[По]пытки

Все имеет свойство заканчиваться. Даже если это нескончаемый ад. Ирина устало прикрывает за собой дверь кабинета. Нетрезвый гул голосов остается в соседнем помещении и частично в коридоре; досюда не долетает. Полковник без сил опускается на диван, не зажигая света. И никак не может поверить: все наконец-то закончилось. Угрозы. Череда покушений. Предатели среди своих. Преступники среди тех, кому доверяла. Неудавшееся самоубийство Климова. Генерал Захаров — главный… Обо всем этом можно забыть как о страшном сне. И наконец-то снова начать нормально дышать…       — Ирин Сергевна?.. Ткачев, на удивление трезвый, останавливается на пороге, вглядываясь в тускло освещенную настольной лампой глубину кабинета.       — Ткачев? Что-то случилось?       — Да я вот просто подумал… Может, вас подвезти? Ирина Сергеевна насмешливо выгибает бровь.       — Да я вроде как в охране больше и не нуждаюсь. Пашу от ее иронично-снисходительного тона прошибает дрожь. И он сам не знает, чего сейчас хочет больше: сбежать отсюда как можно скорее или остаться. С ней.       — Ну да… Извините…       — Стой, — чуть севший голос догоняет уже у двери. Ткачев замирает. Негромкий стук каблуков начальницы тонет в оглушительном грохоте сердца. Он не понимает. Ни зачем она остановила его, ни что она хочет ему сказать, ни что означают эти бархатно-хрипловатые нотки в непривычно мягком, хищно-расслабленном голосе… Полковник замирает в полушаге. Чему-то усмехается, пристально всматриваясь в полутьме в его лицо — как будто заглядывает в самую душу. А Ткачев, украдкой вдыхая волнующий запах ее духов, думает о том, что он уже счастлив: потому что все обошлось, все закончилось, все в порядке… И нужно ли что-то еще?       — Да, Ирина Сергеевна?       — Паш, ну че ты все бегаешь от меня? — бьет насмешливо-снисходительным вопросом прямо в самую цель. — Как будто боишься… Конечно же, он боится. Он боится, что все его чувства — тайные, запретные, так долго копившиеся — вдруг вырвутся неудержимо, погребая под собой остатки здравого смысла. А после… А после может не быть ничего.       — Ирин Сергеевна, вам показалось, — отвечает как можно более твердо, встречая ее ироничный и теплый взгляд. Тонет. Черное море в ее глазах штормит… нежностью? И это сбивает сильнее, чем оглушительная волна цунами. Ведь в ее взгляде больше нет привычного льда.       — Ирин… Сергевна, — выдыхает Паша за мгновение до того, как ощущает прикосновение ее губ на своих. Ведь для него самое страшное — не тот факт, что между ними никогда ничего не случится. Самое страшное — если она вдруг обо всем пожалеет…       — Господи, Ткачев, просто заткнись, — обжигает сбитым дыханием. Ткачев медленным, таким невероятно бережным движением притягивает ее к себе. Безошибочно чувствуя ее решимость, уверенность в своих чувствах — пусть пока еще робких, едва разгорающихся, неосознанных до конца. В закипающем Черном море тают последние льды.