Щит и меч / Фильм, 1968

"- А у тебя каким был первый поцелуй, Иоганн? Александр Белов невидимо вздрогнул и вновь слился с Иоганном Вайсом."

Генрих мог бы оставаться в Швейцарии — парадоксально спокойной, смотрящей сквозь пальцы на огромное число «беженцев». Он мог бы смешаться с этой толпой нервных, с мертвыми глазами, людей в гражданском. Мог бы выправить себе новую личность и отправиться на другую сторону света, где потеплее и лишь слышали о войне. Когда-то ему так и хотелось, когда стало понятно, что рейх — зло, а китель — форма палача. Иоганн резко и болезненно сдернул с его носа розовые очки.

Мужчина гадает, сколько прошло времени. Час? Два? День? Люто затекла спина и ноги не чувствуются. Зато, он может нащупать руку, что в будто нежном объятии пересекает его торс. Холодная рука, не имеющая продолжения в виде плеча. И такая знакомая.

Тогда можно было думать, что просто специфика службы, теперь же мысли о нем были самовольны.

— Что тебе нужно от меня? Мои связи? Я тебя познакомлю с кем скажешь. Золото Вилли? Тебе — отдам. Меня ты уже получил, с этим не может быть никаких неясностей. Еще что-нибудь? — поинтересовался Генрих безразлично и доброжелательно, как официант в ресторане. Голос его звучал идеально ровно, будто запись с пластинки. С запаздывающим удивлением Белов заметил, что приходится отслеживать свои реакции — чтобы не сжать кулаки и не стиснуть зубы.

au про санаторий в лучших традициях отечественного артхауса

На 07 декабря 1941 года синоптики обещали ночь и туман. // 1942-1944 год, Варшава-Берлин-Стокгольм-Берлин.

Сложно и страшно быть резидентом, проживая не свою жизнь. Скорее всего, такой человек глубоко повредился психически и никогда не сможет вернуться к прежнему себе. И не потому что война, а потому что всё время жил в чужом образе, который не смыть как грим, не снять как пальто, даже как гангренозный палец не отрезать. Это даже не актёрство, это реальное "второе Я".

Видел ли он прежнего себя в этом теле, тогда как пред глазами его вовсе не полагалось вершиться таковому

Воздух пах солнцем, скошенной травой и...летом.

небольшая зарисовка о мрачных буднях Иоганна Вайса

- Только скажу сразу, чтобы прояснить ситуацию. Как спутник жизни ты мне не интересен. Я просто давно хотел попробовать с мужчиной, а ты точно не настучишь на меня в гестапо. Ты мне - я тебе.

Маленькая вырезанная сцена, которой не хватило в кадре

Прошло двадцать лет с тех событий, происходящих в книге...

Альтернативные развития событий спустя время после этой сцены: "Удар по щеке на мгновение ошеломил Вайса. Рука его непроизвольно легла на кобуру пистолета, но он быстро овладел собой. Улыбнулся. Улыбнулся без всякого внутреннего усилия, ибо он хотел, чтобы Генрих каким-либо образом отреагировал на его слова, всем сердцем, волей, разумом стремился к этому, ждал этого, надеясь, что не всё ещё потеряно."

Кажется, будто вся жизнь его, Саши, прошла единственно для наступления этого дня, когда ему так необычайно уютно сидеть близко с Генрихом на полу соседской квартиры, время от времени соприкасаясь друг с другом краешком локтя.

В другой мир берут то, что нельзя потрогать — то, что простили, уступили, отдали. Он даже в другую жизнь не взял ничего из вещей, принадлежащих его другу — не до этого было.

Ну, капитулировала Германия, и что? На утро все проблемы разом решатся? Голод уйдет, эпидемий не будет… …Шурка вернется со своих «северов». Уже полгода прошло, а все по-старому, даже, кажется, тяжелее стало: в Москву вон сколько бойцов с фронта вернулось, и всем койку, паек, да денежное обеспечение дай. Как в двадцатые.

генриху снится очень много снов. как минимум, стабильно два раза в неделю он рассказывает о них разным людям.

Море забирает все проблемы, смывая их и унося в свою глубь. Оно бывает благосклонно, даруя людям покой и умиротворение, а иногда и вовсе сводит две заблудшие души.