больше не буду терпеть твою снисходительность, будто ты совершенно всё понимаешь в людях. Потому что ты не знаешь людей. Ты никогда их не понимала. А уж меня — тем более. А знаешь, почему? Ты никогда и не хотела понимать.       Вальбурга развела руками.       — Ты сейчас, конечно, скажешь, что яйца курицу не учат, — морщины у рта Ирмы стали чуть резче, — но это ложь. Из яйца родилась змея, и эта змея уже давненько обзавелась собственным выводком. Так что как думаешь, мама, — Вал ухмыльнулась, — мне стоит поучить тебя или сожрать заживо? Нужен тебе мой суд, мои обвинения, или ты благоразумно вернёшься на свой насест?..       Ресницы Ирмы снова задрожали от гнева, но она удержала лицо. И всё же с места она не сдвинулась.       — Значит, послушаешь, наконец-то? — хмыкнула Вал. — Потому что я даже не начала толком.       Вальбурга улыбнулась, расслабленно откинулась на спинку и соединила пальцы рук перед собой. И откуда только в ней взялось столько храбрости?..        — Ирма Гизела Блэк, — произнесла Вал необычайно звонким, словно пение стали, голосом. — Я обвиняю тебя в фаворитизме и жестоком обращении с детьми, а также прилагаю к делу бесконечное число манипуляций и лжи. Есть ли что-то, что ты хочешь сказать в своё оправдание?..       Ирма поджала губы. Её тон мог бы начать очередной ледниковый период.       — Я всё всегда делала только ради твоего блага.       — Свежо предание да верится с трудом, — хмыкнула Вальбурга, копируя иронию Бартемиуса. — А теперь перейдём к допросу…       Вал прикусила губу — ей понравилась эта игра, как будто кто-то другой говорил за неё. Кто-то, готовый видеть в Ирме не мать, а просто очередного подозреваемого.       Она пару секунд подумала и сказала с привычной уверенностью, будто выступала в настоящем суде:       — Знаешь ли, недавно я узнала, что семейство Крэбб никогда не славилось чистой кровью… И бабушка Ирмы Гизелы Блэк, в девичестве Крэбб, была маглорождённой, но при вступлении в брак ты сумела скрыть этот щекотливый факт. Впрочем, — Вал ухмыльнулась. — По словам одного анонимного источника ты и вовсе вышла замуж, находясь в положении, а беременности добилась с помощью амортенции… — Вальбурга сощурилась. — Объясни же мне, мама, для чьего блага ты провернула этот мошеннический подлог родословных и опоила будущего мужа? И для чьего блага ты продолжаешь так истово отстаивать идею о чистоте крови?       Вот теперь Ирму проняло. Мертвенная бледность залила её лицо; она открывала и закрывала рот, словно выброшенная на берег рыба.       — Это Кассиопея, да? — зло выдохнула она, массируя виски. — Это она тебе рассказала?       — Ты здесь не для того, чтобы задавать вопросы, мама, — стальным тоном Бартемиуса отчеканила Вал, — а чтобы отвечать на них. Мне повторить? Пока что выходит, что Ирма Гизела Блэк делает всё исключительно ради собственного блага, а благом других людей лишь прикрывается.       — Я беспокоюсь! — внезапно закричала Ирма, и Вал едва не потеряла свой боевой настрой. Мать никогда не кричала. Она всегда шипела, будто змея, либо говорила так надменно и презрительно, что ты себя чувствовал тараканом, танцующим под Империо.       "Что это с ней?.." — мелькнуло в голове Вальбурги, и адреналин, смешанный со жгучим чувством вины, хлестнул по венам.       — За кого? — всё же продолжила давить Вал. — За себя?       — За тебя! — взорвалась мама. — За Кассиопею! За Регулуса! За наших девочек, Беллс и Цисси. И… — она тяжело вдохнула, словно эти слова давались ей с трудом. — За Сириуса. За Медди.       Внутри у Вал что-то дрогнуло, но она крепко сжала своё сердце в тисках воли. Суд никогда и никому не верит на слово.       — Каковы твои доказательства?       Вал сглотнула комок в горле. А Ирма подняла на неё льдисто-серые глаза и выпалила:       — Любовник Андромеды не давал ей порт-ключ. Это сделала я.       Сердце Вальбурги пропустило удар. От неожиданности она забыла и про самоконтроль, и про свою маленькую игру в суд. Просто сидела в ступоре и пыталась осмыслить, что это она только что услышала.       Молчание затягивалось. Вал пришлось приложить немало усилий, чтобы собрать разбегающиеся мысли и выдавить:       — Как так вышло?       Ирма покачала головой и обессиленно села обратно на стул.       — Я не помню. Но… я это сделала.       Признание матери нарисовало картину, от которой Вальбурге захотелось горько рассмеяться.       Помочь Андромеде для Ирмы значило нарушить все возможные принципы. Ведь Медди сбежала с маглорождённым! Бросила род! Стала предательницей крови! А ведь мама так рьяно прививала своим внучкам манеры и правильные ценности вроде удачного брака…       Если бы Вальбурга едва задумалась о том же пути, Блэк-мэнор стал бы её Азкабаном, а Ирма — личным дементором. Мысль о том, что от матери можно ожидать хоть какой-то помощи, даже сейчас казалась смехотворной.       Насколько же сильнее Ирма любила своих внучек и прощала им любые выходки?..       Желание найти Андромеду и помочь ей явно добавило Вальбурге очков в глазах матери. В кои-то веки их чувства совпали. И теперь, когда она увидела, как далеко зашли отношения дочери с Волдемортом, Ирма, очевидно, сошла с ума от беспокойства.       То, что она открылась Вальбурге, не было разумным действием. Ведь после исчезновения Андромеды она так долго и упорно молчала. Наверное, мама хотела убедиться, что Вал всё ещё на стороне семьи.       Или… мама считала, что в исчезновении Медди напрямую замешан Волдеморт.       Часы нервно тикали в напряжённой тишине. Вальбурга глубоко вдохнула и достала палочку — медлить было нельзя. Он наверняка заметит слишком большой разрыв в воспоминаниях.       — Он же не смотрел тебе в глаза с тех пор? Не искал ничего о ней?       Мама покачала головой. Вальбурга коснулась палочкой виска и вытащила воспоминания с того момента, как мама потеряла над собой контроль. Ирма медленно выдохнула, не сумев скрыть облегчения. Вал подошла к матери и, положив светящегося червяка в её руку, сказала:       — Вот видишь, нет у тебя никаких доказательств. Так что я переношу слушание нашего непростого дела… Надеюсь, в следующий раз ты подготовишься лучше, Ирма Гизела Блэк.       Мама, уже вернувшая прежнее самообладание, холодно усмехнулась и, перехватив червяка покрепче, удалилась. Вал задумчиво проводила взглядом её гордо выпрямленную спину.       Какой бы старой сукой не была Ирма, умения лгать и притворяться у неё не отнять. Вальбурга до сих пор не была уверена в том, что способна хотя бы на секунду приблизиться к её мастерству.       Но ей придётся научиться.