Поступь нежная, легкий стан, Если б знала ты сердцем упорным, Как умеет любить хулиган, Как умеет он быть покорным. Сергей Есенин, 1923.

Мысли выносило из головы на бешеной скорости, будто к виску приставили продувной механизм. Взгляд соскользнул на изгибы ее груди, и это оглушило на несколько секунд. Ее плечи. Ее руки. Конечно, он не скучал по ее телу. По возможности прикоснуться к ней. Нет. Это называлось другим словом. Он подыхал без этой возможности. Это не отпускает. Не позволяет даже нормально дышать. Это так вжилось под кожу, что стало почти материальным. Почти обзавелось душой. А иногда, видит Шива, управляло и разумом.

Он её почти ненавидел в этот момент. Ненавидел за неё саму. Ненавидел себя за столь хилую и неубедительную угрозу. За мятежный огонёк в глазах с подрагивающими, длинными ресницами. Казалось, они были готовы воспламениться, когда она смотрела так, припоминая все грешки его тёмной стороны. За вызов, с которым вздёргивала подбородок. За то, как храбрилась, готовая принять удар стойко, распрямляя плечи. Взгляд хищно вцепился ему в лицо. Противостояние было прекрасно. Его можно было ощутить кожей.

Об этом месте судачили много: и о якобы поселившемся в особняке новом Дракуле, и травили банальные байки о доме с привидениями; нелепицы сущие. Наташа больше склонялась к версии, что строение было слишком ветхим для проведения работ по сносу и, по сути, никому не мешало, так что и возвышалось ныне, среди многочисленных деревьев, как мрачный одинокий мутант архитектуры. А ещё был Брок, напоминала она себе, и его фантастическая лапша о неком Белом Волке. (По мотивам «Красавицы и Чудовища».)

— Мне велено доставить тебя в Вальхаллу, или же придётся отправить тебя туда, где Хельхейм покажется лучшим из девяти миров. — И ты всерьёз намеревалась это сделать? — Локи ослепительно улыбнулся. — Чудеса, да и только.