***
Пока Давид за обе щёки уплетал самые вкусные и желанные в его жизни бутерброды, Никита пытался пересчитать всё, что у него есть. На удивление, он ничего не потерял, хотя и спешить не стоит — всё до ниточки промокло, поэтому, может, стоит купить в дальнейшем новые карты и переписать всё в другой блокнот, расшифровывая водяные записи. — А ты есть будешь? — парень тоже был чертовски голодным и, вспомнив об этом, потянулся к своему сегодняшему обеду. Как хорошо, что у них нашлось самое главное в их ситуации — еда и швейцарский нож, с помощью которого они смогли порезать хлеб и вскрыть консервы со шпротами. Очень солёно, захочется пить, но это надо как-то пережить. Парень забыл, была ли у него бутылка воды… — Ты такой спокойный, разве тебе не страшно? — Что? — Все чёрные штуки, демоны, одна жизнь, с которой ты можешь в один миг попрощаться. Ты их не боишься? — Никита оторвался от своих вещей и внимательно посмотрел на Давида. С этого ракурса его подбородка касались мелкие кончики огня и нежно проводили по коже, не причиняя никакого вреда. — Сейчас их нет, они меня не волнуют. — он пожал плечами, откусывая. — Но вообще боюсь, они невероятно стрёмные. Как тебе не страшно? — Я экзорцист. — Никита, не жуя, проглотил чуть ли не половину бутерброда, еда приятно спускалась по пищеводу в живот и наполняла его, унимая на пару секунд болючее чувство где-то в солнечном сплетении. — Мне не должно быть страшно, но я всё равно боюсь всего. Тоже жить хочу. Давид кивнул — оно и понятно, каждому жить хочется, когда перед тобой стоит мистическое нечто. Они замолчали, съели пол батона и опустошили одну консервную банку. — Больше есть нельзя. — Почему? — глаза Давида выглядели так огорчённо, а голос прозвучал, как будто это самое огромное разочарование в его жизни, что у Никиты даже появилась мысль всё же дать ему больше еды. Но он тут же на мгновение сильно зажмурился, еле видно мотнул головой и сказал: — Нельзя, неизвестно, сколько нам ещё нужно будет быть без еды. — Понятно. — Никите было каким-то образом невероятно сильно жаль, что он не может позволить ему поесть. Было в Давиде что-то такое, что заставляло Никиту верить ему, вселяло то кристаллически чистое ощущение: этот человек ну просто не может тебе никак навредить. Он замедлял время до своей скорости, был на одной волне с каждым, с кем имел пару слов, и вселял им что-то. Именно это парню и нашёптывало что-то извне, всё рассказывая… Тут Никита понял, что ему необходимо знать больше. Он не смотря ни на что решил воспользоваться картами, пусть они и промокли. Мешать их в таком состоянии нельзя, но он надеялся на судьбу, что она знала об этом моменте и всё давно подготовила. Личность. Первая карта самого человека, следующие — это о чём думает, что подсказывает сердце, что делает, ещё следующие — недостатки и достоинства. Парень достал их из коробочки и попытал аккуратно разлепить. Они противной холодной массой тянулись к руке, будто скучали. Картой Давида является «Рыцарь кубков». Мысли — тройка жезлов, сердце — «Сила», действия — «Шут». Это определённо очень хороший человек. Давид, скорее всего, любит работать и работает в радость, мечтательный, чистый, свободолюбивый, открытый всему миру. И несмотря на это весьма силён духом, уверен в себе. Недостатки — перевёрнутой «Король кубков», достоинства — восьмёрка жезлов. Он эмоционален и обидчив, способен быстро думать и преуспевать в своих идеях. — Что ты делаешь? — спросил «Рыцарь», вдруг оказавшись у Никиты за спиной. — Мать твою… — быстро пролепетал он и обернулся, раздражённо глянув через плечо. — Не пугай меня! Давид усмехнулся и как-то даже промурчал «прости». — Я на Таро гадаю. — Ого, это прямо карты гадальные, для гадания? — Да, гадальные для гадания. — И что они говорят? Никита задумался на пару секунд. А стоит ли ему говорить, что он доверяет судьбе и случаю больше, чем живому человеку, да и такому, как оказалось, даже невинному, который и не соврёт. Он ещё раз посмотрел на него, и звёзды из его глаз прошептали свою песню. — На тебя. — Ого! Ничего себе! Они что-то про меня могут сказать? Так что, что, давай говори! — парень подобрался ближе и подтолкнул несколько раз локтём, невольно, но так невежественно, нарушая личное пространство. Он вздохнул. — Первая карта — первое суждение о твоём характере. Ты мечтателен и… — как не вовремя он вспомнил, что это воплощение привлекательности и всего лучшего для человека, который гадает… — …подвержен особым чувствам, тебе нравится трудиться. — судя по его улыбке, он всё правильно трактовал. — Следующие говорят, о чём ты думаешь, о чём сердце болит, как действуешь. Ты думаешь о работе или крепких отношениях на работе, у тебя есть особая сила духа, ты открыт миру, любишь свободу. — Да-да, это всё про меня. — он вцепился в его локоть и чуть потрепал. — Другие… — хруст ветки. Такой громкий, пронзительно страшный и внезапный, что даже какая-то дрожь прошлась по коже как мимолётный ветерок. Никита почувствовал, как сквозь до сих пор влажную одежду до него дошло тепло сжавшейся ладошки, что вызвало ещё больше мурашек. Страх заиграл где-то возле нервов. — Что это? — шёпотом спросил Давид, прислоняясь чуть ли не всем телом и наклоняя голову ближе к нему. — Не знаю. До них донеслись шаги. Медленные… гулкие… Это была будто поступь короля, властно шедшего к своему величию. Тёмная и влажная почва, похожая на болото, негромко подрагивала. Никита неслышно опустил руку на траву, немного нажимая, чтобы пальцы провалились дальше в землю, в надежде, что обе они ему что-то скажут… Травинки тянулись выше, корни прорывались ниже, вся природа вздрагивала от какого-то восторга… Меж двумя стволами огромных елей появилось два светлых огонька, они двигались в такт шагам. Вскоре перед ними показался то ли зверь, то ли ожившее дерево. Оно было невероятно высоким — или так казалось, потому что они прижались к земле — лицо — будто каменная маска, пожелтевшая и потрескавшаяся, белые глаза светились, а после открылось и ещё две пары, сверху и снизу. Явно оленьи рога были витиеватым изысканным шрифтом на его голове, оттуда струились водоросли, оттуда свисала длинная трава. Тело его было покрыто мхом, пушистым и невероятно густым. Кое-где просматривались грибы, что обычно встречаются на деревьях, ветки и росточки, будто действительно часть земли поднялась и сейчас стоит, смотрит на них. Что-то у Никиты в голове начало появляться чувство, что сейчас что-то произойдёт, нос начал зудеть, в ушах мерещится шёпот. Зверь выдохнул будто бык, под его головой возникло два облака пара. Потом вдруг он повернул голову и, секунду подумав, быстро стал перебирать лосиными ногами, гулко постукивая ими по земле. — Это что было? — Мать вашу… — выдохнул Никита.***
Сергей был не столько в ярости, сколько в самой агрессивной раздражительности. Неизвестно, по какой причине, но одно только присутствие Бориса, местного полицейского, на заднем сидении его максимально нервировало. А Александр думал о том, что ему придётся чистить салон машины при случае, потому что с Борисом была собака. При взгляде на неё нельзя было сказать, какой она породы, но глаза чертовски умные, как будто они видели, как ты совершил преступление, нагоняли страх. Хорошо, наверное с такой служебной собакой. Они взяли Бориса потому что он, оказывается, хорошо знал леса, что простирались вокруг на несколько десятков километров. Каким-то образом за те минуты, что они провели в больнице, на улице прошёлся будто ураган: лужи были глубокими, на дороге валялись ветки, которые иногда приходилось объезжать. Зато туман отступил, но это не особо радовало. Между сыщиками будто пролетел телепатический диалог. «Ты думаешь, он снова кого-то убил?» «Надеюсь нет, но всё указывает на это. Он не мог пропустить таких явных триггеров.» «Что, если он увязался за Давидом?» «Отличная догадка.» Они работали как слаженный механизм, каждая часть которого была создана, согласуясь с другой. В их отношениях давно щёлкнул этот переключатель, который превратил их в напарников, и было одно счастье, что криминалист мотался с ним по делу вместо оперативника, который временно не мог работать. Бедная Лена, на неё свалилось столько работы, которую должен был делать Серёжа. — Остановитесь. — сказал Борис. Его голос звучал так, будто из какого-то криминального триллера вырезали реплику и вставили в самую розовую мелодраму. Кузов этой машины отражал этот голос с неестественным отвращением, он действительно ощущался лишним. — Почему? — спросил Саша, тормозя. — Они разожгли костёр, небольшой, судя по дыму. Отсюда пойдём. — Почему вы нам про дым не сказали? — Серёжа отстегнул ремень. Ко всему относился подозрительно, во всём искал причину. — Я сказал. Сейчас. — улица снова встретила их прохладой. Это была та, которая сначала кажется бодрящей, посылает холодненькие импульсы по телу как только ты встречаешь её, но потом они кусаются ледяными иголочками, и всё тело ёжится и содрогается от этого противного чувства. Машина смиренно осталась на обочине, и сыщики двинулись за Борисом. Его ленивый шаг не спешно и даже как-то аккуратно перемещал его по мерзкому и мокрому грунту. Его походка со спины немного напоминала кошачью, когда мягкие лапки важно идут к холодильнику в полной уверенности, что кожаный, конечно, откроет его и вытащит любимый паштет. Рядом семенила собака, чьё имя никто так и не узнал. Она как будто весело подпрыгивала, немного виляла хвостом, пребывая в приподнятом настроении. Это прогулка для неё. Борис вдруг остановился и наклонился, из-за чего Александр чуть не столкнулся с ним. — Что там? — спросил Сергей, осматривая грунт вокруг. Следы есть, оба больших размеров, скорее всего мужские. — Карта. — он поднял её, Рудаковский смотрел с некоторой яростью на его голые пальцы. Насколько он мог знать, это была карта Таро, на ней было изображено тело в белой одежде, в которое воткнуто достаточно много мечей. — Не трогал бы ты её. — сказал Камышников. — Я не верю в то, что она мне навредит.***
Лес вокруг был мерзким, погода здесь явно похозайничала: ветки сломаны и разбросаны под ногами, некоторые с треском качаются над головой, земля проваливается, и обувь утопает в грязи и мхе. Борис быстрыми шагами пробирался впереди, двое мужчин спешили позади. Их путь освещало два фонаря и луна, довольно яркая, вышедшая из-за облаков. Теперь уже было не просто холодно, а морозно. Ноги с болевыми ощущениями отзывались на очередные шаги, совершающиеся во имя расследования. Собака вела себя как-то дёргано и беспокойно, прыгала вокруг Бориса и лаяла на него. Серёже вдруг показалось, что что-то мелькнуло в стороне, и повернулся, остановившись и направив туда фонарь, бывший у него в руке. — Ева, тихо! — прикрикнул мужчина, не обращая на них внимания, продолжая идти дальше. — Ё моё! — Саша споткнулся обо что-то и чуть не упал. — Ты чего? Увидел что-то? — Не уверен, но как будто тень мелькнула. — Знаешь, только твоих приколов не хватало. Пошли. — Рудаковский взял его за руку, в который был фонарик, и, направив его вперёд, потянул его за Борисом, чей силуэт чуть не растворился среди стволов деревьев. Оба они вспомнили его конкурсы на корпоратив и наказания к ним, и все те гирлянды и напитки с закусками выглядели так беззаботно и ярко по сравнению с основной частью их работы, которая прямо сейчас ночью накрыла их бессонные головы. Под пальцами прыгал пульс. Что-то было в этой ситуации такое азартное, когда всем телом ощущаешь ритм и деревьев, и земли. Когда они немного подрагивают перед ударом грома, как они жмурятся перед вспышкой молнии. Это похоже на то чувство, присущее настоящим сыщикам, у которых внутри есть охотник, который, чтобы выследить свою цель, прислушивается ко всему, всматривается во всё, вливается чувствами в какую-то отдельную вселенную, где незримо текут жизненные силы всего. Александр уже итак знал, куда повернёт Ева нос, потому что и сам понемногу начинал чувствовать те тонкие как паутина запахи, витающие на расстоянии порыва ветра от них. Страх с каждой секундой всё стремительнее вливался в кровь, превращаясь в обычный адреналин. Мужчина уже почти позабыл о том, что ему следует идти по следам Бориса. — Саша, ты опять про меня забыл? — Сергей хотел было схватить своего друга за руку, но вместо этого смог схватить фонарь, который был так бережно отдан ему, что чуть не упал прямо в ту топь, по которой они всё это время шли. Собака залаяла на воздух перед ними, и Рудаковский будто понял её, увидел сквозь темнеющие хвойные леса тот неяркий огонёк костра, сорвался с места. В ногах была лёгкость, его подобрал ветер и нёс вместе с пылинками и листьями. За паутиной, он двигался за этой паутиной… Эта нить точно приведёт его к Никите Бергу, которого он подсознательно всё же считал преступником, убийцей, который так просто может дать ответы. Неизвестно, что он может сделать с Давидом, с которым не понятно: жив или всё-таки мёртв.***
— Куда это он? — спросил Борис, крепко держа брыкающуюся Еву за широкий кожаный ошейник. Серёжа просто стоял и смотрел в направлении, где исчез силуэт следователя. Может, это какие-то причуды, которые не дано понять сидящему в лаборатории и морге криминалисту, но он был точно уверен, что так не должно быть. — Понятия не имею. — Сергей втянул воздуха, полного льдинок холода, которые неприятно обожгли порезами лёгкие, и попытался успокоиться, вспомнить, что Саша ему когда-то поведал. Это было чутьё. Самое сильное чувство у настоящего сыщика любого рода. Оно подсказывает, куда идти, что делать, о чём правильнее думать. Не слушаться его нельзя. — Ева! — прикрикнул Борис своим дребезжащим басом, что мужчина почувствовал, как под ногами затрясся илл. Да и сам он задрожал, уж больно не нравилось ему то, что начало происходить вокруг. — Ева ко мне! Собака прижала уши к своей голова и лаяла куда-то в сторону, немного отбежав. Перед ней была растущая темнота, пожиравшая и солнечные лучики Луны, и свет их фонарей. Она, казалось, подбиралась тёмными частицами всё ближе, но животное этого, кажется, не замечало, но чувствовало, не отходило с места, лаяло так громко. Её голова вдруг повернулась и залаяла более тихо, при этом помахивая хвостом. Из кустов выбежал Саша. Весь запыхавшийся и чуть не падающий, он спросил: — Куда он?.. — Ева подбежала к нему и начала вертеться у ног, мужчина устало положил руку ей на голову, та повела носом. — Кто? — А вы не видели? Камышников взглянул на Бориса, тот смотрел в том направлении, куда лаяла собака. Он как-то не естественно не двигался, подозрительно не дышал. — Борис? — Сергей подошёл к нему не слишком близко за пару шагов и протянул руку. Из кармана полицейского что-то выпало и Его унесло так быстро и мгновенно, что Саша успел только вскрикнуть, а Серёжа — прижать обе руки к себе. Его силуэт скрылся где-то в темноте между деревьев так мгновенно, что глаза просто не верили в то, что увидели, пусть и выпученно смотрели; слишком это было внезапно и резко, и быстро, и… — Что это было, твою мать?! — крикнул Рудаковский, уже и не надеясь, что его друг услышит, скорее, он спрашивал сам у себя, чтобы разум дал хоть какой-то ответ. Мужчину как будто за что-то притянули, да так резко, что это никак назвать нельзя, кроме как «магически». Уже в следующее мгновение они снова закричали, когда среди деревьев появилась пара двух светящихся глаз.***
— Это был Леший. — Разве он так выглядит? Я в сказках его по-другому представлял. — Он бывает опасен, но вообще безобиден. Он может разозлиться, когда что-то вредит природе и местности, в которой он обитает, и забрать виновных людей куда-то. Поэтому давай тушить костёр. — Никита встал, быстро собрал всё, что они оставили — и мусор, и карты — в остатки рюкзака. Давид всё без лишних слов понял, и начал засыпать костёр землёй. Они, конечно, расчистили местность, чтобы трава не загорелась, но мало ли что могло взбрести ему в голову. Лешие сохраняют за собой некоторые особенности характера, которые имели при жизни, будучи людьми. И они проявляются очень резко, неизвестно, как это для них обернётся. Давид вдруг застыл, и Никита, вспомнив, что у него какая-то способность со слухом, аккуратно спросил: — Что такое? — Я слышу лай собаки. Она довольно большая. — у Никиты что-то порвалось внутри. Сразу в нескольких смыслах, на него налетели воспоминания про Катю, он был прав, его ищет полиция, должно быть он пропустил долю страха на лицо; голова начала кружиться, и сам он понял, что Кассандра начала что-то делать. Мир начал приобретать сиреневые блики и отблески, всё начало светиться, он перестал слышать и чувствовать Давида, что уже явно суетился вокруг него. Это навивало страх и мысли. Он не просто терял сознание, он перемещался в Астрал, уже вряд ли успеет сказать те длинные слова, чтобы из него вернуться. — Бежать… — прошептал он с хрипом и упал на холодную траву, закрывая глаза. — Никита, Никита, Никита! — парень безрезультатно тряс его за плечи. — Проснись, давай! — он покосился на лес, откуда приближалась собака, откуда слышались голоса двух людей. Он не мог разобрать кто они, всё было слишком запутанно, все его мысли занимал Никита. Он перевернул его на спину и отдёрнул руки — половина лица была попросту чёрная, прикасаться не хотелось, но время поджимало, нужно быстро соображать. — А-а-а, да как же так! — взвыл он, кладя рюкзак парню на живот и засовывая под него руки. Он был тяжёлым и разваливающимся, будто мешок картошки, поднять его было невозможно, чего уж говорить про держать над землёй и идти с ним. Но Давиду нужно было это сделать, поэтому он и поплёлся, неловко переставляя ноги, пытаясь справиться с тем бешеным биением в груди и наваливающимся страхом от преследования. Если Никита сказал «бежать» — он будет бежать. Но как бы не были сильно его желание, на спину будто кто-то пролил кипяток, а конечности измотались в край. Они дрожали и еле держали их обоих на некотором расстоянии от падения, которое всё же состоялось. Не выпуская Никиту из рук, он припал спиной к толстому дереву, что так удобно подставилось, и стал пробовать отдышаться. И это его дыхание сбивало со слуха, по ощущением его вот-вот будет видно при свете фонарей, что, кажется, были. Они уже близко, пусть он и не знал, кто. Давид взмолился, сильно зажмурившись и сжав руками одежду Никиты: — Да помогите же… — сам не понял, как это получилось вслух, но когда он открыл глаза перед ним стоял Леший. Его высокая фигура медленно нагнулась вперёд, смотря на него всей кучей глаз. — Помоги… — сказал он и снова зажмурился, заставляя слёзки появиться в уголках глаз.