Два ассасина под руки завели Марию в крохотную каюту и закинув, словно мешок, закрыли за собой дверь. Девушка нарочито громко выругалась, чтоб наверняка стоящие за дверью ассасины услышали ее брань. Затем она подошла к небольшому стульчику и со всей силой пнула его, как что он полетел в стену и разлетелся на части. Ярость, подпитываемая осознанием полного бессилия перед сложившийся ситуацией, разгоралась в груди все сильнее. Словно загнанный в угол зверь, Мария подскочила к двери и начала колотить связанными руками в двери, прикладывая все оставшиеся силы, пока на дереве не появились кровавые следы. Руки ужасно болели, но эта боль не могла даже сравниться с тем, что чувствовала Мария внутри.
Здравый смысл в конце концов взял верх, и Мария осмотрела каюту, больше походившую на каморку. В центре стояли три маленькие бочки, вроде импровизированных стульев, и небольшой грязный матрас валялся в самом углу. На этом вся мебель заканчивалась. Но на это Мария с легкостью могла закрыть глаза, во время походов она видела и гораздо худшие условия, но теперь она вынуждена делить это крохотное помещение с самым ненавистным человеком на земле, с мужчиной, загубившим ее и без того несчастную жизнь.
"
Уже во второй раз мужчина пустил все под откос. Это начинает становиться традицией", - с горькой усмешкой подумала Мария и опустила взгляд на пол.
Вдруг ей показалось, что удача не до конца оставила ее. На полу лежал небольшой старый серебряный нож. Когда-то он использовался в качестве одного из приборов за столом, теперь же одиноко валялся в вонючей каюте на корабле. Решение Мария приняла мгновенно - она схватила нож и спрятала его в рукаве рубашки. Теперь нужно затихнуть и дождаться подходящего момента.
Мария села в углу каюты и поджала колени к груди. Было холодно, а девушка сидела лишь в рубашке, штанах и легком плаще. По спине пробежал озноб, а кончики пальцев неприятно закололо. Будь она в другом положении, тут же велела принести себе плед, но еще больше унижаться перед ассасинами, показывая свою слабость, ей не хотелось. Как-нибудь обойдется, но мысль, что до Лимассола плыть по меньшей мере пять дней, и это если будут дуть попутные ветра, плотно засела в голове. Значит, нужно привыкать к постоянному холоду.
Мария услышала приближающиеся шаги. За дверью были слышны тихие голоса, которые невозможно было расслышать. Большим пальцем на руке она нащупала спрятанный нож и едва усмехнулась краешком губ. Ключ щелкнул в замке и в каюту вошел Ла-Ахад.
Девушка не спускала с него глаз. Она вложила в свой взгляд всю ненависть, которую испытывала по отношению к ассасинам и к Ла-Ахаду в частности, только он, казалось, совсем не обращал на Марию никакого внимания, даже не подошел к ней проверить крепость завязанных узлов на ее руках. Он кинул на пол наплечный мешок и сел на матрас, ровно напротив Марии.
Так в гробовом молчании прошло несколько часов, но для девушки это казалось вечностью, особенно учитывая, что холод никуда не делся, и теперь она ощущала каждую косточку в своем теле. Чтоб избавиться от мыслей о замерзании, Мария попыталась вспомнить имена всех тамплиеров, с которыми она когда-либо пересекалась, но это мало помогало. Потом дрожь начала пробивать так сильно, что казалось, Мария подпрыгивает на месте. Это не осталось незамеченным Ла-Ахадом.
— Тебе холодно? — спросил он.
— Moron recede a me, [
Отвали, придурок,] — с презрением на латыни бросила Мария.
— Ut dicis, [
Как скажешь,] — с нескрываемой усмешкой ответил мужчина на чистом латинском и откинул голову назад. — Iustus cogitare de mori stultissima morte. [
Только подумай о том, что умрешь самой глупой смертью.]
Удивлению Марии не было передела. Она не была из тех, кто глумился и высмеивал хашишинов, рассказывая дурацкие анекдоты, но в тоже время была твердо уверена в том, что их растят как идеальных убийц, умеющих пользоваться всеми видами оружия на свете, при этом они оставались грубыми, необразованными мужланами. А тут вдруг оказывается, что гашишный убийца владеет латынью на уровне, которым не могут похвалиться даже некоторые священники. В пытливой душе Марии начало зарождаться любопытство. Ей стало интересно испытать своего врага.
— Qui aurait cru qu'un vulgaire clerc parlait la langue dans laquelle l'Ecriture Sainte a été écrite, [
Кто бы мог подумать, что какой-то отщепенец говорит на языке, на котором было записано Святое Писание,] — по-французки ответила Мария, внимательно смотря на ассасина.
— Pourquoi ne puis-je pas me débarrasser de la pensée que tu me testes, mademoiselle Maria? [
Почему не могу отделаться от мысли, что ты меня испытываешь, госпожа Мария?] — спокойно ответил ассасин на беглом французком. — Mais si vous avez commencé cette conversation, alors la Sainte Écriture a été écrite en araméen, et ensuite seulement traduite en latin. [
Но если ты начала этот разговор, то Святое Писание было написано на арамейском языке, и только потом переведена латинским языком.]
— Τι μορφωμένος άνθρωπος! Το να μην ξέρεις ότι τα χέρια σου είναι γεμάτα αίμα θα σε κάνει να νομίζεις ότι είσαι σοφιστής του πανεπιστημίου, [
Надо же какой образованный мужчина! Не знать, что у тебя руки в крови, так подумаешь, что ты софист из университета.] — Мария использовала свой последний козырь - греческий язык.
— Βλέπεις, Μαρία, τώρα θαυμάζεις τις γνώσεις μου και μέχρι να φτάσεις στη Λεμεσό, θα είσαι ήδη τρελός για μένα, [
Вот видишь, Мария, сейчас ты восхищаешься моими познаниями, а к прибытию в Лимассол ты потеряешь от меня голову,] — ассасин согнул ногу в колене и оперся о нее локтем; он слегка наклонил голову, внимательно изучая девушку. — Но все сказанное не отменяет того, что ты замерзла.
"
Какой заботливый!" - с раздражением подумала Мария, не сводя с мужчины все того же презрительного взгляда.
— Не делай вид, что тебе не плевать на меня.
— Мне не плевать до тех пор, пока могу использовать тебя в качестве приманки для Армана Бушара.
— Вижу, ты чувствуешь вожделение по отношению к женщинам с красным крестом на груди, — Мария попыталась сделать голос, как можно безразличнее, но нотка удивления ее предательски выдавала.
— Я навел справки и узнал кое-что о тебе, — Ла-Ахад проигнорировал колкость девушки. — Я знаю, что ты была правой рукой Робера де Сабле, план захвата Акры на самом деле твой, а не Монферрата, и многие достижения, приписываемые другим тамплиерам, на самом деле твои. Бушар был бы глупцом, если позволил пропасть такому таланту.
О, Бушар еще как позволил бы! И прямо сейчас позволяет, бросив Марию в Акре. Но с другой стороны, девушка не собиралась переубеждать ассасина в другом, ведь она будет жить до тех пор, пока он уверен в ее ценности для тамплиеров. Мария посмотрела на свои окровавленные руки и слегка поморщилась от боли.
— Покажи руки, — тихо, но властно сказал мужчина своим бархатным голосом.
— Я же сказала, отвали.
— До чего ты упертая, — с этими словами ассасин полез в свой наплечный мешок; Мария не сводила с него взгляда.
В конце концов Ла-Ахад достал флягу с водой какую-то белую ткань и разорвал ее на несколько длинных полосок. Ассасин подошел к девушке и сел рядом с ней на колени. Марии в нос ударил знакомый запах сандала и миндаля, довольно приятный, если бы он не ассоциировался с кровью и смертью. Тем временем ассасин скрытым клинком разрезал путы на руках девушки, и аккуратно взял ее ладони, внимательно осматривая раны. Он намочил ткань водой, смыл кровь и перевязал чистыми лоскутами. Марии даже показалось, что руки стали болеть немного меньше.
— Думаешь, я скажу тебе «спасибо»? — язвительно спросила девушка.
— Нет. Будет вполне достаточно, если ты не будешь плевать мне в лицо, — невозмутимо ответил ассасин, снова связывая ей руки. — Прости за неудобства, но пока мы не прибудем в Лимассол ты будешь со связанными руками. Для всеобщего спокойствия.
— Неужели сам "
бесшумный орел" боится безоружную тамплиерку? — девушка нагло улыбнулась.
— Недооценивать саму "
Деву из Акры" - опасно для жизни, — спокойно ответил мужчина; затем он встал и протянул ей руку. — Будем спать вместе на матрасе. Так теплее.
— Благодарю, но нет.
— Я не спрашиваю твоего мнения. Ты просто либо пойдешь сама, либо я сам тебя отнесу.
— Ну да, ассасины так кричат о свободе, а сейчас ты меня принуждаешь против воли.
— Нет. У тебя есть выбор: либо твои ноги, либо мои руки, — тихо рассмеялся Ла-Ахад.
Девушка открыла рот, чтоб огрызнуться, но тут же передумала. Она осознала, что ассасин сам дал ей шанс подобраться к нему ближе и убить, пока он будет спать. Идеальная возможность, которая больше может не выпасть. И если для этого ей нужно закусить удила, то так тому и быть.
Мария молча встала, проигнорировав протянутую руку, и посеменила к матрасу. Девушка легла на самый краешек импровизированной кровати и демонстративно отвернулась от мужчины. Ассасин немного постоял на месте, а затем бесшумно подошел к матрасу и лег на спину.
— И раз уж мы общаемся в такой близкой обстановке, можешь звать меня просто по имени, — ласковым (или у Марии воспалилось воображение?) тоном сказал мужчина и закрыл глаза. У девушки так знакомо защемило сердце, что на долю секунды она усомнилась в твердости своего решения.
Время медленно текло, возможно, прошло несколько часов, но Мария все это время судорожно думала о том, что хочет совершить. Она медленно вынула нож из рукава и сжала его в руке. Девушка прислушалась: ассасин рядом спокойно дышал, скорее всего спал. Мария медленно, как можно тише развернулась к ассасину и посмотрела на него. Ничего не подозревающий мужчина мирно спал. Девушка не вставая перенесла вес тела на руку, и помедлив еще мгновение накинулась на ассасина.
Все происходила так стремительно, что Мария просто не успевала отдавать себе отчет в происходящем. Ассасин успел перехватить руку девушки за мгновение до того, как нож достиг его глаза, и затем несильно пнул ее в живот. Мария шумно выдохнула, потеряла на мгновение контроль, и мужчина выбил у нее нож из руки и рывком повалил ее на землю, оказавшись сверху. Мария билась, словно птица в клетке, зажатая железной хваткой ассасина.
— У тебя невероятная храбрость перемежается с бесконечной глупостью, Мария, — произнес Ла-Ахад, не сводя своих карих глаз с девушки. — На что ты рассчитывала?
— Я. Тебя. Ненавижу, — медленно произнесла Мария, вкладывая в слова всю боль, которую вынашивала все последние месяцы. — Ты отнял у меня все, что мне было дорого. И я все равно тебя убью, не сейчас, так с течением времени, стоит тебе только повернуться ко мне спиной.
— Да будет так, — ассасин отпустил руки девушки, всунул ей нож и направил лезвие на свое горло.
Мария широко распахнула глаза, наблюдая, как под лезвием ножа билась вена на шее Ла-Ахада. Девушка застыла не в силах даже пошевелиться.
— Ну же, Мария, — мужчина наклонился к лицу Марии так низко, что она могла чувствовать его дыхание на своей щеке; по инерции девушка сильнее сжала в руках рукоять ножа. — Убей меня, и ты навсегда потеряешь возможность заполучить яблоко Эдема, потому что мне одному известно место, где оно спрятано. А теперь подумай, что тебе принесет больше выгоды: моя голова или артефакт?
Мир, который все это время кружил вокруг Марии с невероятной скоростью, в один момент замер. Мысли, словно шестеренки в механизме, закрутились, пытаясь дать оценку происходящему. И как бы Марии не хотелось признавать, но Ла-Ахад прав. В глазах Бушара она не несет никакой ценности, точно как и ассасин, пусть и убивший предыдущего великого магистра и его приспешников. Он просто муравей, жалкая букашка на пути к достижению заветной цели. Но вот эдемское яблоко - другое дело. И если Мария каким-то невероятным способом смогла бы добыть его и преподнести Арману Бушару, это подарило бы для девушки возможность вернуться в орден тамплиеров. Больно признавать, но это единственный возможный путь.
Мария тихо вздохнула и медленно опустила нож. Еще один бой ассасину она с позором проиграла.
— Так я и думал, — сказал мужчина.
После он встал и вышел из каюты, оставив Марию наедине с отчаяньем и одиночеством.
***
Остаток пути до Лимассола прошел спокойно для Ла-Ахада и безнадежно тоскливо для Марии. Они практически не разговаривали, периодически перебрасываясь односложными дежурными словами и фразами. Ассасин полностью отдал девушке матрас, сам же спал полулежащем положении, опираясь спиной на бочку. Мысль сбежать или убить мужчину уже не казалась Марии такой привлекательной, поскольку тот раз доказал, что у Ла-Ахада очень чуткий сон.
Но несмотря на то, что Мария откровенно пыталась его убить и ненавидела всеми фибрами души, он ни разу не проявил к ней грубости. Мужчина приносил ей еду и развязывал руки, чтоб у нее была возможность спокойно поесть, обрабатывал раны на руках и делал перевязки, и к тому моменту, как они сошли на берег Кипра, от них осталось лишь саднящее воспоминание. Не очень то похоже на хладнокровного убийцу?
"
Он просто использует меня как приманку для Бушара", - разум всегда ищет оправдание тому, чего не может объяснить.
"
Можешь думать так, если тебе так легче…" - и лишь душа первая чувствует, как перемены начинают просачиваться в жизнь.
***
Кипр встретил пару путешественников яркой солнечной погодой и красивой архитектурой. Невысокие побеленные домики выстроились неровными рядами вдоль набережной, скрывая за собой узкие витиеватые улочки. Лимассол, казалось, остался таким, каким он был в античные времена, он был божественно прекрасен, особенно если сравнивать с Акрой, которую Мария так и не смогла полюбить. И, возможно, если бы девушка приехала сюда при других обстоятельствах, то осталась здесь. Но этому не суждено случиться, поскольку жизнь не знает сослагательного наклонения.
Тем временем Ла-Ахад неспешно шел по многолюдной пристани, ведя перед собой связанную Марию. Мужчина вглядывался в лица незнакомцев, будто пытался отыскать кого-то, не обращая никакого внимания на тамплиерку.
— А если я закричу? — меленький и бесполезный бунт был необходим Марии чтоб не чувствовать, что у нее нет никакого контроля над ситуацией.
— Люди заткнут уши и займутся своими делами, им уже приходилось видеть несчастных рабынь, — спокойно ответил ассасин.
Мария повернула голову, чтоб в очередной раз огрызнуться, но в этот момент упала, перецепившись через ступеньку, и больно ударилась коленями. Девушка зашипела от боли, но услышала знакомый клекот в небе. Это был ее знакомый белый орел, паривший над Лимассолом высоко в небе.
"
Я не упала. Просто я так летаю. Почти как ты", - мысленно обратилась к птице девушка и едва заметно улыбнулась.
— Не ушиблась? — спросил Ла-Ахад, аккуратно придерживая Марию за локоть, помогая подняться.
— Non egeo cura tua, nedum misericordia, sicarii, [
Мне не нужна ни твоя забота, ни тем более жалость, ассасин,] — гордо по-латыни ответила Мария, держа при себе последнее, что у нее осталось - гордость.
