[По]пытки

Девчонка уходит от него на рассвете. Растрепанная, с блуждающей улыбкой и обещанием позвонить в ближайшее время. А Паша, глядя на захлопнувшуюся дверь, и сам не знает, чего ему сейчас хочется больше: набухаться снова до отключки сознания или сбить костяшки о ближайшую стену. Он всего лишь переспал со случайной знакомой — а чувство такое, будто всю ночь драл распоследнюю портовую шлюху: также противно, грязно и муторно на душе. Все окончательно становится очевидно. Очень просто и очень сложно одновременно. Ему нахрен никто не нужен. Кроме нее. Все эти Маши-Кати-Марины и прочие безымянно-безликие пустые и пресные девки, что ни в какое сравнение не идут с ней — той женщиной, что за какой-то месяц, проведенный бок о бок, успела прочно обосноваться в его мыслях и в его сердце так, что не вытравить. Ткачев не верит в любовь с первого взгляда от слова совсем. Но почему-то помнит, как странно и болезненно екнуло что-то в груди в их самую первую встречу, стоило только встретиться взглядом с глазами цвета ночной пустыни, выжженной золотыми песками. И его это пламя опалило насквозь. Выжгло до основания. Оставило в груди гребаное пепелище, пустоту, не заполняемую ничем — тупым бессмысленном сексом, алкоголем, даже работой. Он не мог утолить эту жажду. Никак и ничем. Разве что ею самой. Ее присутствием рядом; ее насмешливыми редкими взглядами; ее улыбками, в которых сквозил недосягаемый солнечный свет. И с каждым днем эта жажда разрасталась все сильней, все безумней — так, что трудно становилось дышать. Она была лихорадочно ему нужна, жизненно необходима. Он сходил с ума — а она даже не замечала, не видела. Она вообще не видела ничего, кроме своего гребаного Глухарева. Дешевого клоуна с его дебильными улыбочками и привычкой тискать начальницу чуть ли не на виду у всего отдела — то, что даже с его дикой жаждой казалось ненормальным, кощунственным. Для него самого — как бы сильно он ни сходил с ума — она оставалась недоступной, неприкосновенной, почти-что-святыней. А этот придурок вот так просто, практически у всех на глазах… Это убивало, это душило, это сжигало его изнутри. Он не мог даже посметь подумать про нее что-то такое — но в воспаленном воображении столь уничтожающе-ярко всплывали картины, мысли, догадки о том, что творится между ними за запертыми дверями… Так стыдно, страшно и дико — допустить про нее нечто подобное. Когда даже ее случайный взгляд подобен извержению вулкана. Когда даже самое невинное и простое прикосновение отзывается бешеным штормом в груди. Он сам возвел ее на пьедестал в своем поехавшем напрочь сознании. И сам же сходил с ума от понимания невозможности. Где-то в глубине души понимая: рано или поздно, но что-то непременно случится. Бомба замедленного действия обязательно сдетонирует — и от разбитых сердец не останется даже осколков.