---
Он зажигает заново ее напрочь обледеневшее сердце. Ирина — словно недоверчивая дикая хищница — присматривается и прислушивается к себе, к нему, к проявлениям его чувств, к зарождению их отношений… И с удивлением понимает: еще никто не относился к ней так. Мягко, спокойно, бережно. По-взрослому. Ткачев не давит и ничего не требует от нее. Просто любит. Он не говорит ей красивых и громких слов. Не твердит о высоких чувствах. Не пытается быть в паре главнее и что-то решать за нее. Но он оставляет в ее кабинете в вазе пышные бело-розовые ветки цветущих яблонь. Тайком втискивает ей в руку сочное яблоко или персик, потому что: «Наверное, опять позавтракать не успела?» В обед вытаскивает из душного кабинета подышать свежим воздухом и чего-нибудь перекусить. Подвозит до дома, когда очередное усиление выматывает начальницу до предела, доводя до бессонницы. Находит общий язык с вернувшимся из «ссылки» Сашкой — играет с ним в приставку, берет с собой на рыбалку и водит на футбол. Прибивает в ее квартире не приколоченную с давних времен полку и исправляет покосившуюся дверцу на кухонном шкафчике. Делает тысячу мелочей, говорящих за себя громче, чем все надрывно-театральные откровения из уст Глухарева. И, в очередной раз засыпая в его постели, Ирина осторожно прижимается к его крепкому плечу и вдруг понимает. У него получилось почти невозможное. Вернуть то пламя.[По]пытка последняя. Вернуть то пламя
2 мая 2022 г. в 19:09
Ирина просыпается первой. Осторожно выскальзывает из крепких объятий; смятенно, тревожно смотрит на мирно спящего Ткачева. Не понимает, что будет правильнее: сбежать или остаться. До выяснения обстоятельств.
Так ничего и не решив, наспех закутывается в свою рубашку и идет на кухню. Варить кофе, вспоминать, сомневаться…
В разгар этого сеанса самопсихоанализа на кухне появляется Паша. Сонный, немного помятый и неправдоподобно счастливый.
— Доброе утро, — произносит с улыбкой, любуясь линией обнаженных ног, и самым естественным образом целует в макушку, подходя со спины.
Ирина, чуть вздрогнув, поспешно выключает плиту. Разворачивается, глядя в лицо Ткачеву снизу вверх — настороженно, напряженно, растерянно. Такая хрупкая, неуверенно-доверчивая, внезапно робкая — так не похожая на свой тщательно выкованный, закаленный в боях с людьми и судьбой образ стервы-начальницы…
И, осторожно обнимая ее, Паша с каким-то щемящим чувством думает о том, как бы хотел ее защищать — не только от кровавого безумия этого гребаного мира, но и от ее собственных сомнений, загонов и страхов. Она — первая и единственная женщина, с которой он готов «и в горе, и в радости» — но сможет ли она поверить ему? Сможет ли она вообще поверить кому-то?
А Ирина, прижимаясь к его груди, думает о том, что ей еще никогда не было так тепло и спокойно в чьих-то объятиях. Настолько, чтобы захотелось рискнуть, поверить, остаться…
Сквозь тяжелый слой пепла пробивается первая искра.