in situ

Уэйд открывает глаза — за окном яростно щебечут птички — и подносит к лицу растопыренные ладони. Восторженный возглас он и не пытается сдержать. Желтый, кажется, открывает бутылку шампанского. Уилсон выкатывается из спальника, застревает в нем одной ногой, тащит за собой по полу, пока не подскакивает к мутному зеркалу на стене. Он запускает пятерню в торчащие в разные стороны пшеничного цвета волосы, залипает на идеальные ушные раковины — на месте тех переваренных пельменей, к которым он успел уже привыкнуть. Трет пальцами ровный подбородок, другой рукой оттягивает резинку пижамных штанов и с нескрываемым удовольствием болтает ровным полутвердым членом. — Божечки, у меня сейчас на самого себя встанет, — бормочет он, стремительно уносясь в фантазии о том, каким способом он мог бы сам себя, такого знойного красавчика, трахнуть. {Нам бы гибкость Паучка, тогда можно было бы еще допустить, хотя мы такие ебанутые, что вполне можем сломать себе хребет, чтобы дотянуться ртом до хуя…} [Стоп. Стоп. Пока сыворотка действует, мы от подобных экспериментов кони двинем. Отставить] {О, Паучок! } Дверь едва не слетает с петель, когда Уэйд в поисках Питера вываливается во двор. Тот сидит в позе лотоса спиной к дому на старом потертом коврике. Уэйд видит его плечи, торчащий из-под майки кусочек лопаток, упрямую вытянутую спину, разведенные в стороны коленки в растянутых спортивных штанах, обтягивающих крепкие бедра. Уэйд, любуясь, по привычке склоняет голову на бок, его жадный взгляд замедляется на шее, загорелой и изящной, мысленно языком пересчитывает позвоночки — видимых было пять, остальные скрыты за майкой. Вьющиеся волосы, убранные за уши, непослушно скручиваются на шее. Уэйд слабо скулит на выдохе. Офигевший Желтый, не теряя времени, принимается нашептывать что-то совсем несусветное про коленки, подмышки, языки, уши и про вон то полено, которое надо бы порубить на растопку. Ведь осень. Это уже Белый вклинивается, пытаясь сосредоточить томно растекающиеся мыслеформы в наиболее адекватном, по его мнению, русле. Уэйд ступает босыми ногами на утопающую в росе траву и, словно исследователь-натуралист, не дыша приближается к Питеру со спины. [Идиот, он знает, что мы тут. Лучше дверь почини] Питер в подтверждение его слов поворачивает голову, глаза его закрыты: — Ты же в курсе, я знаю, что ты тут. Зачем крадешься? Уэйд замирает, смотря на ухо Питера, будто на редкую бабочку, боясь спугнуть. Опускается на землю там же, где стоит, и скрещивает ноги. Питер, так и не получив какое-либо звуковое подтверждение от Дэдпула, удивленно приподнимает бровь и открывает глаза, нехотя оборачивается. Несколько секунд они молча смотрят, впервые видя друг друга без масок. У Уэйда в голове вовсю хором поют ангелы, охуевшие от этого Желтый и Белый потрясенно молчат. Даже солнце выползает из-за деревьев и озаряет нежным розовым ореолом голову Питера, радужно играя в каштановых кудрях, формируя еле уловимый нимб. [Давай кончай уже с божественными аналогиями, нехристь] — недовольно бормочет Белый. Желтый принимается подпевать набирающему обороты хору. — Ты в порядке? — Паук нарушает молчание первым и прищуривается. Он с любопытством разглядывает Уилсона, совершенно не пытаясь этого скрыть. Ох уж эта непосредственность юности. Уэйд кивает в ответ, всерьез опасаясь отвести взгляд и разрушить наваждение, от которого, кажется, начинают неметь пальцы ног. — Ты реален, Паучок? Это правда ты? — на тихом выдохе произносит он и заторможенно тянется к нему рукой. Питер хмурится и поднимается на ноги, но его взгляд то и дело скачет по телу Дэдпула, и нет в нем омерзения, жалости и прочих живописных эмоций из классического набора «приглядись к уроду». Только за это Уэйд готов целовать Питеру ноги. [Захлопни пасть. И ты не урод. Не сегодня] Уэйд клацает зубами — Белый херни не посоветует. Окей, вообще да, но не в этот раз. {Скажи, что он волшебство} — с трепетом просит Желтый. [Ты тоже захлопнись] — пока те двое пребывают в блаженном анабиозе, Белый не отказывает себе в удовольствии пораздавать всем бодрые затрещины. Паук перестает таращиться и теперь почему-то смотрит себе под ноги, иногда лишь кидая быстрый взгляд на Уилсона. На его щеках играет легкий румянец. Или это все подлое солнце? {Он что, смущается? } [С чего бы? Хотя если этот болван и дальше будет так пускать слюни… Скажи уже что-нибудь, недоумок] {Скажи, что он самый сказочный мальчик, которого мы…} [Желтый, закрой клапан, спроси лучше, что мы тут будем жрать, а то последний круглосуточный супермаркет я видел еще в пригороде Нью-Йорка] Уэйд нервно дергает шеей. Вы мне не помогаете! В голове не находится ни одной ироничной подъебки, чего уж говорить о нормальных комплиментах, тупых и скучных, презираемых Уэйдом, и поэтому давно выселенных из чертогов его воспаленного разума. Похоже, он растерял всю свою искрометную кипучую фантазию — Уэйду нечего больше защищать костюмом и легкомысленным многословным потоком. Он стал идеальным — и, к ужасу своему, видит это в глазах Паука. Или как называется то чувство, когда не хочется блевать от вида вывернутого наизнанку лица? Питер снова прерывает молчание первым: — Ты тоже скрываешь личность? Почему ты в маске с такой… — он запинается, нервно кивает куда-то в сторону, понимает, что этот жест не остался незамеченным (более того, Желтый успевает его разложить на фрагменты и теперь мусолит с энтузиазмом бесноватого фанатика) и продолжает: — С такой внешностью… Ты что, какая-то суперзвезда или что-то вроде? — Питер так поглощен этой свежей визуальной информацией, неожиданно бьющей под дых, что из его голоса напрочь исчезают холодные неприязненные нотки, появившиеся там с момента их первой встречи. Уэйд ржет, потому что невозможно сдержаться, когда в голове две глотки дружно взрываются хохотом. Робкая улыбка Питера тает, даже не успев толком сформироваться. — Суперзвезда? Я? Паучок, ты чудо, — давясь смехом, Уилсон, наконец, вспоминает, как говорить, — скорей снимай свои растянутые штанишки и подай мне большой черный маркер, оставлю автограф на твоем аппетитном персике, сочном, с нежным пушочком, ох, у меня аж слюнки потекли… Питер морщится, словно наступил в дерьмо и с легким разочарованием отводит взгляд, принимается сворачивать коврик, стараясь не поворачиваться к Уэйду задом. [Молодец. Теперь все как раньше] — Стой, Питер, — Уэйд понимает, что сморозил очередную неуместную фигню, но он слишком возбужден, чтобы сейчас рефлексировать по этому поводу, — прости, я это даже не контролирую, — он хочет казаться хоть чуть-чуть виноватым, но широкая улыбка рушит все его намерения. Питер возвышается над ним, сосредоточенно сворачивая коврик, слишком тщательно, будто особо не торопится. Уэйд наблюдает, прищурившись. Лицо Паучка ему жуть как нравится, иначе и быть не могло. Упрямо сжатые губы, чуть вздернутый, в россыпи веснушек нос, широкие скулы, пронзительные, любопытные глаза, подбородок с еле заметной ямочкой, в который Уэйд мысленно впивается зубами и посасывает последние несколько секунд. — Значит, не звезда… — как ни в чем ни бывало подытоживает Паук, не намереваясь закрывать тему. — Нет, — улыбаясь, качает головой Дэдпул, — хотя я почти уверен, что у меня есть парочка фанклубов в Браунсвилле. — Тогда зачем костюм? — Разве не должен каждый уважающий себя герой… [Антигерой] …антигерой иметь свой собственный стиль? У меня вроде неплохой костюмчик получился. Интригующий. Опасный… Сексуальный. Паук фыркает. Он уже свернул коврик в идеальный рулон, но продолжает стоять, делая вид, что изучает окрестности. Уэйд откидывается на локти и теперь почти лежит в траве, продолжая шарить по телу Питера откровенно жадным взглядом. — Это же чертова визитная карточка. Моя — предельно информативная, я считаю. — Ясно, — просто говорит Паучок и перешагивает через длинные ноги Уэйда. Идет в дом. Уилсон разочарованно бьется затылком о землю. {В общем-то неплохо получилось, я считаю} — заторможенно тянет Желтый. Но не стоит рассчитывать на здравость его выводов, потому что в его туманной области нет абсолютно ничего, кроме замершего на паузе образа Питера Паркера в лучах утреннего света. Когда Уэйд входит в дом, Питер ковыряется в своей огромной сумке и чем-то там гремит. Уэйд медленно следует мимо, не сводя с него глаз, заинтригованный до неприличия. Тогда Питер являет на свет большую консервную банку с торжественным «Та-дам-м!». Уэйд подхватывает его энтузиазм и хлопает в ладоши. Начинает суетиться вокруг газовой печки, однако вскоре замирает над ней в нерешительности. Поглощенный мечущимися в голове бесполезными мыслями в попытке вспомнить, как обращаться с этим газовым динозавром, он не сразу осознает, что Паук подошел и остановился у него за спиной. Когда эта догадка поднимается, наконец, на поверхность сознания, его парализует, потому что Питер осторожно, крайне целомудренно, но уверенно берет Уэйда двумя руками за талию и отодвигает в сторону. Пока Уилсон одеревенело стоит там, куда его поставили, Питер проворно, со знанием дела, принимается отвинчивать что-то в плите. {Это что… Это Паучок до нас сейчас дотронулся? САМ? Так… властно… нас в сторону…} — слабым дрожащим голосом бормочет Желтый, не особо соображая, что происходит. Уилсон не соображает тоже — он панически старается удержать и впитать остывающее ощущение рук Паучка на своих боках, тупо наблюдая за тем, как умело пальцы Питера что-то там крутят в железных внутренностях печки. {Хочу. Чтобы это были наши внутренности} — невпопад объявляет Желтый, и никто не спорит. Белый — удивительное дело — молчит, видимо, тоже слегка обескуражен новыми ощущениями. — Что застыл? Давай сковородку, — Паучок насмешливо косится на Уэйда, регулируя силу газа, который синей кувшинкой успешно распускается в сердце маленькой печки. Уилсон приходит в себя и рассеянно принимается искать сковородку в недрах старого облезлого буфета. Нырнув туда по плечи, он издает радостный звук и выныривает уже со сковородкой в одной руке и с пыльной бутылкой рома в другой. Лицо его сияет, как у малыша при виде разноцветных коробок под рождественской елкой. — Мне определенно начинает улыбаться это местечко, — Уэйд, недолго думая, впивается зубами в пробку. Питер, не сводя с него легкого недоуменного взгляда, забирает из его руки сковородку и ставит на огонь. — Еще же только утро, — говорит он, вскрывая консервы, и даже, кажется, пытается подавить собственное неодобрение. Уэйд выплевывает пробку на пол, следит за ней, пока та катается там и исчезает где-то за грудой старых ящиков в углу, и только тогда одаривает Питера всезнающим снисходительным взглядом, мол, когда бы это меня останавливало? Уилсон так вдохновляется перспективой упасть в долгожданные пьянящие объятия Бахуса, вновь почувствовать, как тело становится мягким, голова легкой, а завтра таким далеким, что перестает следить за сменой эмоций на лице Паучка. А зря, потому что изменения есть. Питер чуть более поспешно отворачивается к плите, чуть чаще, чем необходимо, перемешивает в сковороде рискующие вот-вот превратиться в кашу кусочки мяса. Зачем-то подливает воду. Понимает это с запозданием, поджимает губы, пытается убрать лишнюю жидкость… А Уилсон направляется к старому покосившемуся креслу, падает в него, перекидывает ноги через подлокотник. Устроившись, наконец, удобнее и прихлебывая из помятой жестяной кружки ром, он наблюдает, как Паучок готовит. Тот как раз закончил нарезать баклажан, тоже явившийся из большой волшебной сумки, и теперь обжаривает его в сковороде. — А спутниковой тарелки с телевизором у тебя в сумке не завалялось? — интересуется Уэйд, с любопытством посматривая на прикрытую шторкой комнатку Питера. — Мне казалось, ты нашел, чем себя занять, — Питер кивает на ром. — О, детка, я могу делать несколько дел одновременно, тем более если в уравнении присутствуют алкоголь и сериальчик… Поправь меня, если я ошибаюсь, но одной банки тушенки нам определенно не хватит на все время этих чудесных каникул. [Ну наконец-то вопрос по существу] — Не переживай, все необходимое нам должны доставить… на днях. Надеюсь, сегодня. Иначе нам придется есть несчастных белок. Если, конечно, мы сможем поймать хоть одну. Дэдпул лениво тянется к кобуре, лежащей возле спальника, но не может достать, не покидая кресла. Отмахивается, бросая эту затею. — Я попаду белке в глаз с 50 метров. Уведомляю, если ты почему-то не в курсе моих особых талантов, — он складывает пальцы «пушкой» и целится в Питера. — И много их у тебя? — насмешливо кидает тот через плечо, не отвлекаясь от готовки. {Он так флиртует, да? Да? ДА? } [Поддерживает беседу, воспаленный ты наш] — Да я весь состою из сплошных талантов и достоинств, зайка. Не захватил с собой резюме, но можешь мне поверить на слово, ну или я готов их продемонстрировать, — Дэдпул подмигивает и широко улыбается, зажав кончик языка между клыков. — Скромность, очевидно, не из их числа. Дэдпул чуть откидывает голову и оценивающе скользит взглядом по Паучку, цепляясь то за широкие плечи, то за узкие бедра, мысленно дорисовывает очертания зада, скрытого в мешковатых штанах. [Да уж, ее срок годности истек лет тридцать назад] — Может, поможешь? Стол накроешь? — Конечно, золотце, уже бегу, — Уэйд выкарабкивается из кресла, путается в собственных ногах, чуть не падает, ловит удивленный взгляд Питера, выпрямляется, жестом показывает, что все в полном порядке и расслабленно двигается к сооружению, которое могло бы сойти за обеденный стол. В него тут же прилетает тряпкой — Уэйд ловит ее одной рукой не глядя и начинает невозмутимо протирать поверхность. Закончив, задумывается, чем именно этот стол можно было бы накрыть. Кроме скабрезных подсказок Желтого типа «обнаженным телом Паучка» на ум не приходит ничего толкового. И он снова только запоздало улавливает, что Паук стоит за спиной. Да что за дела вообще? Хули все расслабились? Белый, бля? [А я вам тут в няньки не записывался, собери уже сам свою жопу в кулак. От пацана угроза, как от котенка, тут если только от умиления сдохнешь…] Под недовольный бубнеж Белого Уилсон медленно поворачивается всем корпусом и смотрит на Питера сверху вниз. Тот, приподняв бровки и невинно улыбаясь, протягивает ему дымящуюся сковороду. Он не озвучивает, конечно, Уэйдов проеб, но всем своим видом показывает, что надо бы все-таки Уилсону настороженность прокачать. — Ой, слушай, — Уилсон скептически кривится, — если бы ты был угрозой, уже лежал бы вон в том углу с дыркой вместо глаза. Кончай так подкрадываться, ловкий маленький мышонок. Жидкие ленивые аплодисменты от Белого вместо очередного «Молодец, кретин, так держать». Питер перестает улыбаться и жестко сует горячую сковороду Уэйду, прежде чем поспешно вернуться к плите. Тот берет и задыхается от боли, бросает ее на чистый, сука, стол и кидает в спину Паучку гневный взгляд. Тот копошится в ящиках, находит пару погнутых вилок и возвращается. Молча садится за стол, двигает к себе сковородку и принимается зло тыкать вилкой в ароматные кусочки. Уэйд медленно садится напротив не сводя с Питера глаз, осторожно тянется за своей вилкой, которую Паучок ему небрежно подтолкнул. {А чего он такой нервный? Как-то странно. Мы ж ведем себя как сраная монашка. Даже не облапали его ни разу. Вроде. Что не так-то? } — Желтый искренне недоумевает и звучит обиженно, он все-таки немалые силы прилагает, чтобы сдерживаться, а Паук все равно чем-то недоволен. Неблагодарный привередливый пиздюк. [Наверное представил себя с дыркой вместо глаза и ему не понравилось] {Ох, какие мы нежные, не нравятся ему дырки, надо привыкать, это фундамент наших будущих отношений вообще-то} Уэйд бьет себя ладонью в висок и отводит от Паука взгляд. Питер даже жевать перестает, напрягается вдруг, смотрит. Потом чуть пододвигает сковороду Уэйду. От этого жеста у Уилсона неприятно сводит живот, он принимается ковыряться вилкой в еде, аппетит почему-то совсем пропал. — Я не очень хорошо готовлю, — будто оправдываясь, тихо говорит Питер. Уэйд удивленно смотрит на него, пытаясь разобраться в калейдоскопе паучковых интонаций. [Бога ради, не сморозь опять какую-нибудь херню] — быстро вставляет Белый. Поэтому Уилсон молчит, насаживает на вилку столько кусков, сколько туда в состоянии поместиться, и отправляет все в рот. — Но это вкусно, — кивает он, проглотив пищу, и двигает сковородку к себе ближе. Паучок ощутимо расслабляется, даже уголок его губ дергается в попытке улыбнуться. Он тянется вилкой, но Уэйд двигает сковороду к себе вплотную. Паучок смеется, пытаясь наколоть вилкой хоть что-то, пока Уэйд, двигая туда-сюда посудину, ему этого не позволяет. Они приканчивают обед в считанные минуты, будто это последняя, самая вкусная, еда на земле.

***

Ближе к полудню Питер уходит. Когда Уилсон, разморенный давно забытым чувством опьянения, это понимает и поспешно следует за ним во двор, Паучка уже не видно. [Вот дерьмо] — цедит Белый, но от упреков воздерживается. Понимает, что это Паук должен за ними следить, а не наоборот. Но все-таки хотелось бы быть в курсе. И так проеб за проебом, расслабились. Питер возвращается через час, тащит с собой огромный ящик, за его спиной таких же размеров рюкзак. Кажется, обещанные припасы. Так что белки в безопасности. — Что ж ты меня не взял с собой, апельсинка, я бы помог… Я бы никому-никому не сказал про твое секретное местечко, честное слово, — Уилсон лежит в импровизированном гамаке из каких-то тряпок, без рубашки, в одних штанах. Во рту у него соломинка, он беспечно болтает босой ногой, но взгляд его острый, устремлен на Питера. Паук со всем своим скарбом молча следует мимо Уэйда в дом. Уилсон, не долго думая, следует за ним. — Все белки в округе выдохнули с облегчением, — говорит он, наблюдая, как Питер достает из рюкзака какие-то свертки и складывает их в буфет. — Да, я слышал, — Питер извлекает какой-то квадратный брикет и с интересом обнюхивает. — Всегда хотел попробовать настоящий пеммикан. И вот, спустя двадцать минут без Паучка — он скрылся за своей шторкой и притих на время — Уэйд полулежит за обеденным столом, подперев кулаком щеку и любуется Питером. Тот сидит напротив, жует вяленое мясо уже три минуты и задумчиво смотрит Уэйду куда-то в область шеи. — Ты так и будешь ходить полуголым? — спрашивает он вдруг, громко проглотив так и не пережеванное до конца мясо. — Шутишь? Я еле сдерживаюсь, чтобы не снять еще и штаны. Питер закатывает глаза и вытирает салфеткой рот. — Может, сделаем нашу жизнь тут хоть немного комфортнее для нас обоих? — Все что попросишь, пуговка. Могу сделать и комфортно, и приятно, и отлично, и охуеть_Уэйд_радивсегосвятого_не_останавливайся! — Дэдпул играет бровями и улыбается, рассматривая лицо Питера в ожидании милого румянца. Но он что-то не спешит появляться. Неужели уже выработался иммунитет? Так быстро? — Мм, давай начнем с рубашки. — Надену, если ты снимешь. — Что же тогда изменится? Все равно в доме останется один полуголый мужик, — Питер нервно усмехается, и Уэйд довольно улыбается шире, уловив, наконец, слабое покраснение на щеках Паучка. — Да! Можем сыграть в камень-ножницы-бумага, чтобы определить, кто из нас это будет, — Уэйд скользит пальцами по предплечью Питера, тот вздрагивает и убирает руку, безо всякого отвращения, просто чуть растерянно прячет ее под стол, чтобы избежать контакта. В глаза Уэйду не смотрит. [Я не пойму, мы ему нравимся что ли?] — с сомнением тянет Белый. — Нет, спасибо. Но если ты подхватишь простуду, я точно не буду сидеть у твоей кровати и целовать тебя в лоб. [Что это сейчас такое было? Он вообще понимает, что именно это ты сделаешь целью своего существования на ближайшие дни? Чтобы, блядь, проверить] Уэйд пару раз моргает, переваривая услышанное. — А если я надену рубашку и все равно простужусь, — он сосредоточенно пытается выстроить логическую цепочку, но постоянно съезжает на впившуюся в мозг сцену поцелуя в лоб, озвученную Паучком, — тоже не будешь? — Что-то мы куда-то не туда… кхм, — Питер поднимается, громко отодвигая стул, и медлит, решая, куда ему идти. На секунду встречается взглядом с Уэйдом — того аж в жар бросает, столько всего он там видит. — Стой, стой, стой, Питер, сто-о-о… — Уэйд перегибается через стол и хватается за первое попавшееся — домашние штаны Питера, которые от этого немного съезжают, обнажая низ живота и редкую дорожку волос, стремящуюся вниз. {Стоп, он что, без белья? Полундра! Свистать всех наверх! Полная боевая готовность! Поворот через фордевинд! На абордаж! } — беснуется Желтый. Питер мечется то в одну, то в другую сторону, но штаны по-прежнему в крепком хвате и продолжают стягиваться, являя жадным глазам Уэйда бледную кожу паха, кудрявые волоски и острые тазовые косточки. Чтобы пресечь непоправимое, Питер быстро возвращается на прежнее место, впиваясь пальцами в запястья Уилсона. Так они и застывают. — Пардонэ муа мон шер ма ревено а но мутон… Если простудишься ты, рассекая тут без своих трусишек, я с бесконечной радостью буду и сидеть у твоей кровати, и лежать, и согревать всем телом, и целовать… в лоб… в эти чудесные косточки… и вообще везде… — исступленно шепчет Уилсон, все еще упорно цепляясь за штаны Питера. — Заткнись! — Уэйд успевает увидеть, как проступают напряженные мышцы на предплечьях Паучка, а в следующий момент уже лежит у противоположной стены, и поломанный стул больно впивается в поясницу. Питер стоит там же, только грудь его возмущенно вздымается, дрожащие пальцы поправляют пояс штанов. [Больше не смотри ему в глаза, ты превращаешься в тупого барана, вообще соображать перестаешь] Конечно, следует отдать должное выдержке и терпению Белого. Тот брюзжит пока на нейтрале, не сильно напрягаясь, до тех пор пока Уэйд не ухнет в пучину совсем уж безнадежного позорища. Вот тогда Белый в свой звездный час раздаст таких феерических пиздюлей, что ни одно стоп-слово не поможет. — Держи. Свои руки. При себе, — жестко говорит Питер, обходя стол и приближаясь к лежащему Уэйду. — Но малыш, почему ты этого не видишь… Я отвратительный подонок, ты воздушная зефирка, мы идеальная пара, — все еще валяясь на полу, бессильно хнычет Уэйд, закрывая глаза ладонями, не в силах вынести жесткий взгляд Паучка. {Я ни о чем не жалею} А Питер, возвышаясь над ним, сжимает ладони в кулаки, но ничего больше не говорит. Когда Уэйд открывает глаза, Паука рядом нет. А единственный вход в его каморку запечатан плотной паутиной… Noli me tangere.