Фанфики с участием: "Богдан Лисевский/Андрей Бабич"

Богдан на пару секунд замирает и, поворачивая шею, смотрит с налетом непонимания наряду с дурно скрываемым удивлением. Они через все это, кажется, уже проходили. Раз по двадцать, умноженные на сто. Скажет, что доволен, Бабич не поверит (и правильно сделает, разумеется). Скажет, что нет, посыпятся как из рога изобилия едкие замечания, в которых среди чужих мелких соринок в своем собственном глазу Андрей никогда не видит бревна.

— Ваши родители случайно не наркоманы? — парень смотрел ожидающе, как будто эта фраза должна была сработать. — Нет, хотя я уже не уверен — Богдан заебался и просто хочет в отпуск, закрыть сессию и уехать в Сочи. Или уволиться, отчислиться и уехать продавать мороженое на берегу моря в Сочи. Да, пожалуй, он сделает именно так. — Тогда откуда у меня на Вас такая эйфория? — клиент опять улыбнулся как обьевшийся сметаны кот. — Возможно вам что-то подсыпали в кофе. Или подсыпят в ближайшее время.

Они оба плохо помнят ту самую точку отсчёта, когда договорились не выяснять истинные причины смены поведения или поступков. Андрей смотрит на очередной новый город устало от того груза ответственности, который он, как капитан, должен регулярно вывозить. Богдану остаётся лишь привыкать — к новым местам, выступлениям и самому Андрею, которого он знает куда лучше, чем самого себя. Главное — больше не потерять друг друга, а остальное может сгореть в красно-синем пламени глупых ошибок и неудач.

Лисевский не знал, что он для Андрея — это затянувшаяся короткометражка, которую хотелось пересматривать снова и снова — единственная истёртая киноплёнка с той хроникой, в которую ему хотелось верить. И он верил уже много-много лет — тогда и началась их общая история. Всё обретает иной смысл, когда ты влюбляешься, и всё становится особенным, когда проходит несколько лет, и ты наконец-то понимаешь, что тебе нужно.

Что такое вечность по сравнению с одной ночью счастья? Пыль, которую стоит смахнуть с пластикового подоконника, чтобы он вновь стал идеально белым. Богдан сам перевернёт бесполезную восьмёрку их псевдоотношений набок, а вечность ему повинуется - пусть он и сам в очередной раз пожалеет об этом после. Что такое вечность по сравнению с одной ночью свободы? И пусть на этот вопрос потом снова отвечает Андрей.

Эта столица создана для упорного строительства мечт; Москва сама, как мечта — желанная, далёкая и, в тоже время, близкая, поэтому Андрей делает это снова и снова, не успев толком пересечь столичные границы.

Он знал, что их слоган - "Рано или поздно, так или иначе". Но он не был с ним согласен.

Андрей Бабич хотел бы, чтобы у него была сложная, наполненная разнообразными каплями-сферами молодость, но, чем быстрее он перешагивал угрожающую черту «тридцатник» — не в мутно-оптимистичном духе «Сектора газа», а в том самом, что нависает острием ножа над кадыком, внушая, что за той чертой — ничего уже не будет — тем яснее ощущал, чего он всё-таки хочет от этой блядской жизни. Простых вещей.

— Останови меня, если я начну думать не в том направлении, но… цветы, прогулка, совместное кормление уток — это же… ну, очень на свидание похоже. (с)

Он не ответил на пришедшую с номера Андрея смс-ку с текстом «Буду скучать. Приезжай скорее». Богдан лишь пожал плечами и промолчал. Как всегда.

Богдан отлично чувствует, когда Андрею нужна помощь, а еще он отлично играет на гитаре. Жаль, что подбирать слова он не умеет так же хорошо, поэтому приходится спасаться музыкой.

Ответ он тоже знает заранее и наверняка, но этот ответ не нравится ему ровно в такой же степени, как Андрею не нравится неозвучивание этого ответа, только теперь уже по-трезвому, а не при очередном приступе пьяного угара, развязывающего язык и тщательно запахнутые клапаны сердца.

А если бы всё-таки он стал твоим, что бы ты стал с ним делать?

Там были они, не давящее молчание и всё тот же грёбаный эффект незавершённого действия, вот уже около четырёх лет застывший нерушимым каменным изваянием между ними.

Богдан весь был слишком.

И он сам - словно взрослый ребёнок, упрямое "хочу" которого находится в непрерывной борьбе с извне навязанным "не могу".

Андрей, сам того не понимая (или понимая, а потому намеренно), вскрыл ящик Пандоры, посеяв между ними всходы взаимонедопониманий, и, что делать, как работать, Богдан уже не понимал.

«Нельзя» — а именно эти чёрные, начертанные ровным жирным кеглем шесть букв озаглавили словно прикреплённый скобами к мнущейся душе договор. Скобы легко снимаются антистеплером, оставляя рваные края неровных дыр, но на договоре оставил свою подпись не только он — вычурный, извилистый автограф на ней вывела непримиримая, не склонная к компромиссам жизнь.

Богдана становится слишком много, хотя это «слишком», на самом деле, было постоянно. Их общение с того декабрьского вечера свелось к сухим, трескучим фразам и нелепым кивкам. Андрею хочется на секунду представить себя врагом, даже не смотря на то, что он совершенно не хочет им быть.

Андрей, сам того не осознавая, был первым человеком, кто приземлял Богдана, — невольно обнажал ему суровую реальность вынуждая прекращать витать в собственных увесистых, не особо земных рассуждениях и фокусироваться на том, что его окружало. А реальность оказалась злой, колючей и тёмно-серой. В реальности, в которой ему меньше всего на свете хотелось жить, существует любовь.