Новое утро

Зелье, обладающее свойствами амортенции и империуса. Оно околдовывает человека. Заставляет полностью подчиниться тому, кто даёт зелье пострадавшему, при этом последний считает любое действие, направленное против него, заботой. Принимают по меньшей мере от года до трех лет, а затем… Затем околдованный человек умирает якобы от сердечного приступа. После смерти практически невозможно найти в крови следы отравы. Все эти мысли быстро пробежали в голове. Меня обнял липкий страх, ползущий по спине мурашками. Хоть я и не признаюсь себе в этом, но потерять Поттера было бы трагедией. Последним гвоздём гроба для моей уставшей души. И лишь знание того, что мальчишка жив, давало пощаду от никогда не дремлющей совести. Необходимо выводить яд из Поттера немедленно. К сожалению, он заметил ужас, написанный на моем лице. -Профессор? Что показал результат? -он был настолько взволнован, что даже не заметил ошибки. Но и я был не лучше и не поправил его. -Поттер… Примите это, — я сунул в его руки Умиротворяющий бальзам. Мальчишка принюхался и лишь после выпил его. — Что показал результат? — вновь повторил он. Паника в его глазах росла с невероятной скоростью. Я лишь надеялся, что скоро зелье подействует. -Зелье чёрная вдова, — ответил я и рассказал все, что знал об свойствах этого зелья. Я старался говорить отстранённо и ровно, но в конце сорвался на вопросе: -Откуда у Вас флакон?! Но Поттер не ответил. Все это время он сидел неподвижно, и лишь после окончания своей речи заметил, что похоже он впал в некое подобие транса. Мальчишка уставился в одну точку с написанным на лице ужасом, неверием и яростью. Эмоции сменяли друг друга, становились то ярче, то слабее, пока не победила всепоглощающая ярость. Даже у Лорда я видел это состояние лишь однажды. И видя на лице молодого человека эмоцию свихнувшегося монстра, я понял, что пощечина и слова здесь не помогут. Я принял ещё одно странное, но верное к счастью решение.              Гарри казалось, что он снова умер. При жизни никто не может испытать столько боли перемешанной с злобным воем души и остаться при этом в живых. Это всё — его мучения в аду за убийство людей. Это было единственным оправданием безумия, что он чувствовал. Сердце рвалось на куски, после соединялось вновь, лишь затем чтобы его снова разорвало на лоскутки. Отчаяние стало единственным спутником в этом океане боли. Стало мало воздуха. Будто сверху придавило огромной глыбой размером с все его грехи. Он стал задыхаться. Но неожиданно он ощутил новое чувство. Это было, как свет маяка после бесконечного блуждания по морю в шторм. Он ощутил тепло. И он расплакался. Никто никогда не утешал его. В детстве он рано понял, что тетка в ответ на его слезы лишь громче кричит и больнее бьёт, а после и вовсе не «разводил сырость» (с подачи той же Петуньи) рядом с другими людьми, предпочитая рыдать, глотая слезы в тишине и одиночестве. Сейчас же одна грубая рука нежно утирала ему слезы, а вторая аккуратно, но сильно обнимала. Голос где-то сверху говорил тихо и уверенно, однако слова разобрать не получалось, сколько бы усилий он не прикладывал. Но посыл явно был невраждебный и успокаивающий. И он начал потихоньку расслабляться. Воздух снова вернулся в лёгкие. Ярость утихла, и он смог различить слова: — Гарри мы со всем справимся, я обещаю. Никто больше никогда тебя не тронет. Мы сможем вывести это зелье из твоего организма. Все будет хорошо, — люди нечасто говорили ем такие слова, но впервые прозвучало слово МЫ. Он наконец-то не один. Резко до него дошло кто говорил ему эти слова и успокаивал. Снейп.